Предчувствие весны

Автор: Виктор Ночкин

Жанр: Фэнтези

Год: Год издания не указан.

Виктор Ночкин. Предчувствие весны

Мир короля Ингви — 6

Король-демон Ингви — 6

Часть 1 ЗИМА
ГЛАВА 1 Альда
Полгода не балует солнцем погода
И души застыли под коркою льда
И, видно, напрасно я жду ледохода,
И память не может согреть в холода…
В.Высоцкий Зима — вечный миротворец. Холод и снег, заносящий дороги, делают невозможной войну. Во всяком случае — большую войну. По доброте Матери Гунгиллы, милосердной и неизменно терпеливой, природа напоминает драчливым детям Прекрасной о том, что существуют враги пострашней, чем обитатели соседнего замка, города или королевства. Враги эти — обжигающий мороз ветреного зимнего дня, ледяная темнота зимней ночи и гложущая нутро извечная зимняя тоска…
Но дети Гунгиллы не такие простаки, чтобы сражаться с непобедимыми противниками. Они не желают невозможного. Они ждут. Покорно мерзнут, коченеют, тоскуют и ждут. Весной откроется путь к соседнему замку, городу, королевству — и непослушные гунгиллины дети сызнова начнут сводить счеты… А зимой — мир. Зимой никто не воюет. Зимой ждут весны.
Зимой Ингви стало грустно. После приключений, поистине невероятных, после странствий в сказочные страны и после участия в местном варианте Армагеддона — он оказался заперт в холодных, продуваемых сквозняками, стенах Альхеллы. Зима в этом году выдалась мягкая — снег то покрывал мягким одеялом раскисшую грязь на дорогах, то таял, чтобы неделей позже снова укутать кочки и ухабы. Под обманчивым чистеньким снежком по-прежнему хлюпала грязь, зимний путь не желал устанавливаться.
В полях снег держался дольше, но селяне ворчали, что, если погода не изменится, влаги будет недостаточно и урожая следует ждать скудного… а если вдруг ударит мороз, то погубит озимые… и ничего с напастью не поделаешь, на все воля Прекрасной.
В королевском дворце было сыро и зябко. Обычно снег заносил дворец, ложился пухлыми подушками на карнизах, забивал щели и прорехи. Нынче же погода никак не желала угомониться, промозглый ветер проникал между отсыревших рам, отыскивал незаметные лазейки, бродил по полутемным альхелльским коридорам, шевелил древние гобелены на стенах, а вечерами играл с пламенем факелов, заставляя тени плясать по стенам и сводам.
Да дело-то вовсе не в погоде! Ингви чувствовал, что возвратился в прошлое. Он увидел огромный Мир, принял участие в великих событиях, а в Альде все осталось по-прежнему, теперь ему казалось, что королевство, столица и дворец съежились, стали еще меньше, краски тусклее, а звуки — тише. Отчаянный осенний поход в Гонзор на самом деле был вовсе не так уж жестко продиктован политической необходимостью, в глубине души Ингви понимал, что вылазка была его попыткой вырваться из уютных затхлых объятий, вернуться в большой Мир…
Что ж, поход удался на славу — Мир вспомнил о короле-демоне. Но возвращаться пришлось снова сюда, в окраинное королевство, большая часть которого по-прежнему — леса и болота. Воистину, застывшее прошлое. Ингви отчетливо видел разницу между теми, кто сопровождал его в странствиях — и теми, кто оставался здесь, в Альде. Сэр Мертенк, к примеру, вовсе не изменился, и Джамен, и другие… Канцлер то и дело обращался к Ингви с какими-то мелочами, хотя прекрасно справлялся сам, да и не мог не предвидеть, какой ответ получит, Мертенку просто хотелось хоть с кем-то обсудить рутинную жизнь королевства. Скрипучее вращение громоздких колес государственной машины стало смыслом и содержанием жизни канцлера, и кроме короля, вряд ли кто-то мог разобраться в этом неуклюжем процессе. Ингви — мог, вот Мертенк и приставал с мелочными докладами. Чтобы пообщаться с понимающим человеком… вернее, с демоном — но главное, с понимающим! А Ингви было скучновато разбираться в мелких унылых делах.
С Джаменом также наметилась проблема.

Он, как и все, кто дожидался возвращения короля в Альде, превратился в человека из прошлого. Внешне Ингви был с ним так же уважителен и внимателен, как прежде, однако место у трона, которое прежде по праву принадлежало Джамену, теперь занял Никлис. Ситуация усугублялась забавным обстоятельством — эти двое, Джамен и Никлис были внешне похожи. Они бы даже могли бы сойти за братьев, если, разумеется, Никлиса привести в порядок. Ингви как-то попытался выяснить, не захаживал ли отец Джамена на Северную сторону развлекаться с тамошними красотками. Выяснить ничего не удалось, к тому же Никлис не знал не то, что имени родителя — он и возраст-то свой помнил весьма приблизительно.
Джамен — неизменно аккуратный, внимательный, подтянутый, самый авторитетный из альхелльских слуг, к тому же потомственный слуга альдийской короны. Никлис -человек безродный, бывший разбойник, вечно неопрятный, умудряющийся выглядеть оборванцем даже в богатых нарядах из наследства неудачливого Кадор-Манонга, частенько навеселе… Однако пост начальника стражи достался Никлису. Разумеется, прислуга объясняла это назначение тем, что королю милей те, кто сопровождал его в странствиях. В конце концов, они в немалой степени попадали в точку, эти люди из прошлого. Те, кто явился с демоном на церемонию, затеянную сэром Токсом, были для короля людьми «из сегодня», остальные — обитателями вчерашнего дня. Они-то остались прежними, но король — изменился.
Разумеется, ни Джамен, ни кто-либо другой из коренных альдийцев не жаловался, но некоторое напряжение в их поведении все же ощущалось. Старый дворец альдийских королей, в еще большей степени пришелец из прошлого, чем любой из населяющих Альхеллу людей, хмуро взирал на демона. Ингви раздражали сквозняки, пятна сырости в галереях, копоть над каминами… Даже в кабинет, несмотря на все усилия прислуги, которой было велено законопатить щели, просачивались тоненькие сквознячки, хилые, сырые, неприятные — холодные и суетливые, как крысиные рыльца.
*** Еще раздражала карта Мира на стене — снизу и справа к ней пришили чистые листы пергамента, но как Ингви ни старался, как ни черкал углем снова и снова по истертой поверхности, скудные сведения об очертаниях южных и восточных земель не складывались в непротиворечивую картину. Толком о дальних краях ничего известно не было… так, разрозненные обрывочные рассказы путешественников, чьи корабли бурей занесло Гангмар знает в какую даль, либо тех, кому посчастливилось удрать от морских разбойников, но сбиться с верного пути, или тех, кто заплутал в тумане… Невольные первопроходцы отчаянно врали, но даже то, что, казалось бы, должно следовать из их рассказов наверняка, не совпадало с воспоминаниями других странников — да и с собственными представлениями Ингви о географии дальних земель, о Риодне, Римбане и прочих краях, память о которых теперь кажется сном, наваждением.
В последнее время Ингви очень интересовался неизведанными землями… Известные страны, обозначенные на карте, выглядели маленькими и уязвимыми в сравнении с пустыми пространствами, на которых неуверенные угольные штрихи метались так и этак, вкривь и вкось, разом меняя очертания огромных областей, то возводя, то сокрушая горные массивы, осушая озера и заново пролагая русла полноводных рек. Перед этими пергаментами Ингви мог чувствовать себя богом-создателем… но что-то было не так.
Вот и сейчас — король остановился, разглядывая линию на истрепанном пергаменте, многократно затертую и прорисованную заново. Фон давно уже приобрел пепельный оттенок из-за постоянных исправлений, угольная пыль въелась в поверхность листа. Может, быть, если вот так… если тот энмарец ошибся на день и если… Ингви поднял руку, но… нет, не сложится.
— И что?
— поинтересовалась Нноанна.
— Снова не выходит? Я тебе давно говорила, брось. Эти купчишки врут напропалую, да вдобавок еще и сами верят в собственное вранье. Плюнь, забудь, зачем тебе это?
Ингви покосился на вампирессу — девушка взгромоздилась на широкий подоконник и удобно расположилась на выщербленной каменной плите, подобрав ноги.

Наверняка, сквозь рамы дует, да и камень сырой. За спиной Ннаонны падали, кружась, влажные хлопья. Окно, и без того мутное, нынче и вовсе затянуло серым. Интересно, хотя бы этот снег ляжет до весны? Или снова растает? Никак погода в этом году не установится. Возможно, виной тому битва богов, всколыхнувшая Мир до основания. А может быть, и нет… кто знает! Кто вообще может это знать? Вряд ли сам Гангмар сумел бы дать объяснение нынешним капризам погоды…
— Слезь с подоконника, — велел Ингви, — простудишь.
— Что?
— живо откликнулась вампиресса.
— Что простужу?
— То место, — отрезал демон, — где у порядочных девушек находится попа.
— Ну, вот!
— Ннаонна притворно надула губы, но послушалась, сползла с холодного камня.
— А я кто?
— Ты принцесса. У принцесс не бывает попы.
— Много ты знаешь о принцессах…
— Это вопрос или утверждение?
— Это издевательское насмешливое замечание. Можно сказать, бунт против тирании.
Ингви флегматично пожал плечами.
— Ну, тебе виднее…
За окном пронесся порыв сырого ветра, мягкие серые хлопья быстрей закружились по ту сторону мутного стекла. Ннаонна поежилась и примирительно сказала:
— Вообще-то, в самом деле холодно.
— И камни сырые, — напомнил Ингви.
— Зимой Альхелла становится довольно неуютным местечком.
— Зимой весь Мир становится неуютным местечком!
— буркнула вампиресса.
— Потому что воевать нельзя. Когда же мы отправимся в поход? Не терпится разрушить Империю, и вообще… навести шороху, а то скучно становится. Ну когда же мы снова отправимся в поход… Наверное, только весной.
— Это издевательское насмешливое замечание — вопрос или утверждение?
— Молитва. Когда же, о, когда же, великий король, ты поведешь нас в последний бой? Ну, когда?
— Погоди, Ннаонна… скоро и без нас в Мире начнется такое, что содрогнутся моря и земли.
Ингви снова уставился на карту, словно прикидывал, какие именно пункты содрогнутся первыми. Потому и не заметил, как вампиресса готовится к прыжку.
— А-а-а-ага-а!
Девушка обрушилась на зазевавшегося короля, тот ухватил ее, они вместе рухнули на кровать и покатились, сминая потертое покрывало, цепляясь пряжками за потускневшее золотое шитье. Наконец Ингви оказался сверху.
— Ну как?..
— пропыхтела Ннаонна между поцелуями.
— Мир содрогается?..
— Вполне.
*** Увлеченные потрясением Мира, Ингви с Ннаонной не услышали шагов в коридоре, и отвлек их только стук распахнутой двери.
— А!
— весело заорал с порога Филлиноэртли.
— Развлекаетесь! Это правильно! Чем еще заниматься в такую погоду! Мать по доброте своей нарочно сотворила вам мерзкую слякоть, чтоб не забывали ее, милосердную, славить…
Эльф поглядел на Ннаонну, которая не спешила запахивать блузу неизменного черного цвета, и закончил:
— …Славить подходящим способом.
Ингви сел и, проследив, куда глядит эльф, покачал головой.
— Застегнись, что ли, На.
— Зачем? Я же принцесса. У принцесс не бывает того места, на которое уставился Филька.
— Простудишься.
— Я не уставился, — Филлиноэртли не отводил глаз.
— Ннаонна, я тебе говорил, что ты похожа на эльфийку?
— Раз двадцать или тридцать, — вампиресса нарочито медленно запахнула одежду на груди.
— Филька, а как вы там, в Давней Чащобе-то? Небось, в такую слякоть, в лесу совсем скверно?
— Не!
— Эльф легкомысленно помотал головой.
— Мать и к нам благосклонна. Мы попросили у нее хорошей погоды в Креллионт, вот у нас и тепло. Стройные ели — будто отлитые из теплой бронзы колонны, на них покоится голубой свод неба.

Мы попросили у нее хорошей погоды в Креллионт, вот у нас и тепло. Стройные ели — будто отлитые из теплой бронзы колонны, на них покоится голубой свод неба. Ясная звонкая тишина, которую нарушают лишь песни моего народа… Это у вас тут грязь, слякоть, а в нашем краю…
— Попросили?!
— Ингви в волнении вскочил с кровати.
— У Матери?!!
— Ну да, как в старину, собрались, воззвали к Матери… Она добрая, она рада, что дети снова в Креллионте…
— Ннаонна, ты слышала? Ну, Филька… Ты что, совсем… не соображаешь? Вы там, в своей Чащобе, выпросили у Гунгиллы тепло, а у нас никак погода не установится! Я сижу в Альхелле, среди сквозняков, на улицах грязь непролазная, дороги развезло, я жду погоды, я ничего делать не могу… Вот и пускай после этого эльфов в порядочное королевство.
— Зато вы славите Прекрасную угодным ей способом, — напомнил князь.
ГЛАВА 2 Ванетиния
После встречи с королем-демоном в Гонзоре император совсем расхворался. Везли его величество медленно, чтобы не растрясти больного на раскисших ухабах. Алекиан все реже и реже приходил в сознание… В столицу его доставили бесчувственным. Толпа служанок и лакеев, созванных ее величеством Санеланой, потащили императора мыть, переодевать… затем уложили в согретую постель. Наутро Алекиан не пришел в себя. Потянулись серые осенние дни, император то пребывал в странном забытьи, то бредил. Санелана проводила дни и ночи рядом с больным, кормила мужа бульонами, вливала в кривящийся рот целебные настойки. Доктора и маги-целители, за которыми ревниво присматривал придворный чародей Гиптис Изумруд, сменяли друг друга, каждый предлагал собственный диагноз и метод лечения, но снадобья не помогали. Алекиан не приходил в сознание.
По велению нового главы церкви по всей Империи служили молебны о здравии его величества, сам архиепископ на время недуга Алекиана взвалил на себя бремя управления страной. И то сказать — бремя существенно облегчилось по сравнению с прежним царствованием. Добрая половина Великой Империи людей отпала, вышла из подчинения короне. С другой стороны, непокорные провинции также становились проблемой.
Восток был потерян, и там правили гевцы. Герцоги Андруха и Дрига теперь на стороне Гюголана с Гезнуром, даже преданные вассалы — принцы Ленота и Болотного края — предпочли союз с Гевой. Марка Феллиост на южном берегу Золотой захвачены эльфами, граничащие с ней Приют, Нелла и Анновр с ужасом ждут нашествия и постоянно требуют военной помощи, не слишком-то их успокаивает присутствие церковных войск.
Фенада оказалась разорвана на части Грабедором и гевцами, а принц Малых гор лишился большей части владений. В его власти оставалась лишь узкая полоса предгорий, тогда как кланы «верхних» столковались с гномами… теперь его высочество умоляет о помощи, просит войско, чтобы вернуть утраченное и снова вколотить почтение к сеньору в упрямых горцев. Напрасные просьбы — сейчас ванетскому двору нет дела до его захолустья, Малые горы не так важны, чтобы заниматься сейчас ими.
Тила и Тогер приведены к покорности силой оружия, их верность зиждется исключительно на страхе, но Фенгим, тильский герцог, обосновался в Энмаре и подбивает тамошний Совет объявить империи войну… Остается лишь уповать, что правителям Великого города достанет мудрости не прислушиваться к воплям изгнанника.
Что остается? Сантлак. Буйные сантлакские дворяне не желают лишаться исконных вольностей, однако делают вид, что смирились — поскольку приказы получают, хотя из имперской канцелярии, однако заверенные печатью их короля Метриена Первого… который содержится под стражей в подземелье Валлахала. Стража предотвратила уже два покушения на незадачливого сантлакца — его пытаются убрать шпионы ренегата и изгнанника графа Ирса. Цель подлого изменника совершенно ясна — едва Метриена не станет, сантлакские рыцари снова изберут нового монарха — на турнире, как заведено в их диком краю.

И уж новый-то король первым делом откажется подчиниться императору, потому стража императора бережет Метриена со всем тщанием.
В столице не осталось толковых полководцев. После того, как маршал ок-Икерн обезумел, а сэр Валент Гранлотский покинул службу, у императора не стало военачальника, который был бы достаточно способным и притом обладал бы должным авторитетом. Отважных воинов и родовитых сеньоров на имперской службе сыщется немало, но хороших стратегов среди них нет… Возможно, среди молодежи, окружающей ныне престол, и прячется будущий герой… однако пока таковой себя ничем не проявил. Юным сподвижникам императора недостает славы и популярности, каковые можно заработать многими годами подвигов на ристалищах и полях сражений.

Безвестному дворянину ветераны турниров и баталий не станут подчиняться должным образом.
И вот — Алекиан лежит в жарко натопленной спальне, хрипит, мечется под периной, которой укутали больного по настоянию заботливой Санеланы… но не приходит в чувство. Именно сейчас, когда империя, окруженная врагами и изменниками, похожа на осажденную крепость… и крепость нуждается в коменданте.
*** Императрицу Санелану, задремавшую у ложа недужного супруга, разбудил осторожный стук. Накануне Алекиана напичкали снадобьями. Новый лекарь, доставленный с севера, уверял, что его микстуры состряпаны по тайным рецептам, которые удалось выкрасть у эльфийских целителей и сулил чудесное выздоровление его величества… поначалу Санелане показалось, что этот знахарь окажется прав — щеки мужа порозовели, дыхание стало ровнее… она даже молвила что-то милостивое лекарю. Гиптис Изумруд, вечно хмурый и настороженный, и тот не сказал ни единого плохого слова. Северянин, грубый мужлан в вонючем балахоне из оленьих шкур, перевитом заскорузлыми ремешками, со слезой в голосе принялся клянчить обещанную награду, мол, его величество вот-вот воспрянет.
Санелана велела увести знахаря, который раздражал неуместным кудахтаньем, и накормить. Она напрасно ждала едва ли не до рассвета… напрасно. Император в самом деле выглядел получше, но в себя так и не пришел. Снадобья укрепили тело больного, но не смогли пробудить душу, блуждающую в потемках. Измученная Санелана отослал прислугу и прикорнула в кресле под теплой шалью. Ей показалось, что проспала она всего ничего, но когда стук заставил раскрыть глаза, зимнее холодное солнце уже вовсю светило в щель между тяжелыми багровыми шторами. Шторы она выбирала сама, присмотрела нарочно богатые, шитые золотом — чтобы не так бросалось в глаза, что в рамах не дорогое «гномье стекло», а обычное, толстое и мутное. Но сегодня солнечные лучи легко проникали сквозь мутные окна. Хорошая погода.
Снова постучали — негромко, но настойчиво. Ее величество заерзала в кресле, выпутываясь из шали, откашлялась и хрипловато молвила:
— Да… позволяем войти.
Дверь распахнулась, в проем вступил архиепископ. Держался прелат самоуверенно, хотя и старательно изображал смирение. Санелана давно заметила, что Мунт, пусть и пообтесавшийся за время церковной карьеры, в душе остается все тем же грубым низкородным провинциалом, он так и не научился притворяться, как следует.
Глава Церкви вступил в императорскую опочивальню и сдвинулся в сторону, из-за его спины показался другой клирик, в простой одежке из грубой ткани. Смирение этого не было притворным, священник низкого ранга в самом деле робел в богатых палатах.
— Ваше императорское величество, — объявил архиепископ, — отец Когер, знаменитый проповедник, доставлен по моему настоянию в столицу, и я немедленно велел ему явиться к ложу страждущего монарха. Полагаю, их следует оставить наедине, дабы сей клирик помолился в тишине об исцелении его императорского величества. Я не раз был свидетелем чудесам, свершенным молитвой святого мужа.
— Прошу прощения…
— робко вставил Когер, — я никоим образом не могу поручиться, что слова его высокопреосвященства.

— Прошу прощения…
— робко вставил Когер, — я никоим образом не могу поручиться, что слова его высокопреосвященства… чересчур благожелательного, ко мне, недостойному… окажутся…
Санелана подняла руку, и клирик испуганно умолк, подслеповато моргая — яркая полоса света, пробившегося между штор, легла на его лицо, но скромный священник не решался сделать лишнее движение, так и застыл в неловком поклоне.
— Пустое, святой отец, — сиплым со сна голосом произнесла Санелана.
— Разумеется, никто не вправе требовать гарантий в таком вопросе. Я присоединяю свою просьбу к пожеланию его высокопреосвященства, помолитесь о здравии императора Алекиана. Мой несчастный супруг рассказывал мне, как на поле битвы при звуках вашего голоса свершились чудеса.
— По милости Пресветлого, — еще ниже склонился проповедник, — по милости Его.
Императрица поднялась, набросила на плечи шаль и двинулась к выходу.
— Оставляю вас с Алекианом, святой отец, — молвила она на ходу, — и вверяю императора вашей молитве.
Архиепископ покинул спальню следом за ее величеством и осторожно прикрыл тяжелые створки. Оставшись наедине с бесчувственным телом, клирик испуганно огляделся. Спальню Санелана обставила с такой роскошью, что Когер, хотя и привыкший к богатствам столицы, растерялся. Повсюду шитье, сверкающие складки шелка, изящные блестящие безделушки. Все светится, сверкает, переливается под лучами солнца.
Клирик тяжело вздохнул, озираясь, потом осторожно приблизился к ложу больного, опустился на колени и, уткнувшись лбом в сложенные руки, завел молитву.
— Гилфинг, отче, светлый, трижды пресветлый…
Слова текли и текли, привычные, знакомые, говоренные тысячи раз — и, наконец, священник обрел душевный подъем, голос его окреп, он снова, как уже случалось не раз, ощутил, как нечто неосязаемое, непонятное стекается к нему, струится в сердце, разливается, согревает, переполняет все существо, брызжет между губ со словами молитвы:
— …Исцеления и доброго здравия императору великому, доброму отцу народа, верному сыну твоему…
— Где я?
— отчетливо раздалось над ухом Когера.
Священник испуганно смолк, вжал голову в плечи… с силой уткнул лоб в сведенные кулаки… затем решился — медленно поднял глаза над судорожно сжатыми руками. Император Алекиан сидел в кровати. Он откинул одеяла, взгляд его величества был внимательным и ясным, а голос — твердым.
— Это Валлахал? Какое сегодня число?
— Да, ваше императорское… Десятый день декабря… Вы были больны, и…
— И ваша молитва возвратила меня к жизни, отче. Сам Гилфинг послал вас поддержать… поддержать империю в эти роковые времена. Вы снова спасаете меня, отец Когер.
— Прошу простить, но я всего лишь раб гилфингов, послушное орудие воли Его… Позвольте пригласить вашу супругу и его высокопреосвященство, они дожидаются за дверью…
*** Алекиан молча опустил ноги на пол, поднялся. С минуту стоял, покачиваясь долговязым тощим телом — будто привыкал к собственному весу. Потом медленно побрел мимо коленопреклоненного священника к окну. Вцепился в тяжелые шторы, комкая толстую ткань исхудавшими пальцами, и раздвинул. За окном лежала столица империи, и в зимнем пейзаже преобладали серые цвета. Посветлее — крыши, там снег едва потемнел из-за копоти, их расчертили истоптанные, заваленные отбросами переулки и дворы, черным выделяются площади и оживленные улицы. Даже небо, и оно здесь серое, из сотен труб струятся дымки, возносятся, редея, и тают вышине. Печные дымы подпирают небеса. Кажется, если бы не сажа, которую несут они ввысь, серое небо пошло бы трещинами, осыпалось, обнажая девственно-голубую чистоту… Но здесь, в огромном городе, небеса не бывают голубыми.
Ванетиния живет, но она так и не смогла полностью оправиться после переворота и гражданской войны, былое великолепие не возвратилось в столицу.

Город теперь как стекла в окнах дворца — вроде есть, да не то, не пышно, без привычной роскоши… Купцы, которые опустошили склады в недолгое царствование Велитиана и вывезли запасы в края, не затронутые междоусобицей, не спешили возвращаться. Энмарские караваны не пропустил альдийский король, северных товаров оказалось мало из-за нашествия эльфов, а восточные провинции были разорены в последнюю кампанию. Ванетиния выжила лишь благодаря контрибуции, выплаченной тильским герцогством. Тилу разорили до нитки — но столица империи не умирала с голоду в эту зиму. Догадывались ли горожане о том, что хлебом насущным обязаны лишь расчетливой жестокости молодого императора? Вряд ли.
Алекиан покачнулся, переступил босыми ногами и крепче вцепился в шторы.
— Десятый день декабря, — повторил он.
— Зима. Все уже занесло снегом… Я долго болел.
— Да, ваше императорское величество, — решился вставить священник.
— Я бредил, моя душа скиталась вдали от тела, — размеренно и тихо продолжал Алекиан, он вряд ли расслышал слова Когера, — я помню странные места, помню красное небо и синие деревья… Чужие, необычные. Мои сны были больны… но я вернулся в явь — она больна не менее. Жесткое время, кровавое время. Я с детства готовился занять престол, но не думал, что мне выпадет нести корону над реками крови, отправлять осужденных на плаху и посылать воинов на смерть в сражениях… Жестокое время. Я болен этим временем, отче. Или, может, это время больно мною? Зачем Гилфинг укрепил меня, зачем меня пробудила ваша молитва, отец Когер?
— Ваше величество, — промямлил клирик, — позвольте мне позвать ее величество?..
— Да, разумеется, — не оборачиваясь, задумчиво молвил Алекиан, — ты не знаешь ответа… что ты можешь знать, маленький человек… Пресветлый вещает через тебя, но не вкладывает мыслей в твою убогую голову…
Император говорил, не обращаясь к священнику, но тот предпочел понять произнесенное Алекианом «да, разумеется» как дозволение пригласить Санелану. Он в самом деле не понимал, почему по его слову свершаются дивные чудеса, почему воспламененные его словами солдаты устремляются в бой, позабыв страх. Когер давно перестал удивляться и давно оставил попытки дать объяснение собственному дару. Миновали времена, когда он, окрыленный вдруг проявившимися способностями, самонадеянно проповедовал самому императору Элевзилю и архиепископу Кениамерку, пытался выстроить собственные теории.
Гилфингова милость, коей был облечен Когер, обернулась тяжелым испытанием. Священник со смирением принял ношу и более не делал попыток отыскать объяснение. Он не жаждал ответов, но покорно исполнял то, к чему его предназначил Пресветлый. Алекиан же лишь недавно ощутил тяжелую руку божества. Он желал понять.
Когер торопливо поднялся с колен и поспешно, будто опасался, что Алекиан передумает, затрусил к двери. Император повернул голову и проводил клирика печальным взглядом.
— Ваше императорское величество! Ваше высокопреосвященство!
— раздался снаружи взволнованный голос Когера.
— Его величество изволили оставить ложе…
Испуганно вскрикнула Санелана.
ГЛАВА 3 Гева
Короля Гезнура зима застала в дороге. Невзирая на осеннюю распутицу, гевец объезжал страну, особенно часто его внимания удостаивались земли на северном берегу Золотой. Миновали веселые денечки, когда захватчики преспокойно грабили южные графства Фенады, не встречая отпора. Гратидиан сумел сговориться с Королем-под-Горой, и ему были оставлены довольно обширные владения. Формально Фенада осталась независимым королевством, на деле — полностью зависела от милости Грабедора.
Фенадец поспешно навел некое подобие порядка, поспешно наобещал милость тем заговорщикам, кто не успел запятнать себя слишком уж явно. Гратидиан простил бы всех, исключая Альгейнта из Говарха и парочку столь же закоренелых предателей — однако не решался позволить себе такую снисходительность.

Гратидиан простил бы всех, исключая Альгейнта из Говарха и парочку столь же закоренелых предателей — однако не решался позволить себе такую снисходительность. Дворяне Фенады, те, что не приняли участия в бунте, теперь спешили к королю с доносами, и не удовлетворить жалобщиков Гратидиан не мог. Король был вынужден дорожить дворянами, не дравшимися против него летом, и неважно, уклонились они от участия в заговоре из преданности короне или по лености духа. А верные вассалы подавали все новые доносы, претендуя на часть конфискованного у предателей имущества и земель. У них наготове были доказательства, свидетели… и они жаждали наград. И добрый король неохотно казнил, конфисковал, раздавал лены бунтовщиков верным доносчикам.
Так или иначе, за Гратидианом сохранились центральные области Фенады, вокруг него сплотилось некоторое количество дворян. Границу удалось отстоять при помощи гномов, выделенных Грабедором, а затем на восток явился Алекиан, и гевцам стало не до Фенады — тут-то Гратидиан получил передышку. Не запятнай он себя предательским сговором с нелюдями, можно было бы попытаться просить императора о поддержке… но, увы, теперь фенадец оказался предоставлен сам себе.
Отчаяние придало энергии несчастному королю — Гратидиан сумел укрепить границу на юге. Неуемные гевцы, едва отступили имперские войска, снова бросились на север… однако прежних сил у них не было, теперь наглецам пришлось перейти к обороне, так как фенадцы сами были настроены отбить утерянный берег Золотой реки. Спасло Геву следующее обстоятельство: Грабедор запретил военачальникам, присланным в помощь королю Фенады, наступательные операции. Политика! Грабедор рассчитывал, что, пока Гева сильна, империи не до гномов. Так что на севере воцарился хрупкий мир. Гезнур носился по замкам и укрепленным городам, размещал отряды наемников, участвовал в предварительных переговорах с эмиссарами Короля-под-Горой, принимал оммаж у дворянчиков, испомещенных на вновь завоеванных землях. Эти были совершенно счастливы — лены и доходы будто свалились на них с неба. Младшие сыновья, мелкопоместные и захудалые, родом из Гевы, Андруха, Дрига — получили богатые феоды на границе и вцепились в них, впились зубами. Теперь эти земли трудненько будет отобрать у Гевы, а новые ленники истово клянутся в верности белому дракону. И точно — в их преданности можно быть уверенным, ибо никто не даст голодранцам большего, чем они имеют сейчас по милости гевской короны. Но и поездить Гезнуру довелось изрядно, прежде чем он решился оставить без личного присмотра вновь захваченные территории.
Во время этих путешествий король дважды не на шутку простужался, был серьезно ранен, когда угодил в засаду, устроенную фенадцами — и оставался в седле лишь благодаря неустанной заботе колдуна Лопсиля, поддерживавшего сеньора целительной магией. Коротышка маг совершенно обессилел, ему-то приходилось непрерывно творить заклинания над Гезнуром, при том, что он также участвовал в стычках и изнурительных разъездах — в дождь, в снег, по дорогам, обращенным осенней непогодой в болота…
В конце концов Гезнур почувствовал, что еще немного — и он сляжет окончательно, так что почел за лучшее удалиться в свой замок Акенр. Отдыхать. Разумеется, расслабиться младшему королю не удалось, в замке скопилась многочисленная корреспонденция, затем туда нагрянули послы и жаждущие аудиенции дворяне… Королевство нуждалось в нем — и Гезнур не сложил с себя многочисленные заботы. Зато Лопсиль расхворался не на шутку, и со слезами умолял дать ему отдых.
— Ладно, — позволил король, — мы задержимся в Акенре ненадолго. Приходи в себя, но через неделю ты мне снова понадобишься. Я собираюсь нанести визит в Вейтрель, уж там-то мне потребуется твое присутствие. Никто, кроме тебя, не сможет объяснить, чем занимаются богохульники из Могнака Забытого. Быть может, я захочу заняться тем же.
*** Некромант хмуро оглядел толпу крестьян. Под тяжелым взглядом чародея убогие оборванцы ежились, опускали глаза, прекращали сморкаться и притопывать.

Только пар из ртов поднимается. Холодно нынче, это хорошо.
Эти, живущие поблизости от Вейтреля, достались брату маршалу в придачу к замку. Боятся… Правильно, пусть боятся — может, меньше воровать станут. Некромант прикинул — народишко здесь худосочный, мелкий, из таких солдаты не выйдут. Ни живые солдаты, ни мертвые. Гораздо больше пользы заморыши принесут в качестве работников. Объяснить им, чтобы не тряслись? Пожалуй, много чести, пусть трясутся. Их нынче согнали во двор Вейтреля, но пока что не объясняли зачем.
Маршал сделал еще один шаг к неровной шеренге крестьян. Снова повел глазами вдоль строя оборванцев. В заднем ряду кто-то упал. С перепугу потерял сознание, должно быть. Ничего.
— Мне нужен ледник, — медленно проговорил некромант, наблюдая, как обморочного слабака поднимают и ставят на ноги. В себя бедняга не пришел, его поддерживают под руки.
— Большой ледник. Часть из вас займется рытьем погреба, в замке недостаточно вместительное подземелье. Вы его углубите. Другие отправятся на реку, потребуется лед. Мои люди выдадут инструменты и, если нужно, помогут магическими заклинаниями.

Закончив эту, чересчур длинную для него, тираду, мистик развернулся и зашагал прочь. Позади раздались короткие команды, загремело железо, подручные магики делили крестьян на рабочие команды и выдавали инструмент.
Протискиваясь в слишком узкую для могучего торса дверь, маршал снова подумал, что не мешало бы все здесь переделать… но руки дойдут еще не скоро, есть немало забот, куда более важных. А узкая дверь — что? Даже хорошо, обороноспособность повышается. Узкую дверь легче отстоять при штурме.
Мистик миновал полутемный зал, мальчишка ученик, приставленный поддерживать огонь в камине, вскочил и поклонился. Маршал кивнул в ответ и прошествовал к дальнему концу помещения. Оттуда на второй этаж вела лестница, тоже узкая. Все в Вейтреле такое — узкое, ненадежное, прогнившее, скрипучее. В Могнаке было иначе, под видом хрупкой древности таилась надежная основа. Строили на века…
На втором этаже жилого здания тихо и пусто, здесь некроманту не требовалось стеречь собственные покои, поскольку не было завистливых подозрительных братьев по Черному Кругу. И Черного Круга больше нет. Маршал привычно проверил охранные заклинания: нет, его покоев никто не потревожил. Сбросив подбитый дорогим мехом зимний плащ (подарок Гезнура, настолько заботлив оказался этот король-прохвост) и мохнатую шапку, мистик сел к столу, придвинул укутанный шелком толленорн и принялся разворачивать пелены. Они с архивариусом установили точный распорядок и общались ежедневно.
Заклинания пробудили дремлющую в приборе магию, окошко засветилось, проступило лицо архивариуса.
— Итак, брат мой, каковы новости?
— Новостей никаких, — просипел дряхлый мистик, — и это лучшая из новостей. Х-хех… Что у тебя, брат?
— Я расширяю подвалы Вейтреля, собираюсь увеличить армию.
— Вейтреля? Ах да, эта крепость в захолустье… Значит, расширяешь подвал… Стало быть, возвратиться в Могнак не собираешься?
— Это невозможно, брат-архивариус, — маршал устало потер переносицу. Вопрос о возвращении вставал ежедневно, упрямый брат не желал понять, насколько важно присутствие маршала здесь, на землях рушащейся империи.
— Если я оставлю Геву, она не устоит. Империя раздавит здешних правителей, прежнее единство будет восстановлено. И тогда рано или поздно ванетские правители доберутся до Могнака.
— Могнак далеко от Ванета, — просипел чародей в окошке магического прибора.
— Они не доберутся…
— Не будем рисковать. Могнак перестал быть для Мира легендой, нас нашли, и следует позаботиться о безопасности. Поэтому я буду верен гевскому союзнику столь долго, сколько потребуется. Постараюсь увеличить войско. И, когда придет время, приступлю к разрушению Мира отсюда, из замка Вейтрель.

И, когда придет время, приступлю к разрушению Мира отсюда, из замка Вейтрель. Меньше времени уйдет на дорогу.
— Ты что?!
— захрипел собеседник.
— Все еще лелеешь глупые надежды? Какое разрушение Мира? Могнаку не по силам разрушить ничего! Ты слышишь? Ни-че-го!
Архивариус сипел и надрывался, от натуги брызгал слюной, окошко его толленорна покрылось капельками. Старик глядел на некроманта сквозь мутную пелену, маршал подумал, что их с братом разделяет не одно лишь расстояние, но и время, и хриплый чародей напрасно взывает из прошлгого.
— Нам нужно выжить! Выжить! Хватит, ты помог этому захудалому королишке, спас его от гнева императора, возвращайся! Возвращайся, брат!
— Нет, — маршал постарался, чтобы его ответ прозвучал как можно более умиротворяюще, слишком уж разошелся собеседник, — это невозможно.
— Ах, так? В таком случае, я забуду о тебе! Я учреждаю новый Черный Круг, и сам возглавлю его. Я назначу мистиков, подготовлю другого маршала, разыщу все нужные заклинания в архиве, мы сами станем делать неупокоенных солдат, мы…
— Брат, — спокойно произнес маршал, — я не стану с тобой спорить теперь. Завтра, когда ты остынешь, поговорим спокойно.
И положил ладони на толленорн, разрывая связь.
Он прекрасно понимал архивариуса, тот попросту боялся. Сиплый старик был довольно слабым магом и решил, что если дать собственным ученикам высокие титулы, они разделят ответственность и… и что? Да, архивариус просто боится, он никогда не был подлинным мистиком, лишь притворялся, что разделяет идеи Черного Круга. Он не собирался уничтожать Мир, хотел всего лишь свить теплое гнездышко в Могнаке Забытом, под крылом более способных братьев… а, оставшись один, потерял голову. Ничего, теперь это не имеет смысла. Маршал уже здесь, среди владений людей. Все, что ему нужно — немного времени на подготовку. Вся зима — в его распоряжении.
*** Зимой «Очень старый солдат» становился местом встреч старинных друзей. На время распутицы и холодов, когда прекращались боевые действия, сеньоры и владетельные вельможи распускали войска, солдаты удачи возвращались в Ренприст. Зимой они могли в тепле за кружкой пива обсуждать минувшую кампанию, высмеивать незадачливых нанимателей и поминать павших друзей. Зимой им не было нужды убивать друг друга.
Иногда зимой под сводами гигантского сооружения собиралось больше двух тысяч человек, теперь же… Мастер Энгер с тоской заглядывал в большой зал «Очень старого солдата». Хотя зима была в разгаре, там едва ли набиралось шесть сотен солдат. Да и кто эти воины! Ветеранов почти не нет, нынешние постояльцы — новички, только собирающиеся стать солдатами. Разорившиеся крестьяне, скрывающиеся от правосудия преступники, проторговавшиеся купцы… армия наемных солдат всегда пополнялась такими, но новички непременно оказывались в меньшинстве и им волей-неволей приходилось подстраиваться под привычки опытных бойцов, перенимать обычаи и усваивать традиции. А теперь? Сколько отличных парней сгинуло в этом году… оставшиеся нашли службу даже зимой. Сейчас многим требуются наемники из Ренприста, холода и распутица не стали помехой для боевых действий. Госпожа война правит нынче Миром. Зато под сводом «Очень старого солдата» — едва ли не одни новички. Некому обучить их манерам. Не далее, как три дня назад, мастеру Энгеру довелось изгнать из заведения шайку оборванцев. Управляющий счел, что эти вороватые грубияны недостойны называться солдатами из Ренприста, подобные подопечные могли скомпрометировать братство «Очень старого солдата». К тому же нахальные мерзавцы отказались подчиниться прислуге и убраться по-хорошему. Это уже было настоящим святотатством — непочтение к клиру храма войны. Пришлось обратиться за помощью к Ролоху Белому, старшему из здешних чародеев. Старик обрюзг, стал тяжел на подъем и больше не ходил в найм, однако был по-прежнему достаточно силен, чтобы вколотить в пришлых толику почтения к здешним порядкам.

Энгер тяжело вздохнул. Он чувствовал себя епископом, в епархии которого завелась опасная ересь. Как ни прискорбно, братству с его обычаями приходит конец. Война, породившая некогда институт наемничества и давшая жизнь сообществу «Очень старого солдата», теперь губит его. Война сжирает сама себя, жиреет и дичает. Война утрачивает память и разум, превращается в безумного зверя, убивающего не ради пропитания, а из кровожадной потребности… Куда катится Мир!
Хлопнула дверь, потянуло холодом. На пороге, отряхивая снег с плаща, стоял клиент. Мелкий дворянчик, наверняка. Сеньор из захолустья — прежде таким не приходилось нанимать солдат в Ренпристе, справлялись сами… да и денег у них не бывало.
Покончив с плащом, господин стал озираться. Эх, не только солдаты теперь не те, что прежде — клиент тоже измельчал. Мастер Энгер поспешно стер с губ презрительную гримасу и, стараясь выдержать деловой тон, привстал, опираясь на костыль.
— Могу ли я чем-то помочь, мой господин? Вы намереваетесь нанять людей для опасной работы, не так ли?
— Э… мастер Энгер?..
— приезжий рыцарь, по крайней мере, знает имя управляющего, это добрый знак. Быть может, не все еще потеряно в этом Мире.
— Прошу, не вставайте. Да, я собираюсь нанять отряд.
Жизнь продолжается.
ГЛАВА 4 Альда
— Ну вот что, граф Дальней Чащобы, — Ингви нахмурился.
— Я не шучу.
Упоминание человеческого титула должно было напомнить эльфу о формальной стороне их с королем отношений.
— Ну, ладно…
— Филька старательно притворился, что смущен. У него даже почти получилось.
— Мы ведь не знаем наверняка, что это из-за нас… Мало ли, какая погода случается. Да и что такого? Подумаешь, теплая зима. Ты и сам с дождями всякие номера откалывал, помнишь? Когда покойный Элевзиль с армией сюда нагрянул.
— Ты не сравнивай, — буркнул демон.
— Я здесь король и имею право вытворять, что захочу. А сейчас мне нужна зима. Крестьянам нужен снег на полях, купцам нужны дороги. Кендагу в его крепость дрова подвезти не можем.
Крепость в Ничейных Полях в самом деле нуждалась в топливе. Орки, привыкшие зимовать в теплых недрах Короны Гангмара, не позаботились о запасах своевременно. Не потому, что были ленивы или безалаберны, просто с непривычки: никто не догадался. Спешно собранные обозы с углем и дровами пробивались по бездорожью с огромным трудом.
— Купцы жалуются, — вставила Ннаонна.
— Никлис рассказывает, что энмарцам взбрело в голову, будто Ингви нарочно погоду испортил, чтоб они в Альде застряли и были вынуждены здесь торговать, а у нас настоящей цены им не дают.
— А, — Филька несколько воспрянул духом.
— Так это же хорошо! Королевству выгода, верно ведь? Коммерция процветает, цены падают.
— Мне их жалобы не нужны, — возразил Ингви.
— Не столько-то и выгоды от их торговли, сколько потом будет вони.
— Да ну, купчишки… их еще бояться…
— Филлиноэртли!
— Ингви повысил голос.
— Это мое дело, что делать с купчишками. Твое же дело — прекратить непогоду. Или я еще уговаривать должен? Тебе король приказал — исполняй!
— Ладно… Я, вообще-то, как лучше хотел… Да! Я же чего приехал-то? В гости вас хочу позвать! У Геллонналя и Неселлы родилась дочь! Первый эльф, увидевший свет в Креллионте, ха! Приезжайте, будет праздник!
— Приедешь к вам… дороги-то развезло. Ты-то как добрался?
— Я-то… Мне дороги не нужны. А вы погодите денька три после моего отъезда — наверное хватит, чтобы холода начались. А что? Даже лучше, у нас снег выпадет, в снежки поиграем, фигуры вылепим. Приезжайте.
— Съездим, пожалуй?
— Ингви покосился на Ннаонну.
Девушка сморщила нос.
— Ага, поглядим на эльфенка.

Девушка сморщила нос.
— Ага, поглядим на эльфенка.
— Чем погоду портить, — заключил Ингви, — попросили бы себе у Матери немного серьезности. Ребенка воспитывать — большая ответственность, и труд немалый. Эти твои Геллональ с Неселлой пробирались сюда, когда Неселла была беременна. Ненормальные! Разве можно таким легкомысленным доверять воспитание?
— Вот Ингви, к примеру, меня воспитал, — заявила Ннаонна.
— Видишь, как хорошо получилось? Я такая благонравная и воспитанная! Ты слушай его, слушай! Ингви знает, что говорит. О, Ингви! А давай Энмару войну объявим. Ну, раз их купцы все равно тебя ругали, хотя виноваты эльфы.
— А зачем же войну-то?
— Ингви был в самом деле удивлен.
— Ну, так… Развлечемся. А по дороге в Креллионт заедем, эльфеныша глядеть. И потом, все равно, война с Энмаром — дело, считай, решенное. Чуть раньше, или чуть позже…
— Ннаонна, хватит шутить, а? Филлиноэртли, закрой-ка дверь.
— Эльф послушно зашел в кабинет и прикрыл дверь.
— На, послушай меня, здесь королевский дворец. Все, что говорят вслух в этих стенах, может стать известным… где угодно может стать известным. Вот сейчас кто-то из наших олухов побежит на постоялый двор к энмарцам и заявит: «Принцесса Ннаонна советует нашему королю воевать с Энмаром. Дайте денег». Очень даже запросто.
— Гангмар бы взял этот дворец…
— буркнула вампиресса.
— И слова здесь не скажи! Надоело! По-моему, давно пора куда-нибудь отправиться и затеять приключения, так, чтобы все кругом ходуном ходило. Тогда можно будет говорить, что хочешь. А то когда еще я потрясения Мира дождусь… А с Энмаром все равно придется что-то решать. Они тебе не простят, что купцов летом в Гонзор не пустил.
— Здесь ты права…
Ингви задумался. В легкомысленных, на первый взгляд, словах девушки был смысл. Энмарские купцы неизменно стояли за свободу перемещения и добивались этой привилегии, не брезгуя любыми средствами. Если пока что они проявляют миролюбие и покладисто исполняют его указы, то лишь потому, что не имели времени что-либо предпринять. К тому же в последнее время им сильно досаждали морские разбойники, и Совет негоциантов был озабочен созданием коалиции городов побережья… однако зимой навигация прекращалась, так что теперь Энмарский Совет имеет достаточно свободного времени, чтобы подсчитать убытки от недавних решений альдийского короля. Об этом стоит задуматься.
*** То, как насторожился Ингви после слов вампирессы, не укрылось от наблюдательного эльфа. За ужином он напомнил:
— Так что будем делать с Энмаром? Ну, Ингви, я же видел, у тебя что-то на уме? Выкладывай, чем будем развлекаться в будущем году?
Ужинали без прислуги, в узком кругу, так что можно было говорить откровенно. Кроме эльфа за столом нынче оказались Никлис и Кари Счастливчик. Последний, разумеется, не принадлежал к числу верных друзей, однако король держал его на коротком поводке, и бывший мятежник вел себя неизменно осмотрительно. Обычно на подобных застольях присутствовали Вентис, Мертенк, Валент и Кендаг и — реже, чем перечисленные — еще кое-кто из приближенных Ингви, но по разным причинам они нынче отсутствовали. В основном причины были так или иначе связаны с непогодой. У Кендага хватало забот в новой крепости, Вентиса с учениками король отрядил ему в помощь. Магическая поддержка могла оказаться существенной — к примеру, человеческие целительные заклинания на орков более или менее действовали. Валент с Мертенком пропадали в собственных владениях и, вероятно, не могли выбраться из-за распутицы.
— Решения относительно Энмара не созрело, — сознался демон, — однако сомнений хоть отбавляй. После того, как я запретил энмарцам торговать с империей, они наверняка стали точить на меня зуб. Это Ннаонна верно подметила.
— Однако они ничего не предприняли, — заметил эльф.

— Вот как раз это и настораживает, — вставил Карикан.
— Чем меньше они сделали, тем больше собираются сделать.
— Но, с другой стороны, я не хочу торопить события, — подытожил Ингви.
— Все-таки остается надежда, что возмущение уляжется само собой. Я дам энмарцам безопасный проезд по Ничейным Полям и горам Туманов, устрою места ночевок… возможно, даже постоялые дворы на расстоянии перехода… займусь этим, едва установится погода.
Произнося последнюю фразу, король бросил очень внимательный взгляд на графа Давней Чащобы. Тот снова сделал вид, что смущен. И снова — почти успешно.
— Энмарцы не прощают обид… но могут сделать вид, что обиды не было, — заметил Кари, — особенно, если дать им понять, что отказ от торговли с Ванетом в пользу Гевы соответствует их политическим выгодам. Можно отправить посольство к их Совету, попытаться втолковать…
— И поставить тебя во главе посольства, разумеется.
Ингви ухмыльнулся. Карикан пожал плечами:
— Послом должен быть человек тертый, опытный и знающий, с какой стороны подходить к разъяренному дракону.
— Теоретически это знают все, — Ингви улыбнулся еще шире.
— А у меня имеется практический опыт подобных переговоров. Нужен только правильный подход. Энмарцы сейчас будут не такими уж несговорчивыми, особенно в свете последних событий, — перехватив недоуменные взгляды собеседников, Счастливчик пояснил.
— Я имею в виду, что Энмар потерпел ряд неудач этим летом. Во-первых, события в Альде, во-вторых, северянам удалось потопить бирему в морском сражении у Верна, в третьих — переход Ливды под руку его императорского величества. Ливда — второй по величине город на западном побережье, энмарцы возлагали на нее определенные надежды, планируя свой союз торговых городов. Без Ливды идея теряет смысл.

Карикан умолк и принялся за жаркое.
— Да, верно…
— кивнул Ингви.
— Ливда — большой успех Империи. Едва ли не единственный успех. Там была какая-то история… древний эльф, который в одиночку вырезал ливдинский совет… мутная история. Похоже, имперские агенты сработали довольно тонко, свалив вину на эльфа. С одной стороны, виноваты нелюди, с другой — город переходит под власть императора. Очень ловко.
— Ты не веришь в эльфа?
— осведомилась Ннаонна.
— Я не люблю, когда во всем винят нелюдей, — Ингви отсалютовал вампирессе кубком, — из расовой солидарности, если хочешь. Мы, нелюди, должны стоять друг за друга. В любом случае, Империя терпит поражения на востоке, зато торжествует на западе. Энмар не может не насторожиться. Собственно говоря, на западе лишь мы открыто противостоим империи — Энмар и Альда. Сейчас плохое время, чтобы ссориться со мной, Совет негоциантов должен быть заинтересован в равновесии.
— Зато, с позволения вашего величества, — ставил Кари, — это время может оказаться подходящим, чтобы сменить альдийского короля на послушную марионетку. То, что Энмар не может действовать открыто, не означает, что он не станет действовать вовсе.
— Никлис, ты слышал? Охраняй мою особу с удвоенной бдительностью!
— А?
— Никлис отвлекся от вина.
— Охранять, это мы, слышь-ка, завсегда. Грудью заслоним.
— Тогда я спокоен. Что ж, подождем развития событий, и предпримем кое-какие шаги по умиротворению Энмара… И, быть может, Энмару станет не до меня.
— Да!
— подхватила Ннаонна.
— Мир же вот-вот содрогнется… хотя он, по-моему, в нынешнем году этим занимается постоянно. И никто не замечает.
***
Карикан лениво потянулся к блюду с пирожками. Его рука застыла на мгновение, потом граф выбрал. Ингви посмотрел на Счастливчика и встретился с внимательным острым взглядом. Кари был заинтересован.
— Скажите, ваше величество, — притворно небрежным тоном протянул он, — а что это за разговоры о сотрясении Мира? Я уже не первый раз слышу.

.. похоже, все, кроме меня, знают, о чем идет речь.
— Верней сказать, никто не знает, о чем идет речь. Включая тех, кто о сотрясении Мира говорит больше всех.
Ннаонна фыркнула.
— Да-да, — Ингви улыбнулся девушке, затем обернулся к графу, — у меня зреют некие, пока что расплывчатые, соображения. Видите ли, в мире, откуда я родом, в древности произошло так называемое Великое Переселение Народов, в результате которого рухнула величайшая империя. Наши мудрецы, насколько мне известно, так и не смогли дать объяснения, что же толкнуло несметные полчища варваров отправиться в поход через половину мира, в совершенно чужие им земли. Да… поход в неизвестность.
— Но ваше величество, — подхватил, улыбаясь, бывший мятежник, — разумеется, знает ответ!
— Льстишь, — констатировал Ингви.
— Однако вернемся в этот Мир. Я ведь рассказывал о том, что Гилфинг Светлый задумал погубить вашу землю, а Гангмар с Гунгиллой, объединившись, дали ему бой и изгнали за пределы Мира.
— Да, очень любопытная история…
— кивнул Карикан.
— Больше всего она мне понравилась тем, что полностью противоречит поповским проповедям. И как этот катаклизм связан с переселением народов в мире демонов и с сотрясением нашего Мира?
— Я объясню. Гангмар предвидел грядущую схватку и приручил дикие племена, дал магию их волхвам да шаманам. Он являлся варварам в разных обличиях и под разными именами, наделял маной… Ты ведь знаешь, что такое мана?.. Хотя, что я! Ты, разумеется, знаком с азами. Так вот, длился этот балаган веками. Племена, населяющие окраины известного Мира, отказались от прежних религий… ну, еще бы, божество являлось им во плоти, вполне реальное божество! Теперь битва окончена, Гилфинг побежден и изгнан, дикари Гангмару стали не нужны. Кари, ты следишь за моей мыслью?
— Да, весьма любопытно.
— Гангмар, в сущности, непоседа. Он теперь и к оркам реже является в Черную Скалу, не то, что раньше. Ну а божественные обязанности по отношению к дикарям Черный, конечно, забросил, едва отпала надобность в шаманах. Даже облик теперь сменил, не похож на того, каким являлся, чтобы посохи их колдунишкам зарядить. Дикари не узнают своего кумира.
— Э… да.
— Не веришь в мои похождения?
— Ингви улыбнулся.
— Я не настаиваю.
— Ну, почему же…
— Счастливчик сморщил лоб. Пирожок он так и не надкусил, по-прежнему держал в руке.
— Но это звучит… как-то… слишком…
— Слишком странно?
— Нет, слишком буднично. Такие громадные невероятные события, и их участник, даже весьма важный участник, сидит за столом… Мы пьем вино и…
— Кари вспомнил о зажатой в руке снеди и принялся задумчиво жевать. Ингви наблюдал за ним с привычной кривой ухмылкой. Граф проглотил кусок и закончил:
— Как-то… ну, слишком просто, заурядно. Подобные дела обычно разве что описываются в священных книгах, а живых свидетелей не бывает.
— Тогда тебе повезло, ты видишь живого свидетеля. Однако к делу. Гангмар, говорю я, бродяга и непоседа. Он забросил паству, но прирученные им племена по-прежнему веруют. Они существуют, их чародеи обучены магии, но теперь они лишились источника маны. Тебе, Кари, не приходилось испытывать, каково это, лишиться маны, а я пошлялся вдали отсюда, бывал за морями, там невероятно бедный фон… Странное ощущение. Будто тянет обратно, к источникам маны, что-то зовет, лишает сна, в душе вечное беспокойство…
— Ага, — подтвердил Филлиноэртли, — то-то ты такой странный был.
— И что же предпримут дикари? Как вы полагаете?
— Счастливчик вернул разговор в прежнее русло.
— Я допускаю, что они отправятся на поиски утраченных богов. Мана влечет их, зовет и тянет, а источник маны — боги. Этим очень хорошо объясняется возросшая активность северных разбойников. Их волхвы все более уверенно владеют магией, они уже чувствуют, где их посохам легче заряжаться маной.

