Логен раздал всем скудную еду, а Байяз продолжал сверлить Ки неотступным взглядом из-под нависших бровей.
— Если бы мне хватило здравомыслия послушать своего учителя! Но нет, я был молод, своеволен и полон гордыни. Я сгорал от нетерпения, страстно желая превзойти Кхалюля. И по глупости я решил, что если Иувин не хочет обучать меня… то мне нужно найти другого учителя.
— Опять эта размазня, розовый? — буркнула Ферро, выдергивая свою миску у Логена из рук.
— Можешь не благодарить. — Он кинул ей ложку, и Ферро поймала ее в воздухе.
Логен вручил миску первому из магов.
— Другого учителя? Но какого другого учителя вы могли найти?
— Только одного, — тихо проговорил Байяз. — Канедиаса, Мастера Делателя. — Он задумчиво вертел ложку в руке. — Я пришел к нему, преклонил колени и умолял позволить мне учиться у него.
— Канедиаса, Мастера Делателя. — Он задумчиво вертел ложку в руке. — Я пришел к нему, преклонил колени и умолял позволить мне учиться у него. Разумеется, Делатель отказал мне, как отказывал всем… вначале. Но я был настойчив. Через некоторое время он уступил и согласился обучать меня.
— И вы поселились в Доме Делателя, — пробормотал Ки.
Логен поежился, сгорбившись над своей миской. Единственный короткий визит в Дом до сих пор снился ему в кошмарах.
— Совершенно верно, — откликнулся Байяз, — и изучил тамошние порядки. Поскольку я был обучен высокому искусству, новый хозяин ценил меня. Однако Канедиас хранил свои секреты еще более ревниво, чем Иувин. Он заставлял меня работать на износ, как раба, и открывал мне только самые необходимые крохи знания, чтобы я мог ему служить. Я злился. Однажды, когда Делатель покинул Дом в поисках материалов для работы, мое любопытство, честолюбие и жажда знаний погнали меня исследовать те части Дома, куда мне было запрещено ступать. И там я отыскал самый большой из его секретов.
Он замолк.
— И что там было? — нетерпеливо спросил Длинноногий, чья ложка застыла на полпути ко рту.
— Его дочь.
— Толомея, — прошептал Ки еле слышно.
Байяз кивнул, и один угол его рта пополз вверх, словно он вспомнил что-то хорошее.
— Она была не похожа ни на кого другого. Она никогда не покидала Дома Делателя, никогда не говорила ни с кем, кроме отца. Я узнал, что она помогала ему в особенных делах. Она работала… с такими материалами… которых могла касаться только собственная плоть и кровь Делателя. Подозреваю, что именно для этого он ее и зачал. Она была несравненной красавицей. — Лицо Байяза исказилось, и он с горькой улыбкой опустил глаза в землю. — По крайней мере, такой я ее вспоминаю.
— Уф-ф, как хорошо! — проговорил Луфар, поставил на землю пустую миску и облизнул пальцы.
В последнее время он стал менее разборчив в еде. Еще бы, думал Логен: если ты несколько недель вообще не способен жевать, ты отучаешься привередничать.
— А добавка? — с надеждой спросил юноша.
— Возьми мою, — прошипел Ки и сунул Луфару свою миску. Его лицо мертвенно побледнело, глаза сверкали в тени, как два огня. Он не сводил пристального взгляда с учителя. — Продолжайте!
Байяз поднял голову.
— Толомея очаровала меня, а я ее. Сейчас это странно говорить, но тогда я был молод и полон огня, а волосы у меня были такие же пышные, как у капитана Луфара. — Он провел ладонью по лысому черепу и пожал плечами. — Мы полюбили друг друга.
Он по очереди оглядел каждого из слушателей, словно призывал их посмеяться. Но Логен был слишком занят овсянкой, а из остальных никто даже не улыбнулся.
— Она рассказала мне о том, что она делала для отца, и в моей голове забрезжило смутное понимание. Он собирал по всему свету осколки материи нижнего мира, оставшиеся с тех времен, когда демоны еще ходили по земле. Он хотел использовать энергию этих фрагментов, встроить их в свои машины. Он пытался манипулировать силами, запрещенными первым законом, и уже добился некоторого успеха.
Логен неуютно повел плечами. Он вспомнил странную вещь, которую видел в Доме Делателя: она лежала под водой на глыбе белого камня, непонятная и завораживающая. «Разделитель», так назвал ее Байяз. Два лезвия — одно здесь, второе на Другой стороне… У него пропал аппетит, и он отставил миску с недоеденной овсянкой.
— Я был в ужасе, — продолжал Байяз. — Я видел, какие бедствия навлек на мир Гластрод, поэтому решил пойти к Иувину и рассказать ему все. Но я боялся оставлять Толомею, а она не могла уйти оттуда, где провела всю свою жизнь.
Но я боялся оставлять Толомею, а она не могла уйти оттуда, где провела всю свою жизнь. Я медлил, а потом неожиданно вернулся Канедиас и застал нас вместе. Его гнев… — Байяз скривился, словно сама память об этом была мучительной, — …невозможно описать. Весь Дом содрогался, гремел и пылал от этого гнева. Мне посчастливилось уйти живым. Я поспешил укрыться у своего прежнего учителя.
— Он, похоже, легко прощал обиды, — фыркнула Ферро.
— К счастью для меня, да. Иувин принял меня, несмотря на мое предательство. Особенно после моего рассказа о том, что его брат пытается нарушить первый закон. Делатель явился к Иувину в страшной ярости. Он потребовал суда надо мной за осквернение дочери и кражу его секретов. Иувин отказал ему. Он потребовал, чтобы Канедиас рассказал, какие опыты он проводит. Братья начали сражаться, и я бежал. Ярость их битвы освещала небосвод. Когда я вернулся, мой учитель был мертв, а его брат удалился. Я поклялся отомстить. Я собрал магов, и мы пошли на Делателя войной. Все, кроме Кхалюля.