Руки проворно и тихо разбирали груду хвороста, глаза шарили во тьме — не идет ли проснувшийся в тревоге Тхор?.. Эх, было бы побольше времени, закружил бы грайанец голову Хаете, этой крепкой безмозглой девахе, уговорил бы обобрать брата и бежать за море. Вдвоем они бы поживились куда основательнее, а уж избавиться от помощницы по дороге — дело пустяковое!..
Ключ повернулся в замке. Нетерпеливые руки откинули крышку люка. Вот она, дыра, черная на черном… и холодом из нее тянет — глубоко, наверное.
Во дворе у Тхора Чинзур не заметил лестницы, а веревку раздобыть не удалось. Был лишь один способ выяснить насколько глубока сокровищница.
С замиранием сердца грайанец сел на край колодца, крепко вцепился в ледяной камень и очень осторожно свесил ноги вниз…
Удача! Это не колодец, а наклонный желоб! Можно будет, цепляясь за камни, спуститься на дно и вскарабкаться обратно!
На миг Чинзур заколебался: Страх и Жадность, хохоча, вырывали его душу друг у друга. Наконец решился: разжал левую руку и зашарил по камням в поисках неровности, за которую можно зацепиться. Вроде бы нашел выбоину, зацарапал по ней пальцами, но тут правая рука не удержалась на уступе, и Чинзур с рвущимся из горла беззвучным криком заскользил вниз. Руки яростно заскребли по камню, но желоб предательски оборвался, и вор обрушился во мрак.
На рассвете разгневанный Тхор отчитывал перепуганну сестру.
— Это что такое? — негромким страшным голосом говорил он, указывая на разбросанный хворост и откинутую крышку люка. — Ты что, овца бестолковая, запереть не могла?
— Да я заперла, — в смятении бормотала та, — крышку они сами засыпали… да ты их спроси…
— Да, конечно, спрошу! Среди бела дня подойду к уважаемым, богатым господам и спрошу: «Вы, почтенные, вчера у меня во дворе труп в подземелье скинули, так не забыли ли крышку прикрыть?..» Дура!
Хаста и сама поняла, что брякнула глупость. Люк на заднем дворе приносил брату неплохой доходец: подземелье надежно скрывало следы любого преступления, а нарры были добросовестными могильщиками.
Все же девушка попыталась объясниться:
— Да мы же все заперли… они же…
Ее оправдания были прерваны увесистой пощечиной.
— Еще врать будешь, дрянь?! То?то задержалась после этого! Знаю, чем ты тут с ними занималась, коза похотливая! Понятно, что вы про люк забыли. Хвала Единому, что ночью снизу гости не полезли! Дождешься, шлюха, я тебя саму туда скину, развлекай там нарров!
И Тхор снова влепил сестре пощечину.
Хаста?шиу была сильнее брата и с легкостью могла бы дать ему сдачи, но слово мужчины в наррабанской семье имело такой вес, что Хаста и не помышляла протестовать. Она лишь закрыла красное лицо руками и тихо поскуливала, боясь даже зареветь в голос, чтобы еще больше не разгневать своего грозного повелителя.
Брат и сестра еще не обнаружили исчезновения постояльца?грайанца, за которым крепко?накрепко велел присматривать сам атаман Суховей…
Стая гнала человека по коридорам и переходам каменного лабиринта. Вел погоню Белый Нарр, матерый убийца, ужас всего живого в подземелье.
Человек задыхался, хрипел. При каждом выдохе ему казалось, что сердце сейчас рывком окажется во рту. Беглец забыл свое имя, забыл, как оказался под землей. Он помнил одно: позади — смерть…
А смерть была уже рядом — бежала, стелясь по камням, и готова была прыгнуть на плечи.
И там, где коридор расширялся, превращаясь в просторный тоннель, длинное серое тело в прыжке настигло человека, сбило с ног. Беспощадные клыки лязгнули, разорвав жертве горло.
Белый Нарр, четырьмя лапами вцепившись в хрипящую добычу, угрожающе вскинул верхнюю, когтистую пару лап и взрычал так, как во всем подземелье умел рычать только он. Покорно взвизгивая, стая попятилась и улеглась на каменный пол, готовая ждать, когда вожак насытится.
А Чинзуру в предсмертном бреду на миг почудилось, что он нашел вожделенный клад и по локоть запустил руки в груду сокровищ. Прозрачные, как слезы, алмазы. Кровавые капли рубинов. Очень холодное, тяжелое золото…
— А знаешь, Шайса, я начинаю привыкать к запаху серы. А когда мои планы сбудутся, кто знает, может, тогда этот запах будет напоминать мне о великой борьбе и блестящих победах! Что скажешь, змей ты мой ручной?
Шайса задумчиво принюхался.
— У меня с этим запахом тоже что?то связано в памяти… в той, прежней… нет, не вспомнить… А эта статуя — ну, не могу я стоять к ней спиной! Когда отворачиваюсь, она следит за мной, я чувствую!
— Не говори ерунды, это всего лишь каменное изваяние. А тень бога, что обитает там, появляется лишь ночью.
— Все равно… не доверяю я этому истукану! Он меня тревожит! Чтоб ему провалиться в ту пустую бочку, на которой он стоит!
— В пустую бочку? О чем ты говоришь?
— Об этой пустоте, что под ним в камне… если глянуть за жертвенник.
Джилинер и Шайса удобно устроились на ведущих к жертвеннику ступенях. Каменные выступы были покрыты алым пушистым ковром, превратившись в нечто вроде скамьи: Ворон решительно отказывался сидеть по?наррабански, на полу.
Каменные выступы были покрыты алым пушистым ковром, превратившись в нечто вроде скамьи: Ворон решительно отказывался сидеть по?наррабански, на полу.