Этим очень хорошо объясняется возросшая активность северных разбойников. Их волхвы все более уверенно владеют магией, они уже чувствуют, где их посохам легче заряжаться маной. Обратите внимание, прежде морских разбойников вели здоровенные рубаки, вроде Трорма Оди или Хольна Плешивого, а нападением на Верн руководил уже северянский чародей. Колдуны берут власть в свои руки, и народы, повинуясь им, выступают на поиски утраченных богов, иными словами — устремляются к источникам маны. Как вам такая картинка?
— То есть…
— Кари задумался на минуту, потом до него дошло.
— То есть выйдет переселение народов, как в мире демонов… А ваши дикари тоже утратили бога?
— Это случилось примерно за две тысячи лет до моего рождения, — Ингви пожал плечами, — многое было забыто. Однако в конце концов потомки переселенцев уверовали в одно и то же божество… хотя и чтили его по-разному. Еще добавлю, что походы варваров в моем мире были направлены к месту, где земное воплощение бога было рождено, убито, и затем воскрешено… но я не стану утомлять вас подробностями чужого вероучения. Здесь важно другое.
— Что в результате походов была разрушена империя?
— догадалась Ннаонна.
Король кивнул. Помолчали. Потом Ингви напомнил:
— Я стараюсь составить карту Мира по рассказам путешественников. Пока не получается, но, как ни крути, пути дикарей к Империи пройдут у наших границ.
ГЛАВА 5 Ванетиния
Завидев мужа стоящим, Санелана обернулась к священнику и, рухнув на колени, принялась целовать ему руки. Когер с перепугу вырвал ладони и отшатнулся. На лице простодушного клирика было изумление, граничащее с ужасом — сама императрица… целует руки…
— Отче, ваши молитвы вернули моего супруга!
— прорыдала императрица.
Огромные слезы катились по круглым щекам, но женщина их не замечала. Когер на всякий случай отступил еще на два шага.
Алекиан выпустил шторы и заковылял к ложу. Архиепископ торопливо подскочил и попытался подхватить больного, подставить руку — император отстранил Мунта и устало опустился на смятые перины. На слезы жены Алекиан взирал совершенно безразлично, должно быть, ему сейчас было очень худо. На минуту все смолкли, только Санелана всхлипывала и шмыгала носом.
Потом Алекиан разлепил бледные губы и тихо произнес:
— Дорогая, вели подать воды. Я должен умыться перед советом.
— Перед советом?
— растерянно отозвалась женщина.
— Да, совет соберем немедленно. Я слишком долго отсутствовал, чтобы теперь терять время. Кстати, мне понадобится платье.
Императрица кивнула и, торопливо вытирая мокрые щеки, удалилась. Тут же из коридора донеслись ее распоряжения, голос Санеланы звучал вполне твердо, будто она не рыдала минуту назад. Она имела очень четкие представления о том, как следует вести себя императрице, и старательно следовала идеалу. В частности, никогда не проявляла ни малейшей слабости при слугах.
Алекиан обернулся к клирикам.
— Отец Когер, ты можешь идти. Мы позже решим, как вознаградить тебя, и как лучше воспользоваться твоим необычайным даром.
Оставшись с Мунтом наедине, император задумчиво произнес:
— Человек великих талантов и ничтожного ума. Интересно, его способности имеют магическую основу?
— Нет, — уверенно ответил глава Церкви.
— По моему приказу Когера испытывали весьма тщательно. Он не чародей… слава Гифингу, что дело обстоит так, ибо магия — всегда ересь. Когер — другой. И счастье, что в годину суровых испытаний Пресветлый послал нам этого святого человека. Смиренного плотью и могущественного духом.
— Должно быть, его сила сродни возможностям эльфов. Мне объясняли, что эльфы не пользуются магией, но просят Гунгиллу о том и этом, а она дает. Молитвы нашего Когера, обращенные к Гилфингу — нечто подобное.

Молитвы нашего Когера, обращенные к Гилфингу — нечто подобное. Однако, к делу. Нынче на совете я наслушаюсь вестей о том, какие беды стряслись за время моей болезни. Но сперва скажите коротко — чем именно мне следует озаботиться в первую очередь. Ваше мнение мне очень важно.
— В первую очередь, братец, тебе следует научиться говорить «мы», имея в виду себя, — Коклос Пол-гнома выбрался из-под кровати, отряхнул пыль с камзола и направился к выходу. Уже взявшись за дверную ручку, карлик бросил через плечо, — как видишь, я демонстративно отказываюсь подслушивать секреты империи. Они меня не интересуют.
В коридоре шут буркнул:
— Некогда я дал братцу совет слушаться советов дурака. Но не до такой же степени! «Ваше мнение мне очень важно»! Подумать только… О Гилфинг, на кого он меня променял! А ведь раньше его в первую очередь заинтересовало бы мое мнение! Даже не вспомнил! И еще братцем называется! Ужасные времена, ужасные времена…
Коклос побрел прочь от императорской опочивальни. За углом послышались голоса и торопливые шаги — возвращалась Санелана. За ней неслись слуги с тазами, бритвами, мисками и шитыми золотом нарядами. Шествие топало, шуршало, причитало, бренчало… Карлик нырнул в нишу, задрапированную гобеленом, и затаился, мысленно жалуясь: «Ужасные времена, когда я боюсь произнести шутку вслух!.. Ну как я смогу объяснить братцу, что он слушает не того дурака!»
*** Карлик ждал. Вот кавалькада протопала мимо его убежища, затем — стук в дверь, Санелана попросила позволения войти… топот, шорох, звяканье… толкотня на входе в опочивальню… После того, как хлопнула, затворяясь, дверь, Полгнома выбрался из ниши и звонко чихнул. В темных уголках Валлахала пыли скопилось изрядно, но маленький шут давно привык. Пыль стала его союзником — по тому, какие следы остаются на ней, Коклос определял, не отыскал ли кто его убежища. Размеры позволяли карлику протискиваться там, где не мог поникнуть никто другой, так что заколоченные чуланы, забытые галереи, потайные лазы — все было в его распоряжении. Конкуренцию могли бы составить дети и тайные любовники, но при нынешнем императоре детворы во дворце не осталось, а заводить шашни стало небезопасно. Ее величество не одобряла легкомысленных развлечений, вошедших в обычай при покойном императоре.
Нынче Валлахал опустел и будто съежился, многие помещения перестали использоваться… и на пыли, покрывшей там пол, остаются только маленькие следы Коклоса.
Выбравшись из-за гобелена, шут с минуту прислушивался к звукам, которые доносились из опочивальни Алекиана, потом побрел прочь, ворча об ужасных временах. В соседней галерее пыльных гобеленов не висело, здесь стены были отделаны широкими, потемневшими от древности, дубовыми панелями. Коклос воровато огляделся. Никого. Карлик, пыхтя, сдвинул тяжеленный брус — в стене открылся черный зев потайного хода. Рослый человек мог бы передвигаться там, разве что согнувшись в три погибели, но крошечный шут проходил, не склоняя головы.
Коклос задвинул дубовую панель на место, нащупал подсвечник и зажег огонек. Разумеется, среди следов, свежих и успевших покрыться новым слоем пыли, были только маленькие отпечатки.
— И откуда здесь берется пыль, — буркнул коротышка.
— Все закрыто…
Карлик двинулся в путь, освещая дорогу тускло горящей свечой. Несколько раз ему встречались ответвления, ведущие к другим потайным проходам, Коклос шагал дальше. Наконец у очередного перекрестка он остановился. Поглядел на припорошенный пылью скелет крысы и свернул. Крыс во дворце время от времени выводили Изумруды, это входило в обязанности придворных чародеев, и скелет лежал здесь с незапамятных времен. Коклос пользовался косточками, как ориентиром.
Новый проход был уже, да и потолок опустился, теперь даже коротышке Коклосу приходилось пригибать голову. Шут уверенно шагал, прикрывая огонь свечи ладошкой.

Прежде, когда карлик только начинал свои странствия по темным лабиринтам, ему казалось, что секретные галереи тянутся и тянутся, что он уходит невообразимо далеко, и непонятно, как коридор может уводить в такие дали. Валлахал, хоть и велик, но не безграничен. Теперь Полгнома уже не обманывался относительно размеров тайных переходов, темнота и гнетущее запустение перестали вводить его в обман. На самом деле тайные переходы были вовсе не такими уж длинными — их прокладывали для того, чтобы царедворцы могли шпионить друг за дружкой, а тучным рослым мужчинам (какими, обычно, и бывают могущественные вельможи) не по нраву долгие перемещения на четвереньках.
Наконец в дальнем конце показалось серое пятно, и стали слышны голоса. Крошечное оконце, цель странствия в темноте. Коклос задул свечу, теперь он старался ступать потише. Вряд ли участники императорского совета станут прислушиваться, но береженого и Гилфинг бережет. Шут еще ни разу не попался во время подобных вылазок, и немало гордился этим обстоятельством.
Окошко для подслушивания находилось на уровне коленей взрослого мужчины, это ограничивало возможности, поскольку разглядеть лица тех, кто находился в комнате, было затруднительно — зато и шпион пребывал в относительной безопасности. Важные персоны редко обращают внимание на то, что творится ниже их колен. Коклос опустился на пол и осторожно глянул в отверстие. Он видел свисающие со стола края скатерти, отороченные золотой бахромой. Видел сапоги дворян и теплые туфли священников. Участники совета как раз двигали стулья, рассаживаясь. Потрескивал огонь в камине.
— И все-таки, ваше высокопреосвященство, я не понимаю, почему он удалился так демонстративно.
«Это братец про мой уход, — подумал Коклос, — братец думает об мне, братец помнит!»
— Трудно понять мотивы действий дурака, — это Мунт.
«Дурака, как же. Да Мунт просто мне завидует! Конечно. Мы оба дураки, но я профессионал и известный мастер дурацкого ремесла, а он — жалкий дилетантишко. Хотя он весьма прилежно учится»…
*** Наконец все расселись, и Алекиан оглядел участников совета. Представители Церкви были в большинстве. Фенокс, исполняющий обязанности канцлера, и архиепископ Мунт привели по несколько секретарей и белые рясы за столом преобладали. Помимо клириков за столом находились Кенперт, Гиптис Изумруд и некий Роккорт ок-Линвер, недавно назначенный капитаном гвардии. Командный состав имперцев после похода на восток оказался сильно прорежен, в строю не осталось ни одного из капитанов, получивших звание при Элевзиле II.

Роккорт был крепким рослым мужчиной шестидесяти с хвостиком лет от роду. Этот воин, будучи в преклонных годах, числился при прежнем императоре лейтенантом, что красноречиво говорило о его способностях. Фигурой и осанкой капитан напоминал ок-Икерна, но на этом сходство заканчивалось. Умом ок-Линвер не блистал, был отважным воякой, послушным и исполнительным. Не более того. Его сделали капитаном только лишь потому, что не нашлось более подходящего кандидата. Докладом сэра Роккорта (оказавшегося, кстати, старейшим из присутствующих) совет открылся. Старик коротко доложил, что из-за убыли в рядах гвардии он решился изменить — временно, разумеется — командную структуру. Вместо прежних четырех рот, возглавляемых капитанами, он создал одно подразделение под его, ок-Линвера, командованием. Троих дворян, обладающих достаточным опытом он назначил лейтенантами, под началом каждого десять-двенадцать «копий», то есть дворян, сопровождаемых стрелками и оруженосцами. Со временем можно будет развернуть эти отряды в роты, а нынешних лейтенантов произвести в капитаны. Сам старый вояка, разумеется, метил в маршалы, хотя проявил благоразумие и не стал говорить об этом вслух.
— Итак, гвардии у нас нет…
— уныло произнес Алекиан.
— А ополчение, разумеется, распустили по домам?
Капитан невнятно пробурчал: «Да, конечно.

.. ваше императорское величество». Всем было ясно, что повторно собрать такой богатый «налог крови» с Тилы и Тогера уже не удастся. Обе страны обескровлены предыдущей кампанией, да и согнать недовольных тильцев под имперские знамена будет теперь сложней. Алекиан никого не упрекал, формальных прав удерживать на службе воинов из Тилы и Тогера его должностные лица не имели, а использовать неформальные возможности никто не рискнул. Когда император тяжко хворает, нет охотников брать ответственность на себя.
Продолжил доклад архиепископ. Заметив вскользь, что ванесткое дворянство предано его величеству по-прежнему, архиепископ объявил: Церковь собирает собственную армию, и под белое знамя уже сейчас сошлось не меньше трехсот дворян. Их сейчас вооружают с тем, чтобы к лету они представляли собой организованное войско. Ничего удивительного — в монастырях немало клириков благородного происхождения: раскаявшиеся злодеи, замаливающие грехи; младшие отпрыски небогатых родов, избравшие духовную карьеру; просто люди благородного происхождения, утомленные миром… Посланцы его высокопреосвященства обращаются к ним с призывом: продолжить покаяние в рядах армии Церкви. Имеется и немалое число добровольцев низкого происхождения… Конечно, требуется время, чтобы создать из них настоящую силу, но вся зима впереди. Зимой не воюют. Зимой готовятся к войне.
Алекиан просветлел лицом, армия у него все-таки есть! Огромная армия! Послушная, дисциплинированная!
Затем епископ Фенокс доложил о состоянии имперской казны: финансы Империи в прекрасном состоянии! В счет займа, предоставленного Церковью, продолжают поступать средства… и этот золотой поток, медленный, но не иссякающий, питает Империю.
Следующим был сэр Кенперт. Молодой дворянин, который сейчас заведовал посольствами, перепиской с вассальными монархами и прочими дипломатическими вопросами, был краток. Увы, никаких улучшений в политическом раскладе не произошло. Верность Империи хранят лишь те, кто рассчитывает на поддержку и те, кто служит из страха. Снова заговорил Мунт. Он получил тайное послание от энмарского епископа. Совет негоциантов, заинтересованный в том, чтобы возвратиться на ванетский рынок, готовит посольство с некими предложениями. Благоприятными предложениями. В течение зимы энмарцы объявятся здесь, в столице Великой Империи. Его священство епископ энамарский старается воздействовать на Совет, чтобы направить мысли торговцев в нужное русло. Возможно, у Империи вскоре объявится могущественный союзник.
Коклос почувствовал, что сейчас чихнет, и он начал медленно отползать, зажимая нос ладошкой. Удалившись от оконца, карлик чихнул и молвил:
— Ужасные времена. Армия у нас теперь, значит, церковная, казна тоже… Дипломатия — и та оказалась в руках епископов! И мало того, вместо меня братец слушается теперь дурака архиепископа… глупость — и та захвачена Церковью… Ужасные времена!
ГЛАВА 6 Гева
— Что плохого в королевском достоинстве?
— Гезнур прошелся по кабинету и остановился у окна. Однообразный белый пейзаж настраивал на философские размышления.
— Плохо, что тому, кто находится, на вершине, не к чему стремиться. Корона — это вершина. Начинаешь задаваться вопросом: зачем все эти утомительные встречи, разъезды, письма, наконец?
— Осмелюсь заметить, будучи графом, вы, мой господин, занимались тем же самым. Встречи. Разъезды. Письма.
Граф обернулся и смерил взглядом безымянного слугу, исполнявшего обязанности палача, лекаря, цирюльника, а также множество иных, не менее деликатных, обязанностей. Верный оруженосец сидел в темном углу рядом с дверью и помалкивал, пока Гезнур не обратился к нему. Верней сказать, король беседовал сам с собой, но безымянный являлся чем-то вроде тени монарха и вполне мог играть роль второго голоса в этом внутреннем диалоге.
— Видишь ли, прежде я знал, ради чего страдаю.

— Видишь ли, прежде я знал, ради чего страдаю… я хотел заполучить корону, натянуть ее на уши покрепче. А теперь? Чего я хочу теперь?
— Сохранить корону, мой господин.
— И то верно. Ладно, оставим пустые речи…
В дверь постучали.
Безымянный цирюльник бесшумно встал и сместился к входу, его ладонь легла на рукоять длинного кинжала, подвешенного к поясу. Никакие меры предосторожности этот человек не считал лишними, даже здесь, в собственном замке Гезнура. В кабинет вступил слуга и поклонился.
— Посланец его величества Гюголана. Позволите пригласить?
Гезнур кивнул, и слуга, посторонившись, пропустив комнату гостя. Это был рослый дворянин, чтобы пройти в дверь, посланцу пришлось пригнуться. Затем он с поклоном вручил Гезнуру письмо с королевской печатью, оттиснутой на зеленом воске. Гезнур кивком отпустил слугу и сломал печать. Пробежал письмо глазами, хмыкнул и стал читать внимательней, поглядывая поверх пергамента на гостя.
Пока король читал, приезжий хранил молчание и, поглаживая длинные черные усы, оглядывал кабинет. Заметил он и цирюльника, замершего у него за спиной, но не подал виду, что его беспокоит этот человек. Хотя Гезнур не припоминал приезжего дворянина, тому, похоже, были знакомы порядки, заведенные гевскими королями.
Наконец хозяин замка закончил чтение и бросил письмо на стол, пергамент с шуршанием свернулся в трубку.
— Итак…
— с вопросительной интонацией произнес Гезнур.
Гость снова поклонился.
— Рейвен из Гнарка, ваше величество.
— Итак, сэр Рейвен, отец пишет, что, дескать, весьма прискорбно, что император Алекиан получает рекрутов из Гевы для будущей войны с нами. Все письмо — тривиальные рассуждения о потерях, понесенных нашей армией в осенней кампании и о том, что новое войско набрать негде… и наши, без того невеликие, людские ресурсы не просто истощаются, но и пополнят ряды вражеского войска. Насколько я понимаю, основную часть послания, а именно, кем являются эти рекруты, поручено передать на словах? Ибо письмо не содержит ничего интересного, кроме упоминания таинственных рекрутов, остальное — пустая болтовня, предназначенная для чужих, буде письмо попадет не по адресу. «В то время как вы мой, возлюбленный сын и соправитель, улаживали дела несчастной Гевы на рубежах королевства… здесь, в самом сердце страны коварный враг…» и тому подобное.
— Именно так, ваше величество, — сэр Рейвен склонил голову, — мне велено ответить на любые вопросы, касающиеся темы письма.
— Прежде всего мне хотелось бы узнать…
— король выдержал паузу, — почему важное поручение дано именно вам. Я не помню вашего лица, добрый сэр Рейвен.
Рыцарь прикрыл ладонью нижнюю часть лица.
— Возможно, ваше величество, так вам будет проще меня вспомнить. Усы я отпустил недавно.
— Да, пожалуй… Пожалуй, я видел вас в свите батюшки. Что ж, перейдем к делу. Присаживайтесь. И поведайте, что за новобранцы императора могут объявиться в нашей несчастной разоренной стране? Откуда они возьмутся, если я ломаю голову как раз над тем, откуда бы взять воинов для грядущих походов.
*** — Речь идет о монахах, — коротко ответил гость.
— Монахах?
— Да. Посланцы его высокопреосвященства нынче объезжают монастыри по всей Империи, несут пастырское благословение вновь избранного главы Церкви и прочее в таком духе. Кроме того, они зовут вступить в братство Белого Круга. Это, ваше величество, воинственное братство.
— Хм… Белый Круг… Я слышал о них. Предполагается, что это святое воинство будет противостоять эльфам и гномам, посягающим на исконные земли Империи, то есть на те земли, откуда эльфы и гномы изгнаны более ста лет назад. Так?
— Я совершенно убежден, ваше величество, — рыцарь привстал и поклонился, его стул скрипнул под тяжелым грузом, — что имеются в виду не только эльфы с гномами, но и нелюди вообще.

В войске вашего величества сражались доблестные тролли, а уж сообщество чародеев из Могнака Забытого и вовсе именует себя Черным Кругом. Черный Круг и Белый Круг — интересное сочетание.
— Это верно…
— Гезнур задумался, внимательно разглядывая усатого верзилу.
Сэр Рейвен ему, пожалуй, нравился. Рыцарь знал себе цену — был в меру скромен и в меру самоуверен, рассуждал здраво и, похоже, пользуется доверием батюшки… Хм, кто бы мог подумать, что у Гюголана имеются слуги вроде этого господина из Гнарка! Короли, как правило, окружают себя сверстниками, и не доверяют слугам, не принадлежащим их поколению. Гюголану скоро стукнет шестьдесят пять и, хотя король исправно производит на свет потомство мужского пола, хотя пережил уже третью супругу, он все-таки старик. И из старых соратников при нем не осталось никого, кто представлял бы собой хоть что-то значительное. Лучшие сподвижники давно сгинули, исполняя королевские поручения, и нынче вокруг трона — бездари либо молодежь, не пользующаяся доверием. Таков удел престарелых правителей… но вот этот Рейвен, пожалуй, неплох. Во всяком случае, на первый взгляд. Интересно, насколько дорожит им батюшка?
— Скажите, сэр Рейвен, вас отрядили лишь для того, чтобы передать мне послание или я могу использовать вас в кое-каких щекотливых делах?
— Король Гюголан велел мне оказывать вашему величеству любую помощь в деле с рекрутами Белого Круга. Особых инструкция я не получал, но, рискну предположить, мне надлежит без промедления вернуться ко двору вашего батюшки по разрешению этой проблемы. Во всяком случае, на мне по-прежнему лежат обязанности третьего конюшего.
— Понимаю, понимаю…
— задумчиво кивнул Гезнур. То, что Рейвен имеет официальный пост при дворе, еще больше увеличило его ценность в глазах младшего короля.
— Теперь поведайте мне, что известно об этом Белом Круге. Не будем терять времени, чем раньше покончим с… с этим досадным недоразумением, тем скорей вы вернетесь к обязанностям третьего конюшего.
— В Белом Круге нет ничего тайного — вероятно, поэтому они и не привлекли до сих пор внимания вашего величества. Среди монахов собирают людей, которые в миру были воинами и до сих пор не забыли, с какой стороны следует браться за меч. Вступающим в братство обещано полное отпущение грехов и, что гораздо важнее — возможность на законном основании заниматься тем, в чем они, собственно говоря, каются, пребывая ныне в святых обителях. Они смогут убивать, грабить, жечь и разорять — с единственным условием. Все эти благородные действия должны быть направлены не на добрых детей Гилфинга, приверженных святой Церкви.
— На нелюдей, так ведь?
— Гезнур говорил медленно и задумчиво.
— Либо на тех, кого наш архиепископ приравняет к нелюдям.
— Пока что войска Белого Круга собирают вдали отсюда — им предоставлены старые имперские крепости в Анновре, Нелле и Приюте. Тамошние правители довольны, что им помогают блокировать занятый эльфами Феллиост. Они даже оказывают поддержку провиантом и оружием братству. Нельзя не признать, что экспансия эльфов захлебнулась во многом благодаря Белому Кругу. Сражений не было, разве что мелкие стычки. Но и это противостояние закончилось вничью. Белый Круг недостаточно силен, чтобы изгнать нелюдей за Великую, но, объединившись с местными, вполне способен противостоять им. Вместе с тем, эмиссары его высокопреосвященства действуют с возрастающей энергией. Число вступивших в братство растет, скоро будет впору задуматься, не обезлюдеют ли монастыри? Служба под знаменами Белого Круга привлекает монастырский клир куда больше, нежели мирное служение в обителях.
— Они принимают не только дворян?
— Нет, конечно. Берут всех желающих. Нужна ведь и обозная прислуга, кузнецы, возчики, конюхи, пекари… да мало ли.
— И все они в избытке имеются в монастырях. Что ж, сэр Рейвен, привезенные вами сведения заставили меня изменить планы.

.. да мало ли.
— И все они в избытке имеются в монастырях. Что ж, сэр Рейвен, привезенные вами сведения заставили меня изменить планы. Я-то намеревался отдохнуть…
*** Зимой Мир преображается. Преображаются даже такие забытые Гилфингом земли, как Гева или Болотный Край. Большую часть года в Геве торжествует серый цвет, можно сказать, что лишь в «королевстве грязи» серый цвет проявляет себя по-настоящему, только здесь, в Геве, можно по достоинству оценить потрясающее богатство оттенков серого, различать которые не придет в голову нигде в другом месте… только не зимой. Зимой Геву заносит снегами так же, как и любой другой уголок Мира.
Под белыми пушистыми одеялами скрываются россыпи камней, заболоченные лощины, овраги, глинистые бугры и чахлые рощи. Над деревнями, занесенными снегом, поднимаются дымы — жалкие остатки серого, уступившего зимой место снежной белизне. Дорога также покрыта снегом, блестят наезженные колеи, зализанные до зеркальной гладкости. По обочинам встречаются вереницы следов, продавленных в глубоком снегу. Бывает, дорога оказывается узкой для путников, следующих в обоих направлениях, так что кому-то приходится отступить в сторону — но зимой это происходит редко. Дороги пустынны.
Лошади понуро ступают, подковы выколачивают дробь о толстый слой спрессованного снега. Возницы лениво вертят головами, разглядывая монотонный белый пейзаж. Всадники, сопровождающие конвой, тоже озираются, ладони в толстых рукавицах оглаживают рукояти мечей. Это Гева. Странствовать здесь было небезопасно и в лучшие годы, чего уж говорить о теперешнем времечке, когда повсюду война и разбой… На всадниках — белые священнические накидки поверх добротных полушубков, над ними — знамена с белым кругом. Они торопятся, чтобы засветло поспеть в монастырь. Дни зимой коротки, ночи — холодны, неприветливы и опасны. Путники понукают лошадей, те послушно ускоряют шаг, из ноздрей животных вырываются струйки пара.
Передний всадник въехал на невысокий пригорок, вгляделся во встающие над горизонтом дымки и весело крикнул спутникам:
— Да, это обитель! Живей, уже близко!
Потом смахнул с бороды сосульки и, пришпорив коня, поскакал к группе построек, окруженных невысокой стеной. По верху стены над бруствером, укрытым мягкими округлыми снежными наростами, движутся темные точки. Монахи несут стражу — это Гева, здесь никто не может чувствовать себя в безопасности. Конвой перевалил гребень холма, под гору лошади сами побежали быстрей. Копыта застучали о наст веселей, громче задребезжала сбруя и оружие ездоков. Передний всадник уже стучал в ворота. Излишний труд — разумеется, гостей заметили.
Всадник назвал себя:
— Викарий при его священстве епископе гонзорском Феноксе, Лайсен. Имею послание архиепископа Мунта…
Заскрипели, распахиваясь, ворота. Навстречу въезжающим саням уже спешили монастырские служки. Неторопливо вышел настоятель, снег мерно поскрипывал под ногами. Гость спешился и, зябко ежась, извлек из-под накидки пергамент, украшенный доброй полудюжиной разноцветных печатей.

Толстый важный аббат обменялся приветствиями с приезжим викарием… осенившись гилфинговым кругом, принял письмо его высокопреосвященства, начал читать. Викарий терпеливо ждал. К нему приблизился молоденький послушник, поклонился, принял поводья жеребца. Его лицо показалось Лайсену смутно знакомым.
— Как звать тебя, сын мой?
— осведомился приезжий.
Отрок вместо ответа снова поклонился и побрел прочь, увлекая коня.
— Велитианом его зовут, — пояснил настоятель, закончив чтение.
— Несчастный паренек, твердит, что, дескать, много нагрешил. Похоже, это имя приносит лишь беды тем, кто его носит. А ныне принял обет молчания, кается… Итак, вы, брат Лайсен явились, чтобы вербовать…
— Призывать, — поправил приезжий.
— Только призывать под знамя вооруженного братства.

Такова воля его высокопреосвященства.
— А что думает по этому поводу наш король?
— осторожно осведомился настоятель. Маленькие глазки глядели безмятежно, но толстый аббат беспокоился.
— Того не ведаю. Надеюсь, мирских владык не беспокоят дела Церкви.
— До тех пор, пока они не противоречат воле упомянутых мирских владык, — заметил монах.
— Что ж, прошу, брат. Идемте в часовню, вознесем совместно молитву, затем можно и в трапезную. Отведаете, что Гилфинг послал, после обсудим вашу миссию.
ГЛАВА 7 Альда
И, натурально, все вокруг
сразу, едва прошел испуг,
хором сочли каприз Нептуна
делом моих несчастных рук.
Я же про этот шторм и шквал
ведать не ведал, знать не знал.
Я в это время по Фонтанке
в белой рубашечке гулял.
М. Щербаков
Наутро Филька отправился восвояси, напутствуемый строгими повелениями: «немедленно прекратить балаган с погодой». Эльф клятвенно заверял, что сразу же по возвращении велит вассалам прекратить взывать к Матери, и не больше трех дней потребуется зиме, чтобы воцариться в Альде. Ингви с Ннаонной вышли на крыльцо махнуть на прощание рукой уезжающему князю.
Шел мокрый снег, и силуэт Фильки мигом растаял в белесой пелене валящихся с неба мягких хлопьев. Пушистые комки падали в лужи, оседали, впитывая грязную воду, теряли белизну, обращались в неопрятную кашу, чавкающую под ногами.
— Ну что ж, заявил Ингви, — вернемся к суровым будням. Что у нас на сегодня?
Вопрос был адресован Джамену, который переминался с ноги на ногу поблизости и глядел с намеком. Явно намеревался обратиться с вопросом.
— Ваше величество, аудиенции просят выборные от энмарских негоциантов и делегация цеха кузнецов. Тем и другим было обещано, что сегодня просьбами займется его милость канцлер, но сэр Мертенк так и не вернулся… Видимо, не смог добраться в столицу из-за снегопада.
Ингви тяжело вздохнул. Из-за снегопада… Если бы не эльфы, уже давно установился бы зимний путь, и энмарцы с кузнецами докучали бы своими мелкими занудными проблемами канцлеру. Ничего, Филька еще получит за эти номера. Когда-нибудь — получит. Но теперь разбираться придется ему, королю.
— Ладно, Джамен, где эти делегаты?
— В зале перед входом в канцелярию. Спорят, что первым должен получить доступ к вашему величеству. Кто-то из наших умников успел им объяснить, что раз канцлера нет в Альхелле, ими займется сам король.
— Первыми примем иностранцев. Джамен, будь поблизости, когда они начнут. Мне понадобятся советы.
— Но я не…
— Пустое. Ты всего лишь подскажешь мне, кто из мертенковых чинуш может знать необходимые циферки, если что. И на всякий случай, приведи парочку потолковей, чтобы тоже были под рукой… да, и Никлиса пришли тоже. Я приду через пять минут, только переоденусь.
Джамен поклонился и кинулся исполнять приказы. При упоминании Никлиса слуга поморщился.
Ровно через пять минут Ингви, сопровождаемый Ннаонной, появился перед входом в анфиладу, которую Мертенк превратил в свое логово. Официально это место именовалось «канцелярией». У дверей толпились члены братства кузнецов и энмарские купцы. Альдийцы глядели хмуро, приезжие же, наоборот, посматривали на цеховых свысока — им было обещано, что король примет сперва их. Мелочь, а приятно. Ингви взмахом руки остановил двинувшихся навстречу просителей и торопливо скрылся за дверью. Там поджидал Джамен, с ним — двое пожилых грамотеев из свиты канцлера. Ингви поморщился, но вслух не стал высказываться. Он всегда предпочитал молодых исполнителей, Мертенк же, разумеется, с большей охотой приближал к себе сверстников. Если эти и есть «парочка потолковей», то каковы же аутсайдеры команды Мертенка?
Король сел за стол, Ннаонна, как обычно, примостилась на подлокотнике.

Остальным было велено притащить стулья и расположиться рядом. Много чести для писаришек, но Ингви было не до церемоний, ему хотелось иметь под рукой советчиков, которые были бы в курсе дела. Сам он охотно свалил дела на канцлера и совершенно не имел представления, чем могут быть недовольны, к примеру, кузнецы.
Чиновники приволокли табуреты и присели скромно в сторонке. В руках у обоих были толстые пачки исписанных листов всевозможных размеров. Джамен расположился у двери — впускать и выпускать. Наконец все было готово, и Ингви, испустив очередной тяжкий вздох, кивнул — впускать.
Купцы вошли. Трое бородатых мужчин, все, как на подбор — рослые, крупные, самоуверенные. Настроены они были решительно, это Ингви разглядел и в коридоре, так что теперь он только кивнул — мол, давайте — и, стиснув зубы, приготовился. Энмарцы переглянулись, затем разом, перебивая друг друга, принялись орать, перечисляя убытки, которые они несут из-за того, что задержались в этом захолустье и упустили время… Ингви молчал. После пятиминутного крика торговцы притихли. Потом снова переглянулись — и опять завели свои жалобы. Ингви привстал, вытянул у одного из чиновников из рук несколько пергаментов (писаришка испуганно вздрогнул) и принялся лениво разглядывать. Ннаонна зевнула. Джамен поудобней оперся плечом о дверь, поскольку стоять предстояло долго.
Купцы снова притихли, потом еще раз принялись орать, но теперь их запал хватило разве что на пару минут — затем энмарцы сообразили, что крик пропадает попусту, и умолкли. Пихнули друг друга локтями, переглядываясь, наконец тот, что был постарше, спросил — уже более спокойно:
— Э… ваше величество… слышите ли вы нас?
— Очень хорошо слышу. И даже предпочел бы, чтоб вы не так громко кричали, — откликнулся король, не отрываясь от бумаг.
— Так что ж вы нам ответите?
— Не знаю.
*** С минуту энмарцы обдумывали ответ. Ингви выдернул из стопки пергаментов очередной документ и углубился в чтение, изо всех сил притворяясь, что ему страшно интересно. Он в самом деле не знал, как поступить. Купцы были наглые и симпатии не вызывали. С другой стороны, они в самом деле вроде как пострадали из-за политических маневров Ингви… да и Филька, как ни крути, тоже свинью подложил со своей погодной гунгиллиной магией. Вассал все-таки. За грехи вассала сеньор в ответе!
— Но…
— промямлил другой купец, помоложе, — как же?
Ингви еще раз оглядел просителей. Одежда на них теплая, зимняя — и явно не местного покроя. Точно готовились зимой странствовать, теплыми шмотками запасались!
— Я не услышал вопросов, на которые мне следует отвечать. Вы задержались из-за непогоды, но прибыли-то вы уже поздней осенью? Навигация на Ленотском озере давно окончена, и, поскольку торчите здесь день за днем, я решил, что вы так и намеревались — поторговать у нас. Вы ведь не собирались нарушать мой запрет на проезд в Гонзор?
Разумеется, именно это купцы и собирались проделать, справедливо рассчитывая, что зимой орки не заходят так далеко на север, как в теплое время — так что никто не помешает проскользнуть в Империю. Но признаваться энмарцам по понятным причинам не хотелось.
— К сожалению, — продолжал Ингви, — погода не позволила вам покинуть город вовремя, но епископа в Альде сейчас нет, и я не знаю, кому еще вы можете пожаловаться на проделки Матушки Гунгиллы. Ведь погода — в ее ведении.
— Откровенно говоря, — брякнул молодой купец, — мы считаем, что это ваше величество нарочно изменили погоду, чтоб задержать нас здесь и заставить распродать все в Альде по дешевке!
— Друг мой, — Ингви отложил бумаги и пристально поглядел на энмарца, — да ты богохульник! Как можно сомневаться в могуществе Матери! Как можно думать, будто кому бы то ни было под силу вмешаться в ее промысел?!
С грохотом распахнулась дверь. Джамен отлетел, потирая ушибленное плечо, и с возмущением уставился на Никлиса — тот спокойно вошел, помахивая своей неизменной дубинкой и попер прямо на купцов, оказавшихся между ним и королем.

Джамен отлетел, потирая ушибленное плечо, и с возмущением уставился на Никлиса — тот спокойно вошел, помахивая своей неизменной дубинкой и попер прямо на купцов, оказавшихся между ним и королем. Энмарцы расступились.
— Слышь-ка, твое демонское, эти-то купчины уже гонца в Энмар отправили. Вот письмишко их подметное. Жалуются на тебя Совету.
Никлис брякнул на стол перед Ингви запечатанное письмо.
— А с чего ты взял, что они жалуются?
— с интересом осведомился король, разглядывая нетронутые печати.
Никлис обернулся и с минуту в упор пялился на энмарцев, похлопывая дубинкой по ладони. Те отводили взгляд. Наконец начальник стражи изрек:
— Гонец сказал. Сам. Добровольно.
— М-да, — протянул Ингви.
— Почтенные, письмо можете забрать и убедиться, что оно не вскрыто. Лучше сами скажите, жалуетесь в этом свитке на меня? Верно? Вы бы уже кому-то одному жаловались, или мне на Гунгиллу, или Совету — на меня… Ладно, можете забрать письмо и… пожалуй, выйдите. Мне надо подумать. Сейчас я выслушаю кузнецов. Надеюсь, у них ничего серьезного, так что я заодно и поразмыслю, чем помочь вашему горю. Потом вас пригласят. Эй, письмо-то заберите!
Когда Джамен закрыл дверь за просителями, Ннаонна глубокомысленно изрекла:
— Ну вот, возвращаются прежние времена.
— Ты это к чему?
— удивился Ингви.
— А ты, когда какие-то королевские вопросы решал, всегда одно и то же твердил: «Мне надо подумать». Небось, пока шлялись по островам да в Ренпристе гостили, не задумываясь все решал. А тут — опять за прежнее, подумать надо…
— Да, ты права, — печально согласился Ингви.
— Опять начинаются скучные мелкие заботы. Ох, уж эти королевские обязанности, которые заставляют думать… Бросить бы их!
— Вот, — в голосе вампирессы тут же прорезался энтузиазм.
— А я тебе что! Бросай ты это захолустье! Давай лучше Мир сотрясать!
— Нет уж, — отрезал Ингви.
— Сотрясение Мира есть гангмаров соблазн. А я решил стать примерным королем и не грешить. Хотя…
— Хотя что?
— Ничего. Джамен, давай сюда кузнецов!
*** Кузнецы желали странного. Их претензии выражались в следующем: дешевые изделия из металла, поступающие из Черной Скалы, лишают местных ремесленников дохода. Цех кузнецов просит наложить запрет на товары оркской работы, иначе им, альдийским мастерам, грозит разорение. А ведь они — вернейшие из подданных и опора престола! Возглавлял делегацию однорукий верзила, пострадавший от «злого короля» Кадор-Манонга, этот непрерывно басил, что, дескать, не для того они, кузнецы, жизнью рисковали и кровь проливали, чтоб теперь разоряться. Королю было неприятно, что толстяк спекулирует прежними заслугами, но, ничего не поделать, старшина кузнецов был прав: его цех всегда стоял за короля-демона, при котором оружейникам прибавилось работы. Да и толстяк в самом деле пострадал за то, что спьяну кричал в пользу Ингви.
Король обернулся к пожилым чиновникам, те, запинаясь и многословно повторяя на разные лады одно и то же, стали объяснять, что металлическими изделиями нелюдей торгует казна. Оружие, инструменты и утварь присланы орками частью в подарок, частью — как налог с графства Ничейных Полей. Поскольку достались товары дешево (верней, даром), сэр Мертенк велел торговать ими по низкой цене. Разумеется, спрос есть, альдийцы охотно покупают недорогие качественные поковки нелюдей, а местным кузнецам это невыгодно.
Ингви велел купцам подождать за дверью, ему, мол, надо подумать… При словах «надо подумать» Ннаонна хихикнула. Король покосился на девушку и заметил:
— Напрасно смеешься. Я уже придумал. Джамен, давай сюда тех, из Энмара. А ты, Никлис, дыши в сторону. Не то мне потребуется закуска.
Начальник стражи послушно отвернулся и деликатно рыгнул в кулак.

Не то мне потребуется закуска.
Начальник стражи послушно отвернулся и деликатно рыгнул в кулак.
Когда энмарцы возвратились, Ингви с минуту молча разглядывал купцов — пусть помучаются. Потом проникновенно начал:
— Добрые мои мастера…
— и снова умолк.
Пауза, конечно, для просителей мучительна. Вот и хорошо, пусть поскучают.
— Добрые мастера, я подумал так и этак… как ни крути, против воли Матери Гунгиллы не пойти. Тепло и холод бывают в Мир лишь по ее велению. Так что помочь вам я не могу. Однако я готов попытаться возместить ваши убытки.
Купцы, уже набычившиеся, чтоб приняться спорить заново, заинтересованно вытянули шеи, пожирая демона глазами. Слова о возмещении убытков не могли не заинтересовать торговцев.
— У меня имеется партия изделий из металла, и я готов уступить ее по необычайно низкой цене.
— Насколько низкой?
— тут же поинтересовался младший энмарец.
— Половина того, что просят мои люди на рынке. Но уговор — не торговаться по мелочам и увезти всю партию. На моей земле не продавать, только по ту сторону перевалов. Никакого обмана, товар качественный, проверенный.
Пожилые чиновники переглянулись, один, набравшись смелости, возмущенно пискнул:
— Ваше величество, прошу простить, но это невозможно! Будущий доход от реализации орочьего железа расписан до гроша… и…
Писарь умолк, напуганный собственной смелостью, его приятель торопливо отодвинулся, чтобы оказаться подальше от дерзкого.
Купцы притихли. Ингви, сдерживая улыбку, наблюдал за их душевными терзаниями, которые легко читались на напряженных лицах. Энмарцы понимали, что предложение выгодно, выходку писаря было невозможно срепетировать заранее, да и поведение его несмелого коллеги также выглядело убедительно… Купцы никак не могли сообразить, где же кроется подвох. Король ждал, пока гости сообразят, что нынче аудиенцию получили не только они… пока вспомнят, о чем толковали кузнецы перед дверью.
— Я не стану торговаться и не буду ждать, — подогрел их решимость Ингви.
— Если вы отказываетесь, второй раз подобного предложения не последует. Если откажетесь вы, я велю своим людям везти железо в Энмар. Но пока что уговор такой: вы забираете всю партию и проваливаете из Альды к себе. Распродаете в Энмаре мое железо, либо весной развезете по западному побережью — ваше дело. Потом сможем повторить. Цена будет не такой приятной, как сегодня, но в накладе вас не оставлю. Если станете брать регулярно и крупными партиями, подумаем над постоянным договором. У моих приятелей орков, сами понимаете, со сбытом довольно кисло… Хотя, с другой стороны, в Геве изрядный спрос на изделия из металла…
— Мы согласны, — сиплым от волнения голосом произнес старший энмарец.
— Согласны, ваше величество.
Когда купцы удалились, Ингви обернулся к отважному писарю и пояснил:
— Все верно, мы будем в убытке. Зато демпинговый товар из Черной Скалы развалит не наше производство, пусть у ребят с западного побережья голова болит о разорении кузнечных цехов. И, кстати, в Энмарском Совете образуется партия, заинтересованная в постоянной торговле с Альдой. Это не спасет наши отношения, но все же…
ГЛАВА 8 Ванетиния
Тонвер с Дунтом ждали. Нынче с утра им было велено предстать перед его высокопреосвященством, и клирики смиренно явились в Валлахал, где обосновался глава Церкви. Сперва монахов долго держали на морозе перед входом, пока сердитый стражник сверялся со списками приглашенных, потом пришлось ждать архиепископского секретаря, брести следом за ним по длинным коридорам, где стояла студеная гулкая тишина… Наконец секретарь привел в обширное помещение, указал скамью в темном углу и приказал ждать. Сам уселся за стол и стал деловито шуршать бумагами. Здесь было теплей, в двух здоровенных каминах потрескивали поленья, изредка раздавался хлопок, снопы искр устремлялись вверх и исчезали в жерле дымохода.

Монахи склонились на лавке, упрятали ладони в широких рукавах и притихли, изредка посматривая на клирика за столом.

Если не приглядываться, могло бы показаться, что секретарь трудится, не покладая рук. Но Тонвер и Дунт, сами опытные бездельники, мигом определили, что собрат филонит, перекладывает исписанные пергаменты из одной стопки в другую, не читая.
Тонвер ткнул приятеля локтем и прошептал:
— Гляди, какой-нибудь бедолага напишет письмо его высокопреосвященству и будет надеяться, мучаться неизвестностью, каждый день ожидать ответа… а письмо-то как попадет в руки этакому вот! И будет годами путешествовать по столу из угла в угол.
— Мне плевать, я архиепископу писем не пишу.
— А я вот собирался, — признался Тонвер, — хотел просить, чтоб определили куда-нибудь, где тепло и тихо, дабы в покойном досуге возносить молитвы. Разве мы не заслужили толики отдыха от тяжких трудов?
— Держи карман шире, — отрезал Дунт.
— Чем больше мы станем стараться, тем больше на нас навалят новых забот. Вот если бы мы не справились…
— Да-да… кто везет, на того и грузят, — печально кивнул Тонвер, — так сказал Мерк Новый, когда… Постой-ка! Ты сказал «если бы мы не справились»?
— Сказал. Если нас постигнет неудача, наказания наверняка не последует, ибо поручения нам давали уж очень трудные. Но пока мы справляемся…
— Брат, ты совершенно прав!
Тонвер от волнения немного повысил голос, но, перехватив строгий взгляд архиепископского секретаря, торопливо перешел на шепот.
— Дунт, ты сказал весьма мудрую вещь, даже удивительно, как столь тонкая мысль пришла к такому простаку, как ты.
— Ха. Мои мысли всегда мудры и исполнены величия.
— Ха. Это ведь ты придумал стащить золото из хранилища на острове блаженного Лунпа. Очень мудро!
— Вот именно. А ты все испортил своей неловкостью, когда попался братьям на глаза…
Распахнулась наружная дверь, в зал вошел архиепископ, секретарь торопливо вскочил и засеменил навстречу господину, Тонвер с Дунтом поднялись и согнулись в поклоне. Его высокопреосвященство едва глянул на смиренных монахов и отвернулся. Следом за Мунтом шагал Когер.
Секретарь, угодливо кланяясь, распахнул дверь кабинета, архиепископ, сопровождаемый знаменитым проповедником, прошел к себе. Едва Мунт скрылся, от угодливости секретаря не осталось и следа. Он тут же возвратился на прежнее место, принял важный вид и снова стал перебирать бумаги.
— Когер — воистину великий человек, чудотворец и угодник, — заявил Тонвер, меняя тему беседы. Он не любил вспоминать собственную промашку, из-за которой они с Дунтом вынуждены скитаться в холод и непогоду вместо сытой службы в монастыре блаженного Лунпа.
— При этом он редкостный болван, — прошипел Дунт.
— И это есть, — согласился толстый монах, — и это тоже… На все гилфингова воля. Но что-то в нем есть.
— Во всех нас что-то есть, — глубокомысленно изрек его тощий приятель, — особенно после обеда и до того, как сходишь на толчок.
Из-за двери донесся голос архиепископа, секретарь торопливо вскочил и кинулся на зов, на ходу собирая лицо в угодливую улыбочку. Едва он скрылся, толстяк Тонвер кинулся к столу и цапнул несколько листов. Дунт сердито зашипел, но Тонвер не обращал на приятеля внимания, лихорадочно пробегая глазами исписанные страницы. Один документ поразил толстяка, монах вздрогнул и, отшвырнув прочие записи, метнулся вдоль длинного стола. На дальнем краю скопилась стопка писем, по-видимому, лишенных ценности и потому отложенных секретарем в сторону. Толстяк аккуратно, чтобы не потревожить слоя пыли, всунул свою находку в середину ненужных документов и кинулся обратно.
— Ты идиот, — прошипел Дунт, — а если за нами наблюдают?
— Но если не наблюдают, то… ох, брат Дунт, я, похоже, снова обрел милость Пресветлого.

— Ты идиот, — прошипел Дунт, — а если за нами наблюдают?
— Но если не наблюдают, то… ох, брат Дунт, я, похоже, снова обрел милость Пресветлого. Важная тайна открылась мне! А письмо спрятано в пыльных бумагах на сем столе. Это хранилище куда более надежное, нежели самые укромные уголки архиепископской сокровищницы. Никто никогда не прочтет этого документа. Никто и никогда.
— Но если за нами наблюдали, дурья твоя башка?
— Тогда я, наверное, погиб, — хладнокровно кивнул толстяк.
— Хотя мною ведь ничего не украдено, письмо-то на месте… И потом, я уверен, здесь за нами никто не следил. Этот трудолюбивый брат секретарь отлучился всего на минутку. Смотри, он уже возвращается.
Когда секретарь снова занял привычное место за столом, монахи смиренно застыли в своем углу, склонили головы. Со стороны могло бы даже показаться, что клирики творят молитву.
***
Архиепископ расположился в высоком кресле, напоминающем трон, и предложил брату Когеру сесть напротив. Скромный клирик присел на краешек стула. Видно было, что он предпочел бы остаться стоять, однако не решился ослушаться.
— Брат мой, поведайте, как вам удалось возвратить память его величеству?
— проникновенно произнес Мунт.
— Молитвой, ваше..
Архиепископ поднял руку, останавливая собеседника.
— Да, да…
— задумчиво произнес глава Церкви.
— Всего лишь прочтя молитву у ложа страждущего… Именно так. Именно так и вершатся угодниками величайшие чудеса.
— Прошу прощения, — решился подать голос Когер.
— Что-то не так? Я позволил себе нечто недостойное?..
— Напротив, брат, напротив. Посредством вашей молитвы Пресветлый явил чудо. Благое деяние! Однако…
Архиепископ сделал многозначительную паузу, проповедник тяжело вздохнул ожидая продолжения.
— Разумеется, вы, брат Когер, понимаете: о здравии его императорского величества денно и нощно молились сотни наших братьев и сестер. Я специальным указом вменил в обязанности братии… Денно и нощно!
Архиепископ поднял указательный палец, чтобы подчеркнуть значение сказанного. Когер снова тяжело вздохнул, расправил складки ткани на коленях и уставился на архиепископский палец. Ему было не по себе, только теперь до скромного проповедника дошло, что его молитва оказалась действенней, чем многочисленные торжественные служения по всей империи.
— Я всего лишь помолился…
— робко произнес бедняга.
— Именно так, — серьезным тоном подтвердил архиепископ.
— Брат Когер, ваша молитва не раз творила чудеса на глазах сотен свидетелей. Мне поведали надежные люди, как под вашу проповедь изнуренные ратники отважно напали на мерзкое воинство Гевы и победили, хотя до тех пор удача отворачивалась от его величества. И вот — новое подтверждение святости вашего слова.
— Но я всего лишь…
— Вы, брат, орудие Светлого, Гилфинг особо прислушивается к вашей молитве. Не забывайте, это высокая ответственность. Не молитесь по пустякам… то есть, я хотел сказать, не тратьте чудодейственную силу вашего слова понапрасну. Я думаю… да! Впредь мы станем возносить молитвы совместно. Вы и я.
— Высокая честь для меня…
— растерянно пробормотал Когер.
— И для меня — великая честь, — кивнул архиепископ.
— Надеюсь, что и впредь ваше слово послужит к вящей пользе нашей Церкви. Весной братья, воители Белого Круга, выступят против нелюдей, дабы вооруженной рукой повергнуть их. Я сам предполагаю возглавить поход. Надеюсь, вы присоединитесь к войску? В моей свите, разумеется?
Когер потрясенно кивнул. Он так и не смог привыкнуть к стремительным поворотам судьбы. Едва сумел справиться с соблазнами и одолеть гордыню… едва оправился после того, как самонадеянно проповедовал императору Элевзилю и архиепископу Кениамерку, которые, должно быть, потешались над ним — едва он сумел преодолеть тяжкие переживания, когда обоих могущественных мужей постигла злая смерть.

