Женщина ринулась в угол дворика, к глиняной круглой печурке, выбросив из головы мысли о чужих людях и чужом доме.
Чинзур, склонившись над одним из лежащих, пытался привести его в сознание. Очнувшись, верзила вместо благодарности сгреб его за грудки:
— Ты, грайанская мразь! Где ты был, когда мы дрались?!
— Разве это мое дело — драться? — взвизгнул Чинзур. — Разве мне Хайшерхо за это платит? Я добычу указал, а вы со стариком справиться без меня не можете, да?
— Ладно, с тобой потом разберемся… А этот парень бьет крепко, задуши его Гхурух…
Покачиваясь, верзила встал и со стоном ухватился за голову. Его приятель очнулся, сел и, тупо ворочая глазами, пытался вспомнить, где он находится и как сюда попал.
— Илларни ушел туда, — кивнул Чинзур в сторону глиняного забора.
— Оставайся и сторожи! — хмуро приказал тот из нарра?банцев, что стоял на ногах. — Вернусь с подмогой… — Он пошатнулся и вновь потер голову. — Нет, сам не вернусь, пришлю кого?нибудь… А ты гляди в оба! Если звездочет покинет дом — колючкой прицепись к его одежде! Ты его уже упустил, не обгадься еще раз! Хайшерхо умеет гневаться!
Чинзур мрачно кивнул. Он кое?что слышал об этом…
Наррабанец помог своему товарищу подняться на ноги, и оба, поддерживая друг друга, удалились.
Чинзур сел у глиняного забора, обхватил колени руками, низко опустил голову… Не то усталый путник, не то незадачливый нищий, избравший для промысла слишком тихую улочку… Любой прохожий равнодушно прошел бы мимо, скользнув взглядом по этой тихой серой тени…
Три человека, сошедших с ума от счастья, пытались что?то друг другу объяснить — и не слышали друг друга.
Илларни задыхался, сердцебиение мешало ему говорить, но он все же бормотал что?то бессвязное, сам не понимая, что именно.
Нурайна звонким, совсем юным голосом выпевала каждое слово:
— Учитель! Радость?то, радость!.. Да мы весь Наррабан готовы были перерыть… Добры к нам Безликие, ах как добры…
И льнула к плечу старика, прижималась лицом к полотну рубахи — ей хотелось убедиться, что это не сон, не наваждение, не шутка Многоликой.
. Да мы весь Наррабан готовы были перерыть… Добры к нам Безликие, ах как добры…
И льнула к плечу старика, прижималась лицом к полотну рубахи — ей хотелось убедиться, что это не сон, не наваждение, не шутка Многоликой.
Орешек ревниво оттирал ее от Илларни:
— Уйди, совсем человека замучила! Ему надо вина глотнуть, прилечь, ворот расшнуровать… дай помогу, хозяин… Пять лет, с ума сойти!.. Ну, теперь домой, теперь все хорошо будет… может, лепешку, а? Или слив?.. Вей?о! Господин мой, что с тобой?!
Илларни вдруг посерел, глаза как?то странно запали. Белые, тонкие, как шнурки, губы что?то беззвучно шептали, а рука слабо подрагивала перед грудью, отталкивая что?то невидимое. Старый ученый был похож на человека, на глазах у которого лучший друг превратился в Подгорного Людоеда и теперь намеревается его сожрать.
Нурайна первой сообразила, в чем дело, и с коротким смешком указала на грудь Орешка, где из?под куртки предательски выскользнула серебряная пластинка с выгравированным соколом.
«Пра?авильно, от такого позеленеешь! Увидеть знак Клана на груди у собственного слуги, которого с детства в своем доме растил… да тут спятить можно! Если б я такую штуку углядел у кого?нибудь из грузчиков в Аршмире — взял бы лукошко и пошел бы на пристань землянику собирать!..»
— Хозя?аин! Да все в порядке, хозяин, я ж все объясню! Вина глотни… вот так, хорошо… — Орешек поспешно убрал цепочку под куртку. — Ну да, я теперь немножко Сокол, но это ничего, не обращай внимания… вот подушку под бок поудобнее… А ты чего хохочешь, верблюдица белая? Или не слышишь — в калитку кто?то барабанит? — Орешек перешел на наррабанский язык с нарочито сварливыми интонациями: — Ступай, женщина, отвори, не мешай мужчинам беседовать!..
Пухлая смуглая девица с круглыми, немного навыкате глазами тревожно глядела на Нурайну.
— Я — Сахна?шиу, дочь Таххара… Он владелец дорожного приюта… У нас умирает женщина, грайанка. При ней никого из земляков, и она боится, что ее похоронят не по?грайанскому обычаю. Послала за тобой, госпожа, потому что у нее в Нарра?до других знакомых нет.
— Ты ошиблась, голубушка. Я недавно в этом городе и никого здесь не знаю.
— Знаешь, Нурайна?шиу! Вы с ней сегодня на мечах дрались. Да ты не бойся, на погребение тебе тратиться не придется: у нее деньги есть, она весь кошелек тебе оставляет.
Нурайна нахмурилась:
— Аранша?! Не может быть! Она была совсем здорова! Я же ее не… она же не…
— Вот и мы думали — здорова! Пришла такая веселая, всех в приюте вином угостила, сама с мужчинами пила… а потом глаза закатились, упала, страх такой… Лекарь сказал: иногда удар не сразу дает о себе знать… Умирает, бедняжка, и ни одного грайанца рядом, ни словечка на родном языке…
— Погоди… как — ни одного грайанца? С ней же двое были, мужчина и женщина!
— Случайные какие?то, уехали уже. А она твердит: костер, костер…
Страх сжал сердце Нурайны. Неужели она убила эту славную сероглазую девчонку? О Безликие, нет! Они же дрались не всерьез!.. Хотя ей ли не знать, что иной вроде бы легкий удар, который боец в запале сражения почти не замечает, может на всю жизнь оставить человека калекой или убить…