Затем картинно простер руку вперед и произнес:
— Вперед, мое доблестное войско!
Это было последней выходкой, которую позволил себе актер Орешек.
Аккуратно расправив перевязь меча, Ралидж Разящий Взор из Клана Сокола перешагнул порог. Хранитель Найлигрима шел проверить, как готовится к войне гарнизон его крепости.
— Господин мой, Найлигрим отправил гонцов в столицу и в Ваасмир! Не сорвет ли это твои планы?
— Не бойся, Шайса. Нам с тобой не придется вдвоем вести эту войну, кое?что Нуртор умеет и сам. И он не хвастает, когда гйворит, что сражается с двенадцати лет. Армия с обозами и осадными орудиями только?только двинулась в путь, а вперед уже были высланы… э?э… люди вроде тебя. Скрытно обогнули крепость, звериными тропами перебрались через горы и теперь поджидают гонцов…
Лунные сетки разлетались из?под копыт, ветви бешено плясали над головой всадника. Сердце билось уверенно и четко, стучал о широкую грудь кожаный мешочек. Сам дарнигар затянул шнурок на этом мешочке, сам дарнигар махнул рукой вслед гонцу: «Скачи со счастливым ветром!»
Всадник был молод и смел. Он впервые получил важный приказ и гордился этим так, что даже конь чувствовал состояние хозяина и летел как на крыльях.
И когда с нависшей над дорогой черной купы ветвей прошуршала, расправляясь, ловчая сеть, вырвала всадника из седла и швырнула наземь, не страх почувствовал он, а лишь изумление перед чудовищной несправедливостью. Он попытался встать, не ощущая боли в сломанных ногах, но в лунном свете поднялся и опустился длинный тусклый нож. Чья?то рука сорвала с груди гонца кожаный мешочек на тонком шнурке.
Солнце лишь крае шком проглянуло меж поросшими лесом склонами, но белесый рассвет уже вползал в ущелье, на дне которого залегла тьма.
Тропу пересекал узкий поток: вода сочилась из трещины в скале и ручьем стекала на дно ущелья.
Легко процокали по камням копыта. Всадник спрыгнул с седла.
— Обойдешься! — весело шлепнул он коня по морде. — В лесу тебя напою!
И, склонившись над ручьем, погрузил ладони в ледяную воду.
Злобно пропела стрела. Струя крови окрасила поток и заскользила в равнодушную тьму ущелья. Сверху на тропу посыпались мелкие камешки: убийцы спешили обшарить упавшего лицом в воду человека.
Солнце просеивалось на тропинку сквозь решето ветвей. Корни деревьев перепахали землю, толстые сучья угрожающе склонились над тропой, заставляя всадника ехать шагом, низко наклонившись к гриве коня. Листва скользила по плечам, по капюшону плаща. Не сверху, не из древесных крон ожидал всадник опасности!
Что?то тяжело свалилось сзади на конский круп, чьи?то пальцы впились в плечи, боль тупо толкнулась меж лопатками и отозвалась во всем теле. Седло и конь куда?то исчезли, медленно закружились в глазах древесные стволы, сбоку возникла земля и мягко ударила по плечу.
Издали наплывали голоса. Чужие, хриплые, гортанные слова.
— Нашел письмо? Дай сюда. Гонца добей.
— Да он уже…
На каком языке они говорят? Ах да, это наррабанский…
Хотелось сказать что?то, окликнуть людей, но слова умирали на выдохе.
Голоса наемников?чужеземцев смолкли.
Раненый лежал неподвижно. Время замерло, застыло.
Человек не знал, что туго натянувшийся на спине плащ прижался к ране и остановил кровь.
Постепенно в глазах чуть прояснилось, мысли стали связными. Раненый попытался шевельнуться. Боль в спине стала невыносимой, но руки послушались.
Раненый попытался шевельнуться. Боль в спине стала невыносимой, но руки послушались.
В море боли мелькало далекое, не имеющее к нему отношения: крепость, враг, донесение, убийцы… Мысль о близкой смерти не пугала, обещала успокоение…
И вдруг вспыхнуло главное, страшное: он умрет в лесу! Кто сложит для него погребальный костер? Тело растерзают звери, а душа не очистится в Бездне! Проклятые наррабанские дикари… ящеры пустынные… не знают, как человек должен прощаться с этим миром!
Стало страшно, так страшно, что боль стала незаметной, незначащей, а мысли слились в одну: нельзя лежать здесь! Надо ползти, все равно куда, но ползти! Боги не допустят, чтобы он умер вдали от людей!
Руки дернулись вперед… неловко подворачиваясь, потащили за собой беспомощное тело… совсем немного, чуть?чуть… и еще… и еще…
Крепость была прекрасна. Королевским венцом возвышалась она над серыми откосами скал; гордый черный абрис стен, над которыми поднималась крыша шаутея, был точно кистью художника выписан на хмуром облачном небе.
Мощь, уверенность, сила… Найлигрим словно смеялся над копошащейся в долине вражеской армией:
«Ты ставишь шатры, враг? Ты разводишь костры? Ты воздвигаешь осадные башни? Зря суетишься. Не пройдешь!»
Нуртор глядел на крепость глазами воина и влюбленного: ах, хороша! Истинным удовольствием будет покорить эту гордячку!
В очарованные мысли короля дерзко влез ленивый, чуть растягивающий слова голос:
— Да, государь. Вот эта мерзкая куча камней и должна была стать моим пристанищем… моей тюрьмой! До чего же мы докатились, если Клан так жестоко обращается со своим Сыном… да еще из?за сущего пустяка!
Король раздраженно обернулся к стоящему слева человеку в кожаной куртке наемника. До чего же неприятная физиономия — как у шлюхи, которую отмыли от румян! А ведь когда?то это лицо, видимо, было очень красивым: твердый подбородок, высокий лоб, прямой нос, черные волосы до плеч… Но волосы выглядят тусклыми и ломкими, кожа в их обрамлении кажется бледной и нездоровой. Углы тонкогубого рта брезгливо опущены, резко выделяются тяжелые мешки под глазами. А уж глаза?то…