.. Уж не потому ли, что они смеялись над бедным Когером? Нет, нет, прочь греховные мысли!.. То гангмаров промысел! Но вот — снова. Снова его призывают император и архиепископ. Теперь сила когеровых проповедей не подвергается сомнению — и это новый соблазн. После испытания унижением Пресветлый испытывает его гордыней? Пусть так. Испытание следует выдержать со смирением.
Проповедник тяжело вздохнул, поднял глаза на архиепископа. Кивнул и выдавил из себя:
— Да, ваше высокопреосвященство. Как вам будет угодно. Ради славы империи и торжества Церкви.
***
Архиепископ Мунт проводил брата Когера до дверей, и уже в проеме несколько раз дружески потрепал растерянного клирика по плечу, затем наконец отпустил, напутствуя самыми добрыми словами. Когда Когер удалился, архиепископ смерил взглядом Тонвера с Дунтом — те застыли в смиренном поклоне. Пауза затянулась.
— Н-ну…
— произнес Мунт, — великие грешники… теперь я желаю говорить с вами.
Монахи переглянулись и двинулись в кабинет грозного главы Церкви, предчувствуя неприятности. Тон Мунта не предвещал ничего доброго. Сесть парочке иерарх не предложил. Поудобней расположился в кресле и еще раз пристально оглядел клириков.
— Итак, брат Тонвер и брат Дунт.
Снова воцарилась тишина. Архиепископ злоупотреблял паузами — должно быть, ему нравился эффект, который периоды молчания производили на собеседников. Однако на Тонвера актерские ухищрения прелата не подействовали.
— Для нас огромная честь, что ваше высокопреосвященство помнит имена верных слуг Церкви, — молвил толстяк.
— Вы совершили преступление, — отрезал архиепископ, — столь великое, что я сумел запомнить ваши имена.
— Мы каемся, — пробурчал Дунт.
— Мы искупаем грех тяжкой службой — подхватил Тонвер, — неужели вашему высокопреосвященству не доложили, как мы, проявляя телесную отвагу и душевное смирение, сберегали бесценную жизнь достойнейшего брата Когера? Как отражали обращенные в его грудь кинжалы безжалостных убийц и заслоняли собственными тщедушными телами?
— Тщедушными?
— архиепископ смерил взглядом округлую фигуру Тонвера. Толстяк добился своего, прелат улыбался и, кажется, готов был сменить гнев на милость.
— Что ж, запомните, плуты: вы живы до тех пор, пока приносите пользу.
— Ради пользы святейшей Церкви мы готовы на все!
— пылко произнес Тонвер.
— Готовы, — подтвердил Дунт.
— Отрадно видеть такое рвение, мои добрые братья, — улыбка архиепископа стала еще шире.
— Я как раз намеревался поручить вам новое задание… весьма деликатного свойства. Если справитесь, можете рассчитывать на то, что отношение к вам смягчится.
— Приказывайте, ваше высокопреосвященство!
— с жаром объявил Тонвер.
— Приказывайте, — поддакнул Дунт.
— В случае успеха вас обоих ждет великая награда. Не только забвение прежних грехов, но и высокие посты.
— О, ваше высокопреосвященство!
— Вы получите такие бенефиции и доходы, что со смехом станете вспоминать жалкую сумму, которую пытались похитить столь неудачливо!
— О-о… Приказывайте!
— Приказывайте, ваше высокопреосвященство!
— Хорошо. Очень рад встетить такое стремление к пользе Церкви.
— Мунт снова умолк. Определенно, ему нравились паузы.
— Вы получите задание, с которым не справился мой предыдущий посланец. Я вижу в вас, братья, подлинных специалистов, и судя по операции с братом Когером, вы в самом деле весьма хороши… в определенной области, гм.
— Благодарим за добрые слова, ваше высокопреосвященство!
— Благодарим, ваше высокопреосвященство! А в чем будет заключаться наше новое поручение?
— Предстоит исполнить кое-какую работенку в Альде. Возможно, вы слыхали… Пресловутый король-демон, исчадие гангмарова Проклятия и великий злодей, потребовал, чтобы в его епархию был возвращен прежний епископ.

Возможно, вы слыхали… Пресловутый король-демон, исчадие гангмарова Проклятия и великий злодей, потребовал, чтобы в его епархию был возвращен прежний епископ. Сей достойный прелат, сумевший внушить уважение даже злобным нелюдям, будет назначен в Альду, сейчас он уже в пути, направляется сюда из Феллиоста. Вы поступите в его свиту и…
ГЛАВА 9 Гева
Над замком Вейтрель поплыл низкий звук рога. Дозорный извещал о прибытии гостей. Брат-маршал отложил книгу в потертом кожаном переплете, тяжело вздохнул и встал из-за стола. Снял с крюка теплую накидку, набросил на плечи, нахлобучил отороченную черным мехом шапку и вышел в коридор. Половицы выли и стонали под тяжелыми сапогами некроманта, вторя хриплому вою рога за окном. Для чародея звук был мирным и не таил угрозы, в случае тревоги караульный трубил бы совсем иначе, но постороннему слушателю зов рога наверняка казался грозным и страшным. Таков был обычай чародеев из Могнака Забытого: все, что они делали, непременно должно было внушать ужас непосвященному.
Маршал прошествовал полутемным коридором, спустился на первый этаж, вышел на крыльцо и прищурился, опустив тяжелые веки. Солнце нынче светило вовсю, утоптанный снег во дворе сверкал и искрился. После нескольких недель непогоды выдался погожий денек.
Подбежал мальчишка — подручный из младших учеников. Нос и щеки юнца на морозе неподобающим образом раскраснелись. Могнакскому чародею приличней было оказаться бледным…
— Господин мистик, — выдохнул мальчишка, — приехал Гезнур, гевский король. Велите отворять?
— Отворяй!
Двое чародеев статусом повыше, чем румяный отрок, встали перед створками и воздели руки. Третий, державшийся поодаль, бормоча заклинания взмахнул ладонями, взлетели просторные черные рукава. Бревно, служившее засовом, рывком провернулось и вышло из пазов. Маги нараспев завели заклинания, ворота стали неторопливо распахиваться. Гезнур первым въехал в образовавшийся проем и с интересом наблюдал за работой магов. Те, разведя створки достаточно широко, умолкли и расступились, открывая дорогу королевскому конвою.
Гезнур спрыгнул на снег. Тут же рядом с ним оказался безымянный оруженосец. Лопсиль, так и не успевший выздороветь, кряхтя сполз с седла. Гезнур запретил чародею жаловаться на недуги, поскольку Лопсиль ныл всю дорогу, что, дескать, не получил обещанной недели отдыха. В конце концов король пригрозил, что найдет другого придворного мага — такого, который хотя бы себя сумеет сохранить в добром здравии. Гезнур знал, что несправедлив к верному колдуну, который, забыв о собственных недугах, использовал целительную магию для того, чтоб поддержать силы господина, но по опыту знал: при малейшей поблажке чародей разноется и станет злоупотреблять господской жалостью. Так что теперь Лопсиль помалкивал, но всячески старался дать понять его величеству, как ему, бедняге, тяжко и больно.
— Приветствую, маршал!
— весело выкрикнул король.
— Я смотрю, ваши подопечные не тратят времени даром? Осваивают искусство войны?
В дальнем углу двора установили мишени и чародеи упражнялись с луками. Пока что у них не очень-то получалось, но маршал был непреклонен и требовал, чтобы магики овладели новым для них мастерством.
— Да, ваше величество, — прохрипел некромант.
— Зачарованные стрелы неплохо послужили нам в последней битве с императором, так что я решил обучить своих магиков.
— Если так, я мог бы просто прислать хороших стрелков для вашего войска?
— предложил король.
— А магам осталось бы только подготовить стрелы с заклинаниями.
— Нет, король. Мы лучше сами.
— Не доверяете?
— Понимайте, как хотите.
— Что ж, как угодно. Я-то думал прислать вам в помощь чародеев, если вы не доверяете моим солдатам. Мы бы кинули клич, призвали желающих…
— Я не доверяю никому.

Я-то думал прислать вам в помощь чародеев, если вы не доверяете моим солдатам. Мы бы кинули клич, призвали желающих…
— Я не доверяю никому. Разве среди добровольцев не окажется ваших шпионов?
— Шпионят за врагами, а мы, вроде, союзники?
— У Могнака нет союзников, — отрезал маршал.
— Собрат по Черному кругу, с которым мы вместе около тридцати лет, теперь заявил, что не желает со мной говорить и считает, что я покинул и предал Забытый город. Я с вами до тех пор, пока император силен. Пока император сильней остальных владык Мира, я поддержу врагов императора. Если сильнейшим станет король Гевы, я сделаю все, чтобы сокрушить вашу страну.
— По-моему, вы высказались слишком откровенно, — рассмеялся Гезнур, — не пристало мистику Черного Круга говорить столь честно.
— Можете считать, что я вас обманул, король, — пожал широченными плечами некромант.
— Что я на самом деле вернейший из ваших друзей, что отдам жизнь за величие гевской короны. Что от этого изменится? Обман — не самоцель. Цель — это польза, которую обман может принести.

— Согласен, — кивнул Гезнур.
— Но беспокоиться не о чем, император могуществен по-прежнему. Он собирает новое войско. Братство Белого Круга, так оно будет именоваться. Вас не задевает такое название? По-моему, слишком похоже на «братство Черного Круга». Что скажете?
— Скажу, что, если узнаю, кому пришло в голову это название — оную голову откручу. Медленно. Вы довольны?
— Конечно. Ибо идея принадлежит нашему архиепископу. Что касается откручивания… что ж, я позволю себе дать единственный совет: лучше начните не с головы.
***
Поскольку время было обеденное, некромант предложил поговорить за столом.
— Надеюсь, ваше величество не заподозрит меня в желании отравить?
— маршал даже почти улыбнулся. Подобный вопрос был для него остроумной шуткой, блестящей демонстрацией могнакского чувства юмора.
Гезнур ответил широкой ухмылкой:
— Оставим церемонии! Если бы я боялся, то не приехал бы. Здесь я в вашей власти, хоть отравленный, хоть в добром здравии. Ведите к столу.
Маршал коротко кивнул, развернулся и зашагал к входу в палас. Король поспешил следом, за ним — палач-цирюльник. Позади семенил, прихрамывая, Лопсиль. Колченогому колдуну было тяжело поспевать за размашисто идущим провожатым, он сопел и хлюпал носом — торопился изо всех сил. Он куда лучше спутников чувствовал зловещую ауру замка Вейтрель и ни за что не хотел бы отстать от господина. Лопсилю казалось: здесь его подстерегают неисчислимые опасности… и он был, разумеется, прав.
Обед некроманта оказался простым и обильным. Жареный поросенок, вареные овощи, свежий хлеб — такую трапезу могли бы предложить в доме купца средней руки, разница была в количестве. Маршал оказался очень прожорливым едоком и поглощал снедь огромными порциями. Вид у него при этом был мрачный и сосредоточенный. Колдун набивал брюха молча, глядел перед собой, лишь изредка бросая острые взгляды на короля и спутников последнего. Худосочный Гезнур ел мало и аккуратно, палач, храня задумчивый вид, отправлял в рот куски будто механически, но успевал опустошить поставленные перед ним блюда под стать здоровяку маршалу. Один Лопсиль почти не ел, вертелся, гримасничал и все время как бы невзначай норовил провести ладонью над блюдами — следил, не изменят ли перстни цвет.
Утолив голод, некромант осведомился, что привело высокого гостя в Вейтрель.
— Я хочу лично убедиться, что вы, драгоценный союзник, не испытываете нужды ни в чем. Вижу, с провиантом у вас нет проблем. Надеюсь, и в прочих…
— Напротив, я испытываю нужду, — отрезал маг, поднимая голову. По блестящей лысине забегали отсветы огней масляных ламп, — мне нужен янтарь, мне требуются помощники. Но ваших людей я не приму, не трудитесь предлагать.

— Хм… да, снова это недоверие! Но как-то вы пополняли ряды соратников, когда жили в Могнаке?
— Наши лазутчики приводили детей, мальчиков. Наши магики сызмальства обучены в правильном духе, а шпионов среди них нет, поскольку в Забытый город они попадали несмышленышами.
— М-да. Хотите воспользоваться моими связями? Я хочу сказать, ваши шпионы смогут отправиться на запад, в империю, чтобы подобрать учеников в соответствии с могнакским обычаем? Мои люди обеспечат им прикрытие?
— Я подумаю над этим, — буркнул чародей.
— Но вы ведь приехали ко мне вовсе не за тем, чтобы сделать это великодушное предложение?
— Нет. Разумеется, нет. Я хотел обсудить с вами предстоящую кампанию. Летом война возобновится, и есть вопросы, которые меня тревожат. Этот Белый Круг, к примеру. Сдается мне, в грядущей войне примут участие высшие силы.
***
Около четырех часов пополудни король Гезнур стал собираться. Они с некромантом обсудили множество вопросов, но редко где пришли к согласию. Гевец был сердечен и благожелателен, маршал Черного Круга — замкнут и недоверчив. Подозрительность чародея превосходила всякие мыслимые пределы, так что под конец Гезнур не скрывал ухмылки, настроение мага его забавляло.
Единственной темой, по-настоящему заинтересовавшей маршала, оказался Белый Круг. В названии создаваемого Церковью братства колдун уловил оскорбление, направленное против него. К тому же чародей согласился с Гезнуром относительно неестественной природы влияния, которое оказала речь Когера на имперских воинов. Именно это имел в виду гевец, упомянув «высшие силы», которые примут участие в будущей войне. Загадочная сила, присущая словам невзрачного проповедника, беспокоила обоих, тем более что происхождение этой силы оставалось загадкой. К тому же шпионы, высланные стариком Гюголаном на север, чтобы выследить Когера, исчезли без следа, это происшествие тоже беспокоило Гезнура. Он пытался выспросить некроманта, не применял ли проповедник на поле боя новых магических заклинаний, но маршал не дал внятного ответа, гевец понял таким образом, что маг не знает.
В конце концов Гезнур пообещал снова выслать шпионов с приказом: подобраться к Когеру и постараться выяснить побольше об этом вдохновенном муже, маршал тут же попросил сообщить ему все, что станет известно… Оба понимали, что надежней было бы уничтожить проповедника, и оба понимали, что это, скорей всего, окажется невозможно. Но вслух об убийстве говорить не стали — дело-то само собою разумеющееся! На том и распрощались.
Колдун Лопсиль сильно нервничал, и только когда отъехали от Вейтреля на расстояние в три полета стрелы, несколько приободрился. Шумно высморкался в снег, чихнул и завил, что, слава Гилфингу, и на этот раз встреча с некромантами прошла без ущерба для него, Лопсиля.
— Ты сделал?
— коротко осведомился Гезнур.
— Да, мой господин. Амулет в трапезной, я затолкал его в щель между досок пола и притоптал как следует. Особых ухищрений я не использовал, чтобы не привлекать внимания.
— Это точно, я даже не заметил, когда ты припрятал свою цацку. Ты так талантливо изображал испуг…
— Гезнур от души рассмеялся.
— Изображал? Да меня пробрало до печенок! Ежеминутно ждал, что черные бестии набросятся на нас!
— Но ты все же справился, — снова похвалил верного чародея король.
— Твой амулет надежно спрятан в Вейтреле, и мы сможем слушать, о чем наши добрые друзья болтают в трапезной.
— Если колдуны не обнаружат посторонний амулет под ногами.
— Не будь таким кислым, Лопсиль! В Вейтреле столько магии, что толику посторонней волшбы наши добрые друзья не учуют.
— Надеюсь, что так, ваше величество. Мой амулет настроен таким образом, что будет подпитываться маной из любого источника, а поскольку в замке некромантов магия на каждом шагу, можно надеяться, что она не иссякнет и в этой цацке.

Желаете послушать?
— Давай!
Конвой придержал коней, Лопсииль стащил с пальца массивный перстень и протянул господину. Гезнур прижал перстень к уху и прислушался. Улыбка короля стала шире.
— Маршал до сих пор сидит в трапезной и бранит негодяев из Белого Круга, которые посмели издеваться над именем братства могнакских чародеев. Ха-ха! Я сразу раскусил этого простака, но он, пожалуй, еще больший болван, чем я подозревал вначале. Как нам повезло, что некромант настолько глуп!
— Глуп?
— маленький чародей шмыгнуло носом и поморщился.
— Он опасный человек, не следует его недооценивать, господин.
Гезнур поглядел в серое небо и кивнул.
— Ты прав, я нверно выразился. Он не глуп, а скорей лишен воображения. Но сути дела это не меняет.
ГЛАВА 10 Альда
Филька не обманул, после его отъезда прошло три дня — и зима началась. Наутро, выглянув в окно, Ингви обнаружил, что столица засыпана белым, невероятно чистым, снежком. Вовсю светило солнце, а небо было по-зимнему высоким и прозрачным.
А на следующий день король засобирался в Давнюю Чащобу «глядеть эльфеныша». У спешки были свои причины — из Долины Вампиров возвратился Мертенк. Узнав о политических маневрах короля, в результате которых казна потеряла доход от реализации орочьего железа, канцлер едва не взбунтовался. Мертенк обрушился на демона с упреками, был настойчив и энергичен, так что Ингви очень скоро прискучило выслушивать возмущенные жалобы, и он объявил:
— Сэр Мертенк, что сделано, то сделано. Просто продолжайте исполнять обязанности, исходя из новых обстоятельств.
— Но будущий доход был расписан до гроша — на что сколько тратить!..
— простонал Мертенк.
— У меня все было уже распределено! Все сходилось! До последнего гроша! Ваше величество, ваше величество!
— Ну так возьмите деньги из других фондов, разве у нас отрицательный баланс?
— Увы, ваше величество, он будет отрицательным к середине весны.
— Сейчас-то всего лишь начало зимы!
— Но следует думать наперед! Планировать и рассчитывать!
Тут в разговор встряла Ннаонна:
— Не понимаю, о чем вы спорите. Мир вот-вот содрогнется и это… в общем, рухнет в пучину бедствий, — вампиресса припомнила звучную фразу из старого романа о временах Фаларика Великого.
— В пучине положительный баланс не нужен.
— Пусть Мир рухнет в пучину бедствий, но я буду исполнять свой долг!
— торжественно провозгласил сэр Мертенк.
Однако жалоб канцлер не прервал — и так допек Ингви, что тот весьма энергично засобирался в Креллионт.
В воротах встретился энмарский обоз, купцы придержали повозки, пропуская конный конвой его величества. Короля приветствовали веселыми возгласами, кое-кто из энмарцев даже махнул шапкой, сдернув с головы. Повозки энмарцев, поставленные на полозья, шли неспешно, оставляя глубокие колеи в свежем снегу, который еще не успели утоптать. Тяжелые повозки, груженые орочьим железом. Негоцианты уже предвкушали, как с весной, едва закончатся шторма, повезут товар по городам западного побережья. Удачная сделка, как ни крути — удачная! Втихомолку они, разумеется, посмеивались над королем-демоном, который продешевил, отдавая им партию товара за бесценок. И еще — купцы были весьма довольны собой. Ведь что вышло? А вот что: они надавили на короля-демона, как следует, он и сдался. С таким партнером можно иметь дело!
Ингви, разумеется, в ответ на приветствия выдавил улыбку и даже вяло махнул рукой. Но, едва отъехали от города, стал серьезен. Ннаонна пыталась завязать разговор, но Ингви отвечал односложно и отводил взгляд, как будто его неожиданно заинтересовали однообразные белые окрестности.
— Тебе надо все обдумать?
— ехидно осведомилась вампиресса.
— Что-то ты такой серьезный, а? Или Мертенк все же тебя достал?
— И Мертенк тоже.

— Что-то ты такой серьезный, а? Или Мертенк все же тебя достал?
— И Мертенк тоже. Он же, в общем-то, прав. Королевство — не отряд наемников, здесь ситуацию не поправишь одним удачным дельцем… Разве что дельце подвернется истинно королевское.
— А разве нашей гонзорской добычи недостаточно?
— Достаточно, чтобы перезимовать. Канцлер верно говорит — к середине весны у нас выйдут деньги, энмарцы за новой партией металла не приедут, не успеют этот груз распродать, — Ингви мотнул головой, имея в виду оставшийся позади купеческий обоз, — да и перевалы, скорей всего, откроются позже, чем обычно. Поздняя зима чревата затянувшейся весной. Так что новых поступлений в казну не предвидится. А расходов, как всегда, будет более чем достаточно.
— По-моему, — заметила девушка, — тебе нужно новое развлечение. Мертенк справится здесь, я в него верю. А нам бы махнуть куда подальше, а?
— Подальше?..
— Подальше. Поглядим, как Мир сотрясается. Но сперва — обвенчаемся. Чтобы все, как у людей. Понял?
Ингви кивнул. Он понял. У вампирессы с демоном все должно быть, как у людей! Чего же здесь непонятного…
*** Зимние дни коротки. Так что, когда начало смеркаться, до Креллионта было еще порядочно. Едва солнце опустилось к верхушкам сосен, воздух из золотистого сразу стал синим, похолодало.
Никлис предложил остановиться на ночлег, тем более, есть местечко подходящее. Ингви пожал плечами — он не помнил здесь на дороге никаких местечек, но вскоре впереди в самом деле показался дымок. Значит, там жилье. Никлис ухмылялся в бороду и был весьма доволен собой. Ингви отвлекся от раздумий, которые навевала монотонная дорожная тряска, и с удивлением поглядел на спутника. Бывший воришка подмигнул, явно на что-то намекая. Загадка разрешилась, когда приблизились к группе приземистых строений, сгруппировавшихся вокруг двухэтажного здания и окруженных частоколом. Постоялый двор. Когда кавалькада подъехала к воротам, навстречу вышел бородатый мужчина, хозяин или управляющий. Лицо его показалось демону знакомым. Вглядевшись, Ингви вспомнил мокрогорца, с которым Никлис сговаривался осенью. Значит, хитрецу удалось все же поладить с фермером.
— Твое хозяйство?
— поинтересовался Ингви.
— Ты, значит, заманил нас на постой в собственные владения?
Никлис отпираться не стал.
— А что, — кивнул он, — так и есть. И вы в тепле переночуете, и мне прибытку толика. Изволь-ка, твое демонское, заплатить с истинно королевской щедростью, не подводи.
— Нахал. Заплачу, разумеется, в накладе не оставлю. Но учти, если мне ночлег не понравится, пожалеешь, что вообще связался с гостиничным бизнесом.
Никлис, разумеется, понял не все, но суть уловил верно. Он тут же заорал:
— Эй, хозяин, слышь-ка, повезло тебе нынче! Величайший король к тебе пожаловал! Если не угодишь — наутро башку тебе долой! Если угодишь, богату, слышь-ка, тебе быть! Готовь-ка наилучшие комнаты, давай жратву волоки посытней!
Гости прошли в большую залу, где дочки хозяина уже накрывали стол. Выскочили какие-то мальчишки, приняли поводья, повели лошадей в конюшню. Все суетились, бегали, орали друг на друга. Новички, отметил Ингви. Обычно прислуга на постоялых дворах умеет держаться невозмутимо и равнодушно, кого бы ни принесла нелегкая. Ничего, и эти научатся. Король огляделся: все вокруг было ярким, чистым, свежеоструганным, пахло смолой и сырой древесиной. Когда Ингви сел за стол, Ннаонна плюхнулась рядом и объявила:
— Никлис! Эй, Никлис! А Мир скоро рухнет!
— Это не моя печаль, — отозвался начальник стражи, — мы люди маленькие.
— Нет, — не сдавалась вампиресса, — ты послушай. Вот ты старался, сговаривался, деньги доставал, верно? А ведь вся твоя суета ни к чему, Мир ка-ак рухнет! Ка-ак все бахнет! Ка-ак хряснет!
Дочки мокрогорца остановились послушать — тоже видно, что еще не обтесались, все им в диковинку, каждое слово, каждый необычный проезжий.

— Вот все развалится, всюду огонь, руины, — гнула свое вампиресса.
— И посреди — вот этот самый постоялый двор…
Ннаонна покосилась на перепуганных дочек хозяина и злорадно добавила:
— …И тоже горит!
Девушка помладше тихо охнула, старшая в избытке чувств прижала ладони к щекам.
— Полыхает! На кусочки разваливается!
— уточнила вампиресса.
— Так вот тогда ты себя и спросишь, к чему были хлопоты? Смог бы вместо того, чтоб суетиться, на перине лежать, брюхо чесать. И деньги тоже — их бы мог спокойно пропить.
Никлис прикрикнул на прислужниц:
— А вы чего слушаете господские разговоры?! Ну-ка, брысь на кухню! Видите, барышня шутить изволит! А тебе, твоя вампирская светлость, я так скажу: пусть весь Мир развалится, и пеплом рассыплется, а мой постоялый двор будет крепко стоять. Эти миротрясения — они же чего? Они как ураган над лесом. Вверх глянул — ого-го, верхушки качаются, ветер их так и этак гнет… а внизу тихо. Мы люди маленькие, у нас тихо. Вон, император тебе, твое демонское, толковал: не понимаете вы меня, империя важней всего. А нам плевать на ту империю и на твою бурю, твоя вампирская светлость, плевать нам равно же. Это у королей и всяких графов будет буря, а у меня — постоялый двор на бойком месте. Приезжайте к нам снова, господа любезные.
*** После ужина постояльцы поднялись на второй этаж. Планировал расположение комнат наверняка Никлис — этот постоялый двор был организован точно так же, как большинство аналогичных заведений Империи, спальни — на вором этаже. И там все оказалось свеженьким, пахучим. Набитые соломой тюфяки не были продавленными, половицы не скрипели.

— Эх, хорошо!
— заявил Никлис.
— Пока загадить не успели. Пусть, ваши светлости и величества, Мир хоть трясется, хоть в тартарары валится, а здесь хорошо! Ну, спокойного вашим знатностям сна…
Спокойного сна не вышло, приехали купцы, те самые энмарцы, которых обогнали в воротах Альды. Их обоз отстал от королевского конвоя часа на три, так что, объявившись на постоялом дворе, гости разбудили прежних постояльцев, да еще не меньше двух часов шумели в трапезной. Особо громкой гульбы они не устраивали, но смеялись и орали так, что и на втором этаже было слыхать. Ннаонна сонно пробурчала, что вот — Мир уже начал сотрясаться… потом накрыла голову подушкой и все-таки уснула. А Ингви не спалось, он даже слышал, как Никлис, ворча, спустился к энмарцам. Раз уж все равно спать не дают, так хоть выпить с ними…
Поднялись гуляки спозаранку. Ингви с Ннаонной только потягивались и зевали, не решаясь вылезти из-под теплых одеял, а купцы уже снова вовсю шумели. Теперь они орали не в трапезной, а во дворе — требовали запрягать. Им ждать недосуг! Спешить надо, неровен час на перевалах снегопады пройдут, тогда через горы не проедешь.
Наконец торгаши покинули подворье и свита его величества собралась в трапезной. И то сказать — торопиться было некуда, до Креллионта отсюда рукой подать, так что позавтракали без спешки. Никлис пояснил, что купцы отоспятся в пути, им все едино, где дрыхнуть. Так что поздно легли, спозаранку поднялись, а все равно проспят в итоге куда больше, чем он, верный, слышь-ка, слуга короны, которому, иногда и голову преклонить некогда за государственными-то заботами…
Наконец сборы были окончены, Ингви расплатился с мокрогорцем, и отправились в путь. Никлис задержался, пообещав вскоре догнать конвой. Ингви понял так, что бравому начальнику стражи хотелось получить с компаньона долю дохода. Догнал Никлис кавалькаду часом позже, а еще часа через три путники свернули с тракта в лес. Эльфы обосновались в чаще, таков был их теперешний обычай. Давно миновали времена, когда Первый народ обитал в каменных палатах. Белых Башен в Мире больше не осталось.
По лесу ехать пришлось недолго, не больше часа, к стану эльфов вела довольно широкая хорошо утоптанная дорога, так что и здесь не задержались.

Белых Башен в Мире больше не осталось.
По лесу ехать пришлось недолго, не больше часа, к стану эльфов вела довольно широкая хорошо утоптанная дорога, так что и здесь не задержались. И вот за деревьями показался поселок Первого народа, Креллионт. Идеально круглую поляну окружали аккуратные домики странной формы. Второй этаж поселения образовывали шарообразные сооружения, подвешенные к ветвям огромных деревьев. Не приходилось сомневаться, что необычайно высокие стволы по краям поляны, да и сама поляна — результат работы вассалов Филлиноэртли, эльфы обосновались здесь в соответствии с их обычаем и выстроили поселок согласно канону.
В центре поляны возвышалось сооружение из снега — очаровательный замок с башенками, арками и шпилями. В замке и вокруг него носились эльфы — визжали, смеялись. Играли в снежки. Первый народ умел любой день превратить в праздник…
Ингви подумал: будущее потрясение Мира, которое заботит короля-демона, эльфов ничуть не волнует. Точно так же, как Мертенка, Никлиса… да и прочих подданных. Если вдуматься, оно вообще никого не волнует. Быть может, потому что сейчас зима? Зимой никто не воюет, зимой не путешествуют, зимой ждут весну. Милосердная Мать Гунгилла посылает холода и непогоду непутевым детям, чтобы они хоть немного могли отдохнуть.
ГЛАВА 11 Ванетиния
Алекиан оглядел собственное отражение в эльфийском зеркале. Отступил на шаг и снова замер. Его долговязая фигура не умещалась в раме, приходилось отступать и пригибаться… Во время болезни император исхудал, роскошный наряд висел мешком и собирался складками у пояса. Не впечатляющее зрелище. До слуха императора донесся легкий шорох.
— Коклос, покажись!
— потребовал Алекиан.
Тишина.
— Покажись, я знаю, что ты за зеркалом.
— Ладно, — голос карлика звучал приглушенно. Раздался скрежет, зеркало тяжело развернулось вместе с массивной позолоченной рамой, раскрылся темный проем. Карлик выбрался сквозь узкую щель и, пыхтя, навалился на раму, возвращая зеркало в прежнее положение.
— А как ты догадался?
— Сквозняк. В щель немного дует, зимой это заметнее.
— Ага. Все дело в том, что ты сегодня очень долго вертелся перед зеркалом. Потому хватило времени заметить сквозняк. Хотя твоя женушка, братец, торчит у зеркала в сто раз дольше, но не понимает, откуда дует ветер.
— Я вырос в этом дворце, — Алекиан вымученно улыбнулся, — когда я был такого же роста, как ты, я тоже умел находить кое-какие секреты Валлахала. Теперь это в прошлом… Увы, прошлое нельзя вернуть.
— Но можно передать ему привет. Я — твое прошлое, Алекиан. Я помню тебя другим, добрым, человечным… Санелана тоже. Ты видишь, что она старается с тобой пореже встречаться?
— У нее много дел во дворце. Приходится присматривать… То там, то сям…
— Она ищет тебя прошлого — то там, то сям. Но не здесь.
— Прошлого не вернуть, — повторил император.
— Когда держава в опасности, монарх не может позволить себе быть человечным.
— Ты ошибаешься. Вспомни, как мы жили в Гонзоре, вспомни!
— Нет, Коклос. Забудь, прошлого не вернуть. Мое гонзорское правление закончилось поражением под Арником. Теперь я не могу позволить себе поражения, слишком многое от меня зависит, за слишком многое я теперь в ответе.
— Алекиан, опомнись! Ты в ответе прежде всего за собственную душу, прочее — потом!
— Нет, Коклос, ты говоришь так, будто я обычный человек, но я — император.
— А разве император не может остаться человеком?
— У меня не получилось.
В дверь осторожно постучали.
— Ваше императорское величество…
— Вот и все, Коколос, свидание с прошлым окончено, — прошептал Алекиан, — если не хочешь, чтобы тебя видели, можешь спрятаться.
Потом громко объявил:
— Входите, мастер Изумруд!
Коклос нырнул под кровать.

Потом громко объявил:
— Входите, мастер Изумруд!
Коклос нырнул под кровать. Дверь распахнулась, вошел придворный маг, Гиптис Изумруд, унылый, сутулый. Поперек высокого лба шел свежий шрам, полученный в сражении с гевским войском. От взгляда чародея не укрылось, что золотая бахрома, которой оторочено покрывало, качается. Но Гиптис предпочел сделать вид, будто не заметил этого движения.
— Ваше императорское величество, у меня все готово.
— Вы уверены, что этот амулет будет действовать именно так, как требуется?
— Да. Уверен настолько, насколько вообще можно верить магии.
— Что же, идемте. Проведаем нашего дорогого гостя. Да, по дороге мы хотели бы отдать кое-какие распоряжения. В нашей опочивальне сквозняки, и мы тревожимся за здоровье ее императорского величества. Пусть пришлют плотников, каменщиков… кто там еще требуется? Если надавить на раму вот этого зеркала, она начинает шататься, за зеркалом какие-то пустоты… из них тянет холодом. Мы желаем, чтобы все заделали, но аккуратно.
— Какой-то тайный ход, ваше императорское величество? Велите обследовать? Вызнать, куда он ведет?
— Тайный ход? Возможно, возможно… этакий привет из прошлого. Нет, соваться туда не надо. Мы не желаем возвращаться к прошлому, пусть покоится с миром.
Золотая бахрома на покрывале снова качнулась.
*** Отдав распоряжения относительно щелей и сквозняков первому подвернувшемуся слуге, Алекиан двинулся на первый этаж. Изумруд шагал следом и помалкивал. Коридоры Валлахала были пустынны, редкие встречные приветствовали императора поклонами, гвардейцы брякали оружием о пол. Им было холодно, нынешней зимой многие помещения дворца пустовали, а потому камины в них так и не затопили. Император двигался кружным путем, чтобы не выходить во двор.
Алекиан пересек центральную часть первого этажа, возведенного старыми ванетскими королями на фундаменте Белой башни и перестроенного при Элевзиле Втором, затем углубился в еще более древние коридоры. При эльфах здесь были служебные помещения, и именно эти, довольно скромно устроенные, сооружения сохранились, хотя роскошные дворцы были разрушены при штурме, когда дружина Фаларика Великого взяла приступом резиденцию эльфийских королей. Под этой частью Валлахала сохранились обширные подземелья, которые, как утверждает предание, устроили гномы по заказу владык Первого народа. Кто бы ни выстроил, но галереи смотрелись весьма внушительно, были высоки — не под гномий рост — и отлично сохранились, несмотря на века, пролетевшие над ними и полностью сменившие облик надземных сооружений.
Пол был ровным, с едва заметным уклоном, в стенах через равные промежутки вмурованы металлические крюки для факелов и ламп. Все — гладкое, искусно отесанное. Нигде ни малейшего следа ржавчины и гнили, нет трещин и щелей, где могла бы копиться сырость. Мастерство древних каменщиков в самом деле заставляло угадать в них сынов Второго народа.
На нижнем уровне было достаточно тепло, чтобы стража не мерзла. В обширном зале уютно потрескивали дрова в камине, за многочисленными массивными колоннами, на которых покоился свод, виднелись черные проемы. Отсюда расходились галереи к подземным помещениям Валлахала, здесь начинался вход в обширный подземный лабиринт. У камина на лавках расположились стражники и слуги в кафтанах с ванетскими гербами, десятка два человек. Чтобы ориентироваться на нижних уровнях, требовалась многолетняя подготовка, не знакомый с устройством лабиринта человек легко мог заплутать и потеряться, потому здесь всегда находилось достаточно народу, чтобы исполнить всевозможные поручения, поступающие сверху.
Когда император с придворным магом появились в зале, ветераны подземной службы торопливо вскочили. Алекиан кивнул пожилому толстяку, исполняющему обязанности тюремщика. Тот поклонился, окликнул двоих подручных, дюжих парней в куртках толстой кожи, вооруженных короткими мечами.

Молодцы зажгли гномьи масляные лампы, а старик пошел в дальний конец зала. В отличие от большинства входов в лабиринт, этот был заперт массивной дверью.
Толстяк, сопя, склонился над замком, бренча связкой тяжелых ключей. Пока он возился, Алекиан бросил Изумруду:
— Покажите, мастер.
Гиптис извлек из-под просторной зеленой накидки сверток, развернул и продемонстрировал императору небольшой предмет, тускло сверкнул отполированный янтарь.
Тем временем толстяк выбрал нужный ключ, провернул, распахнул дверь. Один из молодцов прошел внутрь, согнувшись в портале, посветил.
Следом прошел толстый слуга, затем — Алекиан и Гиптис. Чародей на ходу прятал сверток. Замыкал шествие второй крепыш с лампой.
Когда процессия скрылась за дверью, двое стражников встали по обе стороны распахнутой двери и замерли, обнажив мечи. Таков был порядок, установленный для нечастых случаев, когда его императорскому величеству бывало благоугодно посетить темницу.
*** Здесь не горели лампы или факелы, подземелье скудно освещалось магическими светильниками — тусклыми, слабыми, но зато долговечными. Без нужды здесь никто не появлялся, потому и света не требовалось.
Сейчас в валлахальском подвале находился единственный узник, так что идти пришлось недалеко. Говорят, в иные царствования тюрьма была полна, камеры и клетки с заключенными тянулись на сотни шагов, тогда здесь постоянно дежурила стража, был целый штат прислуги. Случались правители империи, находящие своеобразное удовольствие в посещении темницы, они тщательно подбирали узников и заботились об условиях содержания живых игрушек. Всякие развлечения бывали у сильных мира сего…
Император Элевзиль II не был коллекционером, незначительных преступников предпочитал держать в городской тюрьме, подальше от себя. Алекиан после победы над братом и вовсе велел казнить всех, кто оказался уличен в преступлениях против короны. Лишь одному заключенному была сохранена жизнь, к нему и направлялся теперь император.
Перед единственной обитаемой камерой колдовских светильников было больше, хотя Изумруды не позаботились сделать их ярче. Обошлись количеством. Парни, помощники тюремщика, стали по обе стороны стальной решетки, отделяющей камеру от коридора, и подняли лампы повыше, чтобы его императорское величество мог получше разглядеть узника. Тот поднялся навстречу процессии, огромный мужчина в потертой коже. Загремели цепи, навстречу пришельцам прянула волна запахов немытого тела. Кормили короля Метриена неплохо, но мыться ему не позволялось — в основном из-за того, что тюремщики боялись могучего пленника и не решались лишний раз зайти в клетку.
Впрочем, пленный король не жаловался.
Алекиан поморщился и остановился, не дойдя нескольких шагов до решетки.
— Ваше императорское величество!
— возопил заключенный.
— Ваше императорское величество! Помилуйте!
Гигант шагнул к решетке, цепи с грохотом натянулись, их длина не позволяла пленнику добраться до стальных прутьев.
— Милует лишь Гилфинг, — тихо ответил Алекиан.
— Однако мы можем сделать вид, что забыли о ваших преступлениях… если…
Император замолк, а Метриен Сантлакский рванулся к решетке так мощно, что оковы со скрежетом натянулись. Огромные ладони вцепились в прутья решетки.
— Если что, ваше императорское величество? Я раскаиваюсь! Я был готов дать полнейшие показания, выдать сообщников, помочь следствию, чем только возможно! Меня обманом втянули в заговор, соблазнили, сбили с толку. Меня запугали!
— Запугали? Хм… Метриен, мы не нуждаемся в сотрудничестве со следствием, поймите. Все, кто участвовал в заговоре, казнены. Наш суд был пристрастным, не стану отказываться. Пристрастным, но и справедливым! Таково свойство высшего суда в дольнем Мире, таково свойство императорского суда. Выше только суд Пресветлого, и справедливей только он.

Выше только суд Пресветлого, и справедливей только он.
— Ваше императорское величество, — подал голос Гиптис Изумруд.
— Боюсь, мудрость ваших слов недоступна королю Метриену. Быть может, следует перейти к делу?
— Вероятно. Метриен, вы не задавались вопросом, почему, казнив менее значительных заговорщиков, уничтожив даже семьи главарей заговора, мы сохранили жизнь вам?
— Потому, что я августейшая особа? Короли неприкосновенны…
— Неверный ответ. Этот обычай устарел, и мы бы охотно заставили вас заплатить полную меру за гибель императора Элевзиля, нашего отца. Причина в другом. Едва вы лишитесь головы, Сантлак изберет другого короля. И этот другой немедленно станет нашим врагом. Вы тоже враг, поэтому я предпочитаю держать врага в темнице, а не на троне за тридевять земель. Понимаете?
Метриен опустил голову. Он, разумеется, понимал.
— Однако, — повысил голос император, — мы можем попробовать превратить узника в истинного короля… если
Узник поднял голову и впился взглядом в лицо собеседника, стараясь отгадать, куда гнет Алекиан.
— Если? Если я перестану быть врагом?
— Вы не перестанете быть нашим врагом, смертельным врагом. Батюшкина кровь по-прежнему вопиет об отмщении, так что оставьте надежды. Мы неверно выразились, не превратить узника в короля. Точней было бы так: вернуть вас, Метриен, на трон, хотя по сути дела вы так и останетесь узником. Вы будете восседать на троне, вкушать яства под расшитым балдахином, на вас будет корона. В случае нужды вы с мечом окажетесь в седле во главе войска, но останетесь узником, полностью подвластным нашей воле. Что скажете?
— Я согласен, согласен! Все, что велите, лишь бы выбраться из этой клетки!
— Но не надейтесь обмануть нас. Тюремщик, ослабьте цепь, я хочу, чтобы Метриен просунул голову между прутьев.
Толстый старик скрылся в темноте. Вскоре цепи, удерживающие ошейник пленного короля, с грохотом ослабли, а те, что шли к запястьям, напротив, натянулись. Метриен послушно подошел к решетке и выставил голову в коридор. Руки ему пришлось приподнять и отвести назад, иначе цепи не пускали.
— Мастер Гиптис, ошейник!
— скомандовал император.
Изумруд щелкнул застежками, запирая на массивной шее узника тонкий стальной ошейник, украшенный тускло отсвечивающими камнями.

— Теперь можете идти!
— велел Алекиан.
— Все, кроме мага! Оставьте одну лампу…
Тюремщики скрылись. Когда шаги смолкли в темном коридоре, император обернулся к пленнику, который, отступив в глубину камеры, ощупывал новое украшение.
— Теперь, король Метриен, мы объясним. В Сантлаке начинаются беспорядки. Наверняка за ними стоит мерзавец Ирс, но добраться до него нашим людям не удалось. Посему нынешним летом мы намереваемся отправиться в Сантлак и водворить на престол вас, недостойный король. Вы станете править, полностью подчиняясь нашей воле.
Видя, что Метриен собирается заговорить, Алекиан остановил его жестом.
— Не спешите заверять в нас в собственной преданности. Мы располагаем куда более надежными доказательствами, чем слово предателя. Гиптис!
Маг выкрикнул заклинание, полированные камни на ошейнике засветились, рассыпая искры, Метриен рухнул на пол и принялся кататься по полу, вопя от боли. Во все стороны полетели клочья соломы, которой была устлана клетка.
— Довольно. Итак, Метриен?
Узник затих, сжимая обожженную шею, и тихо подвывал в груде грязной соломы.
— Если ошейник будет разомкнут, вы умрете в муках. Если в ошейнике иссякнет магия, вы умрете в муках. Если вы не исполните моего приказа, вы умрете в муках. Весной мы выступим в поход, и вы будете нас сопровождать. До тех пор оставайтесь здесь и размышляйте над будущим.
Когда Алекиан с магом удалились от камеры так, что узник не мог их слышать, Гиптис осторожно заметил:
— Его ожоги весьма болезненны.

Когда Алекиан с магом удалились от камеры так, что узник не мог их слышать, Гиптис осторожно заметил:
— Его ожоги весьма болезненны. Я мог бы немного облегчить страдания…
Алекиан, не останавливаясь и не поворачивая головы, бросил:
— Не нужно. До весны раны заживут. А до тех пор пусть он страдает, этот убийца и предатель.
ГЛАВА 12 Гева
Наутро в монастырском дворе началась странная для тихой обители суета — служки выводили лошадей, запрягали. Конники конвоя седлали жеребцов, зевали, бренчали кольчугами и зябко ежились под белыми накидками. Утро выдалось свежим и морозным, из ноздрей животных вырвались струйки пара, на бородах возниц оседал белесый иней… Монахи, изъявившие желание служить под знаменами Белого Круга, собрались у телег. Им было немного не по себе — вроде, никто не перечил их решению, но многие братья глядели неодобрительно. Здесь, в Геве, не любили императора и всего, что с ним связано. Белый Круг, разумеется, входил в перечень того, что связано.
Викарий Лайсен, зевая, принялся пересчитывать добровольцев, заглядывая в бумагу с именами. Полтора десятка братьев — не много и не мало, обычно столько и находится в здешних, восточных, обителях.
На башенке зазвонил колокол — к заутрене. Братия потянулась к часовне. После — трапеза, затем прощание с будущими героями Белого Круга… да и в путь. Лайсен пристроился за своими подопечными, уже шагавшими к заутрене, тут викария отвлек шум за спиной — караульные распахивали ворота. Перед въездом в монастырский двор топтался послушник Велитиан. На парнишке был залатанный полушубок, сзади за пояс заткнут топорик, на плече — свернутая веревка. За дровами посылают, значит. Мелькнула мысль — не доносчик ли сей юнец? Не побежит ли в соседний замок, чтобы сообщить вассалам здешнего нечестивого короля об уходе добровольцев? Может, его аббат снарядил с вестью? Лайсен был предупрежден, да и на собственном опыте уже убедился, здесь не любят посланцев архиепископа и всегда стараются чинить препятствия их высокой миссии. Потому Лайсен до последнего не говорил здешнему аббату, когда собирается отправляться в путь, только вчера после вечерней службы сказал: мол, завтра с рассветом. Настоятель тут же решил: не с рассветом, а после заутрени. Негоже покидать монастырь, не помолясь напоследок с братией. Путь недобрым будет, дескать. И вот послушника отсылает — куда? За дровами, или все же с доносом? Парнишка молодой, шустрый, на ногу легкий.
Да нет, вряд ли. Если бы аббат хотел доложить, ночью бы гонца выслал. Или все-таки выслал ночью-то? Разве уследишь…
Наконец караульные вытащили примерзший за ночь засов, и ворота заскрипели, распахиваясь. Монахи приоткрыли одну створку, юноша скользнул наружу, и тут же стражи налегли на ворота, захлопывая. Паренька бы выпустили через калитку, но стражам хотелось размяться, да и проверить заодно, что за ночь ворота не замело. Все равно сейчас для обоза обе створки открывать.
Викарий огляделся — он уже чуть ли не один остался посреди двора, нехорошо. Все равно ведь без него не начнут, ждать станут. Неудобно, если тебя ждут. Лайсен торопливо направился к часовне, чтобы поспеть пристроиться к последним молельщикам, по одному входящим в узкий проем…
Во время заутрени викарий старался изгнать дурные мысли, оставить подозрительность и отдаться молитве. Но нынче что-то не заладилось, суетные догадки непрошеными лезли в голову, не давали сосредоточиться. Лайсен чувствовал, что не сумел очистить душу. Впрочем, для подозрений были серьезные основания — аббат, хотя и не выказывал недовольства открыто, глядел явно неодобрительно, всюду совал нос и о миссии гонзорского викария высказывался двусмысленно. Благодарение Гилфингу, братья не прислушивались к нему, призыв в Белый круг приняли со рвением, как и надлежит. Им-то скучно, небось, в монастыре. Не секрет, что многие разочаровываются в монастырской жизни после года-двух.

Сперва-то кажется, благое дело — после мирского да греховного… Здесь, в Геве, народ воинственный, постоянно кто-то с кем-то дерется. Мир здесь жесток, грешат часто. Случается, находит минутный порыв — и грешник удаляется в обитель замаливать преступления. Но и монастырская жизнь легко может прискучить тому, кто привык к буйству. Многие местные братья имеют боевой опыт, им только предложи снова оружие взять — да еще при этом остаться угодными Гилфингу монахами. Многие согласились, а ежели бы не настоятель — и того больше нашлось бы.
После заутрени в трапезной аббат высказался, что, дескать, отпускает братьев не с легким сердцем, но в сомнениях. И, добавил, монастырь всегда с распростертыми объятиями примет того, кто передумает и решит возвратиться. Тут уж Лайсен не сплоховал — взял слово и сказал речь. Говорил коротко, внушительно. Напомнил, что уходящие остаются такими же монахами, как и те, кто остается. Они станут вести прежнюю жизнь, да только труждаться станут на ратном поле, а не в огороде. Гилфинг-воин одобрит. Ну и все прочее выдал, что должен был сказать. Его добровольцы враз приободрились, и после недолгой трапезы с усердием стали облачаться в путь, снова вышли во двор. Настоятель обменялся с викарием братским лобзанием (царапнул вскользь небритой щекой) и напоследок осенил святым кругом уходящих… будто кулаком погрозил. Ну, с Гилфингом… Заскрипели, отворяясь, ворота.
*** Конвой двигался на запад по утоптанной дороге. Лайсен оглядывал унылые окрестности. Что за тоскливые края, помилуй Гилфинг! Справа и слева от дороги тянулись низкие пологие холмы, на верхушках торчали корявые силуэты, тощие и черные — чахлые деревья, которым не подняться под ветрами на местной скудной почве. Между холмов занесенные снегом поля, вдали — темный лед на прудах и озерцах, гладкие пятна в белом пуху сугробов. Тонкими полосками дыма отмечено жилье, строений не видать за холмами. Дорога уходит к горизонту, петляет среди поросших деревцами холмов и невидимых под снежным покрывалом болот. Унылая страна…
Налетел стылый влажный ветерок, пробрало холодом до костей. Кажется, ударь настоящие морозы, не так зябко было бы в пути. А в Геве — и зимой волглая сырость…
Дорога в очередной раз свернула, огибая бугор, затем сползла в ложбину. Справа крутой склон вытянулся вдоль тракта, слева — за сугробами и деревьями начиналось открытое пространство, редко поросшее искривленными сосенками. Судя по тому, что деревья торчат по одному или по несколько, но не образуют зарослей, под снегом кроется болотце. Мерзкий край, отмеченный гилфинговой нелюбовью…
Задумавшись о промысле Светлого, коий явлен смертным в виде особенностей пейзажа и климата, Лайсен прозевал первый залп. Только когда стрелы обрушились на обоз, пугая лошадей, он пришел в себя. На гребне холма из снега поднялось с десяток силуэтов — лучники. Первый залп они дали наугад, спеша ошарашить и сбить с толку людей викария, потому никто не пострадал, но непривычные к опасностям возницы, перепугались, завидев, как дрожат стрелы, воткнувшиеся в сани рядом с ними. Поднялся гвалт, началась суматоха. Кто-то пытался развернуть воз, кто, наоборот, нахлестывал лошадей, собираясь проскочить ложбину. Обычное поведение при внезапной атаке. Здесь командиру важно заставить людей слушаться.
Снова посыпались стрелы, одна угодила в лошадь, животное завизжало. Лайсен выдернул меч из ножен, и громко, как только мог, заорал, перекрикивая суматошные вопли:
— Не разбегаться! Все вперед, прорываемся вперед по дороге!
Назад нельзя, там, хоть и пологий, но подъем, лошади задержатся, конвой собьется в кучу, нужно двигаться вперед.
На холме рядом с лучниками поднялись и рассыпались сугробы, из-под снега появились вооруженные люди, побежали, заскользили, взметая ворохи снега — вниз к застрявшему обозу. Вместе с ними по склону пластами съезжали потревоженные сугробы. Позади нарастал топот и крики, вот-вот из-за поворота должны были появиться конные враги, все это Лайсен понял вмиг.

Позади нарастал топот и крики, вот-вот из-за поворота должны были появиться конные враги, все это Лайсен понял вмиг. Викарий призвал своих солдат, они бросились на обочину, чтобы тех, кто мчится сверху, встретить в мертвой зоне, там, где не достанут лучники. Первый гевец бросился на викария, ткнул копьем, Лайсен поднял коня на дыбы, рубанул, человек отшатнулся, рухнул в сугробы. Позади Лайсена мчались сани и бежали безоружные добровольцы.
Пеших, атакующих сверху, оказалось немного. Обменявшись парой ударов с людьми викария, они пятились — должно быть, ждали когда на подмогу прискачут всадники. И вот показались верховые — впереди здоровенный дворянин в шлеме без забрала. Рыцарь орал, широко разевая рот под пышными усами, кричал пешим, чтоб не трусили. На пути кавалерии оказались завалы снега, продолжающие валиться с холма. Белая пыль заволокла дорогу. Лайсен рванул поводья, разворачиваясь. Принимать бой с кавалерией он не собирался и крикнул своим — догонять обоз. Выбрался на дорогу, поскакал и за поворотом едва не налетел на последние сани. Конвой не ушел, все были здесь, окутанные странным темным туманом… Или это не туман, а солнечный свет померк среди бела дня? Что происходит? Лайсен увидел, что оглушенные возницы и монахи — волонтеры Белого Круга — возятся в снегу среди замерших саней. В глазах потемнело… Потом викарий почувствовал, как из ослабевших пальцев выпал меч… и рухнул с седла, погрузился в мягкий липкий снег…
*** Придя в себя, викарий обнаружил, что лежит в снегу. Попытался пошевелиться — руки связаны за спиной. Приподняв голову, Лайсен огляделся — спутники лежали в ряд, оглушенные и связанные, как и он. Колдовством одолели… Из засады чародей напустил какое-то темное заклинание, и взяли, что называется, тепленькими. Из засады… Напавшие на конвой неплохо подготовились, даже сильного мага пригласили. Точно аббат донес, сволочь. Но что же теперь? Почему их не убили?
Гонзорца подхватили, поставили на ноги. Здоровенный усатый рыцарь, тот, что командовал кавалеристами, отступил на шаг от пленника и повел рукой, указывая захваченный обоз.
— Дело сделано, викарий, — верзила не улыбался.
— Эти люди не встанут под имперское знамя.
— Но это ошибка, мы монахи…
— пролепетал Лайсен.
— Мы не имперские…
— Нет, не ошибка. Вы собирались в Ванет, верно?
— Что вы с нами сделаете?
— викарий оглядывался. Люди, ехавшие с ним, постепенно приходили в себя, кто сквернословил, кто молился. Вдоль вереницы лежащих в сугробах пленников расхаживала охрана, немного. Десяток человек. Если бы освободить руки, можно попытаться…
— Вы нас убьете?
— Убить? Монахов? Нет. Мы вас отпустим. Можете отправляться в Ванет. Но под знамя тирана вы не встанете.
Лайсен изо всех сил потянул веревку, петли слегка подались.
— Мы вас отпустим, — повторил усатый, — даже не отберем лошадей. Но каждому, кто собирался променять нашу Геву на службу Алекиану, мой человек сломает ногу. В колене.
— Но…
— Решение принято. Эй, давай!
К пленниками подошел невысокий плечистый мужчина с большим деревянным молотом в руках. Монах, лежащий с краю, задергался в снегу и принялся вопить, что он готов возвратиться в обитель. Двое стражей навалились на него, вдавливая в сугроб.
К усатому рыцарю подошел молодой парень в темной накидке странного покроя. Судя по амулетам, висящим на груди и поясе паренька — колдун. Неужто тот самый, что оглушил их? Молод для могущественного чародея. Но глядит не по чину нагло.
— Сэр, — обратился маг к усатому, — моему господину было обещано, что мы получим тела.
— Да, мастер, — усатый поморщился, видимо, ему было неприятно, что приходится быть вежливым с наглым молодчиком.
— Можете выбрать из обозной прислуги. Эти же — люди духовного звания, их я вам не могу отдать. Поднимется шум.

