— Не имею представления, ваше высочество.
Едва ли дома скажут что-то похуже того, о чем уже говорили. Вест постарался отбросить гнев и поставить себя на место Ладислава. Принц был абсолютно не подготовлен к тяготам этого перехода, не имел никакого запаса внутренних сил и всегда полностью зависел от других. Человек, в жизни не принимавший решений более значительных, чем какую шляпу сегодня надеть, теперь должен был примириться со своей ответственностью за тысячи смертей. Разумеется, он не понимал, как ему быть.
— Если бы только они не разбежались! — Ладислав сжал кулак и раздраженно стукнул по корню дерева, — Ну почему они не могли принять бой, трусливые мерзавцы? Почему они не сражались?
Вест закрыл глаза. Он прилагал все усилия, чтобы превозмочь холод, голод и боль, чтобы задушить закипавшую в груди ярость. Вот так всегда: едва Ладислав пробуждал некое сочувствие к себе, как он тут же мимоходом ронял какое-нибудь омерзительное замечание, и неприязнь снова накатывала на Веста.
— Не могу сказать, ваше высочество, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
— Ну ладно, — пророкотал Тридуба. — Эй, вы там! Поднимайтесь на ноги, и никаких поблажек!
— Ох, полковник, неужели уже пора?
— Боюсь, что да.
Принц вздохнул и со страдальческим видом тяжело поднялся на ноги.
— Не постигаю, как им удается выдерживать такой темп!
— Шаг за шагом, ваше высочество.
— Ясно, — бормотал Ладислав, ковыляя между деревьями вслед за двумя арестантами. — Конечно, шаг за шагом…
Вест немного постоял, разминая ноющие мышцы, затем ссутулился и приготовился идти следом, когда почувствовал, как на него упала чья-то тень.
Он поднял голову — Черный Доу преградил ему путь массивным плечом. Его свирепое лицо было совсем рядом. Северянин кивнул в сторону медленно удалявшейся спины принца.
— Хочешь, я его убью? — проворчал он на северном наречии.
— Если ты хоть пальцем тронешь кого-то из них, я… — Слова вылетели у Веста изо рта, прежде чем он успел придумать окончание фразы.
— Что ты?
— Я убью тебя!
А что еще он мог сказать? Он чувствовал себя мальчишкой, бросающим нелепые угрозы на школьном дворе. На чрезвычайно холодном и опасном школьном дворе, в лицо мальчику вдвое крупнее него.
Однако Доу только ухмыльнулся.
— Больно крутой у тебя норов для такого тщедушного человечка! И что это мы с тобой вдруг заговорили об убийствах? Уверен, что у тебя хватит на это пороху?
Вест изо всех сил старался казаться побольше, что не так-то просто, когда ты стоишь ниже по склону, а на плечи давит усталость. Но если ты хочешь разрядить опасную ситуацию, нельзя показывать свой страх, как бы ты себя ни чувствовал.
— Почему бы тебе не начать с меня? — Его голос звучал слабо и жалко даже для его собственного слуха.
— Может, так и сделаю.
— Только скажи мне, когда соберешься. Мне бы хотелось посмотреть.
— О, не беспокойся, — прохрипел Доу, отворачиваясь и сплевывая на землю. — Узнаешь, что время пришло, когда проснешься с перерезанной глоткой.
Он не спеша двинулся прочь, вверх по глинистому склону — не спеша, показывая, что не испугался. Весту очень хотелось бы сказать то же самое о себе. С колотящимся сердцем он побрел по лесу вслед за остальными. Упрямо переставляя ноги, миновал Ладислава, нагнал Катиль и пошел рядом с ней.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Бывало и хуже. — Она оглядела его сверху донизу, — А вы?
Вест внезапно осознал, какой у него должен быть вид. Поверх грязного мундира он накинул старый мешок с прорезанными дырками для рук и туго перетянул его ремнем. За ремень был заткнут тяжелый меч, колотивший Веста по ноге. На трясущейся челюсти пробивалась щетина, которая ужасно чесалась, а цвет лица являл собой смесь ярко розового и трупно-серого оттенков. Он сунул ладони под мышки и грустно улыбнулся.
— Холодно.
— По вам видно. Наверное, все же стоило оставить плащ себе.
Вест помимо воли кивнул. Сквозь сосновые ветки он увидел спину Доу и откашлялся.
— Из них никто… не досаждает тебе?
— Досаждает?
— Ну, ты понимаешь, — неловко пояснил он, — женщина среди стольких мужчин… Они не привыкли к такому. Этот Доу так смотрит на тебя… Я бы не хотел…
— Это очень благородно с вашей стороны, полковник, но я не думаю, что вам стоит беспокоиться. Они ведь просто смотрят. И вряд ли позволят себе что-то большее, а со мной случались вещи и похуже.
— Что может быть хуже, чем это?
— В первом лагере, куда меня отправили, я приглянулась коменданту. То ли кожа у меня была еще гладкой после вольной жизни, то ли еще что, я не знаю. Он морил меня голодом, чтобы добиться своего. Пять дней держал без еды.
Вест вздрогнул.
— И этого хватило, чтобы он отказался от своих притязаний?
— Такие, как он, никогда не отказываются. Пять дней я голодала, а дальше не выдержала. В конце концов приходится делать то, чего от тебя требуют.
— Ты хочешь сказать…
— Приходится, ничего не попишешь. — Катиль пожала плечами. — Я не горжусь этим, но и не стыжусь. Ни гордостью, ни стыдом сыт не будешь. Об одном только жалею: о тех пяти днях, когда я голодала, а могла бы есть досыта.
— Катиль пожала плечами. — Я не горжусь этим, но и не стыжусь. Ни гордостью, ни стыдом сыт не будешь. Об одном только жалею: о тех пяти днях, когда я голодала, а могла бы есть досыта. Приходится делать то, чего от тебя требуют. Кем бы ты ни был. Когда подступает голод… — Она снова пожала плечами.