Поднимется шум… Несколько новых бойцов вашего войска не стоят этого.
— Ладно, я погляжу на возчиков. Найдутся ли среди них подходящие тела… Чего они там расшумелись?
— колдун кивнул и отошел в сторону.
В самом деле, из-за кустов, где виднелись возы лайсенова конвоя, раздался шум и приглушенные крики. Гонзорец воспользовался тем, что усатый не глядит, энергичней задергал плечами. Веревка подавалась, викарий вытянул ладонь. Когда рыцарь снова обернулся к пленному, Лайсен изо всех сил ударил противника кулаком в челюсть. Рука онемела, будто угодила в камень. Но рыцарь отшатнулся. Викарий выхватил из ножен ошеломленного дворянина меч.
Деревянный молоток взмыл в воздух, охранники сильней навалились на первую жертву. Монах дико завыл, ожидая удара. Колдун обернулся на крик, вдруг его лицо стало странно меняться — свод черепа будто стал шире, раздался в стороны, вместо носа показалось красное острие… с чавканьем исчезло, хлынула черная кровь, чародей завалился навзничь. Все замерли на миг, следя за тем, как темная фигура заливается кровью и медленно оседает к ногам монашка Велитиана, снова поднимающего топорик. Лайсен дико заорал и кинулся на охранников, юный монах неожиданно ловко метнул топор, из-за его спины на поляну хлынули вооруженные мужики из обозной прислуги…
Большой драки не вышло, усатый и его люди предпочли бегство. Викарий со своими также поскорей ретировался — боялся, что враги могут возвратиться с подкреплением… Монашка Велитиана едва ли не силком увел с собой. Парень мычал, вертел головой и знаками показывал, что хочет возвратиться в монастырь. Лайсен прикрикнул на парнишку, заявил, что разрешает его от обета молчания и что если тот возвратится, его точно прибьют. Аббат наверняка заодно с напавшими на них разбойниками.
— Послужишь святому делу, — утешил отрока Лайсен.
— Под знаменами Белого Круга восславим Гилфинга… если посчастливится выбраться из Гевы живыми.
Часть 2 ДАЛЕКО ОТ СТОЛИЦЫ
ГЛАВА 13 Ливда
Тучи, серые, вязкие, ползли со стороны моря непрерывной чередой. Ветер рвал их в клочья, растаскивал, перемешивал, тучи принимали облик странных существ, которые тут же теряли очертания, смазывались, разлетались в клочья. Где-то далеко на юго-западе проходило теплое течение. Омывая Архипелаг, оно разбивалось о скалы и теряло большую часть сил, но упрямо стремилось к полуострову Легонт… однако преодолеть Мокрые Камни течение не могло, теплые воды заканчивали бег в лабиринте отмелей, исходили туманом, а зимой — питали вязкие серые тучи, которые подхватывал ветер и нес к берегу.
Теперь эти тучи, встречаясь с холодным воздухом побережья, остывали и осыпались колкой снежной крупой над Ливдой. Скверное время для путешествия. Хотя море в этих широтах замерзало не каждый год, навигация прекращалась к концу октября с началом сезона штормов и дождей. Корабли не покинут гаваней прежде, чем установится весенняя погода, так что Ливдинский порт, место средоточия городской жизни, замер, обезлюдел и умолк. Да и в Восточных воротах редко показывались пришельцы. Некому здесь ездить и в погожее-то время. Западная оконечность полуострова Легонт столько раз подвергалась набегам северян, что берега вымерли. Кто не стал жертвой разбойников, отселились в глубину континента. Да и там царит уклад, не располагающий к частым перемещениям. Королевство Сантлак поделено на крошечные владения, господа предпочитают добычу торговой прибыли, так что купцы не пускаются в путь по суше без надежной охраны. Иногда приходится ждать неделями, даже месяцами, пока соберется многолюдный караван для очередного перехода. Здесь все сражаются против всех, так что нет возможности, как в иных краях, заручившись поддержкой какого-либо сеньора, получить защиту.

Тем более теперь, когда сентлакский король томится за решеткой в столице империи. Стало быть, даже жалобу на самоуправство сеньоров принести некому.

Стало быть, даже жалобу на самоуправство сеньоров принести некому… хотя толку от такой жалобы — никакой, но все же теперь исчезла и эта призрачная возможность. Словом, зимой здесь не странствуют, да еще в непогоду, тем удивительней показалось появление в Восточных воротах Ливды чужеземцев. Больше десятка мужчин, пеших и конных, при двух фургонах, возникли из снежной пелены. Стражники с ворчанием вышли из теплой караулки оглядеть приезжих. Даже меняла выглянул из лавки, чтоб посмотреть на странников.
Солдаты перекинулись с предводителем приезжих парой слов, быстро оглядели фургоны и пропустили. Меняла, стоя на пороге лавки, проводил взглядом путешественников и побрел к воротам, придерживая капюшон плаща, чтоб защититься от укусов снежного крошева. Вошел в караульное помещение и отряхнул одежду.
— Ну, как? Что за путников послал Гилфинг в наш благословенный город?
— ухмыляясь, спросил меняла. Когда он улыбался, становились заметны старые шрамы, белые ниточки, пересекающие левую половину лица от скулы к виску.
— Привет, Хромой!
— отозвался старший солдат.
— Скажи лучше не «послал Гилфинг», а Гангмар сюда их пригнал.
— Очередные гробокопатели?
— Точно… Не устаю удивляться, сколько дурней есть на свете! Прут и прут за этим золотом. Неужто не понимают, что будь и впрямь шанс поживиться, мы, здешние, не сплоховали бы. Мигом разыскали бы клад Меннегерна, чтоб ему Гангмар в Проклятии вертел в зад загнал.
— Ты прав, конечно, Гедрих, — согласился Хромой.
— Этим дурням невдомек, какие хватские парни у нас здесь, в Ливде, имеются. Но постой! Они же видели тебя в воротах! Могли бы смекнуть, что если золото эльфа не досталось такому ловкачу, то никому не под силу его добыть! Да одного взгляда на твой геройский вид должно было хватить…
— Тебе бы все шутки шутить, Гангмар тебя забери, — беззлобно выругался солдат, — не язык у тебя, Хромой, а жало змеиное.
— Гедрих, ты преувеличиваешь. Просто я наглею оттого, что его светлость ко мне хорошо относится. Разве ты знаешь хотя бы одного придворного лизоблюда, который не злоупотребляет расположением господина?
Солдаты улыбнулись, даже Гедрих повеселел.
— Тут ты попал в точку, меняла. Все до единого придворные, с которыми я на короткой ноге, именно так себя и ведут. А знаком я изо всей их паршивой братии только с тобой.
— Ладно, шутки шутками, но его светлость в самом деле пожелал меня сегодня увидеть за час до вечерни. Так что я закрываю лавку и мчусь в Большой Дом. Приглядите за моим хозяйством? Ну, то есть, когда городское ворье станет растаскивать спрятанные там фамильные ценности, чтоб хотя бы дверь с петель не сняли. Там очень дорогой замок.
— Ладно, Хромой, будем поглядывать.
— Ну, храни тебя Гилфинг, добрая душа. Завтра ты снова с утра?
— Да, с утра заступаем.
— Значит, завтра увидимся, если меня не прикончат из-за какой-нибудь придворной интриги.
Меняла попрощался с солдатами и вышел из караулки. Сырой ветер тут же швырнул в лицо горсть мелких снежинок, Хромой поспешно натянул капюшон и побрел прочь от ворот. У собственной лавки он задержался и подергал замок. Охранное заклинание был в порядке. Меняла перешел на другую сторону улицы, где не так доставал противный ветер. Под ногами хлюпало и чавкало — как ни на буянили ветра, настоящих зимних холодов они не принесли…
*** Улицы Ливды были безлюдны. Торговля на рынке давно закончилась, рыбаки на промысел не выходили, так что у горожан не было поводов покидать жилье и соваться под снег.
Меняла, кутаясь в плащ, пересек восточную часть города и вышел к Большому Дому, где до недавних пор заседал городской Совет. Теперь здесь располагалась резиденция графа Эрствина. Чтобы добраться ко входу в огромное здание, нужно было пересечь площадь. Хромой, браня непогоду, покинул улицу, где стены домов давали хоть какую-то защиту от непогоды, и побрел по открытому пространству.

Ветер с воем швырял пригоршни снега в лицо, закручивал крошечные белые вихри и гнал поземку, так что, казалось, площадь колышется и плывет под ногами…
У входа в центральную, увенчанную башенкой, часть Большого Дома топтались солдаты. Двое имперских вояк в тяжелых и длинных, почти до земли, накидках облезлым мехом наружу. Должно быть, обувка у парней была худая, у них мерзли ноги, и солдаты топтались, непрерывно постукивали сапогами, и уже сбили снег по сторонам высокого крыльца в чавкающую грязную кашу. Больше всего они напоминали дрессированных медведей, выпрашивающих неуклюжим танцем на ярмарке монетку для поводыря. Аккомпанементом служил вой ветра да перестук рукоятей алебард. Когда Хромой почти добрался к крыльцу, распахнулась дверь, выпуская согбенную фигуру в темном. Человек целеустремленно просеменил мимо охранников и скрылся в снежной заверти.
— Славный денек сегодня!
— окликнул меняла стражников.
— Я нынче зван к его светлости.
— А, ну проходи, — кивнул солдат.
Проверка приходящих в Большой Дом в обязанности этих охранников не входила. Алебардщики у двери — скорее, дань традиции. Обычай. Когда меняла приоткрыл массивную дверь, ветер сделал попытку прорваться вместе с ним внутрь, и Хромой вступил в Большой Дом, окутанный вьюжным облаком.
Едва дверь захлопнулась, и ветер, лишенный добычи, недовольно взвыл за стеной, к Хромому шагнули двое вооруженных охранников. Эти были не в имперской форме, а в сером и фиолетовом — цвета графа Эрствина. Корме охраны, за дверью оказалось еще с полдюжины человек — прислуга, какие-то просители, пристающие к писарю. Писарь морщился и был недоволен. По широкому коридору взад-вперед прогуливались монахи в темных потрепанных накидках. Человек, вышедший минутой раньше из Большого Дома навстречу Хромому, тоже был священником. Странно.
Меняла откинул капюшон, на пол осыпались мелкие брызги. Графские солдаты узнали гостя, тот, что постарше, сказал:
— Хромой, его светлость уже спрашивал о тебе. Поднимись наверх, там спросишь, где он ожидает.
Пришелец кивнул и двинулся к лестнице. Когда проходил мимо монахов, те как раз брели навстречу. Лица показались Хромому незнакомыми, впрочем, меняла и не думал, что знает всех ливдинских святош в лицо. Пять раз пробили часы на башенке. Навстречу меняле сверху по лестнице вереницей пошли лакеи и служанки. Из нынче отпустили пораньше.
На втором этаже тоже стояла охрана, еще двое в серо-фиолетовом.
— Граф уже спрашивал о вас, мастер, — укоризненно заметил Гойдель ок-Ренг, оруженосец его светлости.
— Он ожидает в покое с попугаем.
— Я мчался под всеми парусами, но шторма и скалы… Он один?
— осведомился гость.
— Или с ним толпа монахов? Я смотрю, в Большом Доме черно от их братии.
— Черно? Всего-то четверо монахов, позавчера заявились. Правда, его светлость, в самом деле, дважды подолгу с ними толковал. Но сейчас он с сестрой, мадам Лерианой.
Меняла вздохнул, молчаливая родственница графа Эрствина будила в Хромом странные чувства.
*** Едва меняла постучал, дверь тут же распахнулась, как будто граф ожидал, стоя у входа.
— А, Хромой! Заходи! Эй, Гойдель! Ко мне никого не пускать, все дела — завтра!
Граф посторонился, пропуская гостя. Меняла шагнул в дверь и взялся за шнурки, стягивающие ворот плаща… Тут он заметил мадам Лериану. Девушка сидела у камина с вышиванием в руках. Сейчас ее пальцы замерли, Лериана, склонив голову набок, глядела на пришельца. Тот отвесил поклон.
Двоюродная сестра графа Эрствина очень редко говорила, многие после первого знакомства принимали ее за немую. Похоже, Лериана предпочитала не привлекать внимания, носила широкие платья светло-серых оттенков и туго стягивала светлые волосы на затылке. Держалась неизменно скромно и предпочитала не появляться на людях. В тех случаях, когда ее присутствие было необходимо из соображений этикета, старалась занять местечко в темном углу и опускала глаза.

Держалась неизменно скромно и предпочитала не появляться на людях. В тех случаях, когда ее присутствие было необходимо из соображений этикета, старалась занять местечко в темном углу и опускала глаза. Эрствин не обращал внимания на поведение сестрицы, поскольку девушка вела себя так и прежде, когда жила в замке Леверкой на правах бедной родственницы. Потом, когда из замка их вышибли соседи, скромное поведение Ланы, как называли ее родичи, оказалось вполне подходящим и естественным для изгнанницы… Словом, Эрствин воспринимал застенчивость девушки как должное и ни с кем не обсуждал. Новые знакомые подозревали некую семейную тайну либо считали, что девица — дура, а потому, полагали, его светлость не хочет обсуждать убогую с чужими. Граф же просто не понимал, в его возрасте Мир принимают как должное, не задаваясь лишними вопросами. Эрствину скоро должно было стукнуть тринадцать.
Так вот, единственным человеком, на кого Лериана не избегала глядеть, был хромой меняла из лавки у Восточных ворот. Вот и теперь, стоило появиться Хромому, девушка уставилась на него широко раскрытыми глазами. Менялу всегда смущал этот взгляд, и теперь он поспешно отвел глаза, преувеличенно аккуратно распутывая узелки на вороте. Стянув плащ, пристроил его на крюках под облезлым чучелом попугая, невесть как оказавшимся в Большом Доме. С плаща тут же начала капать грязноватая водица, собираясь в лужу под стеной.
— Хромой, садись!
— позвал Эрствин, усаживаясь в кресло у камина. Массивная мебель старой работы была для мальчишки чересчур громоздкой, так что граф подобрал под себя ноги и обхватил колени руками. Меч, слишком тяжелый для юного вельможи, стоял у кресла, сбоку.
Меняла осторожно придвинул другое кресло и расположился напротив Эрствина, так чтобы не оказаться спиной к его кузине. Девушка отложила вышивание, вскочила и вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Хромой подумал, что, наверное, нужно бы встать и затворить дверь, но Эрствин уже обратился к нему:
— Ну, что нового слыхать?
— Что может быть нового у Восточных ворот?
— пожал плечами меняла.
— С утра крестьяне едут на Овощной рынок, в два часа пополудни они, распродав товар, выметаются из нашей Ливды. Что еще… Ну, очередная партия охотников за сокровищами объявилась. Этим и зима не помеха.
— Да… А стража с маяка видела в море парус. На север прошел большой корабль.
— Ты бы запретил стражникам пить на посту, что ли? Зимой никто не ходит, даже северяне.
В дверь вошла Лериана с подносом в руках. Кувшин, бокалы и ваза с фруктами — должно быть, заранее приготовила к приходу гостя. Двигалась девушка осторожно, даже губу прикусила от сосредоточенности. Серебряный бокал, украшенный тонкой чеканкой, звякнул и покачнулся. Хромой вскочил, принял поднос. Лана улыбнулась. Ее редкие несмелые улыбки — также, как и взгляды — доставались одному лишь Хромому. И это выводило менялу из равновесия.
ГЛАВА 14 Верн. Северный залив
— Да я тебе точно говорю, парус! Даже два! Двухмачтовая посудина!
— Откуда? Ну, сам посуди, кто может идти в такую непогоду? Мерещится тебе, гангмарова напасть, наваждение, не иначе… Некому там быть, в море.
— А я вижу.
— Как ты можешь видеть? Вон как метет.
— Так, вроде, стихает снег…
Стражники скучали. Особого проку в наблюдении за морем сейчас не было, в самом деле, зимой никто не ходит у здешних берегов. Тем более, в последнюю неделю похолодало, у берегов стали скапливаться льдины. По ночам они схватывались белесой матовой коркой, а днем не успевали оттаять — замерзшая полоса вдоль берега росла, ширилась. Лишь в устье Ораны во время прилива наледь ломалась, распадалась на угловатые куски с вмерзшими бревнами, палками и мусором, принесенным рекой. Льдины носило затем туда и сюда, они представляли собой дополнительную опасность для небольших судов.

В такое время года если какой-нибудь корабельщик рискнет выйти в море, и тот не решится приблизиться к устью Ораны, знаменитому сильным приливом. Однако распорядка караулов никто не отменял, так что вернские стражники исправно несли караул на бастионах, ограждающих порт. Сегодня командовал караулом сержант Ральк, и ему показалось, что он различает сквозь застилающую горизонт серую пелену двухмачтовое судно.
Десятник Торкер спорил. Скорей, из желания поболтать, потому что торчать на башне скучно, но у Ралька не возникало желания препираться попусту, тем более, что Торкер был не только подчиненным, но и тестем сержанта, и имел скверную привычку: обсуждать с домашними любой промах Ралька. Ральк не обижался, но все-таки…
— Смотри-ка, в самом деле, посветлело небо.
Снег стих, да и ветер немного унялся. Теперь Ральк был уверен — сквозь завесу медленно опускающихся пушистых снежинок он различает в море темные треугольники парусов. Хотя сержант не сомневался в собственной правоте, возобновлять спора не стал. Разумеется, странный корабль пройдет мимо, да еще и обогнет опасное устье, так что Торкер не признает промаха, даже если и разглядит вдалеке судно. Корабль все равно пройдет слишком далеко, а посему можно будет смело врать, будто в море не видать ничего.
Вскоре стало еще светлей, снег прекратился, установился ровный спокойный ветерок с моря. Тучи расползались, и вот показался первый солнечный луч. В облаках образовалась прореха, открылась блестящая, будто лакированная, лазурь. Ветер с моря становился все сильнее, синева клином врезалась в облачный покров над городом, а два косых паруса, явившиеся поначалу серым пятнышком в зеленоватом море, росли и росли, обретая форму и наливаясь цветом.
К Вернскому порту шел корабль, небольшая двухмачтовая галера. Сейчас весла были упрятаны под палубой, черные паруса надувались колдовским ветром.
Галера выполнила маневр, разворачиваясь ко входу в гавань — маги, сотворившие заклинание Спешащего Ветра, скорректировали направление, теперь ветер дул в лицо Ральку. Сержант перегнулся через парапет, высматривая внизу скучающих солдат.
— Эй, Нирс! Один корабль! Давай сигнал!
— Чего? Корабль?!
— Рыжий стражник, похоже, не верил собственным ушам.
— Корабль? Здесь?
— Давай сигнал, Нирс!
— с нажимом повторил Ральк.
Рыжий заторопился, скользя в утоптанном снегу — и вскоре над бастионом поплыл густой звук сигнального колокола. Вернские маги зачаровали колокол, так что слышно было далеко. Ральк снова поглядел на море, галера здорово приблизилась, уже можно различить энмарские вымпелы на мачтах, надутые черные паруса и трепет паутины снастей. На палубе мерно вспыхивают разноцветные огоньки, энмарские маги-Самоцветы поддерживают Спешащий Ветер.
Внизу загрохотали огромные железные барабаны, сматывая цепи, запирающие вход в бухту. Маги спешат, гонят черную галеру, им ждать недосуг. Вот охрана и торопится освободить проход. Интересно, что погнало энмарцев в путь посреди зимы? Какой барыш мог настолько соблазнить этих торгашей? Ральк пожал плечами в ответ собственным мыслям. Скорей всего, он так и не узнает, зачем пожаловали южане. Ну и Гангмар с ними.
*** Под солнечными лучами, которым магия южан распахнула окошко в завесе облаков, волны вместо свинцово-серого вдруг приобрели зеленый цвет, заиграли яркими бликами. По добрым зеленым волнам черный корабль заскользил тише, палубная команда убрала один из парусов и уменьшила площадь оставшегося. Приподнятый бак галеры равномерно поднимался и опускался, волны с шипением раздавались под ним, обнажая жало тарана.
Маги сбавили напор Спешащего Ветра. Цепи, запиравшие порт, опустились, энмарская галера вошла в бухту и медленно развернулась, устремляя бушприт к свободному месту у причала.
Шкипер и маги действовали согласованно, так что, ткнувшись бортом в причал, корабль замер.

На пристани засуетились вернцы. Разумеется, торжественную встречу никто не готовил. Поскольку зимой навигация прекращается, в порту не нашлось должностных лиц сколько-нибудь значительного ранга, и к сходящим на берег энмарцам вышел лишь писарь из портовой службы.
На черном корабле свернули парус и спустили сходни. У лееров толпились маги в разноцветных накидках. Оборванцы из портовой прислуги, тыча пальцами, указывали друг дружке красные плащи Рубинов, синие — Сапфиров. Всего магов, считая и учеников, было десятка два, очень большое число. Помимо представителей могущественных кланов присутствовали и Бериллы с Агатами, а также единственный Алмаз. Чародеи поглядывали на толпу сверху вниз, демонстрируя подчеркнутое равнодушие.

Что энмарцев погнала в путь важная причина, сомневаться не приходилось. Оставалось лишь гадать, в чем здесь дело, какие тайные дела заставили энмарцев бросить вызов зиме. С писаришкой гости долго говорить не стали, сказали только, что торговать не намерены, возьмут воды, кое-каких припасов, да и отчалят. Имея на борту таких магов, как Самоцветы, не страшно идти в ночь.
Вернские босяки на всякий случай посторонились, когда полдюжины энмарцев двинулись через пустующий порт. В город собрались, побеседовать с синдиками. Когда важные персоны удалились, местные попробовали заговорить с матросами, те пожимали плечами — им не велено распространяться о цели плавания… Хотя и так понятно — галера идет в Северный залив. Дальше на восток Тихая Гавань да Нелла. Должно быть, в один из этих городов? Ведь не может случится такого, что цель невероятного плавания — маленькая пристань незначительного поселения? Матросы снова пожимали плечами. Им не велено…
Делегация возвратилась под вечер, сопровождаемая местными должностными лицами и повозками. На берегу к этому времени собралась порядочная толпа. Зимой скука, заняться нечем, вот вернцы и собрались поглазеть на энмарскую галеру. Все-таки развлечение. Одни, замерзнув, уходили, появлялись новые. Когда повозки, грохоча, въехали на причал, матросы оттеснили толпу и принялись грузить в трюм бочонки, ящики, тюки и связки колбас.
Затем на причале появились монахи. Этих было много, три десятка. По толпе зевак поползли объяснения — это волонтеры Белого Круга, будущие гилфинговы воители. Откуда-то всплыло название пункта назначения: Нелла. Большой порт, столица герцогства, которое граничит, между прочим, с захваченным эльфами Феллиостом. С клириками все понятно, капитан согласился взять попутчиков. Но какая нужда погнала южан в путь зимой?..
Монахи дождались окончания погрузки, затем гуськом двинулись по трапу на борт черного корабля. Уже стемнело и разноцветные фонарики, зажженные корабельщиками, окрашивали в пестрые тона белые одежды волонтеров.
Вернские синдики церемонно распрощались с южанами, те поднялись на корабль, затем матросы подняли трап. Толпа посторонилась, оборванцы из причальной команды прошли к кнехтам, чтобы по сигналу отдать концы. Странный корабль готовился отчалить.
*** Ночью судно двигалось медленно, избегая приближаться к островкам в устье Северного залива. В темноте и опытные маги могли не уберечь от скал и отмелей.
С рассветом на галере поставили второй парус, сложный фарватер был пройден, впереди лежала широкая водная гладь. Маги, сменяя друг друга, поддерживали силу амулета, который создавал Спешащий Ветер. Черный нос резал волны, впереди над морем — словно гигантский нож раздвигал нагромождения облаков, полоска чистого неба продвигалась впереди черного корабля. За кормой — далеко справа и слева — потревоженные облака клубились, громоздились причудливыми гроздьями и постепенно смыкались вновь, латая проделанную Спешащим Ветром прореху.
Гавань Приюта осталась в стороне, галера держала путь на восток. Налетел северный ветер, Самоцветы скорректировали работу амулета, но бортовая качка усилилась. Монахи-волонтеры, которых разместили в кормовой надстройке, стали по одному, по двое выбираться на палубу.

Монахи-волонтеры, которых разместили в кормовой надстройке, стали по одному, по двое выбираться на палубу. Их мутило. Кое-кто не успевал добраться до борта, энмарские матросы бранили их за испачканную палубу.
К Самоцветам пробрался старший над будущими воителями Белого Круга. Этот переносил качку более или менее терпимо, но его одолели жалобами соратники.
— Мастера, почему так качает? Что случилось?
Колдуны переглянулись — стоит ли отвечать этому ничтожеству?
— Высокие горы остались на западе, здесь северному ветру ничто не преграждает путь, — неохотно пояснил молодой Сапфир.
— Северный ветер бьет в левый борт.
— По милости Гунгиллы, — ехидно добавил Берилл.
— А… э… Но мы идем под магическим ветром? Разве вы не можете, создавая свой ветер, убрать остальные?
— Разумеется, — кивнул маг в лазоревом балахоне.
— Мы создаем попутный ветер. Однако ничего не можем поделать с тем, что создано Матерью. Да и не желаем ничего делать.
— Это было бы кощунственно!
— оскалил зубы Сапфир.
— Выступить против воли Великой.
— Что же делать? Братья плохо переносят качку…
— Как это что?
— Сапфир еще больше развеселился.
— Молиться, разумеется! Просите Гунгиллу, чтоб уняла ради вас северный ветер. Вдруг Прекрасная в самом деле сотворит для вас чудо? Иначе, как чудом я этого не назову. Северные ветры здесь дуют зимой всегда, и если качка прекратится, мы будем знать, что на борту у нас — великий угодник.
Монах побрел обратно на ют, хватаясь руками за все, что могло служить опорой. Матросы, которые на палубе расхаживали уверенно, посмеивались, провожая страдальца взглядами. Его качало, и то, что он бормотал себе под нос, скорей было проклятиями, чем молитвой.
Когда пассажир убрался, Самоцветы похихикали. С черной галерой Энмар послал опытных чародеев, имеющих богатый опыт и уверенно владеющих мореходной магией, им не в диковинку была обычная качка, так что мучения неопытных путешественников развлекали Самоцветов. Отсмеявшись, старший из магов, седой Алмаз заметил:
— Не нужно, друзья мои, насмехаться над ними открыто. Его императорское величество благоволит к монахам и Белому Кругу особенно. Так я слыхал.
— Не нужно… Не нужно поучать нас!
— дерзко откликнулся юный Сапфир.
— Мы не сказали этому сухопутному ничего такого, что может быть расценено как насмешка!
Когда поблизости не было чужих, Самоцветы тут же вспоминали о собственных распрях. Между кланами магов издавна шло соперничество, которое не прекращалось даже в походе.
— Монах разозлился, — сдержанно напомнил Алмаз.
— И что с его злобы? Их братия всегда нас недолюбливала. А эти…
— Сапфир пренебрежительно махнул рукой.
— С этими мы расстанемся в Нелле и более не увидимся никогда. Монахи отправятся на север, где их перебьют эльфы, нам же дорога — на юг!
Все умолкли, задумавшись о том, что ждет посольство на юге…
ГЛАВА 15 Вейвер в Сантлаке
Обоз из двух десятков саней и фургонов медленно полз по дороге. Короткий зимний день шел к концу, но возницы не торопились, городок Вейвер, где была назначена очередная остановка, уже показался вдалеке. Нагромождение сугробов на крышах домов и парапетах невысоких стен, над которым тянется к небесам дымок. В городе обоз простоит три или четыре дня. Кто-то рассчитается с начальником охраны и останется там, а обоз двинется дальше, пополнившись новыми путниками. Так путешествуют здесь, в Сантлаке — сбиваются в караван, приглашают как можно больше попутчиков, нанимают вооруженную охрану. Делают короткие переходы с долгими остановками в городах. Командовать приглашают обычно опытного ветерана. Этот обоз вел некий мастер Ривен, пожилой вояка, вооруженный боевым топором и облаченный в добротный плащ поверх длинной кольчуги.

Кольчуга дорогая, из мелких, хорошо пригнанных колец, спадала на круп коня справа и слева. У седла был приторочен круглый щит. Под началом Ривена состояли полтора десятка пеших солдат. Охранники расселись в повозках путников, иногда то один, то другой спрыгивал в снег и брел рядом с обозом, чтобы размять затекшие ноги и согреться. Ну и по сторонам поглядывают, конечно. Хотя зимой господа-разбойники сидят по замкам, но принесет Гангмар, неровен час, какую-нибудь сволочь с гербами на ржавом щите… тогда придется вести долгие переговоры, грозить, упрашивать… а возможно и драться.
Ривен отъехал в сторону, заставил коня подняться в глубоком снегу на невысокий пригорок и оглядел снежную целину по сторонам дороги. Наст ровный, не потревожен — это хорошо. С последнего снегопада прошло не меньше трех дней, за это время никто не разъезжал здесь рядом с трактом. Значит, засады можно не опасаться… насколько вообще можно не опасаться в этом недобром Мире…
Воин развернул коня и тронулся обратно на тракт. Подъехал к фургону, следующему в середине колонны, и пристроился рядом.
— Гедор, может, передумаешь?
— окликнул он возницу.
— Через часок будем в твоем Вейвере. Город невелик, два-три дня простоим, не больше. Ну, четыре, от силы. Потом двинем далее. Так, может, и ты с нами? Я тебя в деле смотрел, хорошо дерешься. Я б тебя в свою ватагу взял, а? Что скажешь?
Возница, плечистый молодой мужчина среднего роста, одетый как горожанин, поднял на всадника глаза. Взгляд у парня был странно тяжелый, Ривен тут же уставился в сторону. Попутчик ему нравился спокойной уверенной манерой, да и в недавней драке Гедор не сплоховал. Ривен чувствовал в спутнике хорошего бойца и не впервые предлагал поступить на службу. Сам он уже около десяти лет занимался охраной караванов и находил свое ремесло самым замечательным. И в пути все время, не соскучишься. И платят исправно… но, вместе с тем, не военная служба, начальства и господ над тобой нет. В самый раз для настоящего мужчины. А Гедор этот — непонятно, для чего странствует. В фургоне у него товаров нет, пустой фургон. Пара сундуков, да тюки со шмотками. Не товар, домашний скарб. Жену с собой везет, да попутчиков двоих, старого и молодого. Они его слушаются. Может, родня, хотя лицом и ухватками не похожи. Будь они переселенцы, то фургон оказался бы полон всякого домашнего добра, а там — всего-то пара сундуков. Странные путники, но Ривен не слишком удивлялся, привык, что всякий люд странствует. сулчались попутчики куда удивительней.
— Нет, Ривен, — после паузы отозвался возница.
— Я, как и сговорились, с тобой в Вейвере, пожалуй, рассчитаюсь.
— Пожалуй?
— Если не найду того, кто мне нужен, подумаю, как быть дальше. Может, и отправлюсь дальше.
— И то дело! Поехали вместе! Едем с нами до самой Неллы, море увидишь. Твоей жене интересно будет поглядеть.
Гедор снова задумался. Потом ответил:
— Мы на побережье долго жили, морем нас не удивить. Так, говоришь, скоро доберемся в Вейвер?
— Да, считай, уже на месте. Погляди в стороны. Видишь, пустоши? Здесь у городских поля озимые. Подъезжаем, стало быть.
— Поля?
— высунулся из-под полога младший попутчик Гедора, тощий чернявый парнишка.
— С чего ж поля? Разве деревня? Говорят, Вейвер — город?
Гедор пнул парня локтем, вроде бы несильно, но тот подавился хрипом и канул обратно в фургон.
— Городского из себя корчит, — пояснил.
— Будто из столицы какой. Мол, не понимает, что и городским тоже жрать надо.
Когда Ривен пришпорил жеребца и поскакал к головной повозке, Гедор бросил через плечо:
— Думай, когда с чужим треплешься, олух. Здесь не Ливда, где полгорода — рыбаки. Местные свои поля имеют, кто богаче, на того батраки вкалывают, а кто бедный, тот и сам. Так что пасть свою захлопни, без позволения — ни слова.

Так что пасть свою захлопни, без позволения — ни слова. Мы здесь чужие. Пока что чужие.
*** В городе обоз сразу покатил на постоялый двор «Золотая бочка», единственное в Вейвере заведение для приезжих. На улицы высыпали местные жители. Зима — время скуки и вынужденного безделья, прибытие обоза оказалось нечастым и тем более желанным развлечением. Детишки бежали рядом с повозками, перекликались и изредка перебегали на другую сторону улицы в промежутках между подводами. Возницы их беззлобно поругивали. Взрослые поочередно оглядывали проезжающие фургоны, угадывая, что за груз доставили нынче в Вейвер. Выспрашивать возниц не спешили — завтра на рынке товар будет выставлен напоказ, а поговорить можно вечером в трапезной постоялого двора. Вечером даже сподручней — спокойно, обстоятельно, не на ходу, а сидя с кружкой пива в тепле. Заодно и причина, чтобы в «Золотую бочку» заглянуть.
В «Золотой бочке» Гедор рассчитался с караванщиком и отправился к хозяину заведения — занять две комнаты для себя и спутников. У стойки собралась порядочная толпа попутчиков, но удивительное дело — стоило положить руку на плечо, чтоб привлечь внимание человека, и тот, едва заглянув в глаза Гедору, уступал место.
Бренча ключами, Гедор подошел к спутнице, которая тихо ждала его в сторонке. Чуть позже к ним присоединились мужчины, старый и молодой — пока их предводитель занимался жильем, они пристроили лошадей и фургон. Гедор назвал спутникам комнаты, те отправились за вещами. Отправив женщину с ключами наверх, Гедор помог подручным втащить сундуки по лестнице. Затем велел обоим отправляться в зал, потолкаться, послушать, о чем говорят (но чтоб сами помалкивали!), а сам снова направился к стойке. Хозяин как раз закончил выдавать ключи постояльцам и пересчитывал монеты.
Когда Гедор окликнул, владелец «Золотой бочки» отвлекся от приятного занятия с недовольством, но стоило взглянуть в глаза гостю, как сердитое выражение исчезло с толстощекого лица. Тяжелый взгляд парня действовал безотказно.
— Чего изволите?
— Скажи-ка, есть в городе колдун?
— Имеется.
— Как зовут, и где могу найти?
— Как по-настоящему зовут, не ведаю, эти гангмаровы отродья имена скрывают. А кличут его Чертоплохом.
— Не любишь колдунов, значит, — отметил Гедор.
— Где он живет, Чертополох ваш?
— А вот улица эта, по которой обоз пришел, пройди по ней дальше, она мой двор огибает, за двором — площадь. Перейдешь, значит, площадь, сверни на улицу, которая начинается с дома под зеленой крышей. Или спроси, улица Мельничная. Вот по Мельничной ступай, пока не увидишь вывеску колдуна, значит.
Приезжий кивнул и направился к выходу. Хозяин поглядел ему вслед, покачал головой и возвратился к прерванному занятию. Он спешил закончить подсчет, пока приезжие располагаются в комнатах, потому что потом времени не будет, потребуется подавать обед, а там и вечер. Вечером трактирщику — самая работа, тем более, что нынче наверняка и местные сойдутся поглядеть на приезжих, послушать привезенные обозом новости.
Толстяк зазвенел монетами, но дело не ладилось. То грош выскользнет между пальцев, то со счета собьешься. Хозяин, сопя, сгреб монеты в кучу и приступил заново… но с удивлением обнаружил, что руки слегка дрожат. Странный постоялец не шел из головы. Магия, подумал толстяк, не иначе, приезжий чары какие-то навел, Гангмар бы его унес… С досадой выругавшись, кабатчик позвал жену занять его место за стойкой, а сам ушел на кухню, мешать варево в котле и проворачивать вертел. Потом медяки сочтет. Принесла же нелегкая этого выродка… хотя, если платит исправно, то пусть живет, чтоб ему сдохнуть.
*** Гедор вышел за ворота и двинулся вдоль забора. Под сапогами поскрипывал слежавшийся снег, вечерело. Сперва попадались редкие прохожие, спешащие, должно быть, в трапезную «Золотой бочки», потом улица опустела.

Местные разошлись по домам, едва повозки прибывшего в Вейвер конвоя скрылись во дворе постоялого двора. Холодно, темно, что на улицах делать?
Забор тянулся и тянулся, парень подумал, что заведение занимает довольно много места для такого небольшого городка. Дойдя до угла, он свернул, здесь снег не был утоптан, ровную белую плоскость пересекали цепочки следов. С задней стороны двора оказались другие ворота, ведущие на рыночную площадь. Очень удобно. Отъезжающие и вновь прибывшие постояльцы не мешают тем, кто расположился надолго и торгует здесь, в городе. Потому и двор за постоялым двором большой — конюшни, склады товаров. В самом деле, удобно, все продумано, все складно устроено. В таком захолустье, как Вейвер, ничего не меняется не то что годами, а веками, пожалуй. У местных было время обустроить все разумно, что называется — по уму.
Гедор пересек площадь и стал высматривать дом с зеленой крышей. Уже порядком стемнело, но нужное здание отыскал без труда. Огляделся, запоминая округу, и пошел по Мельничной улице. Ставни в домах по обе стороны были заперты, то тут, то там в щели пробивались тоненькие скудные лучи. Свечи в домах грели тускло, а может не свечи, а дешевые лампадки с растительным маслом… да и бычьи пузыри, которыми были затянуты окна, едва пропускали свет. Путник остановился. На белом снегу постройки и в сумерках отчетливо выделялись, но требовалось отыскать вывеску.

Гедор остановился, полез за пазуху и вытащил из-под одежды амулет на цепочке, тускло светящийся камешек в дешевой оправе. Дальше парень зашагал уверенней, камешек нес заклинание ночного зрения. Шагать пришлось довольно далеко, едва ли не до стены, ограждающей Вейвер. Гедор подумал, что местный маг, должно быть, живет скудно, так как в маленьких городах жилье у городской стены — обычно самое дешевое.
Вывеска на неказистом здании гласила: «Известный маг Рудигер Чертополох. Заходи, не пожалеешь!» Надпись сопровождала картинка — колючее растение, это для неграмотных, чтобы искали дом с чертополохом.
Пришелец постоял с минуту, оглядываясь и прислушиваясь, затем постучал. За дверью послышались шаркающие шаги, потом одышливое сипение — должно быть, маг выглядывал в какую-то щель, старался рассмотреть гостя, но в темноте было видно плохо, даже если использовать заклинание вроде того, которым располагал Гедор.
— Кто пришел?
— наконец окликнули изнутри.
— Мне бы к колдуну, — старательно изображая неуверенность в голосе, тихо проговорил Гедор. Он не боялся ни мага, ни соседей, однако сейчас хотелось обойтись без шума. Пусть хозяин решит, что пожаловал клиент, этакий простак, который теряется перед дверью «известного мага Рудигера Чертополоха».
Со скрежетом сдвинулся засов, дверь приоткрылась, Чертополох выставил в щель руку с фонарем. Пришелец проворно перехватил тонкое запястье, вывернул. Маг тихо охнул и, роняя фонарь, отшатнулся. Гедор, подхватил светильник и шагнул следом. В сенях он ногой захлопнул дверь. Из-за заклинания ночного зрения парень сейчас плохо видел, а потому на всякий случай не выпускал руку чародея и хватку не ослабил.
— Кто… ты?
— прохрипел маг.
— Отпусти… больно.
— Возьми свое барахло и не дергайся.
Чертоплох послушно принял свободной рукой фонарь, гость выпустил запястье чародея и торопливо упрятал амулет под воротник. Снял шапку и пригладил волосы. Колдун охнул и отступил на шаг. Свеча от движения вспыхнула ярче, выхватывая из темноты дряблые морщинистые щеки, приоткрытый рот и испуганные глаза.
— Мясник? Ты?
— фонарь в руке мага ощутимо вздрогнул.
— Здорово, Медуза. Далеко же от Ливды ты на дно залег.
ГЛАВА 16 Ливда
Хромой огляделся, подыскивая, где бы пристроить поднос. Здоровенный ларь с бумагами, который как раз стоял между кресел, был распахнут, Свитки, листы пергамента, покрытые воском дощечки и прочий подобный хлам топорщился беспорядочной грудой.

Здоровенный ларь с бумагами, который как раз стоял между кресел, был распахнут, Свитки, листы пергамента, покрытые воском дощечки и прочий подобный хлам топорщился беспорядочной грудой.
Хромой усмехнулся:
— Теперь я знаю, какая польза от всех этих прошений, петиций и нижайших просьб верноподданных членов общины. На растопку идут, верно?
Эрствин привстал и пнул сундук. Крышка с грохотом придавила пухлый ворох документов. Меняла опустил ношу, расставил бокалы и аккуратно налил вина. Затем с поклоном предложил бокал Лериане, девушка снова улыбнулась, взяла сосуд и заняла свое любимое кресло сбоку от камина — там ее не было видно из дверей. Она всегда старалась привлекать как можно меньше внимания. Хромой выждал, пока дама сядет, после этого сам опустился в кресло и попробовал вино.
Эрствин тоже сделал глоток. Вино было местное, дешевое. Хромой поглядел на мальчика.
— Интересно, а кто покупал вино?
Граф пожал плечами и обернулся к сестре. Та уже приняла обычную позу — то есть ссутулилась и опустила глаза. Кубок она держала двумя руками. Эрствин беспечно пожал плечами.
— Я не знаю. Лана, откуда вино?
Девушка молчала. Оживления, сопровождавшего появление гостя, не хватило на то, чтобы заставить ее произнести слово. Парнишка обернулся к меняле.
— А почему ты спрашиваешь?
Хромой сделал еще глоток.
— Мне пришло в голову, что тебя обманывают, выдавая сей напиток за редкостный товар с островов. Это дешевый сорт.
— Не знаю, я в винах не очень-то разбираюсь. Лан, откуда вино-то?
— Это слабое вино, — шепотом призналась девушка, — я нарочно. Боялась, что тебе опять будет плохо… принесла этого, которое слабое…
Выдав необычайно длинную для нее тираду, Лериана опустила голову еще ниже, так что к Хромому оказалась обращена пушистая макушка. Эрствин покраснел и очень отчетливо выговорил:
— Мне не было плохо. Просто вчера я устал. Много дел, толпа просителей. У меня разболелась голова, и я прилег отдохнуть.
Хромой с ухмылкой поглядел на графа, потом на сжавшуюся в кресле девушку. Потом снова уставился на Эрствина.
— Хромой, у меня проблемы, — нервно бросил мальчик.
— А Гойдель говорит, что от вина в голове проясняется.
— Твой Гойдель… гм…
— Хромой замялся.
— В общем, не проясняется, нет. Однако после того, как ты напился, проблемы не решились, и ты послал за мной, чтобы посоветоваться. Я правильно понял?
— Ну… коротко говоря, да. Хромой, послушай. Мне передали письмо от самого императора, от Алекиана. Прибыли тайные посланцы из Ванетинии.
— Ого! Его величество помнит вернейшего из графов! Да ты, пожалуй, в фаворе при дворе…
Эрствин не улыбался. Хромой уловил его настроение и тоже перестал веселиться.
— Что-то не так? В этом послании было нечто, помимо изъявлений монаршего одобрения?
— Да в том-то и дело, что там не изъявления… Хромой, послушай же, это очень серьезно.
— Ладно, я понял. Ты получил послание серьезное, секретное, не предназначенное для моих ушей. И, тем не менее, ты желаешь поведать мне о своих тревогах и услышать совет хотя бы одного здравомыслящего человека — глас рассудка среди хора лживых похвал, которыми тебя осыпают дуралеи вроде Гойделя ок-Ренга. Правильно?
— Правильно, — буркнул мальчик.
Меняла вздохнул.
— Ладно, я готов. Валяй.
— Хромой, это в самом деле серьезно. Его величество Алекиан намекает, что летом объявится здесь.
— Чего? Пожалуйста, повтори, только помедленнее, потому что я, кажется, не…
— Ты все правильно понял. В письме так прямо не говорится, в подобных письмах прямо никогда не пишут. Там…
Эрствин отставил бокал и полез за пазуху. Лицо мальчика приняло сосредоточенное выражение.

Лицо мальчика приняло сосредоточенное выражение… наконец он выудил из потайного кармана сложенный в несколько раз листок, развернул, пробежал глазами, отыскивая нужный кусок текста. И объявил:
— «…Нам было бы весьма желательно засвидетельствовать одобрение вам, добрый сэр Эрствин, барон Леверкой, лично, и мы молим Гилфинга, чтоб поскорей представилась нам такая возможность, хотя бы и будущим летом…» Видишь? Посланник, доставивший письмо, очень даже ясно намекнул, ему велено дополнить сказанное следующими словами: «Молитвы его императорского величества непременно исполнятся, и его величеству угодно, чтоб граф Ливдинский предпринял шаг навстречу». Это не намек, Хромой. Это приказ.
***
Хромой задумался, вертя в пальцах бокал. Ливда — край света, западная оконечность Мира, можно сказать. От столицы империи город отделен сотнями километров территории, которую можно смело счесть вражеской. Между Ливдой и Ванетом — огромное королевство Сантлак. Номинально сантлакский король является вассалом императора, а фактически он сидит в имперской тюрьме… и сантлакские рыцари, согласно слухам, уже готовы собрать армию, чтобы выступить походом на Ванетинию. Если его императорское величество для острастки казнит Метриена I, тем лучше — господа изберут нового монарха. Эта идея наверняка нравится сантлакским дворянчикам, ибо многие пожелают попытать счастья на том самом турнире, победитель которого получает корону Сантлака и приставку «первый» к родовому имени. Словом, шансы увидеть Алекиана в Ливде весьма слабы. Стоит ли рисковать, исполняя странные распоряжения? Меняла поглядел на юного графа, парнишка выглядел озабоченным. Что-то не так. Здесь что-то не так… С другой стороны, послание серьезное, сомнений нет. Половина в письме, половину велено передать на словах курьеру. Только совместив то и это, можно уловить смысл.
— Ну, хорошо… Тебе велят выступить навстречу. А куда именно? Откуда следует ждать его императорское величество?
— Об этом речи не было…
— Эрствин растерялся.
— То есть что значит, откуда? С востока, разумеется! Откуда же еще? Ванет на востоке!
Хромой снова задумался. По его мнению, шансы его величества пробиться на побережье через мятежное королевство — ничуть не больше, чем шанс спуститься в Ливду с неба. Но, видя волнение парнишки, меняла воздержался от шуток.
— Ты так полагаешь? По-моему, сомнительно, что император пожалует сюда, для этого придется пересечь буйный Сантлак. Или его величество полагает, что ты явишься к нему?
— Нет, точно нет! Посланцы твердят, чтоб я готовился встречать императора здесь. Прямо не говорят, но все идет к тому, что я должен подчинить побольше земель к востоку отсюда.
— Какое мудрое решение… Эрствин, а что если ты не сможешь выполнить этот приказ?
— Ну…
— Да нет, правда. Напишешь его величеству доклад, мол, так и так, пытался, сделал все, что в человеческих силах…
— Хромой, за мной следят.
— Разумеется. Весь город, затаив дыхание, следит, как…
— меняла заметил, что Эрствин едва не плачет.
— Все, все, извини, я понял. Шутки в сторону. О ком идет речь? Кто следит?
— Да посланцы императора, Гангмар их забери!
— выкрикнул парнишка.
— Они останутся здесь до появления Алекиана, они приглядывают за мной, я должен пытаться, я по-настоящему должен сделать все, что в человеческих силах!
— Посланцы?.. Посланцы императора…
— Хромой задумался, через минуту его осенило.
— Монахи!
— Я тебе ничего не говорил!
— забеспокоился Эрствин.
— О Гилфинг… да ничего и не нужно говорить. Я-то еще озадачился, как можно доставить послание императора через весь Сантлак сюда! Зимой, когда корабли стоят на приколе! Ну, конечно, монахи, они шастают повсюду, их пропускают, не досматривают, их даже грабят очень редко.

.. Да еще они остановились здесь, в Большом Доме. Монахов видели десятки свидетелей, тихонько убрать их не получится. Значит, эти… четверо монахов, верно?.. Эти четверо станут вертеться здесь до самого лета… я правильно понимаю?
Эрствин понурился и кивнул. Потом поглядел на бокал в руке, вздохнул и допил вино. Лериана громко вздохнуло. Хромой невольно обернулся. Увлекшись разговором, он совсем забыл о присутствии девушки, родственница барона обладала удивительным даром — она умела становиться невидимой. Или, верней, умела вести себя таким образом, что ее не замечали. Обернувшись на вздох, Хромой наткнулся на внимательный взгляд печальных глаз… Этот взгляд пробуждал в нем странные чувства.
***
— Эх, Эрствин…
— начал было Хромой. И умолк.
Граф ждал, вертя в руках кубок. Меняла опустил голову. Пауза затянулась.
— Скажи, зачем тебе это нужно?
— наконец тихо промолвил меняла.
— Что, если его величество останется недоволен? Тебе-то что с того?
— Понимаешь, Хромой… я не могу отказаться. Так уж вышло.
— И зачем ты вообще полез в графы… То есть мне, простолюдину, не понять и все такое… но зачем?
— Зря ты так, — буркнул Эрствин, — я тебя очень уважаю. Больше, чем любого из этих, с гербами… А графом — я не думал, что так получится. Как-то само собой вышло. Папу убили, теперь я — барон Леверкой. Я должен возвратить наш замок и владения. Ну и тогда, в ту ночь… Не знаю я, в общем…
— Постой-ка! Ты сказал: возвратить замок. Ну так этим и займись. Леверкой ваш, если я правильно помню, как раз находится к востоку от Ливды, это и будет твой шаг навстречу императору.
Хромой уставился на мальчика, тот закусил губу и опустил глаза. Реакция Эрствина показалась меняле странной, он был уверен, что дал дельный совет.
— Наш замок очень хорошо укреплен, — пробормотал мальчик.
— Мне лета не хватит, чтобы взять его осадой. Правда, есть один способ…
Громко звякнул металл, Хромой невольно вздрогнул и обернулся. Лериана вскочила, уронив кубок, и кинулась к выходу. Хлопнула дверь. Эрствин вздрогнул. Серебряный кубок, дребезжа, прокатился по каменным плитам и замер. Вино, вылившееся из него, расплылось темной дугой. Странная девушка.
Хромой послушал, как торопливые шаги Лерианы стихают в коридоре, и обернулся к мальчику.
— Чего это она?
Эрствин молчал.
— Может, здесь замешаны фамильные тайны?
— Вроде того. Хромой, я ведь тебе не рассказывал, как нас выгнали из Леверкоя?
— Я думал, тебе неприятно вспоминать об этом.
— Да уж чего приятного… Ок-Рейсель и другие, они тогда влезли в башню, которую защищал дядя Орман. В замке был предатель, спустил лестницу, знаешь, такую, из веревок и дощечек. Они заранее готовились. Дядю убили, а Лериану схватили. Она тогда едва не померла со страху, с тех пор — сам видишь, немного не в себе. Я был с отцом у ворот, мы подожгли их таран… Потом оказалось, что ок-Рейсель уже в башне, папа велел мне остаться у ворот, а сам побежал туда… Что было дальше, я не видел, знаю только, что ок-Рейсель крикнул отцу, что зарежет Лану, если мы не уберемся из Леверкоя. Сначала, сказал, отрежет левое ухо, потом правое… Он так орал, что и у ворот было слышно. Испугался, должно быть, с перепугу кричал. Мы ушли, Лану отпустили с нами. Понимаешь?
— Не совсем.
— Ок-Рейсель предложил мне… не сам, разумеется, через посланников, предложил, что предаст своих, если я выдам Лану за его сына. Приданое оговорил.
— Эрствин опустил ноги на пол и подался вперед, заглядывая Хромому в лицо снизу вверх.
— Приданое небольшое. Если ударим по рукам, он откроет ворота Леверкоя моим людям.
— Теперь понимаю. Лериана знает?
— Знает… Человек ок-Рейселя специально настоял, чтобы разговор шел в ее присутствии.

.. Человек ок-Рейселя специально настоял, чтобы разговор шел в ее присутствии.
— Ясно… Лериана знает, что ты потерял замок из-за нее и поэтому не может сказать «нет» сватам… Вот гадская история!
Мальчик кивнул.
— Ну почему у вас, знатных господ, все так непросто… Эрствин, по-моему, для тебя существует единственный выход.
— Какой?
— Ты должен отбить свой замок без помощи этого мерзавца.
Эрствин снова поник.
— Я тоже так думаю, — глядя в сторону, пробормотал он.
— Только… Эти господа, которые захватили Леверкой, постановили владеть им сообща, у них договор. Каждый прислал в замок кто сына, кто младшего брата или хотя бы племянника. Одиннадцать дворян.
— Ты хочешь сказать, что в замке всегда гарнизон из одиннадцати дворян? И они никогда не отлучаются?
— Хромой, эти молодые господа там вроде как заложники. За каждым приглядывают десять остальных. Гарантия такая для их отцов и дядьев. Если кто-то уехал, прочие держатся настороже. Я не знаю, что придумал ок-Рейсель, как он собирается сдать мне Леверкой, но…
— Погоди… Вот только теперь я, кажется, начинаю в самом деле соображать…
Хромой откинулся на спинку кресла, задрал голову и уставился в потолок. По серой поверхности бродили красноватые отсветы каминного огня, образуя причудливый узор на поверхности, покрытой паутиной трещин. Если Леверкой в самом деле хорошо укреплен и обороняется одиннадцатью щенками… да при каждом латники, оруженосцы, кнехты… Разумеется, папаши, которые не доверяют друг другу ни на грош, отрядили для охраны сопляков лучших людей. Паршивое дело, Гангмар возьми. Просто на редкость паршивое дело! А самое мерзкое здесь — предложение мерзавца ок-Рейселя… и то, что стоит за этим мерзким предложением.
ГЛАВА 17 Крепость Фраг, Анновр
Отец Брак, викарий и архиепископский легат, неторопливо брел по крепостной стене, попеременно поглядывая то влево, то вправо. Подобные обходы он совершал каждое утро на рассвете, чтобы в тишине и покое, пока подчиненное ему гилфингово воинство спит, обдумать предстоящие дела. Тишина зимнего утра — ломкая, хрупкая, морозная, прозрачная, чистая — способствовала ясности мысли. Днем тишину затопчут, заорут, сломают звоном оружия, тюканьем топоров, конским ржанием. А мысли отца Брака переполнятся сиюминутными заботами и тревогами. Для главных мыслей остается лишь короткая прогулка по стенам в предрассветный час.

Часовые, неуклюжие в тяжеленных меховых накидках, уступали дорогу начальнику, погруженному в раздумья, отец Брак коротко кивал в ответ на поклоны — и продолжал путь. Взгляд вправо, взгляд влево. Легат обходил периметр стен по часовой стрелке, справа от него был крепостной двор, крыши, трубы с жиденькими струйками дыма, утоптанные дорожки между бараков, плац. Внутреннее пространство плотно застроено, гарнизон Фрага уже сейчас куда больше, чем требуется для защиты крепости, и пополнение продолжает прибывать. А слева… Сейчас викарий как раз вышел к северному фасу стен. Насколько хватает глаз — к северу тянутся леса.
Если глядеть с башни, пейзаж напоминает лоскутное одеяло. Редкие вкрапления старых лесных чащоб, охотничьих угодий здешних дворян, чередуются с низкими, но и более густыми зарослями. Эти рощи за осень подняли эльфы, вырастили при помощи грешного, противного Гилфингу, искусства. Одно слово — нелюди. Леса, взращенные Первым народом, подступают к крепости с севера, эти заросли перерезали дороги, уничтожили поля, поглотили поселения. Злое дело, злое. Не поднимаются дымы, не видно ни жилья, ни утоптанного тракта. Новые леса стали границей между империей и захваченным нелюдями Феллиостом.
Викарий тяжело вздохнул. Едва сойдет снег, из Ванетинии непременно придет приказ — выступить против нелюдей. Это значит, что воины Белого Круга вступят в зачарованный эльфийский лес.

Злой лес, где за каждым кустом скрывается нелюдь, где отовсюду грозит опасность. И поведет их викарий Брак.
Гилфинг видит, Брак не желал этого назначения… Великая честь — командовать в войне с врагом рода людского, но и великая ответственность, непосильно тяжкая ноша. Браку чужд грех гордыни, он предпочел бы служение на менее значительном посту, хоть бы и рядовым копейщиком… но именно его, недостойного, глава Церкви архиепископ Мунт отправил легатом на северную границу. Все из-за того, что он, Брак, десять лет провел в Геве. Назначение гевского клирика на высокую должность — это знак Миру. Дескать, что бы ни творили светские владыки, как бы ни враждовали, а клир един. На деле, Брак не сомневался, епископы восточных областей скорее сохранят верность тамошним сеньорам, нежели его высокопреосвященству, ставленнику Алекиана. Однако не открыто, нет. Они станут до последнего интриговать, притворяться нейтральными, торговать (прости, Светлый, эти слова!) своей верностью… Брак не таков, он прямодушен и хотел бы лишь служить архиепископскому престолу. Хотел бы, но как это трудно в наше злое изменчивое время — хранить верность!
В часовне ударил колокол, звон всколыхнул округу, разорвал сонную тишину. С противным хриплым граем взвились вороны, устроившиеся на ночлег у теплых труб. Нет бы, голуби здесь прижились… так ведь послал Гангмар именно этих птиц — черных, зловещих. Вороны с карканьем закрутили хоровод над просыпающейся крепостью. Викарий подумал — не дурной ли знак? В крепости началось движение — из бараков, потягиваясь, и запахивая на ходу белые плащи, потянулись братья. День начинается с заутрени. Потом — трапеза, далее каждому назначат то или иное служение. Кто в дозор, кто сопровождать обоз, кто — на плац, упражняться с оружием. Ну и отцу Браку покоя не видать, то с одним ему станут докучать, то с другим. У начальника над сотнями людей — и забот сотни…
Викарий еще раз вздохнул напоследок и заспешил к ближайшей лестнице. Ему первому надлежит к заутрене спешить. Братия должна понимать, что, хоть с мирским оружием в руках, но службу они несут более духовную. Молитва — меч острый и надежный щит, в бою оборонит и врага поразит не хуже, чем сталь. Главное — верить, и вера сотворит чудеса. А без веры злого эльфийского чародейства не одолеть. Прочь, тревожные мысли, прочь! О Гилфинг, отче… светлый, пресветлый… Брак твердил молитву на ходу, чтобы отделаться от сомнений, которые лишь помеха в служении Светлому.
*** После трапезы братия облачилась в доспехи, и ворота крепости Фраг отворились — колоннами по два наружу потекли конные отряды. Снежные поля вокруг крепости были уже основательно истоптаны, каждый день, если позволяла погода, архиепископский легат устраивал учебные атаки, воины Белого Круга приучались действовать в строю, слушаться приказов и маневрировать согласованно. Из числа волонтеров в кавалерию отобрали тех, кто уже был знаком с верховой ездой и умел владеть оружием. Таковых нашлось немало. Прежние воинские навыки, помноженные на дисциплину и умение подчиняться (присущие монахам, но не светским воинам), должны были создать новое войско, обладающее столь высокими качествами, каких не знали прежние армии Мира. Во всяком случае, викарий Брак, хотя и не считал себя великим умником — однако и он начал задумываться, какой цели послужит Белый Круг, если удастся одолеть нелюдей и отбросить их армии от границ империи.
Как и всякий военный, Брак знал, что армии создаются для войны. Ни для чего более. И сейчас в Анновре родилась великая армия. Если дать ей возможность вырасти и возмужать… Себя викарий Брак определял как повитуху.
Легат поднялся на башню и не без удовлетворения понаблюдал за действиями кавалерии. Два отряда, в каждом по сотне копий, выступили из восточных и южных ворот. Не теряя времени, развернулись на ходу и двойными шеренгами въехали с разных сторон на вытоптанное поле. Короткая команда — сотни замерли друг против друга, белые плащи и белые попоны на белом снегу.

Солнце играет на воздетых к небу остриях пик.
Новая команда — копья склонились. И вот две массы качнулись, сдвинулись с места, полетели, набирая разгон. Брак был доволен: равнение в шеренгах держат уверенно, копья щетинятся ровными рядами, хотя зазоры между всадниками широкие. Кавалерия перешла на галоп, отряды несутся навстречу копейным жалам. Когда между ними осталось не больше дюжины шагов — новый приказ. Копья снова взметнулись к небу, всадники без вреда разъехались. Легат спустился во двор и пошел по плацу, наблюдая за тренировкой пехоты. Бородатый ветеран гонял новичков. Этих сразу видать, плохо пригнанное снаряжение топорщится под белыми плащами, и шагают не в ногу. Боевой порядок то и дело нарушается. Для них сейчас важнее всего — научиться двигаться ровными шеренгами, по команде смыкать и размыкать строй. У каждого — большой щит. В эти отряды отбирают самых сильных из новобранцев. Сдвинутые щиты укроют от эльфийских стрел… Брак понаблюдал минуту, кивнул бородатому наставнику и двинулся дальше.
Вот отряд более опытных братьев, эти двигаются в лад.
— Бегом!
— скомандовал старший.
Должно быть, заметил легата и решил показать, на что его люди способны. Что ж, неплохо. Бегут с тяжелыми щитами, не запыхались, не сбились с ноги.
— Стой! Накройсь — луки слева!
Братья дружно прервали бег, разворачиваясь влево. Мигом выросла стена из щитов. Старший прошелся перед строем, в руках — длинная трость. Время от времени с размаху колотит палкой в щиты. Отыскал брешь, ткнул. Хорошо — трость канула в щель, но никого не задела. Значит, и стрела без вреда воинов минует.
— Отлично, братья!
— похвалил Брак. Хорошая работа должна поощряться, хотя бы просто добрым словом.
— Продолжайте, да помните: сегодняшняя выучка завтра в бою жизнь сбережет.
Дальше угол отгорожен, там тренируются лучники. Со стрелками дело обстояло хуже всего. Не хватало даже инструкторов… Впрочем, в любом случае, стрелки у эльфов куда лучше. Оставалось уповать на то, что сражаются они без доспехов и даже менее точный выстрел может вывести противника из строя. Здесь Брак задержался подольше, наблюдая, как братья пускают стрелы мимо большущих мишеней. Заметив интерес викария, подбежал старший над стрелками, брат Эвих. Виновато развел руками:
— Изо всех сил с ними бьюсь, отче… непривычны братья к такому оружию…
Брак поднял руку:
— Ничего, продолжайте. Тренируйтесь и молитесь с усердием. Просите Светлого, дабы укрепил руку и обострил глаз.
М-да, большущие мишени, приставленные к крепостной стене, почти не пострадали от стрел. Ничего, вся зима впереди, есть время обучить братьев.
Викарий вздохнул и побрел к двухэтажному строению, где разместилась его канцелярия. Обход окончен, теперь время заняться бумагами.
*** Вопреки распространенному мнению, далеко не все монахи грамотны. Их учат в большей степени толковать вызубренные наизусть тексты, нежели читать и понимать то, что выходит за пределы канона. Однако число грамотных среди братьев всегда выше, чем у представителей любого иного сословия. Посему штат писарей и счетоводов Брак укомплектовал без труда. Гораздо сложней оказалось удалить из канцелярии тех, кто нечист на руку или ленив, или попросту глуп. Викарий полагал, что от честного исполнительного дурака вреда больше, нежели от злонамеренного, но умного прощелыги. Умный понимает, что брать можно только там, где много — и прежде всего заботится о наполнении казны. Но вот дураков, как раз, в клире отыщется ничуть не меньше, нежели в иных сословиях. Опять же — вопреки распространенному мнению.
Однако, так или иначе, в канцелярии легат Брак навел железный порядок, ибо полагал, что сила армии зиждется прежде всего на хорошо поставленной бумажной работе. Вот и теперь — достаточно было беглого осмотра текущих счетов и сводок, чтобы понять: порядок соблюдается неукоснительно, цифры в порядке, казна Белого Круга полна и расходы оправданы.

Викарий похвалил братьев, те встали и поклоном ответили на доброе слово.
На этом утренние дела были завершены. Легат вышел из пропахшего чернилами и старыми бумагами здания, вдохнул морозный воздух. Не сказать, чтобы воздух был свежим. Там, где стоит лагерем большая армия, пахнет отнюдь не розами. Конюшни, казармы, солдатские нужники и в не меньшей степени солдатская кухня — все это создает весьма своеобразный букет. Браку было привычно дышать воздухом военного стана, верней сказать, он настолько привык к специфическим запахам, что не замечал их. Он оглядывал с крыльца канцелярии внутренний двор крепости Фраг, наслаждался минутами отдыха и ожидал, что его вот-вот кликнут. Подолгу скучать ему, начальнику, никогда не приходится…
И верно — со скрипом разошлись створки ворот, пропуская верховых. Передний спешился, не глядя, швырнул поводья стражнику. Брат беспрекословно принял поводья и указал на крыльцо, с которого наблюдал викарий. Не иначе, прибывший — важная шишка, и желает говорить с ним. Брак мысленно осенил себя святым кругом. Приезд начальства редко оказывается к добру, помилуй, Гилфинг…
Тем временем прибывший вельможа широкими шагами двинулся к канцелярии, и Брак пошел навстречу.
— Легат его высокопреосвященства смиренный брат Эстервен, — представился вновь прибывший. Смирения ни в его голосе, ни в манере не наблюдалось ни на грош.
— Вот, брат, письмо, удостоверяющее мои полномочия. Вам надлежит передать командование воинством Белого Круга мне.
Брак склонил голову, принимая документ.
— Вверяю вам сию тяжкую ношу, брат Эстервен.
Пока Брак читал, вновь прибывший озирался, поджав губы. Выглядел брат Эстервен недовольным.
— Не думайте, что его святейшество недоволен вами лично, викарий. Напротив, за вами сохранен пост легата. Мое назначение вызвано иной причиной. К сожалению, — сожаления в голосе приезжего также не наблюдалось, — наши гевские братья оказались недостойны доверия, оказываемого им. Увы. Посланникам Белого Круга чинят препоны в восточных областях, последняя партия волонтеров подверглась нападению, братья чудом убереглись. Существуют доказательства тому, что нападению способствовали гевские клирики, ваши земляки.
Эстервен выделил голосом «ваши». Брак уныло кивнул, этого следовало ожидать. Игры в единство Церкви окончены, отныне гевских братьев будут унижать, более или менее явно.
— Чем прикажете заняться мне, брат Эстервен?
— Сдадите мне командование… введете в курс дела. Завтра я определю ваш новый пост.
На следующий день Брак был назначен командиром лучников.
ГЛАВА 18 Вейвер в Сантлаке
Чародей несколько минут молчал, разглядывая незваного гостя. Тот не торопил. Тишину нарушил женский голос. Из комнаты позвали:
— Руди, кто там?
Гедор улыбнулся:
— Медуза, ты не один? Приглашай же в дом! Разве ты не рад старому другу? Посидим, вспомним прошлое. Познакомишь со своей подружкой.
В улыбке пришельца не было ни тепла, ни насмешки. Хозяин тяжело вздохнул.
— Зачем ты явился, Мясник? Я не хочу вспоминать прошлого. Здесь меня зовут Рудигер Чертополох, и я знать не знаю никакого Медузу.
— Руди?
— теперь в голосе женщины было беспокойство.
— Сейчас, Тита, сейчас!
— громче выкрикнул маг, затем тихо обратился к пришельцу, — идем, но никаких Медуз, понял? Не знаю, что тебе нужно, но…
— Хорошо, — согласился Гедор.
— Рудигер Чертополох, почему бы и нет. Да не дергайся, я ничего плохого не хочу.
Чародей только вздохнул.
Мужчины вошли в небольшую комнату, гость огляделся. В дальнем углу потрескивал огонь в камине, посреди комнаты стоял стол с остатками ужина, справа была кровать. Постель не разбирали, на кровати, кутаясь в большой шерстяной платок, сидела женщина.

Постель не разбирали, на кровати, кутаясь в большой шерстяной платок, сидела женщина. Средних лет, обычной внешности. Ничего примечательного. И одета неброско — ни богато, ни бедно, так…
Хозяин задул лампу, комнату освещали две свечи на столе. На вид колдуну было лет пятьдесят, расплывчатые черты лица складывались в мягкую одутловатую маску. Да и все в его внешности было мягким, податливым, бесформенным. Кличка «Медуза» шла ему больше, чем «Чертополох». Чародей закашлялся, утер рот рукавом и промямлил:
— Тита… это… э… мой старый…
— Старый друг, — вставил гость.
— Старый приятель, — закончил маг.
— Гедор, — представился пришелец.
— Аретита, моя жена.
— Ну что же…
— Гедор по-прежнему улыбался, но если он хотел придать голосу любезные интонации, то вышло неудачно, — я очень, что мой старый друг…
— Приятель, — буркнул чародей, и плюхнулся на стул так, чтобы женщина оказалась у него за спиной.
— Мой старый друг Чертополох, — гость выделил «Чертополох», — нашел свое счастье. Я ведь тоже приехал с женой. Вот и подумалось мне, почему бы не осесть в этом милом городке?
Гедор осторожно отодвинул ногой стул и сел. Двигался он мягко и плавно. Аретита переводила взгляд с мужа на пришельца и обратно. Женщина понимала, что за каждым словом кроются намеки, но никак не могла взять в толк, что именно не так. Гость любезен, держится приветливо, улыбается.
Рудигер сопел и молчал.
— Что скажешь, друг?
— снова заговорил пришелец.
— Друг?!
— вдруг взорвался маг.
— А где ты был, друг, когда Неспящий выжил меня из Ливды? Ты мне помог, замолвил за меня словечко перед Тощим?
— Рудигер, ну ты же знаешь, что нам, простым смертным, негоже встречать в спор чародеев. Я не мог… да и не должен был мешать вам выяснять отношения.
— Ха! Это именно ты свел Неспящего с тестем, я знаю. А уж после этого злобный пьяница решил, что ему мало только лишь занять мое место, он еще и позаботился о том, чтобы мне вовсе не стало жизни в родном городе! И тебя это устраивало! Да, Зибинет Неспящий сильнее меня! Но!..
— Был.
— Что?
— Ты сказал, что Зибинет Неспящий сильней тебя, а я хочу поправить: «был сильней». И вообще, не стоит тревожить мертвецов, называя их имена.
— Так старого пьяницы больше нет? Хе-хе-хе…
Гедор спокойно подождал, пока колдун отсмеется, потом прокашляется… Женщина плотней укуталась в платок, смех мужа ее, похоже, напугал. Только после того, как натужные хрипы в мягкой груди хозяина стихли, гость продолжил:
— В Ливде многое изменилось. Неспящего зарезали, моего тестя тоже. Многие, кого ты помнишь, теперь гостят у Гангмара а Проклятии. Но мы живы и…
— Погоди-ка… Значит, Тощего больше нет, старого пьянчугу тоже убрали, а ты сбежал? И теперь как я. Да, Мясник, да?

Чертополох начал было снова хихикать, но его остановил безжизненно-холодный голос пришельца.
— Нет, Медуза. Нет. Не как ты. Чем скорей ты уразумеешь, чем мое положение отличается от твоего, тем лучше для тебя.
*** — Ну-ка, ну-ка, — протянул чародей, и выпростал ладони из рукавов, длинные пальцы зашевелились, гибкие, будто лишенные суставов, — так чем же, скажи на милость, мое положение отличается от твоего?
— Руди!
— вскрикнула женщина.
— Ничего, милая, ничего, — не оборачиваясь, пробормотал колдун.
— Не волнуйся, мы ведь просто беседуем. Просто вспоминаем добрые старые времена. Так чем ты отличаешься от меня, парень?
— К примеру, тем, что могу прихлопнуть тебя, как муху: А ты меня — не можешь.
Чародей задумался на минуту, приглядываясь к Гедору. Потом изрек:
— На тебе по-прежнему амулеты, которые изготовил старый хрыч.

Чародей задумался на минуту, приглядываясь к Гедору. Потом изрек:
— На тебе по-прежнему амулеты, которые изготовил старый хрыч. Но их сила порядком иссякла.
— На тебя — достаточно. Можешь испробовать на мне любой из своих трюков и убедиться.
— Допустим, я тебе верю. А что еще нас различает, кроме того, что ты можешь меня убить сейчас, а я тебя — смогу только через неделю-другую?
— Еще то, что ты хотел бы меня убить, а я тебя — нет.
— Интересный оборот…
— протянул Чертополох.
— Поражен твоей добротой. Говори дальше.
— Для начала, заряди мои амулеты. Сам видишь, мне уже требуется. Сколько возьмешь за работу?
Колдун задумался и принялся барабанить пальцами по столу. Задребезжала посуда, огонь в подсвечниках затрепетал, так что неуклюжие тени пустились в пляс на стенах. Гость наблюдал. Наконец Чертополох заявил:
— Я за один сеанс не управлюсь. Неспящий был грязной скотиной, но колдун не без таланта. Того, что он на тебя навешал за последние пару лет, мне в один присест не обработать.
— Ничего, я готов оплатить несколько заходов. Назови сумму.
Чародей снова замолчал — никак не мог решиться произнести слова, которые могли изменить всю его жизнь. Слова Мясника содержали намек, очень важный намек. Рудигер глядел на пришельца, отводил глаза, потом опять пытался отыскать ответ в лице Гедора. Тот по-прежнему улыбался.
— Сейчас, сейчас…
— наконец выдавил из себя Чертоплох.
— Ты ведь сказал, что приехал с женой? Я верно расслышал? И собираешься осесть здесь?
— Именно. Со мной Дела и Селезень с Торчком, больше никого не осталось.
— Торчок? Кто это?
— Ах да, его взяли после твоего… гм… отъезда. Молодой.
— Расскажи, как умер Неспящий.
— Зарезали.
— Это ты уже говорил. Кто? Как? Старый пьяница сразу умер?
— Нет, он подыхал три дня в тюрьме. Ему распороли горло, и Зибинет не мог произнести ни одного заклинания. Стража уволокла его в каталажку, ну и…
— Кто это сделал? Я поставлю свечку за здравие этого доброго человека. Кто?
— Да, в общем-то, никто. Так, меняла. Ты его не застал, он открыл лавку у Восточных ворот после твоего отъезда. Говорят, он служил в вольном отряде на востоке — должно быть, там наловчился иметь дело с магами. Парень и сам не лишен таланта, так сказал Неспящий. Если тебе от этого станет легче, меняла работал на Обуха. Итак, твоя цена?
— Я не возьму с тебя ни гроша. Если ты не передумал осесть в Вейвере.
— Хорошо, — Гедор перестал улыбаться, от этого его лицо странным образом сделалось немного мягче, добрее.
— Ты сделал верный выбор, Чертополох. Я возьму этот город под себя, у тебя будет постоянная доля. Я не переоцениваю твоих сил, но у меня очень хорошие амулеты, изготовленные Неспящим. Только-то и потребуется, что поддерживать в них силу. Оставайся со мной и не пожалеешь!
— До тех пор, пока ты не найдешь себе колдуна, талантливей, чем я?
— А ты сделай так, чтобы мне не пришлось искать другого. Под кем сейчас город?
Тут маг захихикал, и на сей раз его веселье было искренним.
— Ты мне просто не поверишь, Мясник, если я скажу.
*** Получасом позже Мясник вышел на Мельничную улицу. Дверь за его спиной тут же захлопнулась. Стояла тишина, в черных высоких небесах горели холодные звезды. Узенький серп луны торчал над головой, заливая город тусклым серебряным светом. Снег под ногами казался синим, сугробы искрились, будто выточенные из сапфира.
Мясник нагнулся, зачерпнул щепоть снега из-под стены и лизнул. Как в детстве… Огляделся и зашагал в обратный путь. В тишине скрип снега под сапогами казался звонким и едва ли не оглушительным. Гедор размышлял над тем, что сказал маг. Конечно, Медуза — слабак, но зато он хитер и изворотлив.

Он многое замечает, многое понимает… и главное — в Ливде колдун прошел хорошую школу. С чужаком ничего бы не вышло, а со старым прощелыгой… может выйти очень просто. Даже слишком просто, особенно если Медуза не врал, рассказывая об этом городишке…
Гедор вышел на площадь и оглядел пустые рыночные ряды, темные склады вдалеке, тонкие желтые ниточки света, пробивающиеся между ставен… Этот город будет принадлежать ему! Гедор Мясник снова станет ночным бароном… пусть не в Ливде, пусть в Гилфингом забытом захолустье… пусть. Когда-нибудь он вернется в город у моря. Он ничего не забудет. Однако нужно выждать. Выждать.
На постоялом дворе было довольно тихо. Гедор остановился у входа, прислушался. Толкнул дверь и вошел. Трапезная была почти пуста, с десяток полуночников допивали пиво и, видимо, тоже готовились разойтись. Купцы давно дрыхнут, а здесь — несколько охранников каравана, да местные бездельники, собравшиеся послушать рассказы пришлых. Купцам завтра с рассветом подниматься, выносить товары, начинать торг, а охранникам спешить некуда, им пару дней отдыхать — пока обоз не покинет Вейвер.
Большая часть зала уже погрузилась во тьму, сонный служка бродил между столов и гасил свечи. Гедор прошел мимо припозднившихся гостей и поднялся наверх. Его люди не спали. Торчок вытащил стул в коридор и клевал носом, однако, когда под ногами Гедора заскрипели половицы, встрепенулся.
— Ну, что тут?
— Тихо, Мясник. Твоя ушла спать, мы с Селезнем потолкались внизу, пока народ не стал расходиться. Потом и мы…
Торчок зевнул.
— Узнали что-нибудь интересное?
— Ох, и дыра же здесь, Мясник, — парнишка, зевая, попытался улыбнуться, гримаса получилась потешная.
— Такая дыра!
— Говори тише.
— Да ну, все дрыхнут давно, — беспечно махнул рукой Торчок, но заговорил тише.
— Вы узнали, под кем здесь рынок?
Тут Торчок совсем расплылся в широченной ухмылке.
— Ты мне не поверишь, когда я скажу. Ни за что не поверишь. Я и сам бы не поверил, что так на свете бывает!
— Значит, старый хитрюга не соврал, — Мясник почесал затылок.
— Здесь нет никого, верно? Городские не знают, что такое «ночной барон». Ты это собирался мне сказать?
Улыбка Торчка потускнела.
— Так ты уже знаешь… А я думал — скажу, посмеешься. Мне маманя в детстве сказки рассказывала, про волшебную страну Риодну, где все добрые и по ночам дверей не запирают. Так вот здесь примерно такое же.
Гедор кивнул — Медуза-Чертоплох уже объяснил ему, как устроена жизнь в Вейвере. Днем правит сеньор, городской совет, стража. Двери здесь, разумеется, по ночам держат на запоре. Однако ночной власти город не знает. Пока — не знает.
ГЛАВА 19 Ливда
Эрствин с надеждой смотрел на менялу. Тот перестал разглядывать потолок и уставился в угол.
— Ну? Ну, Хромой, что скажешь?
— Тебе нельзя принимать предложения доброго сэра ок-Рейселя… Скажи, у тебя есть близкая родня? Кто наследует твой титул, если что?
— А почему ты заговорил об этом?
— Извини, друг мой, но все же ответь. Кроме Лерианы…
— У нас есть какая-то родня в южном Сантлаке… Еще, кажется, в Ванете. Точно! Мы в родстве с Эсперсами! Это такие…
— Я понял, — меняла поднял ладонь, — достаточно! В общем, после того, как у Лерианы объявится муженек, наследующий тебе, можешь считать, что ты покойник.
— Вот Гангмар! Я об этом и не думал…
Юный граф стиснул зубы и пристукнул кулаком по подлокотнику.
— Гангмар! Гангмар все это возьми! Какой я дурак… А я еще…
— Эрствин, — мягко произнес Хромой, — прежде всего, постарайся объяснить это кузине. Если она вбила себе в голову, что виновата в несчастьях семьи, то может наделать глупостей.

— Да, Лана такая… Она молчит, молчит, а сама что-нибудь придумывает. Хромой, но что же мне делать?
— Пока что не знаю, зато я теперь точно вижу, чего тебе делать не следует. Твой замок…
Эрствин привстал, на бледных щеках вдруг загорелись красные пятна.
— Извини, Хромой, теперь я должен кое-что тебе сказать… Ну, объяснить… Понимаешь…
— парнишка нервничал.
— Ты только не обижайся, ладно? Понимаешь, есть такие вещи, которых ты… Ну, в общем, я должен отбить Леверкой! Иначе нельзя.
Хромой криво ухмыльнулся.
— А, ну как же. Долг перед предками, все такое. Я примерно представляю себе…
— Нет, Хромой, не только это! Ты обещаешь, что не обидишься?
— дождавшись ответного кивка, мальчик продолжил.
— Так вот, этот долг, он не только перед предками. Ты рос не в замке, тебе это непонятно… Если я не верну Леверкой, я потеряю уважение, я окажусь недостойным. Ко мне на службу никто не согласится поступить, наоборот, все местные решат, что я трус и слабак, и объединятся против меня. Ты просто не понимаешь, как рассуждают господа, а они решат, что выгодней быть против такого слабака, чем… Хромой, ты не обиделся?
— Нет, конечно. Ты прав, этого мне было не понять без объяснений. Эрствин! Чего они все от тебя хотят? Тебе же двенадцать лет!
— Скоро тринадцать…
— Как они могут требовать от двенадцатилетнего, чтобы он соответствовал их дурацким…
— Хромой, я ведь барон Леверкой. Этому титулу двести лет. Дести, а не двенадцать! И потом, мне скоро будет тринадцать…
Оба смолкли. Теперь тишину нарушало лишь потрескивание огня. Эрствин встал, должно быть, ему стало скучно сидеть без движения. Подошел к камину и стал ворошить кочергой угли, придвигая в жар не прогоревшие дрова. В двенадцать лет трудно подолгу оставаться в одной позе, даже если твоему титулу стукнула два века.
— Послушай, Эрствин, — окликнул Хромой.
— Мне тут пришло в голову…
— Да?
— парнишка живо обернулся, с кочерги на пол посыпалась зола.
— Я вот подумал… Наверное, тебе следует захватить замок зимой, пока этого никто не ждет. Или ранней весной. Я полагаю, у ок-Рейселей здесь свои люди. Кстати, а твой оруженосец не в родстве ли с ними?
— Гойдель? Брось, Хромой, он здесь чужак. Тебе просто не нравится Гойдель, верно?
— Да, мне не нравится этот твой Гойдель ок-Ренг. С другой стороны, если мы даже вычислим, кто из здешних лизоблюдов поет песенки ок-Рейселю, он без труда отыщет нового. В этом городе с певчими проблем не возникает. Стоит тебе выйти из города с войском, даже просто объявить сбор — и сопляки в Леверкое забьют тревогу, их мигом известят. А ты не можешь пригласить сэра Рейселя сюда, в Большой дом? Ну, намекнешь, что согласен, что желаешь обсудить условия помолвки, а сам…
— Хромой, это неблагородно! Я же вижу, куда ты клонишь!
— Можно подумать, ок-Рейсель — светоч рыцарских добродетелей… Ладно, оставим это. Значит, ты хочешь действовать честно, хотя это невыгодно. Знаешь, а быть человеком низкого происхождения намного удобней!
— Скажи лучше, удобней быть негодяем.
— Ты прав, ты, конечно, прав… Поэтому и сидит в замке Леверкой не законный владелец, а свора щенков… Эрствин, зима — наш единственный шанс.
— Наш?
— граф отшвырнул кочергу, глаза его заблестели.
— Ты сказал — наш?
Хромой смутился.
— Я так сказал? Да… Ну, видишь ли, если за тобой следят, значит, заниматься этим должен кто-то другой. По-моему, это логично.
Меняла сам дивился собственной решимости. Как-то так вышло, что он, даже не задумвавшись, вдруг решил взвалить на себя двухсотлетние проблемы Леверкойских баронов.
— Хромой, спасибо тебе! Ну, если у тебя получится, если только у тебя получится!.

— Хромой, спасибо тебе! Ну, если у тебя получится, если только у тебя получится!.. Это сразу решит все вопросы! Леверкой! Да я оттуда смогу грозить бунтовщикам и врагам его императорского величества! Алекиан будет доволен! А окрестные господа сразу пожелают заключить со мной союз! Хромой! Хромой…
— Э…
— меняла встал, — друг мой, мне неловко тебя огорчать, но я пока еще ничего не сделал. Ну, я пойду. Встречусь завтра кое с кем, потолкую… Посмотрим, что можно придумать.
Хромой направился к двери, подхватил не успевший просохнуть плащ, кивнул Эрствину и вышел. В коридоре было темно, только в дальнем конце, у выхода к лестнице горели свечи, поэтому меняла невольно вздрогнул, когда навстречу ему шагнула Лериана. Девушка в бесформенном просторном одеянии была похожа на призрак. Меняла остановился.
— Господин Хромой, — девушка протянула руку и коснулась кончиками пальцев плаща, переброшенного через руку менялы. Едва коснувшись влажной поверхности, тут же отдернула ладонь, словно обожглась.
— Господин Хромой, а вы могли бы оказать мне услугу?
Говорила Лериана тихо и очень робко.
— Что пожелаете…
— так же тихо отозвался Хромой. Он просто растерялся и не знал, как себя вести, — мадам.
Несколько минут длилась пауза. Наконец девица вымолвила:
— Пожалуйста, убейте младшего ок-Рейселя.
— Мадам Лериана, я думаю, вам следует поговорить сейчас с графом. Мы, я и Эрствин, только что обсуждали эту… эту проблему. Он кое-что скажет вам насчет ок-Рейселя. Вам ни в коем случае нельзя выходить за него.
Девушка отступила на шаг, потом еще… и словно растворилась в темноте, очертания ее фигуры утратили отчетливость. Меняла отвесил поклон и пошел к лестнице. Лериана молча глядела ему вслед. Когда Хромой вышел на лестницу и скрылся из виду, она поднесла пальцы к губам и слизнула капельки талой воды, оставшейся от прикосновения к плащу менялы.
*** Хромой спустился с крыльца Большого дома, кивнул стражникам, укутанным в облезлый мех, и зашагал через пустынную площадь. Освещенный вход остался позади, меняла шел по темной площади. Небо было по-прежнему затянуто тучами, но снегопад почти прекратился. Из мрака навстречу Хромому вылетали, кружась, редкие снежинки, таяли в его дыхании, оседали на одежде крошечными каплями влаги. Под сапогами чавкало и хлюпало, но ночной холод вот-вот должен был превратить вязкое крошево в лед.
Из собора доносилось красивое пение, сочные мужские голоса уверенно выводили старинную мелодию церковного гимна. В Ливде действительно хватало певчих — не только в том смысле, что имел в виду Хромой, когда использовал термин из воровского жаргона. Ливдинские храмы с давних времен соперничали в искусстве пения, тщательно собирали хоры, переманивая друг у дружки талантливых клириков. Говорили, что этот обычай восходит ко временам эльфов с их вечерними песнопениями… но сейчас менялу не занимали гимны. Он искал заведение совсем иного рода, где в ходу гораздо более грубые развлечения.
Хромой пересек площадь и двинулся скорым шагом, чтобы быстрее миновать богатые кварталы. Навстречу попался патруль, городская стража. Шесть человек с фонарями медленно брели, поглядывая в темные закоулки. Отсыревшие насквозь плащи жалко свисали тяжелыми складками.
Эта часть города охранялась. Имени старшего в патруле Хромой не помнил, но лицо было знакомое. Стражник тоже узнал менялу. За кварталами торговцев и судовладельцев потянулись дома попроще, здесь обитали семьи чиновников, членов ремесленных цехов и иного люда среднего достатка. Размеры домов и богатство обитателей убывали по мере удаления от Большого дома.
К востоку шли кварталы, заселенные рыбаками и ремесленниками, дальше располагался район, именуемый Хибары. Зримой границы не было — портовые грузчики, чернорабочие из цехов по засолке рыбы, наемные носильщики жили вперемежку с контрабандистами, ворами и профессиональными попрошайками.

Однако существовала определенная черта, за которую городская стража не совалась по ночам, да и в светлое время избегала показываться без надобности. Днем жизнь в Хибарах замирала, но зимой ночи длинные, темнеет рано, так что Хромой полагал, что сможет отыскать нужного человека уже теперь. Он шел, не спеша, как принято в здешних краях, приглядывался к теням, движущимся в переулках, прислушивался к голосам, которые доносятся из домов. Небо по-прежнему было затянуто тучами, и улицу освещали лишь жиденькие полоски света, пятнающие грязный снег там, где ставни оказались пригнаны не плотно. Конечно, Хромой мог вызвать заклинанием ночного зрения, но не спешил пользоваться магией без нужды.

Впереди, за перекрестком, показался ярко освещенный участок, оттуда неслись возгласы и звон посуды. Нужный человек вполне мог оказаться в этом заведении. Меняла подошел к двери, перед которой топтался крупный грузный мужчина. Над вывеской, изображающей морское чудовище в обнимку с бочкой, горели два фонаря.
Вышибала обернулся к Хромому, тот поздоровался. Здоровяка он знал, тот тоже вспомнил менялу. Разумеется, Хромой не входил в число завсегдатаев, но пользовался в Хибарах определенной репутацией.
— Неужто решил к нам, а, Хромой?
— здоровяк расплылся в улыбке.
— Вроде, не похоже на тебя. Ты же теперь с шишками дружбу водишь!
— И то верно, я нынче ужинал в Большом доме. Меня граф угощал, так что здешняя перченая требуха аппетита не вызывает. Я Хига хотел повидать, он не у вас?
— У нас. Как раз только что завалил. Если хочешь с ним серьезно говорить, то давай, поторопись. А то он нынче больно деловой стал, быстро напивается, быстро морду-другую разбивает, быстро сваливает.
Хромой улыбнулся и кивнул. Хиг недавно поднялся в воровской иерархии, и теперь у него много обязанностей, однако отказываться от старых привычек Коротышка не стал и любимым развлечениям не изменил. В «Морского змея» он ходил, чтобы подраться, так что Хромой не ошибся, отыскивая приятеля здесь.
Внутри было тепло, душно, воняло кислым вином и острыми приправами. Дешевые свечи коптили, сырые дрова исходили вонючим паром, и под потолком нависло облако чада, похожее на грозовую тучу. Хиг Коротышка, низкорослый громовержец местного пантеона, восседал за столом в одиночестве, завсегдатаи держались от него подальше, и за соседними столиками оказались лишь те, кто не был знаком с драчуном. Пока что Хиг хлебал пиво и оглядывал публику, он казался достаточно вменяемым, и Хромой поспешил к приятелю.
*** Завидев менялу, Хиг привстал, широко улыбнулся и замахал руками. Бойкая румяная бабенка, которая служила в «Морском змее» подавальщицей, истолковала жесты клиента по-своему: проворно приволокла вторую кружку и еще один кувшин пива. Впрочем, Хигу ее расторопность пришлась по душе, что он продемонстрировал — во-первых, монетами, брошенными на грязный стол, а во-вторых — энергичным хлопком пониже спины подавальщицы. Та привычно ухмыльнулась, привычно погрозила пальцем нахальному клиенту и привычно сгребла медяки со стола.
— Здорово, Хромой, здорово!
— Коротышка улыбнулся так широко и искренне, что меняла не мог не улыбнуться в ответ.
— Давно тебя не видно! Ты словно запропастился куда, а если и покажешься, то непременно по делам!
— Здравствуй, Хиг, — Хромой подсел к столу, Коротышка тут же налил ему пива, — Дела, да… Ты же понимаешь, что у нас, высокопоставленных особ, вечно дела. То прием, то светский раут, то посольство. Я, если хочешь знать, и сейчас сюда прямиком из Большого дома.
— Э-э-э, — протянул Хиг, — я и забыл, что ты у нас важная шишка… Небось, и выпить со мной не захочешь?
— Еще чего!
— Хромой тут же ухватил кружку и сделал пару глотков.
— Обижаешь! Я как раз, едва от графа отделался, прямиком сюда. Дай-ка, думаю, пивом смою привкус господского винца.

Дай-ка, думаю, пивом смою привкус господского винца.
Хигу шутка понравилась, он рассмеялся.
— Может, еще скажешь, что не по делу меня разыскал?
— Разыскал? Брось! Ты здесь каждый вечер, так я прямиком сюда и двинул. Разыскал, скажешь тоже… Нет, Хиг, я не по делу. Вот Гилфингом клянусь, ни о чем таком, серьезном, просить не стану. Хочется просто посидеть, поговорить. Устал я от господских бесед.
— Так приходил бы почаще, раз знаешь, где меня искать. Я же всегда рад с тобой повидаться. Таких людей правильных, как мы с тобой, считай, теперь и нет вовсе. Подставляй-ка кружку!
— Да я бы и почаще, но ты же знаешь, что твои развлечения мне не по душе. Давай лучше, в самом деле, просто посидим. Расскажи, как ты? Что слыхать?
— Да я в порядке!
— Хиг осушил кружку, потом погрустнел.
— Вот только скучновато, поговорить не с кем. Наши — они такие, знаешь…
— Знаю. А Конь, к примеру?
— Конь еще ничего. Молодые, вот, подрастают — те ни к Гангмару не годны. А времена-то настают крутые! Ты, может, знаешь, Раш Рыбак нас понемногу теснит.
— Замечаю, конечно, кое-что. У меня клиентов поубавилось, предпочитают в Западной стороне крутить. А что его светлость?
— Обух-то?.. Известно, что. Держимся, но тяжело нынче стало, тяжело… Еще граф этот твой сопливый… Стражники злые стали, что псы цепные.
— Хиг, Рыбак одолевает, потому что постоянно пробует что-то новое. Говорят, он и людей новых принимает? Со стороны, чужаков?
— А, даже до тебя докатилось… Есть такое, верно.
— Хиг понурился.
— Матросов принимает, всякую пришлую шваль, о которой здесь никто не заплачет. Их не жалеет, сдохнут, так сдохнут. Попадутся, так попадутся. Ты не поверишь, он не каждого из каталажки выкупает!
— Не по правилам это, — поддакнул Хромой.
— Хотя…
— Ох, не по правилам… а? Ты сказал «хотя»?
— Да нет, ты не подумай! Я же не в братстве, мое дело — сторона. Просто раз уж мы друзья… Вот ты, или даже Конь… Кстати, я что-то его давно не видел.
— Конь теперь в доверии у Обуха. Он тогда отличился… ну ты понял. Он, знаешь, как с Мясником махался? Я, правда, сам не видал, но говорят — знатная была заваруха.
— Я Коня потом видел, крепко ему досталось.
— Крепко… Но и он Мясника неплохо разделал. Говорят, бросался на Мясника, как бешеный. Обух теперь Коня поставил казну стеречь. Ты же понимаешь?
— Конечно. Значит, занят теперь Конь, поэтому не видать. А я уж решил, из-за того, что он мне вроде как задолжал… ну, избегает меня, что ли.
— Не, Конь — тоже правильный человек, — Хиг разлил пиво по кружкам и махнул подавальщице.
— Если должен, то — ни-ни. Отдаст. Но ты хотел что-то другое сказать?
— Да я…
— Хромой замялся.
— Я даже не знаю… Времена-то сменились, совсем как по-старому жить тоже нельзя. Закон, братство — это святое. Но все же новые дела нужно пробовать. Вот, скажем, контрабанда. Раш Рыбак этим занялся, даже эльфийские товары у него бывают — верно я слыхал?
Хиг кивнул.
— Вот, — гнул свое Хромой.
— Эльфийские шмотки, хорошее вино с Архипелага. Новые дела Раш ведет — и гляди, какую силу забрал! Я как раз сегодня у графа ужинал, я ж не шутил, правда. Так пацан мне жаловался — никак, говорит, не отбить замок баронский. Одиннадцать сеньорчиков сошлись на том, чтоб сообща стеречь замок, каждый молодого прислал, кто сына, кто брата, кто племянника. Старшие там не появляются, таков их уговор.
— А к чему речь? Что-то я в толк не возьму, Обуху-то какой интерес?
— А ты прикинь. Богатый замок, в нем одиннадцать сопливых ублюдков. Сидят безвылазно, скучают. Вина им контрабандного, баб городских, хороших, а?
Хиг сморщился.
— С благородными-то я не знаю.

— С благородными-то я не знаю… тебе бы с Обухом о том перетереть. Давай, я Обуху скажу. Твой-то интерес какой?
— Вот же Гангмар! А я собирался с тобой не о делах… Нет, Хиг, моего интереса здесь нет. Про меня всем известно, что я — с графом. Так что мне в этом деле светиться нельзя никак. Более того, если малыш Эрствин узнает, что я его слова по городу растрепал… он не поглядит, что я ему… что я для него…
— От меня — никуда не пойдет, — серьезно кивнул Коротышка.
— А с Обухом я все же поговорю. Глядишь — и выйдет путное. Лады?
ГЛАВА 20 Северный залив. Нелла
Когда черная галера достигла группы островков в восточной части Северного залива, капитан велел убавить ход и взять южнее, обходя опасные скалы. Небо здесь было ясным, северные ветры разогнали тучи, но зато принесли холод. Южный фарватер безопаснее летом, но сейчас стали попадаться льдины, которые ветер гнал из узких проливов. За ночь лед собирался у скал, спаивался в причудливые конструкции, утром ветер и прибой разбивали их и гнали на юг.
Несколько магов в разноцветных плащах вышли на бак и взяли наизготовку посохи, увенчанные блестящими самоцветами. Когда по ходу на волнах показалась льдина с вмерзшим бревном, Рубин выкрикнул заклинание, с посоха сорвался красноватый сгусток пламени, ударил в лед. Следующим нанес удар Сапфир — льдина раскололась, небольшие обломки, качаясь на волнах, разошлись в стороны, маг-Берилл последним выстрелом отшвырнул бревно с курса корабля.
Матрос, наблюдавший за действиями колдунов, убежал, громко стуча подкованными башмаками по обледеневшей за ночь палубе. Позже явился капитан, понаблюдал, как маги разделались с очередным препятствием, и велел поставить второй парус.
Галера пошла скорей, выкрашенный в черное нос взлетал над волнами, обрушивался в зеленоватую воду, взметая обильные брызги. Уже через полчаса чародеи вымокли, но исправно следили за льдинами по курсу галеры.
Между тем монахи — те, кто был в силах — столпились вдоль левого борта. Они указывали друг дружке причудливые скалы, увенчанные руинами. Кое-какие фрагменты отличались изящными очертаниями, напоминающими об эльфах, прежних хозяевах здешнего края. Иные, видимо, более поздние, грубой кладкой контрастировали с древностями. Молва утверждала, что на островах процветают странные культы и даже из самой Неллы приезжают приверженцы языческих суеверий, чтобы справлять на древних алтарях мерзкие обряды. Еще рассказывали, что местные вельможи, пресыщенные дозволенными развлечениями, изредка являются сюда, для них устраиваются отвратительные оргии в подражание истинным языческим праздникам. Монахи пересказывали друг дружке отвратительные сплетни, поминали имена блаженных, и поминутно сплевывали за борт. Однако не приходилось сомневаться, кое-кто из возмущенных святош и сам не прочь принять участие в шабаше.
Наконец галера миновала опасный фарватер между островками и отмелями, продрогшие Самоцветы ушли в каюты отогреваться теплым вином, а капитан взял курс на Неллу. Там черная галера встанет на прикол. Дальнейший путь посольство предполагало совершить посуху.
Чародеи, что наполняли паруса, скоро выдохлись, им приходилось бороться с северными ветрами — но Самоцветы продолжали напряженно трудиться, до порта оставалось совсем немного, берег темной полоской маячил на горизонте. Магам до Гангмара надоело плавание в студеных волнах, хотелось скорей сойти на берег, и близкий конец пути манил их, так что чародеи старались из последних сил.
Маги, очищавшие кораблю путь, отогрелись, переоделись в сухое платье и вышли на палубу сменить уставших собратьев. И вот, наконец, показались стены и массивные круглые башни Нелльского порта. Капитан попросил чародеев умерить волшебный ветер и удалился на корму к рулевым.
Монахи-волонтеры, измученные тяжелым плаванием, убрались в помещения на юте — собирать вещи.

Для всех пассажиров черного парусника, и монахов, и послов Совета негоциантов, заканчивался определенный этап жизни, впереди лежали новые странствия, всех ждала неизвестность.
*** В Нелльском порту галера пришвартовалась, энмарские моряки опустили трап, но около получаса никто на берег не сходил. Самоцветы в ярких плащах расхаживали по палубе, и солнце играло на граненых камнях, венчающих посохи.
На борт поднялись несколько портовых чиновников высокого ранга в красивых камзолах и теплых накидках. Послы назвались и продемонстрировали верительные грамоты, с которых свешивались шнурки, украшенные впечатляющим количеством печатей. Документы произвели на чиновников некоторое впечатление, те пообещали немедленно доложить начальству.
Монахам было предложено сразу же покинуть борт черной галеры — для них готово жилье. Его светлость герцог предоставил для нужд Белого круга одну из собственных загородных резиденций. Давно предоставил, еще осенью, когда волонтеры прибывали постоянно. Герцогство имеет весьма протяженную границу с Феллиостом, и нашествие нелюдей нагнало такого страху на его светлость, что Ильот IV, говорят, уже велел грузить на корабли казну, едва пришло известие, что эльфы вышли к рубежам его владений. Когда же Церковь объявила о создании воинствующего братства Белого Круга и взяла под охрану северные рубежи империи, герцог так расчувствовался, что принес ряд ценных даров, в том числе кое-какие укрепления и поместья.
Итак, волонтеры сгрузились на пирс, вскоре объявился местный монах, который взялся проводить их к пристанищу. Любезность его светлости не простиралась столь далеко, чтобы выделить лошадей и подводы. Впрочем, братья не роптали, они были счастливо вновь шагать по тверди и, нетвердо ступая, удалились вслед за провожатым.
Часом позже пожаловал сам герцог. Ильот IV явился верхом в сопровождении пышной свиты. Его светлость, невысокий мужчина плотного сложения, был в светло-зеленом наряде, расшитом золотом. Из-под отороченной мехом шапочки на плечи спадали ухоженные белокурые кудри. Поговаривали, что герцог пользуется услугами магов для поддержания плоти и весьма следит за собственной внешностью, хотя отнюдь не юн. Оруженосцы и придворные также выглядели роскошно, на их фоне энмарские посланники в темных камзолах смотрелись бледновато. Им подали коней, и кавалькада удалилась во дворец.
Герцог пригласил южан на обед, надеясь разузнать побольше о цели посольства. Ильот теперь разыгрывал роль вернейшего из вассалов императора, а Энмар до сих пор не принадлежал к числу союзников, более того — слухи о братстве городов, который пытался организовать Совет Негоциантов, разошлись широко, и было известно, что Алекиану эти новости не по душе. Однако теперь Энмар шлет посольство, и якобы предлагает новые, весьма выгодные его величеству, условия. Посему герцог не знал, как держать себя с представителями Совета Негоциантов.
За обедом герцог изображал радушного хозяина и старательно давал понять, как рад дорогим гостям, расспрашивал о трудностях зимнего плавания и поминутно махал рукой мальчишкам виночерпиям. Те старательно подливали южанам дорогого вина, энмарцы невозмутимо пили. Замужние дочери и зятья герцога поочередно поднимали бокалы за здоровье его величества и за удачный исход посольства… Энмарцы благодарили и в ответ произносили здравицы в честь хозяина. Они, не дожидаясь прямых вопросов, снова и снова повторяли: везут его императорскому величеству новые условия союза, император наверняка примет добрые предложения Энмара, иначе и быть не может. К сожалению, послы не вправе разглашать условия прежде, чем получат позволение Алекиана.
Герцог кивал — разумеется, он не собирается настаивать… разумеется, посольство не к нему, Ильоту, а к его императорскому величеству, конечно… только императору будут изложены новые условия союза… и снова махал пухлой рукой слугам. Обед вышел сумбурный, беседа не ладилась.

Обед вышел сумбурный, беседа не ладилась. В конце концов речь зашла о текущем деле — послы собирались как можно скорей выехать в Ванетинию к императору. У них с собой достаточно денег и они готовы за свой счет — с позволения его светлости, разумеется — купить лошадей и необходимые припасы. Ильот, соревнуясь с гостями в щедрости и доброжелательности, объявил себя верным слугой его величества и пообещал снарядить конвой на собственные средства… правда, попросил немного времени на сборы. Должно быть, надеялся все же вызнать, какие условия везут энмарцы. Южане рассыпались в похвалах великим достоинствам Ильота, но настаивали на немедленном отъезде, даже если это потребует немалых расходов. Они готовы, и дело не ждет.
Герцог снова потчевал гостей и просил немного выждать. Энмарцы твердили о спешке. Наконец кончилось тем, что послы объявили, что снарядят караван сами, и выступят завтра с рассветом, а герцог тут же пообещал им вооруженный конвой. Уж своих-то он к завтрашнему утру подготовит. Энмарцам охрана не требовалась, под защитой полудюжины Самоцветов они чувствовали себя способными отбиться от любых разбойников, но всем было очевидно, что под видом охраны герцог отправляет соглядатаев. На его месте любой поступил бы также. Благосостояние Нелльского герцогства в немалой степени зависело от морской торговли, заинтересованность его светлости была понятна. Разумеется, Ильоту желательно будет узнать все о переговорах в Ванетинии из первых рук.

Таким образом все было решено, и гости откланялись, объяснив что заночевать в замке они не могут, им надлежит собираться в путь. Ильот IV разводил руками и делал вид, что расстроен. Энмарцы утешали его благодарными словами, и обещали непременно задержаться на обратном пути… если будет на то воля Гилфинга Светлого — формулировка, устроившая всех.
*** Наутро посольство покинуло город у моря. Только теперь для представителей Совета Негоциантов началась самая опасная часть путешествия — пусть и довольно короткая. На галере, в окружении толпы Самоцветов, они могли чувствовать себя относительно спокойно. Но на суше, во владениях недоброжелательно настроенных сеньоров — иное дело. Потому дюжина конных латников, выделенных Ильотом, не казалась лишней. Шестеро Самоцветов, сопровождающих послов Энмара, были, конечно, более грозной силой, но и воины могли оказаться полезными. Кроме солдат, к посольству присоединились двое вельмож нелльского герцога.
Сперва дорога шла вокруг городских стен, затем свернула. Энмарцы задержались у поворота, чтобы полюбоваться напоследок голубизной залива. Дальше им предстояло странствие по суше. Короткий путь, если двигаться напрямик от Неллы к Ванетинии, проходил по землям Санталака, длинным языком вытягивающимся вдоль берегов Северного залива, но странствовать во владениях отчаянных сантлакских сеньоров было слишком рискованным делом. Торговый тракт вел кружным путем через Карен — большой торговый город, выросший на перекрестке там, где сходятся границы Неллы, Сантлака и Ванета. Согласно преданию, основан Карен был гномами, и до недавних пор Гномья башня оставалась самым высоким сооружением города. Около тридцати лет назад, когда непрерывно шли войны с гномами в Фенаде, дед нынешнего императора велел возвести в Карене собор в честь очередной победы. Строительство длилось шесть лет, и теперь всем известно: шпиль нового собора на два метра выше, чем самая высокая точка Гномьей башни. Впрочем, пока продолжалось строительство собора, по приказу графа Каренского была перестроена и Гномья башня. В частности, убрали венчавший ее флюгер в виде дракона. Флюгер был красив, но чего не сделаешь ради торжества Света… Символизирующий Свет собор теперь уж точно выше, чем сооружение, оставшееся от нелюдей.
Нелльские вельможи, сопровождающие посольство, не преминули поведать энмарцам эту историю в качестве назидательного примера — в Империи умеют добиваться своего, умело сочетая созидание с разрушением. Послы выслушали внимательно — в свое время их город немало воевал со Вторым народом, и красные стелы, память о Дарвермской войне, до сих пор украшают улицы Энмара.

Послы выслушали внимательно — в свое время их город немало воевал со Вторым народом, и красные стелы, память о Дарвермской войне, до сих пор украшают улицы Энмара.
Дорога, описавшая кривую, чтоб подальше обойти границу с Сантлаком, после Карена устремлялась прямо к Ванетинии. Здешние земли считались безопасными для путешественников и торговцев. И тем более безопасными для путешественников и торговцев считались земли лежащие к юго-востоку от Карена — те, где билось сердце Империи. Окажутся ли они безопасными для послов?
ГЛАВА 21 Вейвер в Сантлаке
Наутро в «Золотой бочке» началась суета. Купцы поднялись до рассвета, принялись гонять слуг и нанятых на месте, в Вейвере, работников. Во дворе закипела работа — гремели замки, из складских помещений выволакивали короба и выкатывали бочки, кряхтели и ругались грузчики, торговцы вопили, требуя осторожного обращения с их ненаглядными мешками и тюками, на кухне переругивались женщины, ржали и стучали копытами потревоженные кони…
Через задние ворота товары отправились на рынок, но суета не прекратилась. Прислуга «Золотой бочки» продолжила возню в конюшне и на кухне. Следовало задать корм и напоить лошадей, а также обслужить тех купцов, кто не собирался вести торг в Вейвере. Таковых было немного, ибо большую часть каравана составляли торговцы, ежегодно проезжавшие этим маршрутом (под охраной все того же мастера Ривена) и предусмотрительно запасавшиеся товарами, пользующимися стабильным спросом — в достаточном количестве. Тем не менее, в караване всегда находилось некоторое количество странников, которые по утрам не спешили на торг, а предпочитали отдыхать с комфортом, пользуясь услугами «Золотой бочки». В их числе оказался и Гедор со спутниками. Попутчики и охрана уже знали, что эти не торгуют во время остановок в сантлакских городках, так что никто не удивлялся, когда Гедор послал к хозяину Торчка с заказами. Требовалась горячая вода в комнаты, на завтрак — жареная курица, свежий пшеничный хлеб, сыр, хорошее вино…
Выслушав Торчка, хозяин потребовал задаток. Наглый паренек не вызывал доверия. Ривен, который только теперь спустился в трапезную, кивнул кабатчику:
— Этому можешь верить. Хозяин заплатит. Хозяин у этого сопляка в порядке.
Гедор появился в зале получасом позже, не глядя по сторонам, прошел к столу, у которого крутился младший спутник. Жена шла за ним. Была она полненькая, светленькая, вся мягкая и округлая, похожая на сдобный пирожок. Последним плелся Селезень. Торчок порывался что-то объяснить, но Гедор остановил его жестом. Компания расселась за столом и неторопливо принялась завтракать.
Постепенно зал стал наполняться, подходили освободившиеся грузчики. Люди Ривена, которым во время стоянок нечем было заняться, подряжались к попутчикам помогать с перегрузкой товаров. Теперь до окончания торга на рынке им заняться нечем, они будут попивать пиво и лениво обсуждать погоду, цены на выпивку и местных баб. Ривен доел, швырнул на стол, между мисок, пару медяков, рыгнул и направился к попутчикам.
Гедор перестал жевать и уставился на начальника охраны. Тот под холодным взглядом смешался, кашлянул в кулак, нервно поправил воротник и только потом начал:
— Э… Гедор…
— Чего тебе, Ривен? Мы ведь в расчете?
— Не, я о другом. Ты не передумал? Может, все-таки двинешь с нами?
— Нет, Ривен.
— Ну, как знаешь. Парни, которые купцам подрядились помогать, говорят, торговля бойко пошла, окрестные хозяева о нашем приезде прослышали, уже нынче собираются в Вейвер.. Я так мыслю, завтра еще поторгуем, а уж послезавтра с рассветом в путь. Так ты это… Если надумаешь, только скажи. Я буду рад.
— Нет, Ривен, я уже решил. Мне здесь нравится. Ты не слыхал, может, кто из попутчиков мой фургон купить желает? Я недорого возьму.
— Хорошо, Гедор, я спрошу.

Вечером, после торга, спрошу.
— Спасибо.
Ривен постоял с минуту, потом кивнул и утопал.
— Слышь, Мясник, а когда мы тут начнем?
— едва удалился воин, заговорил Торчок.
— Ривен — хороший боец, — коротко сказал Гедор.
— Не мне чета, конечно… но хороший.
Жена при этих словах отложила обглоданную кость, утерла пухлые ладошки и прижалась к крепкому плечу Мясника.
— Это да, это я понял, — протянул Торчок.
— Значит, пока Ривен с парнями не убрался, не начнем, — пояснил Селезень. Старик ел неторопливо и обстоятельно, все уже закончили, а он все подкладывал себе в миску.
— И куда в тебя лезет?
— поинтересовался Торчок, отодвигаясь вместе с лавкой от стола и поглаживая округлившееся пузо.
Селезень не ответил. Гедор налил себе и жене вина.
— Посидим еще, Дела?
— Посидим, — согласилась женщина.
— Куда спешить…
— И то верно, — не прекращая жевать, поддакнул Селезень.
— Только два денечка и осталось спокойных, а там — как удача выпадет.
— Выпадет.
Гедор не любил много говорить. Двухдневная задержка была ему не в ущерб, все равно Медуза сказал, что за день с амулетами не управится. Значит — надо ждать.
*** Прошел день, за ним — другой. Городок был невелик, кто из местных хотел сделать покупки — управился, и на второй день интерес к привозным товарам упал, так что купцы засобирались в путь. Гедор по-прежнему никуда не спешил. Покупателя на фургон и лошадей не нашлось, зимой ездили мало, в самом Вейвере никто не нуждался в такой покупке, а барышники не появятся до весны.
Гедор заплатил хозяину «Золотой бочки» и за комнаты, и за место в конюшне. Его подручные каждый вечер исправно появлялись в трапезной, смотрели, слушали, неторопливо попивали пиво. Мясник по вечерам навещал Рудигера Чертополоха, жена ждала его наверху. Днем супруги гуляли по городу, вид у них был совершенно беспечный. Гедор трогательно поддерживал жену под руку, когда им попадались скользкие участки улицы, Дела жалась к надежному мужниному плечу, улыбалась и счастливо жмурилась. Мясник разглядывал дома, запоминал, где находятся прибыльные заведения, заговаривал с лавочниками. Долгих бесед не выходило, холодный отстраненный взгляд приезжего обескураживал местных, зато на симпатичную Делу глядели с удовольствием.
Мало-помалу, наблюдая и расспрашивая Медузу, Гедор разобрался в местной ситуации. Вейвер состоял в вассальных отношениях с неким сэром Дрейсом ок-Дрейсом. Сам сеньор в городе показывался редко, предпочитал вести благородный образ жизни, то есть обитал, как и подобает дворянину, в родовом замке. Несколько раз в год господин наведывался в Вейвер, чтобы отругать цеховых старшин за существующие и несуществующие вины, выслушать заверения в верности и покорности, получить налоги, а также проверить счета. Верней, счета проверял его полуграмотный сенешаль, которому помогал капеллан из Дрейса. Незнание грамоты было непременным атрибутом все того же благородного образа жизни, которого добрый сэр свято придерживался.
Упомянутая парочка — сенешаль с капелланом — бывали в городе несколько чаще, чем господин, но не присматривали за делами постоянно. Большую часть времени за порядком в Вейвере следила стража, во главе которой стоял пожилой ветеран, прежде верный вассал батюшки нынешнего сеньора, получивший тихую хлебную должность в качестве награды за преданную службу. При старике состояли шестеро молодых парней, сыновья конюхов и хлебопеков из замка Дрейс — а стало быть, потомственные вассалы господина рыцаря. Вели себя эти вояки в меру нагло, но старший держал их в строгости и баловать не позволял. С другой стороны, умеренные шалости стражникам были разрешены. К умеренным относились кружка-другая пива, за которую не платили, пирожки с капустой, изредка — связки сушеных грибов, колбаски, и тому подобные «добровольные подношения верных горожан».

Могли потискать и чужую жену, но без грубости. Если сопротивление оказывалось явное — парни предпочитали отступиться. Этот порядок установился достаточно давно, чтобы не вызывать открытого возмущения. Привычное зло расценивается как терпимое. Горожане помалкивали, стражники не слишком наглели. Преступников в Вейвере не водилось, о кражах никто не слыхал, и, если подумать, самыми страшными злодеяниями здесь можно было счесть поборы со стороны сенешаля с капелланом. Но горожане смирились и с этим, так как охотников жаловаться не находилось — двое мздоимцев занимали в замке довольно высокое положение и могли, если бы затаили обиду, испортить жизнь всей общине. Ясно же, что сеньор не прогонит верных слуг, даже если жалобщикам из Вейвера удастся изобличить их воровство. С другой стороны, сенешаль с попом брали весьма умеренно, чтобы не оказаться большим из зол, на это у них ума хватало. Таким образом, Вейвер жил в довольно устойчивом равновесии между беззакониями, творимыми стражами закона — и спокойствием, которое сии стражи поддерживали.
Гедор Мясник считал, что ему по силам нарушить баланс, расшатать его и стать новым центром, вокруг которого уравновесятся преступления и охрана порядка в Вейвере.
*** Когда караван, ведомый Ривеном, с рассветом ушел из Вейвера, Мясник и его спутники не спустились попрощаться, их утро прошло так же, как и прежде. Они отсыпались, потом Торчок явился сделать хозяину заказ, постояльцев привычно обслужили, не требуя платы вперед. Раз не ушли с обозом, значит, никуда не денутся. Когда Гедор после завтрака расплачивался с хозяином «Золотой бочки», тот, стараясь не глядеть в глаза постояльца, осмелился спросить:
— А что же ваша милость нынче собирается делать?
Страх, который внушал Гедор, переводил его в разряд «ваших милостей».
— Пойду, пройдусь, пожалуй.
— Это да, это понятно, денек погожий, солнечный, дело-то молодое…
— хозяин замялся.
— Я к тому, что ни товара у вашей милости при себе, ни инструменту, вроде, какого.
— За комнаты уплачено, конюшня, фургон, — заметил Мясник.
— Это я вашей милостью премного доволен, — поспешно заверил толстый хозяин, — удачного постояльца Гилфинг послал, за все ваша милость сполна платит. Я хотел спросить, не надумываете ли чем заняться? Может, чем-то пособить могу?
Хозяин знал, что постоялец богат, и полагал, что может каким-то образом войти с ним в долю. Толстяк скопил немного деньжат, а как с выгодой пристроить накопленное в захолустье — не знал. И вот человек приезжий, тертый, бывалый, опять же — со своими средствами.
— Я пока погляжу, — буркнул Мясник.
— Городок ваш неплохой, порядка только не хватает.
— Это какого же порядка, ваша милость?
— искренне удивился толстяк.
— Правильного, — пояснил Гедор с нажимом в голосе.
— На стражу вашу надежды нет. А если случится что?
— Да что же, ваша милость может случиться-то?
— Ну уж этого я не знаю. Тихо у вас тут…
— Тихо, храни Гилфинг наш Вейвер, — подхватил хозяин.
— …А в тихом омуте бесы водятся, — неторопливо закончил Гедор.
— Всякое стрястись может, а за помощью бежать — не к кому. Ладно, пойду, жена заждалась.
Мясник неторопливо побрел прочь. Дела в самом деле уже ждала его у входа, притопывая новыми красивыми сапожками. Супруг взял ее под локоть, помогая спуститься с крыльца. Хозяин, прильнув к концу, проводил молодых людей взглядом. Что-то в словах постояльца было такое тревожное, непривычное, новое. Толстяк разволновался, даже сердце отчего-то застучало сильней. Он кликнул жену, такую же краснолицую толстуху, как и сам он, велел занять место у стойки, а сам спустился в погреб, вытащил из тайника завернутое в тряпку серебро, и тщательно пересчитал монетки. Обычно это занятие внушало уверенность и ободряло, вот и теперь хозяин почувствовал себя лучше.

Обычно это занятие внушало уверенность и ободряло, вот и теперь хозяин почувствовал себя лучше. Правда, странный приезжий не шел из головы. Что-то было с парнем не так, что-то неправильное с ним. Жена хорошенькая, полненькая — как раз во вкусе кабатчика, она сразу понравилась владельцу «Золотой бочки», а вот Гедор и его то ли работники, то ли друзья… То ли не разбери кто…
Наконец хозяин сообразил, что именно с приезжими не так. Обычно по виду, речи и ухваткам незнакомца можно легко определить, чем он занят. Какое ремесло у человека, так и ведет себя. Кузнец всегда сутулится, руки тяжелые к земле тянут, морда закопченная. Сапожник — тощий, чахлый, бледный, моргает часто, он днями-ночами у тусклого окошка горбатится над чужой обувкой, свечи бережет, оттого неизменно с годами слаб зрением становится. У красильщика ладони выпачканы, пастух — щеки обветренные. Опять же руки мозолистые — у каждого мозоли иного вида, кабатчик насмотрелся на чужие руки, когда медяки ему отсчитывают. Или, к примеру, если без повода в морду кулаком тычет — стало быть, солдат.
У Гедора мозолей не было, деньги он швырял небрежно, кулаки в ход не пускал, держался скромно… не понять, каким ремеслом человек жив. Вот что странно!
ГЛАВА 22 Ливда
Проснулся Хромой около полудня. Вместе с головной болью нахлынули воспоминания. Они хорошо поговорили с Коротышкой, вспомнили добрые старые времена… Хиг заказал третий кувшин… Или четвертый? Потом появилась какая-то компания, человек десять. Если бы не зима, их можно было счесть командой каботажника. Возможно, это и были моряки. Во всяком случае, Хига они не знали, и бандит счел их подходящим развлечением. Что он сделал-то? Выплеснул пиво в лицо одному из матросов? Да, кажется…
Хромой, отбросил плащ, под которым спал, сел и потянулся. Холодно. Так чем же вчера закончилось? Они дрались с моряками, потом Хиг крикнул: «Бежим!» В квартале от «Морского змея» меняла вспомнил о больной ноге и сказал: «А почему мы бежим? Давай лучше вернемся да вышибем из них душу!» — и вынул меч. Да, именно так он сказал. Пожалуй, кувшинов усидели все-таки пять, а не четыре. Хромому было весело.

В заведении о беглецах успели забыть, моряки, когда кинулись в погоню, перевернули чей-то стол, и драка вспыхнула снова. Точно… тогда Хромой вдруг решил, что он уже вполне достаточно повеселился, а Хиг снова устремился в кабак. Интересно, не забудет ли он шепнуть Обуху интересные мысли насчет Леверкоя? Не должен забыть.
Меняла оглядел себя — а неплохо! Даже одежды не порвал, только костяшки пальцев разбиты. В дверь постучали. Хромой затаился, встречаться ни с кем не хотелось. Стук повторился — не так уверенно. Пришелец поскрипел снегом у крыльца, затем шаги стали удаляться. Донеслись голоса, соседка объясняла, что меняла, должно быть, уже в лавке. Хотя вчера он, кажется, не возвращался. Хромой выглянул в окно — соседка беседовала с молодцом в серо-фиолетовом. Вот уж с кем встречаться сейчас не следует, так это с графскими холуями! Хромой натянул сапоги, нащупал на столе кружку, зачерпнул воды из ведра и жадно выпил. Потом выждал еще немного, чтобы убралась соседка — пусть думает, что его не было дома, когда заявился гонец из Большого Дома. И, наконец, отправился к Восточным воротам. У лавки никого не было, но солдаты, которые стерегли въезд в Ливду, сказали, что серо-фиолетовый побывал и здесь.
— Его светлость жить без тебя не может, Хромой, — посмеялся Гедрих.
— С чего бы это?
— Я его сестру приворожил, — буркнул меняла. Еще раз оглядел пустынную улицу и махнул рукой.
— Ладно, друзья мои, сегодня я решил устроить себе выходной. Клиенты, конечно, валят валом… и жалко упускать такую прибыль, но если я решил…
— Скажи лучше, перебрал вчера, вон какой бледный!
— засмеялись вслед солдаты.
— Это я от любви к прекрасной баронессе бледный, — бросил меняла через плечо.

— Это я от любви к прекрасной баронессе бледный, — бросил меняла через плечо.
— Вот-вот стихи сочинять стану.
Погода улучшилась, немного похолодало, снег прекратился, и даже вечно грязные ливдинские улицы стали белыми, чистенькими. Ненадолго, разумеется. Удаляясь от Восточных ворот, меняла размышлял. Скорей всего, Хиг не успел потолковать с его светлостью Обухом Первым. Но это произойдет сегодня, не иначе. Как бы ни отдавался Коротышка развлечениям, о деле он вспомнит. Обуху сейчас трудно приходится, он сдает позиции, и, кстати, Коротышка прав насчет того, что подросло новое поколение, имеющее собственные представления о жизни. Обуху нужен успех, нужны деньги… иначе Раш Рыбак, атаман Западной стороны, его сожрет. Обух должен заинтересоваться тем, что ему подсунет Коротышка — на этом строил план Хромой. Кроме заинтересованности главаря бандитов, план включал еще одно условие. Для этого требовалось отыскать Коня — но сделать все тихо. Если Конь стережет казну, это означает, что он нечасто появляется в Хибарах у штаб-квартры Обуха. Тайник наверняка где-то неподалеку оттуда, но не совсем уж рядом. Помочь в поисках должен был амулет, недавно сработанный Хромым для Коня. Меняла надеялся, что сумеет учуять собственную магию и, таким образом, напасть на след Коня. Встречаться с верзилой при этом не обязательно. Совсем не обязательно.
По дороге к Хибарам Хромой решил зайти позавтракать в «Шпору сэра Тигилла», направился туда… и заметил сэра Гойделя, графского оруженосца. К этому молодому дворянину меняла испытывал безотчетную, не имеющую видимых оснований, неприязнь. Обычный паренек, младший сын никому не ведомого господина ок-Ренга, странствовавший в поисках приключений и удачно оказавшийся под рукой, когда его светлость Эрствин начал создавать двор. Пригожий исполнительный Гойдель ок-Ренг получил пост оруженосца, ни с кем не ссорился, никому не мешал, был предупредителен и вежлив… Хромой сам не понимал, за что невзлюбил дворянчика, с которым был в одинаковых годах. Но сейчас стало не до тайных антипатий — сэр Гойдель подвернулся весьма кстати. Молодой дворянин ехал по улице, глядел поверх голов редких прохожих и, вероятно, мечтал.
— Господин ок-Ренг!
— окликнул меняла.
— Могу я обратиться к вам с просьбой?
— А, мастер!
— рыцарь приветливо улыбнулся.
— Его светлость разыскивает вас…
Меняла, как известно, пользовался расположением графа и к нему вежливый ок-Ренг обращался на «вы».
— Именно в этом и заключается просьба, — быстро бросил меняла, приближаясь вплотную к всаднику.
— Было бы очень хорошо, если мы с графом не будем встречаться некоторое время. Его светлость поймет, для чего это нужно, только передайте мои слова.
— Хорошо, мастер, — удивленно пробормотал дворянин.
Меняла кивнул так, что это можно было счесть поклоном, и торопливо шмыгнул в переулок, оставив юного оруженосца наедине с его догадками и мечтами.
*** В «Шпоре сэра Тигилла» было тихо и пусто. Хромой поел и попросил трактирщика Керта наполнить флягу вином. Если целый день бродить на морозе, вино окажется не лишним. Расплатившись, вышел на улицу и задумался. План действий, возникший после разговора с Эрствином в виде неких общих идей, начал приобретать отчетливость. Однако, для того, чтобы в конце концов все части головоломки сложились в правильном порядке, их следует создать, эти части. Сперва — Конь.
Меняла отправился в Хибары, но шел медленно, со скучающим видом. Выглядеть озабоченным ни в коем случае не следует, в Хибарах обитает много знакомых, и деловой вид Хромого может привлечь ненужное внимание. Меняла бродил по грязным улицам, изредка останавливался и прикладывался к фляге. Поднося горлышко фляги к губам, не пил, либо делал совсем крошечные глотки. Он старался выискать остаточные следы собственных заклинаний. Полгода назад знаменитый маг Зибинет Неспящий, ныне покойный, выследил самого Хромого таким способом, и меняла надеялся, что трюк старого злодея окажется ему по зубам.

Полгода назад знаменитый маг Зибинет Неспящий, ныне покойный, выследил самого Хромого таким способом, и меняла надеялся, что трюк старого злодея окажется ему по зубам. Но ничего не выходило — то ли Конь здесь давно не появлялся, то ли Хромому недоставало умения.
Пройдя намеченный маршрут, меняла описал петлю вокруг главной резиденции Обуха — почти безрезультатно. Изредка он ощущал нечто, смутно напоминающее след… Дальше бродить в Хибарах было опасно, и Хромой отправился к центру города, держась поближе к обнаруженным приметам. И вот — снова! Едва различимый след, который вполне мог оказаться отголоском магии амулета, того самого… Хромой медленно прошелся по улице, делая вид, что выуживает из-под куртки флягу. Остановился, делая глоток. Нет, след терялся. У самой границы Хибар он снова ощутил нечто знакомое… и снова — не след, а обрывочные, теряющиеся в двух шагах эманации. Странно. Если Конь несет службу в одном и том же месте, если ходит теми же улицами день за днем, то его следы должны бы накладываться, наслаиваться и со временем образовать заметную тропку, на это Хромой и надеялся. Что же, оставалось действовать методично, обходя улицу за улицей, продвигаясь от главного убежища Обуха в ту сторону, где попадались следы Коня.
Уже за пределами обуховой вотчины Хромой снова ощутил дуновение знакомой волшбы, даже более отчетливое, чем прежде. К этому времени меняла углубился в купеческий район и уже отчаялся отыскать след. Внезапное открытие случилось так неожиданно, что он замер и с минуту стоял на месте, прислушиваясь к собственным ощущениям. Конечно, это было ошибкой — вот так стоять без дела. Хромой вытащил флягу и сделал большой глоток — на этот раз по-настоящему. Задумчиво повертел флягу в руке — на самом деле он снова постарался уловить магию. Похоже, очень похоже! Дальше оставаться на месте без должной причины было невозможно, по улице шагали прохожие. С виду — безобидные обыватели, но мало ли… И окна, опять же, вокруг. В здешних домах окна большие, видно из них хорошо.
Хромой поглядел на здание, перед которым он учуял амулет Коня, и двинулся дальше. Дом выглядел заброшенным, ставни были заколочены, дым над крышей не поднимался. Зимой-то все топят очаги и камины, стало быть, похоже, там в самом деле никого нет. Слишком холодно, чтоб без огня подолгу прятаться. Неужели здесь тайник Обуха? Вряд ли. Район неподходящий, здесь живут купцы, и летом довольно людно. Если у заколоченного дома появятся подозрительные бродяги…
Хромой побрел по улице, изо всех сил заставляя себя не оборачиваться. Двадцатью минутами позже он, сделав круг, возвратился, чтобы снова оглядеть заколоченный дом. Ничего интересного и на сей раз не обнаружилось, тогда Хромой нырнул в соседнюю подворотню и прошел во двор за подозрительным зданием. Двор — замкнутое пространство, окружающие здания выходили сюда глухими стенами, это были склады, пристроенные к купеческим домам. Единственная дверь вела именно из того самого заколоченного дома. Это уже лучше — здесь-то, по крайней мере, нет чужих глаз. Сам Хромой на открытое пространство не выбирался, оглядел двор из подворотни. Меняла отступил в тень и задумался. Потом решительно направился к единственной двери, выходящей во двор. Так и есть — перед входом ощущались слабенькие следы заклинания. «Сквозняк» — Конь проходил через заброшенный дом. Ниточка магических эманаций тянулась через открытое пространство, Хромой прошел по следу и уперся в стену. Тайник? С замаскированным входом? Все-таки здесь? Хитрое местечко…
Меняла еще раз огляделся и неторопливо покинул двор. Минут десять он бродил по улице по другую сторону здания, в котором исчез след Коня. Ничего, ни малейшего намека, что Конь мог здесь пройти. Вероятно, верзила использовал разные пути, но неизменно проходил к тайнику через заброшенный дом, там-то он и наследил погуще, что позволило Хромому учуять знакомое заклинание. Да. Меняла кивнул собственным мыслям, решил, что непременно еще раз все проверит, сделал глоток из фляги и двинулся прочь.

Время было далеко за полдень, но еще один визит он успеет нынче нанести.
*** Меняла направился в Западную сторону, держась жилых кварталов с узкими улочками. Старые привычки, от которых трудно избавиться — Хромому был не по душе район, примыкающий к Большому дому. Там располагались особняки богачей, конторы купеческих товариществ, респектабельные заведения для состоятельных горожан. Обойдя центр города, меняла пошел в сторону порта, забирая вправо. Чем дальше, тем бедней становились дома, кривей переулки.
Наконец Хромой оказался у границ района, напоминающего Хибары — и в той же степени находящегося под властью Раша Рыбака, в какой Хибары принадлежали Обуху. Здесь существовала вероятность, что попадется кое-кто из людей Раша, а кое с кем из портовой банды Хромой успел испортить отношения, так что в этих краях он держался настороже. На улицах было довольно людно, и среди прохожих наверняка встречались люди Рыбака, однако знакомых не попалось. Меняла без приключений добрался до лавки старьевщика. Шугель, разумеется, был на месте.
— А, Хромой, — без энтузиазма откликнулся он на приветствие, — с чем пожаловал?
— Как всегда, по делам, Старая Грязь. Без дела в твою берлогу я не сунусь из опасения отравиться воздухом помойки.
— Лавка Шугеля в самом деле напоминала помойку и пахла соответственно.
— Я кое-что ищу.
— Обычно ты ищешь приключений на свою… м-м… голову. Жаба до сих пор на тебя зол.
— Ты, как всегда прав, я нынче — в поисках приключений. Если увидишь Жабу — передай ему привет. А сейчас скажи, нет ли у тебя чего-нибудь по ядам, отравам, сонным зельям?
— Ты хочешь кого-то отравить или усыпить? Говори уж прямо!
— Да нет же, Король Помоек, наоборот. С моим другом стряслась беда, его опоили, он дрыхнет уже сутки, и мне хотелось бы знать, что ему подсунули.
— Ты врешь, Хромой, — отрезал старьевщик, — у тебя нет друзей. Значит, тебе требуется, чтобы клиент, приняв зелья с едой, проспал сутки, правильно?
— И без вреда для здоровья. Это важное условие. Вот я и подумал, обращусь-ка к специалисту! Кто сможет объяснить мне лучше, чем ты?
— А почему я?
— Все знают: ты похотливый развратник. Слава о твоих победах гремит по западному побережью от Велинка до Энмара. А ни одна женщина не согласится провести с тобой ночь, если она в своей памяти. Значит, ты оглушаешь их сонным зельем, а наутро им ничего не остается, кроме как рассказывать подружкам о твоих достоинствах, которые столь велики, что перешибают даже твой запах. Расскажи про зелья, расскажи, как это делается, я хочу прослыть покорителем сердец.
— Хромой, ты дурак. Я знаю, что не красавец, но у меня достаточно денег, чтобы девочки госпожи Солы находили меня великолепным.
— Извини, извини, — примирительно заявил меняла, — Ты богат, как епископ и мудр, как… как кто? Хм, на ум ничего не приходит, я немею перед тобою, великий Шугель. Но о зельях-то расскажешь? Или у тебя трактат какой найдется?
— Ладно, кое-что расскажу. Есть один состав, он действует примерно так, как тебе нужно. Клиент спит около двадцати часов, потом приходит в себя — совершенно здоровый и зверски голодный. Ну и злой, как правило, потому что, пока он спал, ребята Раша вынесли с постоялого двора все, с чем он приехал. Дрыхнет клиент так крепко, что не услышит и труб Гуэнвернов, возвещающих конец Мира. Понял?
— Понял. А что я должен был понять?
— Что секрет зелья стоит дорого, это — собственность Рыбака. Если купишь у меня все ингредиенты, расскажу. Часть — растительного происхождения, часть — минерального. Плюс кое-какие несложные заклинания. Цена — двадцать энмарских келатов.
— Шугель, у меня с собой нет столько… Как ты сказал? Семь келатов? В долг поверишь?
— Нет, не поверю, и я сказал «двадцать». У тебя не только с собой, у тебя вовсе нет таких денег, ты голодранец и не можешь купить благосклонность девочек Солы.

У тебя не только с собой, у тебя вовсе нет таких денег, ты голодранец и не можешь купить благосклонность девочек Солы.
— Я брезгую ими, мне не по нраву продажная любовь. Таких денег у меня нет, но могу раздобыть.
— Вот и приходи, когда раздобудешь.
— Хорошо, мне не к спеху… Я загляну к тебе попозже, когда соберу эти самые десять келатов. Или, может, ты подыщешь для меня что-нибудь подешевле?
— Подешевле…
— Шугель сморщился, — покупать дешевку — в этом нет класса. Я не узнаю тебя, Хромой! Ладно, девятнадцать.
Старьевщик проковылял к окошку и выглянул, приподняв край грязной занавески.
— Да мне всего-то на одну операцию, Старая Грязь, — бросил в согбенную спину собеседника меняла.
— И я не уверен, что добыча окупит расход. Все-таки пятнадцать келатов… Хотя, окупит, конечно… но слишком уж много нужно вложить в дело, помимо зелья. Ладно, потом я продам рецепт Обуху, ты согласен?
— Дело твое, — Шугель, не оборачиваясь, пожал плечами, — после того, как купишь, распоряжайся как угодно. Девятнадцать, это последнее слово.
— Твоя взяла, восемнадцать.
— Хорошо. Восемнадцать.
— Ладно, загляну, когда буду при деньгах.
— Ага. Ну-ну.
— Что значит «ну-ну»?
— По-моему, — старьевщик наконец обернулся, — тебя поджидает Жаба. Чтобы вернуться ко мне с деньгами, тебе сперва нужно удалиться, ничего не испортив.
— Жаба — не проблема.
— Ошибаешься, он — большая проблема. Если убьешь его, Рыбак взбеленится. Они с Жабой начинали вместе. Старая дружба.
— Ладно. Он далеко?
— В тридцати шагах от двери. Глядит на меня.
— Ладно. Все равно, рано или поздно я бы с ним встретился… Жди меня через пару недель с деньгами. А может, я и раньше загляну, послушать о твоих сердечных делах. Расскажешь о девочках госпожи Солы.
— Эй, он там не один!
— запоздало выкрикнул старьевщик.
Хромой, не слушая, распахнул дверь и быстро зашагал к Жабе. Коренастый бандит обернулся навстречу, в руке Жабы была короткая дубинка, а позади, в нескольких шагах переминались с ноги на ногу двое крепких молодцов, каждый габаритами превосходящий вожака раза в полтора. Эти не успели сообразить, что им делать, да и Жаба не ожидал, что Хромой сам бросится навстречу. Он даже не поднял дубину, а меняла уже был рядом. Хромой на ходу выдернул из ножен меч, стальное лезвие с шорохом рассекло воздух и легло на плечо бандиту.
— Брось свое полено, Жаба.
Тот, чувствуя шеей острую кромку, совсем растерялся. Обычно его боялись… Ладонь разжалась, дубинка соскользнула в снег. Все молчали. Улица опустела еще раньше, при появлении молодцов Рыбака.

— Хромой, это не по правилам, с мечом…
— вымолвил Жаба.
— Обух никогда не…
— Жаба, ты болван, я не с Обухом, я сам по себе. А вот если мы сейчас прогуляемся к Рыбаку, и окажется, что он ничего о нашей встрече не знает… что ему не с руки заводить сейчас новую заварушку…
Двое молодцов из банды Раша переглянулись — Жаба сказал им, что действует по поручению Рыбака.
— Ты не пойдешь к Рыбаку, Хромой! Ты на понт нас берешь!
Страх, похоже, добавил ему сообразительности.
— Верно, здесь ты прав, — кивнул меняла.
— Эй, вы двое, вы сами пойдете к Рыбаку, и спросите, велел ли он Жабе разбираться со мной. А этого я, пожалуй, сдам страже. Слышишь, Жаба, а правда, что Рыбак своих людей не всегда у стражи выкупает? Верно я слыхал?
— Не беспокойся, меня-то он выкупит… и тогда…
— Не дергайся. Один неверный жест — и Рыбаку придется выкупать тебя из каталажки по частям. Но я почему-то сомневаюсь, что он тебя выкупит, после того, как ему доложат… Эй, вы двое, вы еще здесь?
Молодцы переглянулись и побрели прочь.

.. Эй, вы двое, вы еще здесь?
Молодцы переглянулись и побрели прочь. Они не понимали, что происходит, да и не желали понимать. Хромой с Жабой так и остались стоять в переулке.
— Хромой, отпусти…
— вдруг попросил бандит.
— Я к тебе больше и на выстрел не приближусь.
— Ладно, — меняла отступил на шаг, вскидывая меч на плечо.
Жаба метнулся за своей дубинкой, подхватил ее… Хромой подскочил и несильно, но резко ударил рукоятью противника по голове. Тот рухнул и затих. Хромой ногой откатил дубинку и поднял ее. Через несколько минут Жаба застонал и пошевелился.
— Я тебя отпускаю, раз просишь, — объявил Хромой.
— Полено вот только унесу. Дрова нынче в цене… и, думаю, Рыбак даст тебе немного денег и велит свалить из Ливды — если, конечно, не врут, что вы с ним друзья. Так ты послушайся его, правда.
ГЛАВА 23 Замок Аривна в Феллиосте
Трельвеллин спустился по узкой винтовой лестнице. Ступени под ногами трещали, тронутые инеем стены дышали холодом. Люди так и не научились строить хорошее жилье… Вот, казалось бы, башня Аривненского замка — высока, стройна, с нее открывается великолепный вид. Сложена из прочного камня и вполне надежна в случае войны. Почему же не сделать ее удобной для мирной жизни? В жилом помещении наверху трещат в камине дрова, небольшую комнату можно натопить, но стоит выйти за порог — и стылый ветер из бойниц мигом обдает морозом. Нижний этаж, подвал — все выстужено. Ступени лестницы растрескались, подгнили, потому что летом здесь, напротив, будет не продохнуть от жары, льющейся в бойницы. А осенью и весной все пропитает влага.
Людей, строивших замок в Аривне, заботила лишь прочность стен, они готовились к войне, вовсе не думая о том, каково будет жить здесь в мирные дни — тем более, каково будет эльфу, привыкшему к милостям Матери. Милость Матери — это, прежде всего, мягкий климат. Привычные мысли пронеслись в голове — они возвращались всякий раз, когда Трельвеллин сходил или поднимался по лестнице. Пронеслись и умчались прочь, быстрые мысли эльфа. Когда король вышел на крыльцо, в голове уже были лишь дела. Эльфам трудно думать подолгу об одном и том же, сегодня Трельвеллину предстояло делать усилие над собой. Нынче — день для дел. Юный Элльгойн подвел жеребца, Трельвеллин легко вскочил в седло и бросил мальчику:
— Следи за огнем в камине. Я не желаю возвратиться в остывшую комнату, покрывшуюся льдом по углам.
— Да, ваше величество, — с достоинством склонил голову юнец.
— И не вздумай играться с угольками!
— Да, ваше величество… обещаю…
— эта фраза была произнесена без энтузиазма.
Тем не менее, Трельвеллин теперь был спокоен — если Элльгойн пообещал, то исполнит в точности и не сожжет замок из-за нелепой игры.
Когда король закончил отдавать распоряжения, принц Аллок махнул рукой воинам конвоя, те вскочили на коней. Ворота со скрипом распахнулись, король поморщился, его раздражали эти непрерывный скрип, треск и стон дерева, раздающийся в любом строении, возведенном человеческими руками. Но ничего, скоро Трельвеллин возвратится на северный берег Великой, где нет ничего созданного руками короткоживущих, а здесь останется командовать Аллок Ллиннот, младший сын и великий воин… как он сам о себе думает. Сегодня король с сыном объедут окрестности Аривны, осмотрят напоследок здешние земли, Трельвеллин оценит приготовления к предстоящей кампании, сделанные сыном. После этого будет назначена дата отъезда.
Король первым выехал из замка, следом — Аллок и его кавалеристы. На дороге сын пристроился рядом и принялся болтать, указывая рукой — рассказывал, куда ведет дорога, что будет сперва, что потом.
— Аллок, — прервал разглагольствования принца Трельвеллин, — все это замечательно видно из башни. Сын мой, пойми, молодости свойственно тянуться пощупать своими руками, схватить, стиснуть, сжать пальцами.

Старикам достаточно лишь увидеть, за многие годы старик перещупал все, теперь ему достаточно лишь увидеть. Я каждый день гляжу на эту дорогу и вижу дым из печных труб вон там, за лесом. В лощине деревня, осенью пастух выгонял на пастбище коров. Я знаю, сколько коров в этой деревне, и какой они масти. Влево уходят поля, и когда здешние крестьяне распахивали пашню под озимый посев, я видел всех взрослых. Я не знаю, как их звать, но этого мне не нужно. Даже если я и выучу их варварские имена, они умрут раньше, чем я сумею забыть. Но видел я всех. Дальше, за дубовым бором, холм — дорога взбирается на него и, стало быть, снова видна. С башни я вижу гораздо дальше, я вижу черный густой дым и знаю, что там гномьи кузницы, там расположились присланные Грабедором грубияны. И уж совсем далеко, однако различимо для глаз — город. За нынешний день мы не осмотрим больше, чем можно различить с башни, посему не трать слов. Слова тебе пригодятся, когда я стану задавать вопросы.
— Да, отец.
— И я не уеду, если мне не понравятся ответы. Оставляя тебя на южном берегу Великой, я хочу быть уверен, что ты справишься без моих мелочных, нудных, надоедливых, бестолковых, но совершенно необходимых советов.
— Да, отец.
Сегодня принц был готов выслушать все, что угодно, лишь бы отец решился оставить его, Аллока, командовать, а сам удалился.
*** Когда эльфы проезжали через деревню, встречные кланялись. Трельвеллин заметил, что некоторые даже нарочно вышли из домов, чтобы отвесить поклон. И выражение на лицах было странное — словно поклон доставляет крестьянам удовольствие. Король эльфов пытался понять этих людей, он подолгу беседовал с епископом, чтобы научиться глядеть на Мир человеческими глазами. Любое новое знание может оказаться полезным. И король думал. Пока Аллок носился по округе, отправлялся в вылазки к границе, обустраивал новые владения. Трельвеллин занимался тем, что размышлял. Оставив сыну то, что попроще, он занимался более сложным делом.
Не раз Трельвеллину казалось, что он ухватил суть, что вот-вот — и он поймет, но нет… нет. Пути, которыми движутся мысли короткоживущих, оставались для эльфа темны. Зачем кланяться? Выражать приязнь можно словами, песнями… просто улыбками, в конце концов.
Трельвеллин старательно улыбался в ответ и кивал, но коня пустил быстрее, чтобы поскорей миновать деревню. Дорога нырнула в лощину, поросшую лесом, затем взобралась на холм. С вершины открылся вид на лежащий вдалеке город. После завоевания многие горожане ушли на юг, эльфы не стали препятствовать. Тогда город ненадолго опустел. Позже часть жителей возвратилась, но это, как объяснили Трельвеллину, были городские низы, то есть те, кто не участвовал в управлении городом и не скопил богатств. Должно быть, для них оказалось безразлично, под чьей властью находиться, коль скоро власть и прежде принадлежала не им.
Теперь там поселили присланных Грабедором мастеров-оружейников. Гномов было много, шесть десятков, но в городе остались пустующие дома, и разместились бородачи без труда. Назывался городок Рамдор, туда и направлялся сейчас конвой. Когда поскакали с холма, Трельвеллин с удовольствием пустил коня в галоп, так, что морозный ветер свистел в ушах. Эльфы конвоя припустили следом, гремя доспехами гномьей работы. Им было весело, они кричали на скаку: «Хэй! Хэй!»
В городских воротах стояла стража — эльфы в кольчугах и шлемах. Здесь всадники, окутанные клубами пара, натянули поводья. Короля и принца приветствовали радостными криками.
— Как, работа кипит?
— осведомился Аллок у старшего стража.
— А как же! Бородачи гремят железяками вовсю! Разве не слышите?
Грохот и звон в самом деле доносились весьма отчетливо, да и столб густого черного дыма, вздымающийся над Рамдором, указывал, где трудятся оружейники.
Аллок знал дорогу к кузнечным кварталам, в которых расположились гномы, и теперь принц возглавил кавалькаду, Трельвеллин ехал за сыном.

Кузнечные мастерские окружала ограда, там Аллок спешился. Король спрыгнул на грязный снег, оглядел здоровенные груды угля, прикрытые рогожей ящики, мешки, бочонки, связки стрел и пик… поинтересовался:
— А почему мастерские разместили именно здесь? На юге есть город больше этого.
— Тот город, в самом деле, прежде был многолюдней, — кивнул принц, — но там жили большей частью купцы. Мастерские здесь получше обустроены, да дело даже не в этом. Гномы посоветовали не размещать их близко к границе. И их, и наши воинские лагеря, и склады припасов — все большей частью здесь, у Аривны. Так безопасней. Если воины людей прорвут оборону, им не достанется добычи. В том городе, на юге…
— Как он зовется?
— Феллиост, как и весь край. Феллиосту люди почему-то оставили прежнее название. Так вот, там почти не осталось жителей, купцы все съехали. Кто хотел возвратиться и жить, как раньше, тем позволили. Но поставили условие — снести городские стены. Теперь город Феллиост не укреплен. Это тоже сделано по совету гномов.
— Ты слушаешь их советы?
— Да, если они разумны. Я не собираюсь отступать, но если все же придется — обороняться будем в лесах, а города и замки не станут оплотом врагу, укрепления на юге Феллиоста уничтожены… Приветствую, мастер Имедромд!
Король оглянулся — гном-оружейник вышел встретить гостей. Гном был кряжистый, массивный. Даже по меркам его народа плечистый и мощный. Поверх грязного кафтана на гноме был надет грязный кожаный фартук, прожженный во многих местах. Шапки не было, жесткие волосы стягивал шнурок.
От фигуры коротышки валил пар, как будто гнома только что вытащили из печи. Возможно, так оно и было в самом деле.
*** Имедромд вытер черные ладони черным от копоти тряпьем и широко взмахнул ручищей:
— Идемте, ваше величество, ваше высочество, идемте! Поглядите, если будет на то ваша воля, как закаляются клинки, как плетутся кольчуги, как проклепываются доспехи.
Король поморщился — от взмаха гнома с фартука и закопченных лохмотьев в воздух взвилась туча частичек золы и копоти.
Затем Трельвеллина повели в царство огня и грохота. Гремели молоты, сипели мехи, звенело, бренчало и пело железо. Шуршал уголь, с шипением вспенивалась грязная вода, когда в нее швыряли раскаленные поковки. Среди приземистых гномов король с удивлением приметил рослые фигуры людей. Притянул за рукав сына и едва не в ухо (иначе не расслышать в таком шуме) спросил:
— Кто эти люди?
— Местные, — блеснув белыми зубами, откликнулся Аллок, — кузнецы здешние, из Рамдора, да деревенские тоже прибились.
— Помогают нам, да приглядываются!
— подхватил Имедромд, услыхавший, о чем идет разговор.
— Гномьему умению всякий кузнец рад поучиться!
Внимание короля привлекли громкие крики из соседней кузницы. Трельвеллин завернул за угол и остановился понаблюдать. Кузнец из местных, здоровенный, краснолицый, со стоящей торчком буйной бородой, препирался с гномом. Тот сердито надувался и привставал на цыпочки, тогда как человек неуклюже сгибался над низкорослым собеседником. Борода гнома топорщилась под фартуком, заботливо упрятанная от искр и горячего пара.
— Вот так делать надо!
— орал верзила.
— Гляди, гляди сюда, вот этак вот, чтоб движению простор!
— Никогда!
— надрывался в ответ гном.
— Слышишь ты, дылда?! Никогда так мы не ковали! Отродясь не делали подобного! Испокон веков! Это же непрочно!
— Так всаднику же! Между ног всаднику зачем прочность? У него там седло, понял? Ему — чтоб удобно, не нужно там железяк. Это кавалерийские доспехи, пойми наконец!
— Седло…
— карлик задумался.
— Седло! Испокон веков, надо же! Да когда ваше племя в кавалерийской сбруе разбиралось-то? На лошадях ваш брат не ездит же! Вот гляди, гляди сюда, я тебе сейчас покажу.

..
— Ну-ка…
Трельвеллин улыбнулся — вот, мол, как учатся люди гномьему мастерству. Имедромд поспешно выступил вперед и поманил:
— А идемте-ка, ваше величество сюда, покажу готовые доспехи. Специально для ваших подданных изготовлены легкими…
Осмотр мастерских короля удовлетворил. Разумеется, Трельвеллин для порядка сделал несколько небольших, но дельных, замечания. С Аллоком иначе нельзя, не то вообразит, будто в самом деле может командовать войском и управлять Феллиостом самостоятельно. Поговорить Трельвеллин собирался о другом, но не хотел начинать при гномах и, тем более, при людях.
Эльфы закончили осмотр мастерских, напоследок сделали круг по городу (здешние также спешили приветствовать монарха, едва видели кортеж со знаменами) и выехали в ворота. Предстоял последний на сегодня визит — король собирался посетить воинский лагерь в лесу. Когда отъехали от Рамдора на полет стрелы, Трельвеллин подозвал сына и наконец спросил:
— Ну, а теперь рассказывай, что у тебя на уме. О чем ты с гномами сговорился? По какой причине лагеря, мастерские и склады отодвинуты от границы?
— Э…
— принц замялся, — я хотел, чтобы сюрприз вышел. Есть у меня один план…
ГЛАВА 24 Вейвер в Сантлаке
К вечеру в трапезной «Золотой бочки» собрались люди. Конечно, не так много, как в предыдущие дни, когда в Вейвере стоял купеческий караван, но все же для маленького городка — вполне приличное количество. Мясник с женой и подручными, как обычно обосновался в углу, там было пусто и темновато. Лампы, подвешенные к потолочным балкам, недостаточно освещали дальние столы, но Гедор не стал просить свечу, как делал прежде. Огонек, дрожащий перед глазами, мешал бы ему рассматривать посетителей. Большая часть публики расположилась неподалеку от стойки, где светлей.
— Пожалуй, начнем, — объявил Гедор.
— Вряд ли народу станет намного больше.
— Торчок, ты первый.
Парнишка тут же поднялся и собрался двигать к стойке, но Мясник окликнул и велел подойти, встать перед собой, повернуться.
— А это что? Дай-ка мне… Давай, давай.
Торчок вытащил из-за голенища нож и послушно отдал.
— Теперь ступай.
Мясник положил отобранное у парнишки оружие перед собой. Вскоре у стойки возникло оживление. Торчок, притворяясь пьяным, бродил между столов и говорил гостям «Золотой бочки» гадости. Толстого ткача обозвал боровом, крестьянину, который остановился здесь же на ночь, сулил, что, пока он пропадает в городе, к жене наведается сосед, а то и двое разом. Кому-то наступил на ногу, с чьего-то стола смахнул на пол миску… Сперва над ним посмеивались, потом стали бранить, Торчок огрызнулся… Наконец не выдержал ткач и, сопя, стал тяжело подниматься из-за стола. Паренек скакал перед ним и улыбался слюнявым ртом.
Гедор отодвинулся от стола и кивнул старшему подручному:
— Я сейчас иду. Ты справишься?
— Давно не работал этак-то… но справлюсь, мастер, не сомневайся.
В это время ткач пошел на Торчка, сжимая кулаки, парень отступал. Толстяк махнул рукой, потом еще раз — Торчок увертывался. Горожанин, распаляясь, замахал кулаками энергичней, задел кого-то локтем, огрызнулся в ответ на брань… Тут Торчок подпрыгнул к неповоротливому противнику и съездил по носу. Ткач разъярился окончательно, ринулся на парня, тот бросился мастеровому под ноги, толстяк с разгона обрушился на соседний стол — прямо в миски со снедью. Приезжие крестьяне, которым помешали обедать, вскочили и, осыпая ударами, сбросили толстяка на пол. Городские заорали, чтоб не смели трогать их земляка. Слово за слово — никто и не понял, как, но началась большая драка. Зазвенела разбитая посуда, люди орали, толкались, сбившись в кучу…

Гедор широкими шагами приблизился к толчее и стал отшвыривать драчунов — хватал и одним рывком отправлял в полет, не разбирая, кто перед ним.

Зазвенела разбитая посуда, люди орали, толкались, сбившись в кучу…

Гедор широкими шагами приблизился к толчее и стал отшвыривать драчунов — хватал и одним рывком отправлял в полет, не разбирая, кто перед ним. Выдернул из сутолоки Торчка, парнишка орал, что его изувечили грубые мужланы, и демонстрировал небольшую ссадину на скуле. Никто и не заметил, как Селезень покинул стол в углу и присоединился к толкотне у стойки. Визгливые крики Торчка подействовали на драчунов отрезвляюще, люди стали приходить в себя и озираться, разжимая кулаки. В общем-то, выпили немного, и непонятно было, из-за чего схватились.
Селезень тихонько шмыгнул обратно за стол в углу и незаметно передал Деле вышитый кошелек. Женщина ссыпала монеты в собственный кошель, подвешенный к красивому пояску, а чужую вещицу проворно сунула под юбки. В их темный угол никто не глядел.
Гедор — все так же молча — развернулся и поволок всхлипывающего Торчка обратно за стол, по дороге внятно объявил: «Заткнись, баран! Сам виноват, нечего было к людям приставать!» Парнишка тут же умолк. Зато принялся орать толстый ткач, тот самый, из-за которого началась драка. У него пропал кошелек.
Все тут же стали озираться, не завалилась ли где вещь, прислуга принесла свечи, стали искать под столами. Гедор с женой будто бы из любопытства подошли к стойке, Мясник купил два стакана вина. Супруги стали в сторонке, прихлебывали, улыбались, глядя на суету. Ткач не успокаивался, вопил, что его в этом заведении избили селяне, да еще и кошелек украли. Он требовал звать стражу. Хозяину «Золотой бочки» не хотелось обращаться к людям сеньора, но деваться было некуда, он отправил сынишку за начальником стражи.
Когда пожилой ветеран, сопровождаемый парой молодцов в плащах с гербами ок-Дрейса, появился в дверях, Дела прошла мимо стражников и возвратилась к своему столу.
— Ну, из-за чего шум?
— громко поинтересовался вояка.
— Кошелек украли, — выступил вперед ткач.
Гедор, привалившись к стойке, тихо заметил хозяину «Золотой бочки»:
— Я же тебе говорил, нет порядка у вас… налей-ка еще, — и протянул стакан.
Кабатчик привычно наклонил кувшин над подставленной посудой, затем до него дошел смысл сказанного, и он с подозрением поглядел на постояльца. Тот невозмутимо положил на стойку медяк — плату за вино, и поднес стакан к губам, наблюдая за стражниками.
— Украли?..
— старый солдат нагнулся и поднял с пола вышитый кошель.
— Этот, что ли? И стоило из-за тряпки шум поднимать?
— Тряпки? Да у меня там деньги… деньги… были…
Ветеран демонстративно перевернул пустой кошелек над ладонью другой руки и потряс, показывая, что, мол, пусто.
*** — Ну, вот что, расходитесь-ка. Поздно уже, давайте по домам, — решил стражник, затем обернулся к хозяину «Золотой бочки».
— А с тобой я завтра зайду поговорить. Беспорядки, понимаешь, у тебя происходят. Ограбили доброго человека, побили…
Толстый ткач, который в самом деле в сутолоке пострадал больше всех, поглядел с надеждой. Неужто старик решился искать его пропажу?
— Украли красивый кошелек, — закончил старик, улыбаясь в усы. Растерянность толстяка доставляла ему удовольствие.
— Хорошо, я пропажу вернул. В общем, расходитесь. Нечего тут…
Начальник стражи удалился, сопровождаемый молодцами. Те ухмылялись, довольные, что городские остались в дураках.
После ухода стражников несколько минут длилась тишина. Мясник допил вино, причмокнул губами и с громким стуком опустил на стойку стакан.
— Я же тебе говорил, что нет у вас порядка. И на стражу надежды никакой.
— Эй, — обернулся к Гедору избитый ткач.
— Это ведь из-за твоего парня началось!
Гедор уставился в упор на мастерового, тот под холодным взглядом попятился.

— Из-за моего? Нет. Или ты хочешь сказать, что это паренек твои денежки присвоил, а не стражник?
— Стражник?..
— Нет, сам Гангмар из Проклятия нагрянул, чтобы твой кошелек выпотрошить. Торчок, может, и с придурью, так чего ж ты с дурнем связываешься? Ты ж видел, блажной пацан.
Гедор еще с минуту смотрел на ткача, то стушевался и умолк. Люди, смущенно поглядывая друг на друга, стали расходиться. Постояльцы по комнатам, местные — домой. Дела подошла к мужу и взяла за руку. Тот обернулся. Супруги собрались уходить.
— А скажи, мастер, чтоб ты присоветовал?
— окликнул уходящих кабатчик.
— Ну, чтоб порядок был?
Гедор бросил через плечо:
— Маленьким людям защитник нужен. Чтоб присматривал за порядком, пока добрые люди честно трудятся. Так у нас заведено, на побережье. Непременно есть такой человек, ему доверяют. Если что — к нему за советом, за защитой. Он всегда рассудит, поможет, вступится за обиженного. Правого поддержит, виноватого накажет — тихо, по-свойски, без стражников. Но и его уважают, человека этого, делятся с ним, чем Гилфинг послал.
— Это как? У нас же господин имеется, старшины цеховые… Священника можно спросить…
— И стража еще, — напомнил Гедор.
— Завтра утром к тебе начальник заглянуть обещал, помнишь?..
Дела потянула мужа за руку, и молодые люди ушли. Трактирщик тяжело вздохнул, позвал жену, чтобы убирала со столов, и, прихватив колпачок на длинной рукояти, пошел по залу — гасить свечи под потолком. Он размышлял, во сколько обойдется завтрашний визит стражника. Тот ведь станет отступное вымогать, не то — к господину на суд, почему в «Золотой бочке» бьют и воруют. Да уж, защитники…
Около трех часов, когда «Золотая бочка» погрузилась в сон, окно комнаты, которую занимал Гедор, распахнулось, вывалилась веревка. Мясник быстро перебирая руками, соскользнул в снег. Подбежал к забору, подпрыгнул, ухватился за гребень и легкой тенью перемахнул наружу. Дом, где жили стражники, находился неподалеку, ближе к городским воротам. Старик начальник занимал половину здания, другая была казармой рядовых. Помещения имели раздельный вход. Мясник подкрался к двери и прислушался. Старый вояка звучно храпел, слышно было и на улице. Гедор осмотрел замок — дешевка. Дверь добротная, прочная — если выбить, будет много шума. Пришлось вытаскивать отмычки, пользоваться которыми Мясник не любил. После нескольких неудачных попыток замок со скрежетом отомкнулся. Гедор приоткрыл дверь и скользнул внутрь. Миновал сени, вошел в комнату, служившую старому вояке спальней. Начальник стражи спал, лежа на спине. Гедор подошел, вынул нож, с минуту разглядывал жертву, затем полоснул лезвием по горлу. Храп перешел в хрипение, бульканье… Мясник осторожно перевернул стул, положил набок подсвечник на сундуке рядом с кроватью, стащил труп на пол, отыскал меч и вложил в мертвую ладонь. Разбросал по полу подвернувшиеся под руку вещи… Вот теперь все.
*** Когда утром Гедор с компанией спустился в трапезную, там было пусто. Давешние крестьяне уже съехали, для новых постояльцев было рановато. Хозяин нервничал и поминутно косился на дверь, ждал начальника стражи.
Гости позавтракали, затем Гедор велел Торчку оставаться в «Золотой бочке», а сам с женой и Селезнем пошел прогуляться. Перед домом стражи собралась толпа, люди сэра ок-Дрейса расхаживали перед распахнутой настежь дверью. Лица солдат были хмурые.
Селезень пошел вперед узнать новости. Ему охотно объясняли, что ночью зарезан старый начальник стражи, а подручные покойного уже рядятся, кто теперь станет старшим. Горожане гадали, что за человек мог осмелиться на такое злодейство, ни одной достойной версии не возникло. Из дома вышел рослый белобрысый парень и прикрикнул на зевак:
— А ну, чего собрались? Пошли прочь!
Наверняка новый командир.

Люди стали неспешно расходиться. Гедор с женой немного задержались, и когда стражники, пыхтя, вытащили из дверей носилки с грузным телом, укрытым дерюгой, супруги посторонились, пропуская. При этом Гедор, будто продолжая давно начатый разговор, бросил жене:
— Видишь, до чего человека жадность доводит? Ткач этот, из-за горсти медяков…
Прохожих поблизости уже не осталось, так что можно было говорить достаточно громко. Белобрысый стражник, едва услыхал, о чем идет речь, тут же подскочил к Гедору:
— Эй, мастер, ты о каком ткаче?
Мясник обернулся к стражнику:
— Эй, да ведь ты вчера тоже был в «Золотой бочке»? Точно, я тебя помню! Слыхал, как этот толстый дурень своих денег требовал? Он, видно, в башку себе вбил, что покойный его гроши присвоил.
Гедор укоризненно покачал головой.
— Вот до чего может жадность довести, ай-яй-яй… Из-за горсти медяков!
— Так ведь не брал наш старшой, — растерялся стражник, — я за ним следом вошел, не мог он, и все это видели… Кошелек пустой валялся. И то удивительно, что никто допрежь нас не поднял!
— Тоже верно… сам не пойму, чего этот толстый дурень придумал, но он же денег требовал, верно?
На простодушном курносом лице долговязого парня отразилось зреющее решение — он уже определил виновного. Тут из-за спины Мясника выступил Селезень и уверенно заявил:
— А я думаю, кабатчик это. Он, небось, до сих пор трясется, ждет, что покойный явится к нему за покражу спрашивать. Ведь ясно же, что стражник денег не брал, это хозяин виноват, что у него в «Золотой бочке» ворье завелось. Ишь как ловко: его прислуга с фонарями под столами лазит, кошелек ткача ищет, а кошелек-то — вот он, пустой у дверей лежит!
— Хозяин — сопля, не смог бы управиться. Ткач-то вон какой кряжистый, да и драчун, — стал спорить Гедор, — вчера он заваруху в трапезной и устроил, из-за него драка началась, он селян задирал.
— А ну, пошли к Гангмару отсюда!
— прикрикнул белобрысый.
— Нечего лясы точить, уж сыщем преступника, так во всем признается!
Гедор, Дела и Селезень послушно зашагали прочь, по дороге увлеченно обсуждая предысторию убийства. Селезень твердил, что кабатчику могла помогать прислуга, стражник-то здоров был, едва ли рыхлый пьяница сумел бы справится один, да и ткач тоже, а Гедор упирал на то, что в драке побеждает тот, кто бьет первым, и ткач — драчун.
Едва свернули за угол и скрылись с глаз стражи, разговор тут же прервался. Троица отправилась прогуляться и на постоялый двор возвратились к двум часам. В «Золотой бочке» плачущая хозяйка рассказала, что стражники увели мужа. Да мало того, прихватили и двоих работников. За что?..
ЧАСТЬ 3 ПРЕДЧУВСТВИЕ ВЕСНЫ
ГЛАВА 25 Альда
— Ингви, что ты рисуешь?
— Да я так, просто…
— Ну что там? Дай посмотреть!
Ннаонна вертелась так и этак, заглядывая через руку Ингви, тот прикрывал рисунок.
— Ну дай, покажи!..
— Ладно, я почти закончил. Вот.
— Ой, а что это такое? Вот это — что?
— Это называется «конвейер». Несущая деревянная рама, прочная, дубовая. Можно укрепить чарами кое-какими, но, видимо, и так выдержит. Вдоль идут две цепи. Фокус в том, чтобы у них все звенья были одинаковыми, иначе звездочки не будут крутить. Ну, орки сделают, им главное объяснить, что одинаковые…
— А это что?
— На цепях поперечные планки с захватами. Крепим сюда древесный ствол… вот так… и вот так… А, стоп! Это же долго крепить. Нет, захваты с зубьями, обращенными вперед. Тогда просто кладем ствол, и он не сползает, после сам сваливается, когда доедет до конца. Здесь привод…
— Привод, а что это? Колесики…
— Ннаонна вертела картинку, разглядывая так и этак.

..
— Ннаонна вертела картинку, разглядывая так и этак.
— А здесь седло? Почему без лошади?
— В седло садится человек, крутит вот эти штуки ногами, от них вращение на большое колесо…
— А что за человек?
— Ну, человек… Да хоть бы и я.
— Ингви, ты трудишься в седле — так нельзя. Это не по-королевски!
— Ну хорошо, в седле — измученный раб в кандалах. Так лучше?
— Гораздо. Только кандалы будут мешать. Его нужно приковать за ошейник.
— Ладно, если по-твоему это будет по-королевски… Значит, раб…
— В ошейнике!
— Да, раб в ошейнике крутит педали, колесо вращается, ствол тянется цепями сюда, а здесь его рубим на куски.
— Мечом? Целый ствол…
— Ннаонна отложила листок и покачала головой.
— Не разрубит.
— Я знаю один меч, который разрубит, главное на этом рычаге хорошо закрепить. Хотя в данном случае не так важно, разрубит или нет. Я хочу Черную Молнию разрядить. Зимой маны меньше, фон падает, но все равно меч тянет и тянет. Я уже боюсь к нему подходить. Вот и будем разряжать без моего участия, заодно дров нарублю.
— А к чему все эти сложности? Цепи, педали? Можно просто тащить на веревках.
— Так интересней. И еще — все сочтут, что это колдовство, черная магия. Я должен поддерживать свое реноме чародея.
— Мертенк тебе объяснит, во сколько казне обойдется твой интерес и это самое реноме.
— Да, — Ингви почесал в затылке, — тоже верно. Он и так надоел со своими мелочными расчетами. Но с Черной Молнией надо что-то делать, а сам я не хочу руками махать, это уж точно не по-королевски — моему величеству дрова рубить. Беспокоит меня меч, он что-то чует, точно говорю. Опять Гилфинг мутит воду в Мире, новые лазейки ищет. А Гангмар с Гунгиллой, по-моему, решили, что у них долгий перерыв. С другой стороны, влияние Гилфинга не может быть сильным, но Черная Молния все равно реагирует.
— Ты ночью кричал во сне. Тебя настолько беспокоит Черная Молния?
— Кричал… А, поэтому ты меня разбудила?
— А что мне было делать?
— вызывающе буркнула вампиресса.
— Я же должна была тебя как-то… ну, успокоить…
— Очень хорошо, — Ингви потянулся, на его лице появилась улыбка.
— Мне понравился твой подход к сохранению королевского покоя. Я, пожалуй, что-нибудь придумаю, чтобы мой покой был и впредь в сохранности.
— Чтобы ночью не кричать?
— уточнила девушка.
— Ты что? Напротив! Напротив, чтобы кричать громче! А ты будешь меня успокаивать, а?
Ннаонна задумалась, даже лоб наморщила. Наконец вынесла вердикт:
— Ладно. Но твою машину Мертенк построить не даст, так что Черная Молния будет тебя беспокоить и дальше. Кстати, скоро весна. Хорошее приключение могло бы помочь тебе сбросить излишек маны с меча. То есть ты не подумай, что мне жалко тебя будить. Я как раз очень даже готова. Но и приключение тоже не помешает. Вот только зима пройдет.
Оба посмотрели в окно. Началась оттепель, по раме стекали капли, в верхнем углу наросли кривые сосульки, и, хотя в нынешнем году предстояли и морозы, и метели, и холода, настроение нынче было совершенно весеннее.
— Приключение… Боюсь, что приключений в этом году у нас будет в избытке.
— Ага. Ты только обещаешь.
— Ну, не могу же я придумать приключение вот так, сам по себе. Сперва должно что-то произойти. Представь себе, раздается стук в дверь… «Ваше величество, беда!..»
В дверь постучали.
*** Ингви встал, швырнул рисунок в ларь с бумагами и щелкнул пальцами — это был недавно придуманный фокус. Дверь медленно распахнулась. За ней переминался с ноги на ногу Никлис.
— Ну?
— Там это, твое демонское. Епископ едет. Колдунчики говорят.

Епископ едет. Колдунчики говорят.
«Колдунчиками» бывший вор называл мальчишек, учеников Вентиса. После того, как к концу осени восстановили парочку глазастых идолов, было возобновлено наблюдение за окрестностями. Конечно, границу два столба перекрыть не могли, однако этого и не требовалось, теперь охрана рубежей стала обязанностью графа Ничейных Полей. Идолы были установлены по сторонам дороги — больше для солидности, чтобы создать верное представление об Альде у тех, кто приближается к королевству по Энмарскому тракту со стороны Империи. Разумеется, наблюдение при помощи каменных истуканов стало обязанностью учеников придворного мага — как в добрые старые времена.
— Епископ? Наш старичок?
— Он самый, и с ним народу полно. Кто в белом, кто в черном. Кто еще как.
— Отлично!
— заявила Ннаонна.
— Этот епископ — человек широких взглядов и добренький, к тому же. Он не окажется нас обвенчать.
— Посмотрим, — Ингви не разделял оптимизма вампирессы.

— Но мы же договорились?
— девушка прищурилась.
— Ты обещал!
— Я и не отказываюсь. Обратимся к епископу, попросим, чтобы организовал церемонию…
— О! Точно! Церемонию! Рыцарский турнир, пиршество, гуляния на неделю. Чтобы все гудело!
— На неделю?
— А что?
— Я, пожалуй, натравлю на тебя Мертенка. Пусть-ка господин канцлер тебе и объясняет, что ресурсы королевства, исчерпанные при предыдущем короле, не потянут недельного гуляния, придется ограничиться… Хм, боюсь даже загадывать, на сколько минут гульбы хватит нашей казны…
— Чего-о-о?
— И еще турнир. Погода, мягко говоря, не…
— Ну, Ингви-и-и… Мы Фильку попросим, чтобы он Гунгиллу попросил, чтобы она…
— Ннаонна, не смотри так, у меня сердце разорвется. Праздничный пир я тебе обещаю, гостей пригласим, перышки почистим. Готовь свои черные платья.
— Агаа-а-а!
— Ну вы тут эта, слышь-ка, целуйтесь себе, а я — того. Пойду я, значит, по служебным делам. Буду, значит, преступников дальше ловить.
Ингви отстранил Ннаонну и принюхался. Никлис старательно отворачивался, но ароматы он источал достаточно крепкие.
— Значит, так. Скажешь Мертенку, пусть вышлет кого-нибудь для торжественной встречи, что ли. Или пусть сам отправляется. Ему лучше знать, как епископов встречают. Потом можешь дальше ловить своих преступников в кувшинах вина. Смотри только, не перестарайся.
*** Все образовалось само собою и наилучшим образом. Под вечер прибыл гонец от сэра Валента — его святейшество добрался до владений бравого маршала и остался ночевать в Гранлоте. Туда же подъехал и сэр Мернин, ожидалось, что к утру подтянется еще несколько сеньоров. Так что епископский кортеж будет сопровождать достаточное число знатных альдийцев. Гонец выглядел уставшим, и лошадь его выбилась из сил. За день наст на дороге стал подтаивать, к вечеру эта каша схватилась скользкой коркой, так что, если погода не изменится, прибытие конвоя следует ожидать завтра ближе к ночи.
— Ну вот, — заметил Ингви, — я всегда считал, что если система хорошо отлажена, она работает без лишнего вмешательства. Все образовалось само собой — наши добрые сэры епископа встретили и будут сопровождать, ну а нам остается только организовать достойную встречу.
— Ты уж постарайся, организуй, — попросила Ннаонна, — чтобы его святейшество на всю жизнь запомнил. Я платья готовлю, так и знай.
— Любого черного цвета?
— уточнил король.
— Именно.
Наутро спохватились, что забыли предупредить клириков о приезде нового начальства, но тревога была напрасной, слухи о возвращении почтенного прелата уже поползли по Альде. Разумеется, местный клир готовился к приезду пастыря. Ингви велел Вентису собрать учеников, а Джамену поручил выслать дозор, чтобы узнать о приближении кортежа заранее.

Однако часы тянулись, на дороге никого не было. Отправили смену дозорным, так как те, кто отправился с утра, продрогли и устали. Вернувшиеся слуги рассказали, что дорога в плачевном состоянии, вместо санного пути — раскисшее месиво.
Конечно, в Ничейных Полях и дальше к северу сейчас холоднее, поэтому его святейшество и решился тронуться в путь.
Наконец, когда стало темнеть, прискакал гонец — едут.
Ингви во главе многочисленной свиты отправился встречать епископа к воротам. На громаде Северной башни зажглись десятки факелов и ламп, но их свет терялся в сумраке зимнего вечера. Вентис, сопровождаемый учениками, удалился на верхние этажи. Когда процессия — всадники альдийских сеньоров, вооруженный конвой из церковных солдат в белых плащах, сани, повозки, фургоны — приблизилась к подножию гигантской башни, Ингви хлопнул в ладоши. Гулкий звук взлетел к темным низким небесам. Это послужило сигналом «колдунчикам». Из бойниц верхних этажей Северной башни ударили фонтаны холодных искр. Снопы света вознеслись к низкому небу, превращая сумерки в день. Искры сыпались разных цветов — лиловые, оранжевые, голубые. Зеркалами полированного металла чародеи направили свет к въезду в город. Из ворот навстречу епископу выступил почетный караул — орки в полном вооружении. Гремя тяжелыми доспехами, нелюди выстроились по обе стороны дороги, на пиках и алебардах болтались маленькие колдовские фонарики, пестрые комочки света.
Епископ остановил кортеж и, почтительно поддерживаемый слугами под руки, выбрался в утоптанный снег. Разноцветные сполохи слепили старика, он щурился, но на морщинистом лице играла улыбка.
Ингви, Ннаонна и Мертенк приблизились к остановившимся саням.
— Ах, ваше величество, — епископ смахнул слезу, — я так раз возвратиться…
— Мы тоже очень рады, — широко улыбнулся король, — если б вы знали, кого присылали вместо вас… Но я не хочу о грустном. Я очень рад.
— Мы все рады, — серьезным тоном подтвердила Ннаонна.
— И я…
Ингви крепко потянул спутницу за руку, чтобы заставить умолкнуть. Он считал, что момент неподходящий.
— Эта встреча… такая роскошь, такая красота, — пролепетал старец, разводя руками, словно желая обнять мечущиеся разноцветные отсветы магического салюта.
— Я, право, очень тронут… Даже не знаю, как благодарить…
— А я вам подскажу, как! Обвенчайте нас!
— быстро, пока не помешал Ингви, выкрикнула вампиресса.
ГЛАВА 26 Ванетиния
К концу зимы Алекиан оправился после болезни. Странности остались, однако император достаточно окреп, чтобы скрывать приступы, теперь он выглядел куда лучше. С Санеланой он был неизменно предупредителен и нарочито нежен, однако супруга чувствовала отстраненность Алекиана. Разумеется, отчуждение было обращено не к ней одной, однако император подчеркнуто ставил себя выше всех людей Мира и стремился выражать собственное превосходство при любой возможности. Даже болезнь и приступы мизантропии он выставлял напоказ, поскольку то и другое выделяло его, отличало от подданных.
Умница Санелана все понимала и старалась, насколько могла, принять участие в заботах, помочь найти мягкие решения взамен жестоких, разделить тяжесть… словом, стать нитью, связывающей Алекиана с миром людей.
Понимал ли супруг, какая цель движет императрицей, трудно сказать, но место, традиционно занимаемое у трона шутом Коклосом, теперь досталось Когеру. Проповедник, одержимый как и Алекиан… пожалуй, даже больше молодого монарха — он один понимал императора, хотя и не всегда мог выразить словами это понимание. Когер умел говорить с простыми людьми, мог зажечь неземной огонь в сердцах, после его проповедей шли на смерть и жертвовали Церкви последнее, но душа Когера была толстой и грубой, как его руки. Для возвышенно мыслящего Алекиана клирик был плохим собеседником. Тем сильней страдал карлик Пол-Гнома, оттертый туповатым увальнем Когером от «братца».

Для возвышенно мыслящего Алекиана клирик был плохим собеседником. Тем сильней страдал карлик Пол-Гнома, оттертый туповатым увальнем Когером от «братца». Коклос прятался, укрывался в тайных убежищах Валахалла, но зимой, когда все закоулки опустевшего дворца промерзли насквозь, он волей-неволей оказывался в покоях среди придворных, причем предпочитал компанию ее величества. Они с Санеланой стали союзниками. Слов им не требовалось, шут и императрица общались в основном взглядами, кивками и жестами… она верила, что Алекиана можно излечить добротой и терпением, а карлик — нет. Ее величество полагала, что время и мягкая покорность отогреют ледяной дух императора, смягчат, вернут на землю.
Коклос считал, что душа императора потеряна, заблудилась в небесах, замерзла в холодных высях, и никто не в силах ее отогреть… пока не будет разрушена ледяная цепь, опутавшая сердце юного монарха. Молитвы Когера возвратили в Мир лишь тело, душа Алекиана так и не вернулась. Санелана же неустанно молилась о душе мужа.
Роккорт ок-Линвер, старый вояка, так и не стал заменой маршалу, потому, едва погода стала напоминать о будущей весне, капитана услали на восточную границу с большей частью гвардии. Старик должен был проверить, насколько хорошо подготовлены к обороне замки и городки на границе с Гевой, и в дальнейшем командовать расположенными там отрядами. Теперь мысли Алекиана были устремлены к западу, победить Геву в будущем году он уже не надеялся.
Сборы отрядов, уходящих на восток, заняли много времени, Алекиан хотел лично уследить за всем, не надеясь на престарелого капитана. Ок-Линвер был недостаточно сообразителен, но под рукой не оказалось никого лучше. Император подолгу беседовал с капитаном, выспрашивал, как поступит сэр Роккорт в той или иной ситуации, часто оставался недоволен ответами… ему не хватало ок-Икерна, но тот был по-прежнему невменяем.
Алекиан испробовал верное, казалось бы, средство — попросил Когера… верней сказать, велел Когеру молиться за душевное здоровье безумного воина, но на сей раз чудодейственная сила вдохновенного подвижника не сработала, состояние бедняги ок-Икерна не изменилось. Если душа Алекиана вознеслась в небеса, где, согласно церковному учению, расположено гилфингово Блаженство, то душа маршала низринулась, должно быть, в гангмарово Проклятие. Безумец беседовал с теми, кого отправил на верную смерть, старался объяснить, каялся и рыдал. Его не прощали.
Оставалась надежда, что боевого опыта старика ок-Линвера окажется довольно, чтобы заменить полководческий талант. В конце концов, от капитана не требовали выиграть войну — всего лишь устоять, удержать укрепления, если Гева осмелится атаковать. У младшего гевского короля было достаточно дерзости, чтобы решиться на отчаянный шаг, что он доказал в прошлом году.
Гева, Гева… Будто голос свыше велел Алекиану забыть о востоке. Мысли императора неизменно обращались к западу. Если установить в Сантлаке порядок, если привлечь тамошних сеньоров… тогда можно будет собрать огромную армию, перед которой не устоит никто — ни маги, ни некроманты, ни тролли. Сантлакское рыцарство плюс вдохновляющая проповедь Когера — вот оружие, способное повергнуть гевского дракона!
Наконец войско было сформировано, отряды и конвои с оружием стали покидать столицу. Солдаты думали о близкой весне. Что станется, когда сойдут снега? Начнется война? Или нет?
С арьергардом гвардии отправлялся сэр Роккорт. Алекиан вышел во двор, чтобы лично проводить старика.
— Служите верно, бдительно следите за гевцами. Помните, вам предстоит охранять границы Ванета от алчных бесстрашных хищников, — монотонным голосом пробубнил император.
— Нам нужен этот год, нам необходимо, чтоб в этом году восточная граница устояла. Поручаем вам, капитан, охрану восточного рубежа.
Ок-Линвер, кряхтя, преклонил колено и поцеловал длинные пальцы императора — мазнул неаккуратно подстриженными усами.

Затем, так же кряхтя, с трудом разогнулся и отступил на шаг. Лицо старого воина было бесстрастно, он скрывал недовольство. Маршальский жезл ему теперь не достанется, а он слишком стар, чтобы ждать.
— Мы не забудем верной службы, — добавил Алекиан, — если предстоящая кампания завершится успехом, будут созданы новые графства. И старые воины, вроде вас, получат их в качестве награды. Ступайте, сэр рыцарь, сохраните нам восточные границы.
Капитан еще раз поклонился, при упоминании награды в блеклых глазах возник интерес. Провести остаток жизни в собственном дворце… Граф Роккорт — почему бы и нет? В конце концов, к чему старику воинская карьера? Необременительная служба в провинции даже лучше… Странно, что его императорское величество не заводил таких разговоров прежде.
Когда ок-Линвер, бренча тяжелыми латами, побрел во двор, где оруженосец уже взялся за стремя, чтобы помочь старику сесть в седло, Коклос тихонько подкрался к Санелане, стоявшей в стороне. Подергал императрицу за рукав и, указывая вслед капитану, пропищал:
— Вот образ нашей империи! Дряхлый, едва не разваливается на ходу, но всегда готов взгромоздиться в седло и отправиться сражаться со всем Миром. Как бы ему в самом деле не рассыпаться на гвоздики и заклепки… Вдруг тогда окажется, что под тремя слоями стали нет ничего? Совсем ничего, пустота…
*** — Ваше императорское величество… Прошу прощения, ваше императорское величество…
Алекиан повернул голову и перевел отсутствующий взгляд на Кенперта из Вортина. Придворный топтался рядом, выжидал случая обратиться к императору.
— Мы слушаем, сэр Вортин.
— Ваше императорское величество, осмелюсь напомнить: посольство Энмара просит аудиенции.
Энмарцы прибыли почти месяц назад, но Алекиану было недосуг их принять. Император занимался подготовкой войск, отправляемых на восточные рубежи, и к тому же хотел показать энмарцам, сколь мало заинтересован в их предложениях. Заносчивые купцы вызывали у императора сложные чувства. С одной стороны, они не были врагами, Совет Негоциантов на редкость щепетильно придерживался нейтралитета, с другой… с другой стороны, Энмар оставался единственным государством на континенте, не вошедшим в империю, даже когда она находилась в зените могущества. Алекиану было странно говорить с людьми, не подчиненными ему на законном основании — не мятежниками, не бунтовщиками, не изменниками. Неправильно, когда люди не подчиняются императору. К тому же они дают убежище беглецам, вроде Фенгима Тильского.
— Да, сэр Кенперт, мы помним о посольстве. Но мы поручили вам выслушать этих купцов и оценить, насколько их сообщение будет важным. Вы можете нам доложить о результатах?
Рыцарь из Вортина, отвечающий при дворе за вопросы внешней политики, относился к собственным обязанностям весьма серьезно. Вот и сейчас он вознамерился доложить императору о посольстве, хотя и видел, что Алекиан не настроен заниматься просьбами энамрцев.
— Осмелюсь заметить вашему величеству, — Кенперт поклонился, — я докладывал, что послы желают огласить послание Совета Негоциантов лично. Со мной говорить отказываются.
Алекиан кивнул, — мол, да, докладывал, — и задумался.
— Прошу прощения, ваше величество, — снова заговорил придворный, — они шли зимой под Спешащим Ветром, зимой! Твердят, что им следует получить ответ и возвратиться в Энмар до начала навигации. Должно быть, то, что они собираются сказать, в самом деле важно. Если они решились на морской переход из Энмара в Неллу зимой.
Эти аргументы уже звучали, и не раз. Однако император, занятый подготовкой армии, так и не снизошел к просьбам послов. Теперь, когда войско отправилось на восток, его величество, возможно, задумается об Энмаре?
— Не сомневаемся, что дело, с которым прибыли послы, весьма важное, — согласился император.
— Важное для них. Хорошо, мы примем представителей Совета Негоциантов.

— Важное для них. Хорошо, мы примем представителей Совета Негоциантов. Сегодня же. Сейчас, часом позже, ибо после может не выдаться свободной минуты. Послушаем, что привезли энмарцы зимой под Спешащим Ветром.
Алекиан огляделся. Тут же трое лакеев, державшихся позади группы придворных, согнулись в поклоне.
— Ты, — кивнул Алекиан, — пусть подготовят к приему тронный зал. И пусть разыщут мастера Гиптиса. Ты — пусть пошлют за отцом Когером.
Слуги умчались с похвальной резвостью. Алекиан обернулся к супруге.
— Ваше величество, нам было бы желательно, чтобы вы сопровождали нас во время аудиенции.
Санелана с достоинством склонила голову. Она бы предпочла что-нибудь более человеческое вместо холодной бездушной вежливости.
*** Спустя час Алекиан, облаченный с подобающей пышностью воссел на трон. Его величество был в мантии, тяжелая корона казалась слишком массивной для тонкой шеи и бледного изможденного лица. Но держался долговязый император подчеркнуто прямо, складки просторного одеяния скрывали болезненную худобу, и выглядел Алекиан довольно внушительно — во всем красном. К красному цвету он питал слабость еще с тех пор, когда изображал Алого Герцога в первую Альдийскую войну. Постигшее армию поражение не заставило Алекиана отказаться от пристрастия к красному. Смутьяны шептались втихомолку, что красные одеяния — знак того, что новый император станет лить много крови. Алекиану, разумеется, доносили о дерзких речах, но он, похоже, получал своеобразное удовлетворение, слыша о себе подобный вздор

Санелана, напротив, вовсе не казалась величественной — маленькая полненькая женщина, зябко кутающаяся в белый мех. В тронном зале гуляли сквозняки, новые стекла пропускали ветер, и натопить огромное помещение не удавалось. Мягкие черты лица Санеланы также не внушали почтения. Вот так, на тронах, в парадном одеянии, несходство супругов — долговязого тощего императора в красном и низкорослой толстушки в белом — особенно бросалось в глаза.
Вдоль стен выстроились солдаты гвардии с мечами наголо и алебардами. Парадные плащи топорщились, под них гвардейцы надели теплые куртки, поскольку предстояло неподвижно торчать на сквозняке достаточно долго.
Гиптис Изумруд, придворный маг его величества, встал на подиуме по левую руку от Алекиана. Ученики и родичи в зеленых мантиях сгрудились позади, они поддерживали защитные чары. Не лишняя предосторожность, ибо в посольстве Энмара состояли Самоцветы, почитаемые могущественнейшими магами Мира. Мало ли, что у них на уме!
Слуга, исполняющий обязанности дворецкого, трижды стукнул посохом в пол и объявил:
— Послы славного вольного города Энмара, мастер Тиль Ойер, мастер Танкайл Руги, мастер Отронт Оффан, мастер Тайсер Рубин, мастер Крейнкест Сапфир, мастер Лойо Алмаз…
Когда в зал вслед за нобилями — членами Совета Негоциантов — вступили члены Самоцветных кланов Энмара, Гиптис Изумруд непроизвольно напрягся и сжал кулаки — минувшие годы ничуть не погасили старую вражду между чародейскими семьями.
ГЛАВА 27 Гева
Гезнур приехал в Геву, когда в воздухе запахло весной, и со дня на день можно было ожидать оттепелей. Едва солнце пригреет по-настоящему, дороги «мокрого королевства» станут непроходимы, а лед Золотой — ненадежен. Весной возникнет опасность, что Гратидиан попытается отвоевать юг Фенады. То есть, теперь вернее сказать, север Гевы. Во время ледохода гарнизоны на северном берегу Золотой окажутся отрезаны от столицы. Поэтому младший король Гевы не покидал захваченных земель, пока не решил, что гарнизоны, составленные в основном из наемников, достаточно многочисленны и обеспечены припасами. Лишь после этого он отправился к отцу в столицу. Гюголан давно звал, гонцы время от времени отыскивали Гезнура и передавали послания, адресат неизменно обещал приехать, как только освободится.
И вот наконец король-сын явился в столицу.

И вот наконец король-сын явился в столицу. Стража, завидев знамена Гезнура, торопливо разогнала путников, которых, впрочем, было совсем немного — зимой дороги свободны. Редкие прохожие приветствовали короля поклонами, останавливались поглядеть на кавалькаду вооруженных всадников. Гезнура в Геве почитали спасителем, рассказы о его сражениях с имперскими войсками пользовались популярностью, причем роль короля и личные воинские доблести Гезнура постоянно оказывались многократно преувеличены.
Во дворце появление короля-сына вызвало переполох. Кто бежал навстречу, торопясь выказать почтение и восхищение, кто бежал к Гюголану, спеша первым обрадовать старика. Гезнуру так и не удалось подняться по ступеням парадного входа, толпа придворных преградила путь. Так что старый король успел добраться ко входу первым — изнутри. Гюголан II выглядел получше, чем осенью прошлого года, шагал бодро, хотя и опирался на тяжелую трость. Тростью он принялся бесцеремонно тыкать в зады и спины придворных, не успевших заметить приближение старика. Те торопливо расступались — и наконец отец с сыном встретились лицом к лицу. Короли обнялись, Гезнур уколол отросшей в дороге щетиной дряблую щеку отца. Потом, отстранившись, указал на палку в руке старика:
— Новый символ власти? Очень удобно.
— Удобно?
— Гюголан ухмыльнулся.
— Нет, это знак моих стариковских недугов. Хотя и от палки бывает польза, ты прав… Эх, прошли добрые времена, когда я пользовался мечом, чтобы внушить почтение к себе… Теперь меч гевских королей у тебя, я же довольствуюсь палкой…
Придворные почтительно стихли, внимая речи старика. В самом деле, у Гюголана с недавних пор вошло в привычку использовать палку для внушения почтения, вот как нынче.
— Меч?
— переспросил Гезнур.
— Да. Ты знаешь, какие песни распевают на улицах Гевы в твою честь? Ну, идем, — старик обнял сына за плечи, — идем, мой герой, расскажешь новости.
— Песни пусть поют, — согласился сын, приспосабливая шаг к медленной походке старика, — но я, помнится, ни разу не обнажил меча в последних битвах.
Придворные толпой брели следом. Старый король оглянулся и велел:
— Готовьте пир! Нынче выпьем за здоровье короля Гезнура, клянусь бородой Гилфинга! Пошли, пошли! Нечего за мной брести. Это я больной старик, а у вас ноги здоровы, вот и бегите!
Приказ сопровождался широким взмахом трости. Царедворцы торопливо попятились, непрерывно кланяясь. Не глядя на них, Гюголан увлек сына к лестнице. Там топтался здоровенный дворянин. Вид у него был смущенный, а под левым глазом наливался свежий лиловый кровоподтек. Гезнур узнал сэра Рейвена из Гнарка.
— Ну?
— произнес Гюголан.
Верзила склонился над стариком, легко подхватил на руки и понес по лестнице. Гезнур, улыбаясь, поднимался следом, ему пришлось даже ускорить шаги, чтоб поспеть за здоровенным рыцарем, которому беспокойная ноша не мешала двигаться быстро. На втором этаже сэр Рейвен осторожно поставил Гюголана на пол. Только теперь Гезнур увидел, что верзила запыхался и покраснел от натуги. Старый король зашагал к своим покоям, усатый рыцарь плелся следом. Потом забежал вперед и отворил дверь. Короли оказались в комнате с огромным камином, в котором жарко пылали сухие дрова. В комнате было жарко, так что две молоденькие женщины, примостившиеся у огня, были одеты весьма легко. Гезнур с удовольствием окинул взглядом румяные миловидные лица и аппетитные формы, которых не скрывали платья с глубоким декольте. Как бы старик ни жаловался на многочисленные хвори, он чувствовал себя намного лучше, чем осенью. И эта трость, и милые дамы в покоях его величества — все говорило о том, что, переложив заботы на сыновние плечи, Гюголан пользуется досугом в свое удовольствие, и болезни ему не мешают.
*** Старик усмехнулся, глядя на сына.
— Нет, можешь не волноваться, ни Аттильду, ни Вейну тебе не придется называть матушкой.

Я умру вдовцом, это решено. Милые дамы необходимы моему измученному хворями телу, я мерзну по ночам, и никакие одеяла не помогают.
Девицы хихикнули, бесстыдно разглядывая Гезнура, который по возрасту годился им едва ли не в отцы. Рейвен плотно затворил дверь и, проскользнув мимо королей, склонился с кочергой над камином.
— Ступайте, девочки, — велел Гюголан.
— А ты, сынок, не заглядывайся на них. Захочешь, своих заведешь, тебе будет легко, ты великий герой. А этих красавиц оставь уж мне.
Старик уселся в кресло у камина, Рейвен накрыл его ноги меховым пологом и отступил, согнувшись в поклоне. Гезнур подвинул к огню второе кресло, сбросил на пол плащ и села напротив отца.
— Нет, Рейвен, ты можешь остаться, — старый король ткнул палкой в угол.
Верзила послушно поплелся, куда было указано, и опустился на сундук.
— Добрый сэр Рейвен нынче снова состоит при нашей особе, — пояснил Гюголан. История с монахами из Белого Круга показала, что ему рано поручать командовать, пусть поучится еще у старших.
— Ты доверяешь ему, отец? После того, как он провалил дело?
Рыцарь из Гнарка сокрушенно вздохнул, он был виноват.
— Да, — кивнул Гюголан, — доверяю. Из этого дворянина еще может выйти толк, если его воспитанием заниматься. Я занимаюсь.
Король потряс тростью. Рыцарь снова вздохнул.
— Ну, надо же, придумал переломать монахам ноги, — каркнул Гюголан, опуская трость и поправляя на коленях сползший мех.
— Вообще, это была моя идея, — заметил Гезнур.
— А что? Не убивать же их? Увечные возвратились бы в обитель, ванетского викария мы могли и вовсе отпустить без вреда. Таким образом мы соблюли бы минимум приличий. Отец, нынче нет нужды убивать свидетелей, нет нужды прятать концы в воду — мы достаточно сильны, чтобы открыто насмехаться над императором и его прихвостнями, архиепископом и прочими. А вот, что сэр Рейвен потерял колдуна, это беда. Чтобы умилостивить нашего союзника, маршала из Вейтреля, мне пришлось отправить ему едва ли не полпуда янтаря, все, что удалось собрать. Я хотел придержать, скармливать постепенно… Он очень нуждается в янтаре, так что принял камень взамен человека.
— Рейвен, мальчик мой, ты слышишь, как следует держать союзника на коротком поводке?
— окликнул рыцаря старый король. Потом обернулся к сыну.
— Я думаю, из него получится неплохой маршал. Тем более что, в конце концов, после этого инцидента ванетские попы перестали сманивать наших в Белый Круг. Нам все-таки удалось нагнать на них страху.
Гезнур кивнул.
— Шпионы доносят, что священники родом из нашей страны теперь в империи под подозрением. Их всячески унижают. Это хорошо, чем хуже будут относиться к гевским клирикам в Империи, тем менее верны они будут ванетским прелатам.
Гюголан завозился в кресле, поправляя мех на коленях.
— Слушай, Рейвен, — велел он.
— Слушай, и мотай на ус!
Гезнур снова кивнул. Он понимал, как и для чего отец воспитывает рыцаря. Здоровяк был неглуп, очень силен и совершенно предан. Гюголан лупил верзилу палкой, но и сулил пост маршала, так что сэр Рейвен сносил побои невозмутимо. Считал, что ради награды стоит потерпеть. Так воспитывают верных вассалов в Геве.
— Гезнур, сынок, — заговорил старик.
— Я видел, как ты глядел на моих дев, Аттильду с Вейной. Тебе нужно жениться. Да, да, пора. Теперь ты король, твоя рука — лакомый кусок, можно выбрать пару из высшей знати. Невеста хорошего рода поможет упрочить связи с союзниками.
— Ты об этом хотел со мной поговорить?
— И об этом тоже. Я старик, я болен и слаб, — Гюголан завел привычные жалобы, — дождусь ли внуков?
— Ладно, я встану к алтарю и хм… принесу свою руку на алтарь Гевы… если невеста окажется не слишком отвратительной с виду, — Гезнур ухмыльнулся.

Он-то был вовсе не красавцем и не обольщался на собственный счет.
— О чем еще ты хотел говорить, отец?
— Да… обо всем. После того, как ты занялся делами королевства…
— Отец, я всегда думал лишь о королевстве!
— Да, да… но теперь делами ты занимаешься без меня. Мы, старики, ужасно любопытны, знаешь ли. Расскажи мне обо всем.
*** Гезнур задумался. С чего начать? Он так много успел за зиму, что сразу и не пересказать. Каждый обоз с оружием или провиантом, каждый засланный в империю шпион, каждый гарнизон в замке либо городке, каждый гонец отправленный к союзнику с незначительным, на первый взгляд, письмом — все это были части грандиозного плана.
— Что молчишь?
— окликнул старик.
— Размышляю. Я последние месяцы был так занят, что не было времени вспомнить и осмыслить. Только теперь, оглядываясь, я вижу, какая прорва дел выполнена…
— ..И сколько еще предстоит, — подхватил Гюголан.
— Эх, молодость, молодость, как мне это знакомо! Бежишь, летишь, несешься, и некогда оглянуться. Зато я, сынок, зиму провел здесь…
Старик стукнул тростью в пол, поднялось облачко пыли.
— Я сидел здесь, окруженный прощелыгами да бездельниками, и думал. Теперь у меня достаточно времени, чтобы думать… Последний раз мои посланцы отыскали тебя на северном берегу Золотой. Что там? Мои лазутчики доносят, что Фенада снова поднимает голову?
— Вряд ли Гратидиан сумеет предпринять что-либо серьезное. Этому рохле хватает проблем в куцем королевстве, которое оставил ему Король-под-Горой. Хуже всего то, что мы не сможет напасть сами. Грабедор взял под защиту остатки Фенады, не то в будущем году мы завладели бы ими. От переговоров упрямый карлик отказывается, не может простить нашего прошлогоднего сговора с Серебром. С другой стороны, Гравелин Серебро создал в мире гномов опасный прецедент, и Грабедор будет занят устранением угрозы своему единовластию. Значит, с севера особой угрозы мы не ждем. Что скажешь?
— Звучит неплохо, — протянул старый король. Болотный Край тоже не будет нас беспокоить. Лонервольт присылал предложения о мире… полуофициальный договор и всего лишь на год. Но именно поэтому я готов поверить настолько, насколько вообще можно верить этому прохвосту. Задумал бы он обман, так предложил что-то посущественней… Кстати, у него есть сестра. Я написал, что был бы рад принять ее в Геве.
— Принцесса болот?
— Гезнур ухмыльнулся. Намек был достаточно прозрачным, после разговора о женитьбе-то!
— Что же, в этом есть определенный шик. Хорошо, если эта дама явится сюда, я непременно познакомлюсь с нею.
Старик кивнул и продолжил:
— Остается запад. Мои лазутчики доносят: империя копит силы на границе с Гевой, но обозы идут и на запад. Что говорят твои источники?
— На западе речь идет о сотнях вооруженных, не о тысячах.
— Ополчение собирают непосредственно перед походом, не зимой.
Рейвен из Гнарка замер в углу и внимательно слушал беседу королей — его присутствие на совете было частью подготовки будущего маршала. Собеседники обсуждали дела, будто забыли о рыцаре.
— Да, но об этом мы всегда узнаем заблаговременно, так как для содержания большой армии запасы создаются заранее. В приграничные укрепления имперцы не свозят больших запасов. Лишь то, что требуется для оборонительной войны. Это подтверждают энмарцы — те, кого удалось разговорить. Куда большей активности Империи следует ожидать на севере, где формируется армия Белого Круга. Но это не наша печаль. Вот если на помощь церковным войскам Алекиан двинет своих собственных рыцарей, тогда мы попробуем помочь нелюдям, нанеся удар отсюда. Силенок у нас после прошлогодней кампании маловато, так что мы выступим не раньше, чем Империя увязнет в войне с нелюдями. Ты отправишь еще одно посольство к Грабедору, пусть коротышке втолкуют: мы сражаемся с империей лишь для того, чтобы помочь ему.

Ты отправишь еще одно посольство к Грабедору, пусть коротышке втолкуют: мы сражаемся с империей лишь для того, чтобы помочь ему. И что мы рассчитываем на благодарность! Как добрые союзники!
Отец с сыном рассмеялись славной шутке.
ГЛАВА 28 Альда
— Обвенчать…
Сперва старичок расплылся в улыбке, потом еще раз оглядел демона с вампирессой. Те, взявшись за руки, ждали ответа, и на их лицах читалось заметное напряжение. Тут до епископа дошло, улыбка потухла.
— Да я бы с радостью, — пролепетал он.
— Но сомнительно, что такой обряд будет иметь силу…
— Ничего, — Ннаонна была настроена решительно.
— Вы только проведите обряд, остальное неважно. Силу мы сами сделаем. Если кто не поверит, что мы венчанные супруги, Ингви его в порошок сотрет. Правда, Ингви?
Король пожал плечами.
— Чего молчишь? Сотрешь в порошок?
— Вряд ли понадобится. Я не думаю, что кто-то в моем присутствии осмелится отрицать святость обряда, проведенного по всем правилам.
Тут епископ снова засомневался.
— Но по всем правилам… как же? Обряд свершается над молодыми, должным образом посвященными Светлому. На этом строится действо, поскольку святость уз, освященная Гилфингом Пресветлым, проистекает из святости посвящения… Нет, стандартная церемония здесь не подходит… я бы взялся придумать для этого случая что-то особенное, однако боюсь, это не будет одобрено… Наш вновь избранный архиепископ, знаете ли, очень строг и…
— А что архиепископ!
— Ннаонне любое море было по колено.
— Да мы его! Главное, что мы любим друг друга, разве Гилфиинг не одобряет любви?
— Хорошо, — Ингви дернул вампирессу за руку, оттаскивая о старичка, — не станем нарушать церемонию въезда. Позвольте сопровождать вас?
— Почту за честь, ваше величество. Знаете, меня так радует похвальное желание милой девочки совершить обряд… тем более, что ваши взаимоотношения… хм, простите старика, но ваше величество и это дитя…
— Да, — кивнул Ингви, — наши отношения зашли столь далеко, что приманивать единорогов Ннаонна уже не сможет.

— Так что я бы с превеликой радостью…
— После решим, ваше священство, после!
— решил король.
— Джамен, коней! Обдумайте нашу просьбу по дороге, обдумайте после. Мы не станем вас торопить.
— А я бы стала…
— сердито буркнула вампиресса.
Епископ сел в сани, король верхом пристроился рядом, кавалькада двинулась в ворота. На улицах стояли горожане — задрав головы, разглядывали представление, устроенное «колдунчиками» Вентиса. Когда мимо проезжали король с епископом, альдийцы радостно кричали здравицы. Старика в городе любили, все были рады его возвращению.
Кавалькада подъехала к епископской резиденции. У входа в отель Ингви распрощался с епископом — после дороги старик нуждался в отдыхе — и предложил встретиться завтра.
— Ах, ваше величество, — покачал головой клирик, — разумеется. Не сомневайтесь, мы непременно изыщем способ совершить некую церемонию, приспособленную к вашему… э-э…
— Статусу, — подсказал демон.
— Да, именно! К вашему статусу и статусу невесты. Непременно! Благие намерения не должны пропасть втуне!
Местные клирики высыпали на крыльцо, когда епископ обернулся к ним, дружно склонились перед прелатом. Слуги торопливо стали разгружать сани и перетаскивать в здание вещи. Старик удалился в отель, толпа на крыльце немедленно растаяла.
— Зря ты не дал мне договорить, — сердито пробурчала Ннаонна, глядя, как шмыгают туда и сюда приехавшие с епископом клирики.
— Я бы его дожала, он уже почти согласился.
— На, дело серьезное, — отрезал Ингви.
— Все должно пройти так, чтобы комар носа не подточил. Церемония будет безупречной.

Церемония будет безупречной. Если для этого придется немного подождать, мы подождем. В конце концов, несколько дней ничего не решают. Пусть его священство подумает, осознает серьезность задачи. Представляешь, ему впервые в Мире предстоит венчать демона с вампиром. Очень ответственный момент. Исторический, можно сказать, момент.
Подошел Никлис, хрустя сапогами по льду.
— Слышь-ка, твое демонское, а ты не приметил никого из старых-то знакомцев, когда епископское барахло выгружали?
— Кого ты имеешь в виду?
— удивился король.
— Не приметил, значит, — кивнул начальник стражи.
— Ну, понятно, дело молодое, все о женитьбе, все о женитьбе… А о прочем-то и позабыть можно.
— Для прочего у меня ты имеешься, — отрезал Ингви, — ну, говори, в чем дело?
— А вот идем-ка со мной, — поманил Никлис.
— Но тихо, чтоб на нас не слишком пялились.
*** Никлис первым, Ннаонна с Ингви следом, прошли в здание. За входной дверью был зал, сейчас слуги складывали тюки и короба под стеной, чтобы скорей разгрузить сани. С деловым видом сновали клирики. Ингви их перемещения показались хаотичными, но, наверняка, в этом движении присутствовала некая система. На незваных пришельцев никто не глядел, но король почувствовал некое смущение. Едва они миновали зал и вступили в просторную галерею, как оказались единственными мирянами, вокруг были только слуги Церкви.
— Морду, слышь-ка, твое демонское, — обернувшись, буркнул Никлис, — морду наглей сделай. И смелей за мною!
Галерея пересекала обширный отель и в конце раздаивалась, Никлис пошел влево. Оставалось только удивляться, как пронырливый начальник стражи успел разобраться в расположении помещений епископского отеля.
Новая галерея была уже первой. В здании оказалось тепло, Ингви даже распахнул плащ. Ннаонна не решилась расстегивать верхнюю одежду, должно быть, и она смущалась, хотя старательно «делала морду наглей». К этому занятию у вампирессы определенно имелся талант. Они дошли почти до дальней стены, то есть теперь находились в углу здания. Полутемный коридор был пуст.
По правую руку были высокие стрельчатые окна, слева — тянулись двери. У одной Никлис остановился и прижал палец к губам. Из комнаты доносились тихие голоса.
Ингви прижался ухом к дереву и прислушался. Рядом пристроилась Ннаонна.
— Значит, по-твоему — вот так просто пойти и сказать?
— голос был смутно знаком, но все-таки говорящего Ингви не узнавал.
— А что с нами сделают?
— Откуда я знаю!
— Ты болван! Едва демону станет известно, для чего мы присланы, он тут же велит нас удавить. Да, да! Хотя бы и от нас он об этом узнает. Любой на его месте поступил бы так же. Любой человек! А тут — демон! Сам посуди, зачем с нами возиться? Осторожность — превыше всего, как сказал Мерк Новый на пиру у графа Виристайла, и сбежал прежде, чем гости перепились и принялись резать друг дружку.
— Твой Мерк Новый, говорят, упер у графа серебряное блюдо, потому и сбежал под шумок.
— Тем более, ему следовало валить. Осторожность — превыше всего.
— Очень жаль, что ты не помнил этой заповеди, когда лез в окно за монастырским золотом. Меньше бы шумел, так…
— Там очень узкое окно! А я мужчина в теле. По совести, лезть в окно должен был ты, кочерыжка тощая.
— Что? Кочерыжка? Да ты же сам, кусок сала, велел мне стать внизу, чтобы забраться мне на плечи! Боров! Я думал, помру под такой тяжестью! Гилфинг, прости мне дурные мысли… Тонвер, ты истинный боров!
Ингви ухмыльнулся и подмигнул Ннаонне. Вампиресса кивнула, она тоже узнала монахов с острова блаженного Лунпа.
— А ты кочерыжка… Ладно, но что нам делать?
— Явиться с повинной. Или ты собираешься смыться, как Мерк Новый с блюдом графа Виристайла? Но дороги непроходимы, да и куда бежать из этого захолустья? Вдвоем, без обоза?
— Да, сбежать не удастся.

.. Но если мы явимся к демону, хотя бы и с повинной, он все равно велит нас удавить, а потом отправит наши головы в горшках с солью в Ванетинию. А может, просто ничего не делать? Тихонько исполнять обязанности при его священстве?.. До весны продержимся, а там…
— Что — там?
— Дороги откроются. Дорога — это судьба, как говаривал тот же Мерк Новый.
— Ну и куда ведет твоя дорога? Оркам в лапы. Эти сожрут тебя, толстяк, и даже не подумают засаливать голову. И даже если нам посчастливится пробраться в Империю, там бы станем преступниками, предателями и Гилфинг весть, какими злодеями.
— Дунт, ты болван. Едва откроются перевалы, мы свалим в Энмар, и там — весь Мир перед нами. А в Империи о нас и не вспомнят. Нас уже списали, понимаешь?
— Понимаю.
Ингви надоело, к тому же кто-нибудь из здешних клириков мог застать его за подслушиванием. Король толкнул дверь, она была не заперта.
Два монаха изумленно воззрились на вошедших.
— А… э…
— первым пришел в себя Тонвер.
— А! Мастер Воробей?
— Можете звать меня «ваше величество», — кивнул Ингви, — здесь меня все так зовут.
*** Несколько минут тянулось молчание. Наконец толстяк Тонвер пролепетал:
— Ваше… величество…
— Именно, — кивнул Ингви.
— Итак? Ну, давайте, отцы, выкладывайте. Я достаточно долго простоял под дверью и слышал, что вы собирались обратиться с повинной к королю-демону.
— А потом передумали, — злорадно вставила Ннаонна.
— И тем не менее, — подхватил Ингви, — я здесь и готов выслушать. Если гора не идет к блаженному Мерку, блаженный Мерк идет к горе.
— Да чего тут говорить, — буркнул Дунт.
— Нас попросту подставили, когда поручили это дельце.
— Велели убить короля-демона, — решился толстяк, — архиепископ велел. Но мы так и собирались, сразу же признаться! Вот Гилфингом клянусь, так и думал — едва приедем, бежать с повинной!
— При первой же возможности, — уточнил Дунт.
— При первой, — подтвердил Тонвер.
— Не по душе нам это дело. Мы люди мирные, безобидные.
Ингви разглядывал согбенные фигуры, переводя взгляд с тощего Дунта на толстяка Тонвера. Монахи покаянно молчали, состроив скорбные гримасы. Королю вовсе не хотелось наказывать незадачливых убийц, да и за что? Он только что слышал, что они не собирались исполнять поручение архиепископа. К тому же у него сохранились достаточно добрые воспоминания о бочонках из господского дома на острове блаженного Лунпа, распитых с Тонвером и Дунтом. Оставалось лишь придумать, в каких словах объявить беднягам о помиловании.
Монахи же истолковали молчание короля по-своему и, кажется, готовились к худшему. Во всяком случае, толстяк вдруг подался вперед и, умоляюще заглядывая в лицо Ингви, заговорил:
— Господин капитан Воробей… то есть ваше величество, когда вы были всего лишь капитаном…
— Когда вы были самым удачливым из капитанов Ренприста, — вставил Дунт.
— Да, да, — подхватил Тонвер, — так вот, в то золотое времечко вы неизменно держали слово. Если поклянетесь, что отпустите нас без ущерба, я открою вам великую тайну. Речь идет о несметных сокровищах! Золото эльфов, и все оно достанется вам, ваше величество!
— Вот это я называю правильным подходом, — улыбнулся Ингви.
— Однако вы явились в мое королевство с коварным поручением…
Монахи понурились.
— …Которого не собирались выполнять…
Тонвер с Дунтом приободрились.
— И хотели сами явиться с повинной… но не из желания сохранить мою жизнь, а исключительно чтобы спасти собственные жизни.
Парочка снова загрустила. Забавно было наблюдать, как смена настроения отражается на лицах монахов.
— И как раз поэтому я склонен вам поверить, — заключил демон.

Забавно было наблюдать, как смена настроения отражается на лицах монахов.
— И как раз поэтому я склонен вам поверить, — заключил демон.
— У меня не вызывают энтузиазма заверения в благородных намерениях, исходящие от таких, как вы. Но в желание спастись, по возможности не совершая злодейств — в такое я готов поверить.
Тонвер с Дунтом просияли.
— Обещаю вам жизнь и свободу, если впредь не станете злоумышлять против меня. Но если вы собираетесь рассказать о неких сокровищах… что ж, я не против. Я очень даже не против, сокровища никогда не бывают лишними — не сомневаюсь, что у отца Тонвера отыщется несколько сот поучительных историй, подтверждающих пользу сокровищ. Поговорим и об этом. Если в самом деле дело стоящее, можете рассчитывать на долю в добыче, как и было заведено в Ренпристе.
— Ваше величество!
— пылко молвил Тонвер.
— Я своими глазами читал доклад настоятельницы ливдинского монастыря блаженной Ателиты.
Ингви удивленно поднял брови.
— От настоятельницы? Вам, брат Тонвер?
— Нет, ваше величество, письмо было адресовано архиепископу Мунту. Мне удалось ознакомиться с ним… ну… э… случайно! Да, совершенно случайно. Сперва я кое-что поясню. Надо сказать, наша братия — идеальная шпионская сеть. Повсюду имеются монастыри, странствующие монахи бродят по всем дорогам, смотрят, слушают, докладывают настоятелям обителей, где останавливаются на ночлег. Те сообщают епископам, таким образом новости стекаются к архиепископскому престолу. Настоятельница прислала подробный доклад в Ванетинию. Возле Ливды спрятаны несметные сокровища эльфийского князя, да и сам нелюдь спал волшебным сном в руинах замка. Можно было бы не верить сказкам, но эльф недавно объявился в Ливде и прикончил кучу народа! Если князь оказался правдой, то почему бы сокровищам не пылиться на прежнем месте?!
— Хорошо, — кивнул король.
— Вы расскажете мне об этом подробней. Завтра, пожалуй.
Покидая комнату, король расслышал, как Тонвер, торжествуя, шепнул спутнику:
— Ну, что? Кто оказался прав? Ты еще бухтел, когда я прочел письмо со стола архиепископа! А в итоге именно оно спасло нам жизнь!
Ингви покачал головой, ухмыльнулся и зашагал по темной галерее к выходу из отеля. И так они задержались в этом здании.
ГЛАВА 29 Ванетиния
Глава посольства, мастер Тиль Ойер, пожилой седобородый мужчина, одетый по энмарскому обычаю в темное, с поклоном выступил вперед и протянул верительные грамоты. Кенперт Вортинский принял документы и сделал вид, что тщательно изучает печали на шелковых шнурках. Разумеется, рыцарь уже успел ознакомиться с документами, да и без грамот ни малейших сомнений в полномочиях посольства не имелось — сам зимний переход под Спешащим Ветром из Энмара в Неллу являлся лучшей рекомендацией.
Сэр Кенперт принял документ, поднялся к трону и, преклонив колено, вручил императору. Алекиан сломал печати, развернул пергамент, быстро пробежал глазами и возвратил Кенперту. Тот отошел в сторону и присоединился к группе придворных.
— Итак, что желает сообщить нам славный Энмар вашими устами?
Алекиану было скучно, он ожидал, что послы, согласно обычаю, начнут издалека. Так и произошло — мастер Тиль принялся описывать давние связи, существующие между Великой Империей людей и вольным городом. Начиная со времен Фаларика и Дарвермской войны, когда был заключен первый союз — и до нынешних дней. Император слушал с каменным лицом. Изумруды за его спиной переминались с ноги на ногу и шуршали мантиями, придворные кутались в плащи. Седой посол наконец добрался до сложившегося положения дел.
— Мы, верные союзники вашего императорского величества, не можем без тревоги следить за тем, что нашим товарам закрыт прямой путь в Империю. Энмару было бы весьма желательно восстановить свободное перемещение грузов по старому тракту.

— Разумеется, — кивнул Алекиан, — вам было бы желательно получить доступ на имперский рынок без посредников. Что ж, мы готовы приложить определенные усилия, чтобы помочь в этом добром деле. Что хочет предпринять Энмар? Силой оружия проложить дорогу товарам? Если речь идет о наступательном союзе, направленном против Альды, мы готовы выслушать предложения Совета Негоциантов.
— Ваше императорское величество, Энмар всегда стоит за мир, война мешает свободному обращению товаров и стоит слишком дорого. Нынче же, с учетом всех обстоятельств, нападение на Альду вряд ли окажется успешным. Война с Альдой будет означать войну с Черной Скалой. В прошлом году орки показали, как они сильны, когда дошли до Гонзора и осадили город.
— Вместе с войском Альды, — заметил Алекиан, — не сами.
— Именно об этом я и говорю, — поклонился мастер Тиль, — ваше императорское величество. Могу добавить, что, когда наши купцы явились к королю-демону с… с претензиями, он, чтобы расплатиться по счетам, выдал из казны излишки оружия. Цены были поразительно низкими.
— И что же это означает?
— подала голос Санелана.
— Это означает, ваше императорское величество, — снова поклонился посол, — что в Альде избыток оружия орочьего производства. Нашим торговцам были предложены высококачественные изделия по цене втрое, а то и вчетверо ниже их рыночной стоимости.
В толпе придворных кто-то тихо охнул. Цифра впечатляла.
— Это подозрительно, — покачал головой Алекиан.
— Истинно так. Когда упомянутые купцы по возвращении из Альды хотели начать торг этим товаром в Энмаре, наши кузнецы едва не подняли бунт. По требованию ряда цехов — гвоздарей, оружейников и прочих — был принят закон, запрещающий торговать металлическими изделиями орков в городе и подвластном краю. Словом, орки, союзные с королем-демоном, многочисленны, прекрасно вооружены и снабжены оружием в изобилии. Мы не рискнем воевать против такого врага. Мы не боимся, однако очевидно следующее: расходы на кампанию не окупятся вероятной прибылью в случае победы.
— Вы заранее все сосчитали? И полагаете, что войны с нелюдями следует вести лишь ради выгоды?
— Алекиан скривил губы.
Посол ответил:
— Любая война — это зло. Неважно, каков противник, войны следует вести исключительно ради того, чтобы избежать зла, еще большего, нежели сама война.
Воцарилась тишина. Наконец молчание нарушила императрица:
— Но, если вы прибыли сюда, значит, в Энмаре придумали иное решение? Вы знаете, как доставить свои товары в империю, минуя Альду? И без войны?
— Без войны с Альдой, — уточнил посол.
— Да, такой план существует. Кое-какие детали его я бы хотел сохранить в секрете. Таково пожелание Совета Негоциантов. Ваше императорское величество, я прошу личной аудиенции. Тогда, в разговоре с глазу на глаз, я открою великие тайны и поведаю, каким образом мы можем восстановить свободное обращение товаров между Энмаром и Ванетинией.
***
Алекиан задумался, уставившись в пространство. Глаза его были обращены поверх голов энмарцев, мысли императора витали где-то за пределами Мира, это частенько случалось с его величеством после болезни. Послы ждали.
— Хорошо!
— Алекиан порывисто поднялся, полы мантии взлетели, ветерок пронесся по залу, шевеля мех на темных одеяниях энмарцев.
— Мастер, следуйте за нами. Мы готовы выслушать вас немедленно.
Император, ломанными быстрыми движениями переставляя тощие ноги, спустился с подиума и остановился перед послами. Взгляд его по-прежнему был устремлен в неземные дали.
— Сэр Кенперт, сопровождайте нас. Ступайте за мной, мастер.
По-прежнему не глядя ни на кого, Алекиан развернулся и зашагал в дальний угол зала, там находились двери в небольшие помещения. Кенперт припустил бегом, проскочил мимо императора.

Посол поспешил следом, озадаченный происходящим. К подобному обороту событий он был не готов.
Кенперт первым оказался у одной из дверей. За ней было небольшое помещение, ныне пустующее. Рыцарь заглянул внутрь, в лицо пахнуло холодом. Комнату не отворяли с осени, и в ней не было ничего, кроме сундуков, набитых хламом. Сюда, в эти каморки отволокли старье, которое не успели или не пожелали вышвырнуть на помойку, когда приводили в порядок тронный зал. Узкая прорезь в стене, наспех закрытая грубой рамой с толстым желтоватым стеклом — бойница, оставшаяся от прежних времен — служила единственным источником света. Повсюду была пыль и дохлые насекомые. Пахло старым тряпьем.
Рыцарь, уже знакомый с новыми привычками императора, догадывался, что Алекиана не смутит обстановка, поэтому торопливо шмыгнул в каморку, открыл сундук, выдернул бесцветную вылинявшую тряпку с облезлой бахромой и смахнул пыль с сундуков. Алекиан, согнувшись, протиснулся в низкую дверь, невозмутимо опустился на грязную крышку сундука и запахнулся в мантию. Тиль Ойер заглянул, поджал губы и потянул носом. Покачал головой, но не решился возражать — прошел к сундуку и сел напротив императора, повинуясь жесту Алекиана. Кенперт остался на ногах, ему не нашлось местечка, чтобы присесть.
— Выкладывайте ваши великие тайны, — кивнул Алекиан.
Посол еще раз с сомнением огляделся.
— Это потребует некоторого времени, ваше императорское величество. Быть может, нам лучше перейти в другое…
— Я слушаю.
Мастер Тиль пожевал губами, собираясь с мыслями, и начал.
— Ваше императорское величество, прошу выслушать меня с терпением. Речь пойдет о королевстве Сантлак.
Только теперь Алекиан поглядел наконец на посла. Запад. Сантлак. Сам Гилфинг Светлый внушал молодому императору мысли о западе, не иначе. К западу всю зиму обращались думы Алекиана, словно некто нашептывал в ухо: «Запад, Сантлак, Запад, Сантлак…» Однако планам недоставало завершенности, мысли о Сантлаке были довольно расплывчатыми. И сейчас он, Алекиан узнает недостающие сведения. Тогда-то он поймет, что предначертано совершить в нынешнем году. Сам Гилфинг ведет его, Гилфинг внушил Совету Негоциантов Энмара мысли о Сантлаке, Гилфинг провел послов безопасно по морям, воля провидения сберегла их в пути, а вовсе не жалкие ухищрения смертных, хотя бы и чародеев-Самоцветов. Это судьба.
В горле сразу пересохло, император откашлялся и перехваченным голосом, едва слышно прошептал:
— Говорите, мастер. Говорите. Я уверен, что мы придем к согласию!
*** Энмарца удивила внезапная перемена в настроении собеседника. Он покосился на застывшего у двери Кенперта. Взгляд рыцаря оставался безучастным. Тогда посол решил, что не следует удивляться странностям императора, и снова заговорил.
— Ваше императорское величество, простите мне, если я позволю себе дерзкие речи, но здесь мы наедине и лучше говорить начистоту. Положение в Сантлаке — позор для Империи.
Посол поглядел на императора — не сердится ли? Алекиан казался скорее заинтересованным, чем раздраженным.
— Еще раз прошу меня простить, но огромные земли, якобы входящие в Великую Империю, на деле не подчиняются никому, там не чтят законов и не соблюдают порядка. Эти земли потеряны и для Ванетинии, и для Энмара. Мы не можем торговать в Сантлаке, вы также отнюдь не сполна пользуетесь ресурсами огромного королевства.
— Мы вербуем в Сантлаке волонтеров, — решился вставить Кенперт.
Разумеется, посол был прав, но ванетскому рыцарю стало обидно.
— Волонтеров!
— мастер Тиль махнул рукой.
— В третий раз прошу простить мою прямоту, но Империи достаются лишь те, кто не сумел найти себе применения в Сантлаке. Представьте, что короне станут служить не младшие сыновья, изгнанники и изгои, а весь Сантлак! Весь! Подумайте, сотни дворянских родов! Быть может, и тысячи! Одному Гилфингу известно, сколько поместий теперь в Сантлаке! Их и сосчитать-то невозможно!
Глаза Алекиана разгорелись — посол повторял его собственные мысли.

Воистину знак свыше! Да, все именно так и обстоит! Сантлак должен подчиниться Ванету!
— Между тем, — продолжал энмарец, — эти ресурсы пропадают втуне. Если бы удалось установить на землях этого огромного королевства порядок, ваше императорское величество получили бы новых подданных, а мы — новые рынки и — главное — безопасный сухой путь в Ванет.
— А, вот каков ваш интерес, — вынырнул из грез император, — мы понимаем. Но постойте, сухой путь? Мастер, есть что-то еще, чего вы не сказали. Да, вы говорили о великой тайне, а до сих пор мы не услышали ничего нового.
— Да, тайна, — кивнул посол.
— Тайна, которую я от имени Совета негоциантов прошу сохранить от посторонних ушей. Нам удалось вступить в переговоры с королем северян. Конунгом, как они его зовут.
— Конунг? Это имя?
— Нет, титул. Его имя Гоегор. Ваше императорское величество, дело в том, что знаменитые морские разбойники — вовсе не его подданные.
— Вот как…
— рассеянно кивнул Алекиан. Он думал о Сантлаке.
— Да, ваше императорское величество, известные нам злодеи, ужасающие Мир — изгои, беглецы. Отец этого Гоегора начал объединять северные острова под своей властью. Кто из ярлов, герцогов по-нашему, подчинился — те стали подвластными правителями, кто противился воле конунга — был вынужден бежать. С ними покинули острова и чародеи северян, волхвы, которые служат Морскому Царю. Гоегор восстанавливает веру в старых богов… хотя это не относится к делу. Важно другое — нам удалось вступить в переговоры с Гоегором. Прежний конунг терпел разбойников, когда они не нарушали его законов, новый настроен окончательно изгнать этих буйных людей с островов. Он готовит флот, наши биремы поддержат его. Вместе мы с гилфинговой помощью сумеем очистить море к западу от Мокрых Камней от драккаров разбойников. Вряд ли удастся окончательно искоренить разбой, но, по крайней мере, морской путь в Ливду станет безопасен.
— Ливда ныне подвластна нам, — вспомнил Алекиан. Да, в самом деле, все складывается удачно.
— Ваше величество, остается сухой путь между Ливдой и Ванетом. Установите порядок хотя бы в южном Сантлаке — и товары хлынут на ваш рынок! Мы проложим путь по морю, вы — по суше!
— Обязуетесь ли вы не торговать с Гевой?
— быстро спросил император.
— Это невозможно, увы, — отрезал посол.
— Мы стоим за свободу торговых связей, так что Совет Негоциантов не станет закрывать дорогу в восточные области нашим купцам. Но если нам откроется путь в Империю через Ливду, да еще Сантлак — новый рынок… Ваше императорское величество, никому и в голову не придет тащиться в мокрое королевство. Наше предложение таково: мы берем на себя морскую войну с разбойниками и волхвами, вы — наводите порядок в Сантлаке, хотя бы в южной его части. Тогда мы везем заморские товары в Ливду, а ванетские товары — на юг, в Архипелаг. Это сулит огромные доходы обеим сторонам. А вашему величеству к тому же достанется Сантлак.
— Да, — коротко молвил император.
Посол был обескуражен внезапной сговорчивостью императора, но постарался скрыть удивление и добавил:
— Разумеется, я только обозначил будущий договор. К этому краткому списку обязательств будет прилагаться обширный протокол. Мы попросим перевести часть имперского флота с севера в Ливду, а также выделить нашим караванам вооруженную охрану, хотя бы на первых порах. Трудно поверить, что сантлакские господа, даже покорившись, станут примерными вассалам. Мы, со своей стороны, возьмем нас себя кое-какие расходы — содержание охраны, оснащение имперских галер, доставим в Ливду оружие по сходной цене…
— Да, — снова кивнул Алекиан. Для него все было решено.
ГЛАВА 30 Гева, замок Вейтрель
Маршал глядел в окно с отвращением. Его раздражал белый цвет. Зимой повсюду снег, куда ни глянь — все такое белое, белое.

Для него все было решено.
ГЛАВА 30 Гева, замок Вейтрель
Маршал глядел в окно с отвращением. Его раздражал белый цвет. Зимой повсюду снег, куда ни глянь — все такое белое, белое. Чародеям Могнака не по душе… Колдун отвернулся от окна. Некроманта одолевали мрачные мысли, к тому же он постоянно чувствовал себя усталым. Ему приходилось много работать. Да, именно так — много работать. Каждую ночь в подвале замка он создавал неупокоенных солдат. Обычно успевал сделать двух, реже трех. Потом силы оставляли мага, и он удалялся отдыхать. Поднимался после полудня — и начинался день, полный никчемных забот.
Маршал шел на склад, на кухню, ему подносили счета, он делал вид, что проверяет итог, кивал, хмуро бормотал что-то. Затем — кузница. Некромант проверял, как младшие чародеи готовят оружие, накладывают заклинания на лезвия и зачаровывают древки. Еще — мастерская, где крепят к стрелам наконечники. Особенные, с медной прожилкой, которую затем снабжают боевым заклинанием. Потом — учения во дворе замка и, наконец, мастерские. Наиболее талантливые из подручных маршала готовили янтарные шары для будущих солдат армии мертвых. В Могнаке простых магиков не допускали к столь ответственному делу, но там не было спешки, братья Черного Круга не торопились, впереди у них была вечность… Посреди пустыни, вдали от событий и перемен, они без суеты готовили гибель Мира.
Здесь слишком много людей, слишком ощутимо дыхание Мира, и приходится спешить. Всегда и во всем — спешить. Брат маршал устал, его утомили бессонные ночи, непрерывная череда людей, которых он превращал в неупокоенных солдат. Он не глядел напоследок в глаза обреченным, не запоминал лиц. Зачем? Под стальными масками они станут похожи, словно братья. Братья… единственная родня некроманта — сотворенные им неупокоенные.
После мастерских маршал шел в подземелья. Прохаживался перед шеренгами солдат, застывших в одинаковых позах у стен. Бесшумно горели магические светильники, мертвецы не шевелились, но мерцающий подрагивающий свет создавал иллюзию движения. Широкая тень маршала ползла следом, облизывала ноги неупокоенных…
Затем некромант отправлялся в школу. Школой по привычке именовалась часть замка, где жили самые младшие чародеи, отроки, постигающие темную науку.
Мальчишки — вот кто близок некроманту не менее, чем мертвые солдаты. Юнцы глядели на маршала с восторгом, в их глазах он читал преданность и восхищение. Дети умеют быть преданными и умеют быть беспощадными. Если бы такое было возможно, маршал задержал бы рост учеников, чтобы они навеки остались мальцами, умеющими хранить верность без любви и убивать без ненависти. Куда уходят прекрасные качества, когда ученики взрослеют? Обретая понимание себя как личности, чародеи теряют куда более важные качества. Мир проникает в них, и, взрослея, они уже не хотят его уничтожить.
Но мальчики — вот кто готов отправиться в последний поход, вот кто готов сокрушать Мир без пощады, он не нужен детям, не знавшим в этом Мире добра. И маршал восхищает их лишь потому, что умеет уничтожать лучше всех. Холодное, завистливое восхищение.
В глазах учеников умение разрушать и убивать — единственно ценное качество, потому они с восторгом глядят на маршала и ловят каждое слово. Он учит их искусству смерти.
И, наконец, покончив с делами, некромант удаляется в свой кабинет. Перебирает бесполезные бумаги, старается не глядеть в окно и попусту пялится в погасший толленорн — вот как сейчас.
Что там сейчас, в Могнаке Забытом? Чем занят брат архивариус? Быть может, он тоже сидит в темном углу и всматривается в оконце толленорна? Эх, брат…
*** За дверью послышался скрип половиц и негромкие шаги. Маршал со вздохом накинул покрывало на темное оконце магического прибора и потер глаза кулаками. Чуть на задремал… это все усталость, надо сделать перерыв. Отоспаться, отдохнуть. Но мысли — что с ними? Тягостные мысли не прогонишь взмахом руки.

Но мысли — что с ними? Тягостные мысли не прогонишь взмахом руки. В дверь постучали. Хорошо бы какую-то славную новость — мор, землетрясение, извержение вулкана. Это могло бы взбодрить.
— Кто там, входи!
— буркнул маршал.
Дверь отворилась, на пороге стоял маг, совсем юный.
— Ну?
Юнец поклонился.
— Гонец короля Гезнура. Привез письмо. Я отвел его на кухню, чтобы накормили. Он будет ждать ответа, — ученик переступил порог и показал свиток, запечатанный зеленым воском.
— Вот письмо.
Маршал неодобрительно покосился на ноги юнца, на сапогах налип белый снег. Опять белое! Парнишка заметил недовольство некроманта, опустил глаза и смутился. Затем, будто обычный человек просто постучал ногами, стряхивая снег на пол. Маршал вздохнул — ученика не смущает белизна снега. Только теперь колдун осознал, что в кабинете холодно, огонь в камине не разжигали со вчерашнего вечера.
— Ладно, давай письмо.
Ученик осторожно приблизился и положил свиток на край стола. Некромант протянул руку, взял пергамент, сломал печать… Так, так… Ничего интересного, приглашают в столицу на торжественный прием. Гезнур обращается к некроманту так же, как к обычным владетельным сеньором, входящим в число союзников гевской короны. Вот, формальное приглашение. Наверняка такие же получили все аристократы королевства… Торжественный прием по случаю…
— Нет, я не приеду, и ответа писать не стану. Пусть гонец передаст на словах — я оценил и отказался. У меня слишком много дел.
…По случаю приезда принцессы Болотного Края, сестры Лонервольта, ее светлости Глоады. Хм-м. О Болотном Крае рассказывают удивительные вещи. Будто бы тамошние жители настоящие чудовища, не признают правил чести и законов справедливости. Ну и все прочее — собственно, то же самое, что рассказывают о Могнаке Забытом и его обитателях. Что ж, может статься, если не наводнение, ураган или чума, то хотя бы приезд этой дамы в Геву обернется для Мира бедствиями?
Маршал отшвырнул свиток, тяжело поднялся, со скрежетом отодвинув массивный стул. Прошелся по темному кабинету и остановился у камина. Холодно. Чародей подбросил дров, возвратился к столу, взял листок с зеленой печатью, скомкал и швырнул в камин, простер ладони и хрипло прочел заклинание. С пальцев слетели крошечные молнии, ударили в растопку, занялось пламя. Пергамент скорчился, почернел, с треском обратился в пепел. Зеленая капля расплавленного воска скатилась по куску дерева, рухнула в золу и затаилась там.
Некромант пожал плечами. Принцесса Глоада, он запомнил имя. Странно, женщины давно его не занимали. Странно, странно. Маршал присел к столу, откинул ткань с оконца толленорна. Ничего? Гангмар с тобой, брат архивариус. Некромант опустил тяжелые ладони на прибор и принялся напевать заклинания, пробуждающие магию толленорна. Затем, когда в оконце показалась пустая келья архивариуса, маршал стал читать новые формулы, изображение померкло, смазалось, поползло — стена, потолок, темная полоса, другое помещение, выше, выше. Наконец в толленорне показалось мутное небо Могнака, тогда чародей развернул угол наблюдения, потащил на север, скорей, скорей. Картины сменяли друг друга — заснеженные холмы, затянутые серым льдом озерца, снова холмы, леса тянут в оконце прибора черные голые ветки, горы. Маршал поморщился от обилия белого и забормотал быстрей. Перед его глазами поплыли унылые картины Болотного Края.
*** Воистину, проклятая земля этот Болотный Край. Некромант поднял повыше сгусток магической энергии, служивший толленорну глазом. В вышине было намного меньше свободной маны, изображение утратило четкость, но колдуну не требовалось различать мелкие детали. Он видел бескрайние топи, огромные пространства… проплешины белого снега чередовались с черными окнами болотной воды, где поднимающийся из глубины газ мешал трясине застыть. Чахлые искривленные деревья не закрывали обзора, магу было хорошо видны черные ниточки гатей, соединяющие острова с замками и деревнями.

Следы пребывания человека встречались редко, болота были пустынны. Унылое место.

Чем дальше к северу, тем чаще встречаются обжитые клочки земли, гуще сеть дорог. Некромант прикинул, каким путем должна двигаться процессия, и заставил толленорн направить взгляд западней. Где-то там едет в Геву принцесса Глоада. Кто она, что такого в ее имени? Но что-то есть… Одно лишь имя заставило мага позабыть усталость и заняться древним артефактом. Как выглядит эта принцесса? Маршал сам не понимал собственного любопытства. Что с ним? Он околдован? Глоада, Глоада…
Наконец в круглом окошке толленорна на черной дороге показались точки, медленно ползущие к гевской границе. Маршал зашептал магические формулы, руки задрожали на испещренной странными узорами поверхности прибора. Изображение стало расти, обретать отчетливость. Сверху чародей видел повозки, всадников конвоя и пеших лучников, медленно бредущих в грязи вдоль обочины.
Среди повозок он выбрал кибитку, обшитую темными шкурами — наверное, Глоада едет в ней. Медленно и тщательно, удивляясь собственному волнению, некромант стал передвигать картинку вслед за кибиткой. Уравнял скорости, потом обогнал и развернул изображение. Перед глазами проплыло равнодушное лицо возницы, потом — заляпанная болотной грязью шкура. Маршал замер. Показалось темное нутро повозки. Лицо принцессы едва различалось во мраке — узкое, тощее, со впалыми щеками. Полные губы казались слишком яркими на бледной коже. Возможно, принцесса пользуется румянами? И почему этот вопрос пришел магу в голову? Какое ему дело до Глоады и ее румян?
Некромант осторожно послал сгусток маны, связанный сейчас с изображением в приборе, со скоростью, равной скорости кибитки. Принцесса резким птичьим движением повернула голову и уставилась точно в оконце толлернорна, прямо в глаза чародею. Взлетела узкая ладонь, Глоада будто почувствовала присутствие наблюдателя и попыталась поймать магическое око. В оконце мелькнули кости, мышцы, сухожилия, багровое месиво… рука прошла сквозь невидимый «глаз» толленорна. Маг отшатнулся. Когда он снова уставился на амулет, принцесса недоуменно разглядывала собственную ладонь. Пожала плечами, откинула полог и уставилась в оконце кибитки. Полные губы скривились в неприятной усмешке.
Маршал погасил толленорн и с минуту разглядывал собственное отражение на мертвой гладкой поверхности. Затем накинул на прибор покровы и вышел из кабинета. Какова принцесса Глоада! Неужели почувствовала присутствие магического наблюдателя? До сих пор это было никому не под силу, даже самым искусным магам не удавалось обнаружить присутствие «глаза» толленорна. Маршал запечатал дверь заклинанием и, скрипя гнилыми досками пола, двинулся к лестнице.
Гонец Гезнура все был еще на кухне, пытался разговорить хмурых поваров. Маршал подозвал его и велел:
— Передашь своему господину, что я, пожалуй, буду в Геве на празднике.
ГЛАВА 31 Альда
Наутро в Альхелле было тихо. Сейчас самым шумным местом в городе стала, должно быть, резиденция епископа. Туда потянулись горожане с приветствиями, просьбами, жалобами. Пришедшим был объявлено: его священство примет всех после церемонии в соборе.
Епископ отслужил торжественную заутреню, Ингви с Наонной явились в собор — тихонько простояли в углу. Вампирессе было скучно, она украдкой озиралась, разглядывая внутреннее убранство, в основном ее интересовали трофеи, подношения Гилфингу-воину. Старания певчих оставляли девушку равнодушной. Впрочем, королю тоже показалось, что поют его подданные довольно скверно. При прежнем епископе клиру редко приходилось репетировать.
Разумеется, пока не закончилась служба, нечего было и думать о разговоре с прелатом. После молебна старик вознамерился прочесть проповедь о добре и мире. Тут уж Ннаонна не выдержала, и они с королем ушли. Погода не располагала к прогулкам, шел мелкий снежок, так что демон с Ннаонной возвратились в Альхеллу.

Тут уж Ннаонна не выдержала, и они с королем ушли. Погода не располагала к прогулкам, шел мелкий снежок, так что демон с Ннаонной возвратились в Альхеллу. Никлис, как всегда подвыпивший, и как всегда хорошо осведомленный, объявил, что его священство после обеда будет принимать просителей, так что нынче ждать его нет смысла. В самом деле, под вечер появился посланец епископа, молоденький священник. Этот был новичком, никогда прежде он не видел ни демонов, ни вампиров, так что, пересказывая слова прелата, с любопытством разглядывал обоих. Старик извещал, что не сможет встретиться нынче с его величеством, но просит непременно предоставить ему аудиенцию завтра. Он изложит свои соображения относительно пожелания короля и «милой девочки».
После того, как клирик удалился, Ннаонна спросила:
— А как звать нашего епископа?
— Рупельт, а что?
— Да как-то странно, не помнила, как его звать. Старичок и старичок.
— А он тебя «милой девочкой» кличет или еще «дитя», — заметил Ингви.
Ему хотелось подразнить девушку, но, к удивлению короля, Ннаонна не стала злиться.
— Ему можно. Другим нельзя, а ему можно, — кротко пояснила вампиресса.
— Потому что он тоже милый.
Епископ явился, как и обещал, на следующий день. Ингви не стал устраивать торжественной церемонии и принял старика неофициально, в кабинете. Тот после приветствий сразу перешел к делу — извлек из поясного кошеля свиток, развернул, откашлялся и начал читать: «Во имя Гилфинга Светлого Пресветлого. Венчается живущей в гилфинговом Мире имярек, живущей в гилфинговом Мире имярек, венчается живущая в Мире…»
— Постойте, постойте, ваше священство. Что это? Похоже на венчальные формулы, но без «раб гилфингов»?
— Да, я придумал такую форму, чтобы избежать двусмысленностей. «Живущий в гилфинговом Мире» в данном случае указывает, что молодые вовсе не обязательно относятся к детям и рабам Его, но мы отдаем должное Создателю, оставляя в венчальной церемонии хвалу ему, создателю и владыке Мира. Сей текст я составил, отталкиваясь от бесед с королем эльфов его величеством Трельвеллином, существом весьма осведомленным и мудрым, хотя и далеким от приверженности традиционным ценностям. Я надеюсь, архиепископ Мунт одобрит эту нейтральную формулировку.
— «Владыке Мира», — задумчиво повторил король.
— Гилфинга вы полагаете… Хотя, оставим лишние детали, это ни к чему. Значит, вы придумали такую венчальную церемонию, которая годится для демона и вампира, но ее должен утвердить глава Церкви? А если он откажется?
— Не понимаю, с чего бы ему отказываться!
— пылко возразил старичок. Он был горд, что сумел составить новый ритуал для необычных условий.
— Я учел все возможные возражения, разработал до мельчайших деталей. Вот послушайте…
Ннаонна тоже собиралась вступить в разговор, но Ингви взял девушку за руку и покачал головой. Он прекрасно понимал, что старик не успокоится, пока не прочтет свой замечательный текст, лишь после этого с ним можно будет нормально говорить. Дослушав епископа, Ингви одобрительно кивнул:
— Прекрасный образец паллиатива! В самом деле, замечательно.
— Нам очень понравилось, — встряла наконец Ннонна, — а когда это уедет к архиепископу?
— Ну… завтра. Да, хоть бы и завтра.
— Отлично, — Ингви покачал головой.
— Боюсь, его высокопреосвященство не будет торопиться с ответом… Пожалуйста, напишите, что мы все с нетерпением ждем его решения… Ну, в общем, что-нибудь, что заставит его поспешить. Да, можно прямо так и написать — мол, король Ингви очень оценит скорость, с которой придет ответ.
— Да, я напишу, — старик был увлечен собственными мыслями.
— Знаете, мне тоже не терпится узнать, как оценит архиепископ мое… кхе-кхе… этот документ.

.. кхе-кхе… этот документ.
— А скажите, ваше священство, вот что… При вашей особе состоят два клирика высоких достоинств, брат Тонвер и брат Дунт. Так вышло, что я познакомился с ними в Дриге, на острове блаженного Лунпа.
— Да, они, кажется, оттуда, с востока.
— Как эти достойные братья оказались в числе вашей свиты?
— Ну… таково было особое пожелание его высокопреосвященства. А почему вы спрашиваете?
— Эти клирики весьма начитанны и прекрасно знакомы со священными текстами. Я хотел бы взять их ко двору. Вы не возражаете?
— Разумеется, ваше величество… Странное пожелание, но, коль скоро вы давние знакомые…
— Да, именно так — давние знакомые и даже добрые друзья, насколько это возможно, учитывая нашу разницу в… как мы с вами говорили? В статусе? Так вот, когда станете составлять письмо Мунту, упомяните, пожалуйста, что эти досточтимые братья — мои друзья и что они зачислены в штат двора.
Старичок Рупельт поглядел в глаза Ингви. Он, конечно, понял, что здесь имеется некий намек.
— Как угодно, ваше величество. Если нужно, я напишу об этом. А что скрыто в этом решении? Я ведь неспроста должен написать о добрых братьях?
— Ну как же, — Ингви ухмыльнулся и развел руками.
— Если его высокопреосвященство проявил заботу об их судьбе и настоял, чтобы братья Тонвер и Дунт отправились в Альду, ему, наверное, окажется небезразлична их карьера, разве не так? Кстати! Было бы очень хорошо, если упомянутые братья сегодня же переберутся в Альхеллу. Я распоряжусь, чтобы им выделили помещение. Скромное такое помещение, подобающее их смиренному званию.
*** Распрощавшись с прелатом, Ингви отправился к Никлису. Тот предавался своему обычному занятию — ловил преступных бесов в кувшинах вина. В каморке начальника стражи было жарко натоплено, сам Никлис сидел на кровати и почесывал грудь под распахнутым камзолом. Одеяние было роскошным, но грязным — из наследства короля Кадор-Манонга. Рядом на полу стоял кувшин с тонким горлышком. Должно быть, Никлис пил из него. Походная жизнь приучила его обходиться без излишеств, в том числе — без стаканов.
— Начальник стражи, называется…
— Ингви огляделся и вдохнул специфическую атмосферу никлисовой берлоги.
— Пьешь опять. А работа как же?
Никлис резво поднялся, демонстрируя готовность к подвигам.
— Работа — как солнышко мне. Сама по себе катится!
— Ладно, смотри, не перегрейся на таком солнышке.
— Никак невозможно, слышь-ка, твое демонское. Я же завсегда меру помню.
— Ладно, говорю. Ладно. Никлис, подумай, где бы разместить наших приятелей, Тонвера с Дунтом. Мне нужно, чтобы они были под рукой, но при этом — под присмотром. Сегодня же епископ пришлет добрых братьев в Альхеллу. К их появлению должна быть готова комната, и еще: я собираюсь безотлагательно выслушать рассказ о золоте эльфов. Будешь присутствовать и внимательно слушать. Потом обсудим.
— Враки, небось, — Никлис почесал в затылке.
— Так не бывает, чтобы золото триста лет валялось, и никто не нагнулся поднять.
— Вот и послушаем враки. Стало быть, теперь подумай, где они станут жить. Монахи — люди скромных привычек, роскошных покоев им не требуется.
— Эх, твое демонское, поручил бы ты эту докуку Джамену или еще кому из дворцовых.
— Никлис, это бунт?
— Чего?
— Не «чего». Ты отказываешься исполнять мои приказы?
— Никак нет, твое демонское. Я уже придумал. Эвон по коридорчику далее двое убогих гостят — Аньг блаженненький да Кари этот. Между моим кабинетом и их помещением как раз комнатка.
— Кабинетом? Ты свою нору кабинетом назвал?
— Ингви широко улыбнулся.
— А чего? Кабинет, слышь-ка. Как есть, кабинет. Так, говорю, я этим, Кари с Аньгом велю за попами следить, а попам втихаря шепну, мол, вы здесь живете не просто так, не за красивые глаза — приглядывайте за соседушками.

Мол, под подозрением они.
— Ловко, — одобрил король, — Никлис, как в твою голову приходят столь коварные планы?
— Так я чего…
— Никлис не уловил иронии, он в самом деле воспринял слова демона как похвалу собственной изобретательности.
— Я ничего. Я, когда с ворами-то был, так наш старшина, Пиритой-вор, он всегда так велел, когда на дело людей отправлял. Чтобы люди ушами, слышь-ка, не хлопали, а приглядывали, кто чего по карманам рассовал.
— Хорошо, действуй. Предупреди Аньга с Кари… Да, кстати! Хорошо, что ты напомнил! Когда попы заявятся ко мне со своими историями, надо будет Карикана позвать. Пусть послушает. Интересно, что он скажет насчет этих басен об эльфах и древних кладах. И вели кому-нибудь, чтобы Тонвера с Дунтом в воротах встретили.
Никлис отправился раздавать поручения, а Ингви возвратился к себе. Золото эльфов, древние легенды, далекие края… Здесь маячило интересное развлечение!
*** — …И до сих пор ищут проклятое золото, — завершил рассказ Тонвер, — да без успеха. Ваше королевское величество, позвольте еще глоточек этого вина, а то в горле пересохло от долгих речей.
Тонвер, Дунт, Никлис и Кари расположились на стульях перед столом Ингви, Ннаонна, как обычно — на подлокотнике кресла.
Ингви кивнул Никлису, исполняющему нынче обязанности виночерпия:
— Налей всем. Значит, не нашли клад? Странно.
— История удивительная, — буркнул мрачный Дунт, следя, как в его стакан стекает тонкая красная струйка. Никлис наполнил посуду до половины и убрал кувшин.
— Налил бы ты, почтенный до краев, что ли? Пресветлому угодны полные чаши.
Никлис плеснул еще немного.
— История удивительная, — повторил тощий монах, — но настоятельница сочла, что должна известить канцелярию его высокопреосвященства. Выходит, что-то здесь есть?
— Воистину, — поддакнул Тонвер, — тем более, что городской Совет в самом деле перебили в одну ночь.
— Слава Создателям, с такими делами и без эльфов можно управиться, — возразил Карикан.
— Если я правильно понял, существовал заговор? Кое-кто из членов Совета притащил в Ливду отряд наемников с колдуном. По-моему, весьма вероятно, что солдаты вырезали Совет, затем агенты императора убрали их — а все списали на страшного эльфа.
— Логично, — кивнул Ингви, — но мы были в Ливде. Тамошние жители не производят впечатления легковерных простаков, которых можно обвести вокруг пальца, показав мертвого эльфа. Да и Семь Башен — реальное местечко. В самом деле, какие-то страшные легенды о Семи Башнях ходят, и моряки боятся проплывать там у берега. Наонна, Никлис, помните?
— Точно, слышь-ка. Так и есть.
— Если кто-то решил сработать под древнюю легенду, значит, и легенда в самом деле есть — пожал плечами Карикан.
— Такая легенда, в которую верят местные.
— Человек, который нам рассказал о Семи Башнях, не был местным, он из Мирены, — заметила вампиресса.
— Дело темное, слышь-ка, но в Ливде народ ушлый, мошенник на мошеннике сидит. Ежели они поверили, так и в самом деле что-то было.
Тонвер слушал перепалку с ревностью, ему хотелось, чтобы в его историю поверили.
— Если настоятельница написала, значит дело того стоило, — напомнил толстяк.
— И еще. Люди продолжают искать сокровища. Прибывают новые, а старые из Семи Башен не возвращаются. Что-то странное до сих пор есть в руинах, что-то опасное. Люди пропадают.
— Пропадают, но это не останавливает других, — поддакнул Дунт.
— Точно, золото там. Что, кроме золота, заставит лезть в руины, откуда никто не возвращается?
— Вот именно, — объявил Ингви.
— Именно это меня и вдохновляет куда больше, чем золото, триста лет лежащее без движения.
— А почему?
— Ннаонна взяла стакан и осторожно, очень медленно поднесла к губам.

— А почему?
— Ннаонна взяла стакан и осторожно, очень медленно поднесла к губам. Ее амулет уже позволял вампирессе вино, однако небольшими порциями.
— Опасности, приключения…
— Ингви развел руками.
— Это интересно. Ну и золото. Однако остается проблема — как попасть в Ливду? Учитывая сложившиеся обстоятельства, ни в Империю, ни в Энмар мне соваться не с руки.
— Спросим у Фильки, — предложила Ннаонна, — пусть вспоминает тайные пути эльфов.
Монахи, Тонвер с Дунтом, помалкивали. Они добились своего — заинтересовали короля-демона и боялись испортить произведенный эффект. Пока короля влечет тайна золота эльфов — они могут чувствовать себя в безопасности. Более или менее, в безопасности — ибо в Империи они теперь считаются изменниками.
ГЛАВА 32 Ванетиния
Алекиан едва нашел в себе силы, чтобы не закричать послу, что он согласен, согласен на все! На любые условия, ибо такова воля Светлого! Так вот что означал странный голос, звучащий время от времени в голове: «Думай о западе, о западе, о западе…» Голос поселился в голове после болезни. Какой запад, недоумевал Алекиан, если Гева на востоке, эльфы на севере, гномы — на северо-востоке. Но странный липкий шепот звучал в ушах все чаще и чаще: запад, запад… Так вот что предвещал навязчивый голос — появление энмарских послов. Конечно, воля небес состоит в том, чтоб принять условия Совета негоциантов. Но император все же сдержался и ответил с достоинством:

— Мастер, ответ вы получите завтра. Мы приняли решение, но, прежде чем огласить его, желаем обсудить на совете.
Затем Алекиан поднялся с пыльного сундука, давая понять послу, что разговор окончен. Тиль Ойер торопливо вскочил и отступил на шаг, чтобы отвесить поклон. Но, когда купец разогнул спину, Алекиан уже выходил из комнатенки. Следом за ним помещение покинул Кенперт, так что послу не оставалось ничего иного, как поспешить за рыцарем. Император, задрав подбородок, проследовал к трону, подождал, пока мастер Тиль присоединится к спутникам, затем негромко, но внятно, объявил:
— Почтенные послы славного Энмара! Ваше обращение мы выслушали со вниманием и приязнью. Нам радостно сознавать, что цели Совета Негоциантов совпадают с нашими желаниями. Окончательный ответ будет оглашен завтра. Ступайте и ожидайте нашего решения.
Послы склонились перед троном. Алекиан, не дожидаясь, пока церемония прощания завершится, поднялся и зашагал мимо энмарцев к выходу. Свита была вынуждена устремиться следом. На ходу император велел собрать малый совет. В галерее, за дверью ожидал отец Когер. Алекиан кивнул священнику:
— Отец, мы желаем помолиться с вами вместе.
Затем обернулся к свите:
— Сэр Кенперт, пригласите его высокопреосвященство Мунта и епископа Фенокса. Дорогая, на сей раз мы желаем, чтобы вы присутствовали на совете. И пусть явится Коклос. Прохвост наловчился следить за нами, так пусть присутствует явно. Мы давно не слышали его дурацких советов. Пусть мелет глупости, решение уже принято, и слова Коклоса ничего не изменят.
Объявив свою волю, император, сопровождаемый Когером, удалился в часовню, Санелана пошла искать карлика, Кенперт тоже заторопился прочь, чтобы отправить посыльных за канцлером и архиепископом… когда энмарцы вышли из тронного зала, галерея опустела. Послы молча отошли подальше от дверей, где застыли с обнаженными мечами гвардейцы и, едва решили, что их никто не слышит, засыпали мастера Тиля вопросами.
Группа медленно шагали к выходу, по дороге старший посол вполголоса делился впечатлениями. Спутники недоумевали, что могло так повлиять на Алекиана, которого в Энмаре считали недалеким, вздорным и упрямым юношей. Тиль Ойер только руками разводил — как бы там ни было, что бы ни творилось в голове императора, но решение он принял мгновенно. Положительное, надо полагать, решение! Он сказал «да», не стал требовать выдачи герцога Фенгима, даже не вспомнил.

Положительное, надо полагать, решение! Он сказал «да», не стал требовать выдачи герцога Фенгима, даже не вспомнил… Больше глава посольства ничего не мог объяснить. Ничего вразумительного, кроме несколько раз повторенного «да», он не услышал — ну и слава Гилфингу! Чего же еще? Рубин согласился, Сапфир из упрямства стал спорить — дескать, необходимо угадать, что движет императором… Не кроется ли в его сговорчивости подвох?
В это время Алекиан преклонил колени в часовне и, опустившись на холодный пол, истово молился. Липкий голос, поселившийся в голове императора после болезни, отвечал. Император побелевшими губами читал слова древней молитвы, адресуя их навязчивому невидимке, с каждым выдохом изо рта вырывалось облачко пара, рядом размеренно бубнил Когер. Постепенно отступали мысли, снисходило спокойствие… в душе юного императора воцарился мир, исчезли сомнения, улетучилось волнение — не осталось ничего, кроме чужого голоса.
*** Совет собрался спустя два часа — только к этому времени удалось отыскать архиепископа. Мунт не сидел сложа руки. Конец зимы — такое время, когда странствия затруднены по милости Матери Гунгиллы — глава Церкви проводил в храмах столицы. Каждый день он посещал одну из многочисленных церквей Ванетинии, не избегал и крошечных часовенок, возведенных в честь той или иной знаменательной даты, причем не всегда предупреждал секретарей, куда отправляется. У каждого свои причуды, вот и его преосвященство имел странную привычку — ему доставляло удовольствие молиться в скромных маленьких храмах, в окружении случайных людей.
Прихожане считали великой честью, если архиепископ почтил присутствием церквушку, куда ходили разве что жители ближайшего квартала. В конечном счете привычка Мунта служила тому, что посещаемые им часовни становились более популярны, а жители Ванетинии ревностней относились к ежедневным молитвам и охотней посещали храмы… шутка ли — вдруг оказаться рядом с его высокопреосвященством, вместе творить молитву! А что, если обращение к Гилфингу, произнесенное в присутствии главы Церкви, верней достигнет ушей Светлого? И верней исполнится?
Вот только секретарям отыскать архиепископа иногда бывало затруднительно. Словом, когда Мунт появился в Валлахале, малый совет был в сборе. Архиепископ вошел, все торопливо начали подниматься, грохоча стульями, прелат скороговоркой благословил вельмож и императора.
Алекиан, едва дождавшись, чтобы прелат сел напротив, тут же заговорил:
— Итак, вам известно, что нынче во время аудиенции у нас состоялась тайная беседа с главой энмарского посольства. Ваше высокопреосвященство, вы узнаете детали чуть позже. Почтенный мастер…
Алекиан сморщил лоб, пытаясь вспомнить имя энмарца, но так и не смог, второстепенные сведения он отбросил в часовне. Молитва очистила разум, а имя купца ему незачем помнить.
— Мастер, член энмарского Совета поведал мне кое-что, сопроводив просьбой хранить свои слова в тайне. Посему мы огласим лишь то, что необходимо, оставив в стороне малозначительные подробности. Предложение Энмара заключается в следующем: они готовы обеспечить безопасность судоходства к югу от Ливды. Таким образом, Ливда станет портом, куда могут быть морем доставлены грузы из вольного города. Нам останется только обеспечить сухой путь из Ливды в Ванет, и империя получит южные товары в обход Альды.
— Мой дорогой супруг, это полностью соответствует вашим замыслам, — промолвила императрица.
— Именно так. Мы полагаем, мысли связанные с Сантлаком, посланы нам свыше, такова гилфингова воля, чтобы на западе Империи установился истинный порядок. И вот подтверждение — Светлый внушил энмарцам, что нужно оказать нам содействие.
— До сих пор они противились воле вашего императорского величества, — заметил Кенперт.
— Доподлинно известно: они призывали города побережья вступить в союз…
— Эта затея провалилась, — заметил Алекиан, — и здесь мы видим вмешательство свыше.

..
— Эта затея провалилась, — заметил Алекиан, — и здесь мы видим вмешательство свыше.
— Кроме того, они рассылали письма правителям юга, призывали установить безопасный путь их товарам в Геву. Прямых доказательств у нас нет, но косвенные весьма убедительны.
— Что ж, — Алекиан улыбнулся, что случалось нечасто.
— Их купцы достигли Гевы, минуя наши территории. Достигли Гевы и нашли ее неплатежеспособной. Этот… этот посол снова подтвердил: они придерживаются прежней политики и не станут препятствовать своим подданным везти южные товары в Альду, Геву и далее. Однако спешка, с которой они гнали послов сюда, говорит: Гева их не устраивает в качестве основного партнера.
— Нет гарантий, что они не отправили точно такое же посольство и в Геву тоже, — буркнул Коклос.
Карлик видел, что происходящее лишено логики. Энмар, до сих пор проводивший, хотя и сдержанно, антиимперскую политику, вдруг сменил курс. Рука божества? Коклос не верил в чудеса, он считал, что император совершает ошибку, готовясь к походу на запад. Да и какой поход? Без армии, оставляя позади опасных врагов? Наиболее логичным было бы с весной собрать армию на северо-востоке — против нелюдей и гевцев. Да ведь большую часть гвардии и отправили туда… Но запад? Воистину, решение, которого не мог принять простой смертный. Однако гилфингова ли здесь воля? Не Гангмар ли Темный нашептывает Алекиану самоубийственный план? Полгнома огляделся. Судя по мрачным лицам присутствующих, вельмож посетила та же мысль, что и карлика.
*** Коклос глядел в мутные глаза участников совета и думал: ни один из них не решится. Все — все до единого — понимают, сколь губительный план зреет в голове Алекиана, но никто не рискнет сказать слово против. Или все же рискнет — но не первым? Эх, будь что будет. Карлик встал на стуле, чтобы привлечь внимание, и заверещал:
— Ваше императорское величество! Мои добрые господа! Я удивлен! С каких пор мы стали верить словам энмарских купцов? Они все сплошь выжиги и проходимцы! Я и своих-то денег им бы не доверил, а тут — судьба империи!
Коклосу было непривычно, он не умел рассуждать без шуток. Но он знал: начни сейчас острить — и все сведется к тому, что над его словами с облегчением посмеются, а потому карлик изо всех сил старался оставаться серьезным.
— То, что осталось от империи, окружено врагами, мы в осажденной крепости! И вдруг император совершит конную прогулку в Ливду! Без охраны! На это не решился бы и…
— Коклос хотел сказать «и прежний император в лучшие времена», но вовремя передумал, напоминание об отце могло привести Алекиана в ярость… с ним стало так непросто!
— никто бы не решился! Как мы заставим сантлакских сеньоров уважать императора? Силой? Они не понимают иных аргументов, кроме силы!
Коклос раскраснелся и запыхался, выпалив последнюю фразу, он тяжело перевел дыхание, и тут же хором заговорили сеньоры.
— Энмарцы всегда были против нас, они плели заговор, составляли союз городов, — напомнил Кенперт.
— Они заманивают ваше величество в ловушку, а сами, небось, подговорили сантлакцев готовить нападение, — вторил Фенокс.
— Первым делом надлежит вразумить нелюдей!
— выкрикнул Мунт.
— Эльфов и гномов, а вовсе не добрых, хотя и беспутных, сынов Церкви в Сантлаке!
— Побереги себя, дорогой, — Санелана взяла мужа за руку, — ты болен, утомлен. Проведи будущее лето в столице, соберись с силами!
Алекиан слушал, кивал, углы рта императора чуть подрагивали — вероятно, это было подобие улыбки. Коклос уставился на «братца», карлик не ожидал такой реакции, он готовился к худшему. Что происходит? Наконец, позволив всем выговориться, Алекиан пристукнул ладонью по столу. Хлопок вышел негромкий, но придворные смолкли.
— Коклос, — император смотрел на карлика, и шуту стало не по себе от этого пустого ясного взгляда, — как ты думаешь, для чего мы позвали тебя нынче на совет?
Алекиан, медленно поворачивая голову, отягощенную короной, поочередно оглядел каждого — и все поочередно опускали глаза.

— Как вы полагаете, господа, для чего здесь шут? Нам было желательно, чтобы все убедились — ваши мысли идут вслед за мыслями дурака, как стадо баранов следом за колокольчиком вожака. Коклос Полгнома, мы повелеваем тебе снова носить бубенчики, чтоб моим придворным было легче отыскать тебя и спросить, какая глупость нынче в ходу.
Все молчали, Коклос обиженно сопел. О, у него было, что ответить, было — можете не сомневаться! Уж он-то знал, какими словами поставить на место «братца», который не то, что занял трон, следуя его советам, но и жив-то лишь благодаря Коклосу. Не кто иной, как карлик раскрыл заговор отравителей в Гонзоре… но разумно ли напоминать безумцу о былом и ждать благодарности от витающего в облаках самодержца?
ГЛАВА 33 Гева
Посольство Болотного края от самой границы сопровождали дворяне, придворные Гюголана. Старый король несколько раз присылал гонцов, интересовался, все ли благополучно с гостями, не чинит ли кто препятствий конвою. Все было в порядке, местные сеньоры неизменно оказывались предупредительны и гостеприимны, но препятствия возникли по милости Гунгиллы Прекрасной.
Болотники уже подъезжали к столице, когда началась оттепель. Сразу воздух наполнился сыростью, пошел дождь, дорога размокла, накатанный слой слежавшегося снега просел, обнажилась серая гевская земля. Солнце так и не вышло, снег не растаял окончательно, повсюду была влага и грязь. Дождь то прекращался, то начинался снова… Увязая в грязи, повозки болотников упорно ползли к столице. Принцесса время от времени выглядывала из кибитки, кривила полные губы. Если поблизости оказывался кто-нибудь из болотников или сопровождавших процессию гевцев — бранила. Ругалась она злобно, изобретательно, и редко повторялась.
Предполагалось, что посольство появится в столице засветло, но конвою с большим трудом удалось добраться лишь к вечеру. Торжественной встречи не вышло, так что повозки покатились прямиком к королевской резиденции, въехали во двор и остановились. Глоада откинула полог и высунулась из оконца. Рядом тут же оказался Гезнур. Король приветливо улыбнулся:
— Позвольте осведомиться, принцесса, как вы добрались? С вашим приездом установилась теплая погода, знаете ли! Вы привезли нам тепло.
— К Гангмару тепло!
— отрезала гостья.
— Дорогу развезло, мы утопали в лужах и барахтались в грязи.
Гезнур приоткрыл обильно заляпанную дверцу и галантно протянул руку, чтобы помочь принцессе выбраться. Глоада выставила наружу сплетенную из колючек клетку, странная серая ящерица, находившаяся внутри, издала резкий горловой звук и распахнула пасть, усаженную мелкими зубами, формой напоминающими иглы. Гевец вздрогнул от неожиданности и отшатнулся. Принцесса без посторонней помощи выскользнула из повозки наружу и заявила, демонстрируя опешившему Гезнуру странное существо в клетке:
— Малыш Дрендарг совершенно измучался. Что за дорога… Настоящее болото! Я чувствовала себя как дома.
— Ну, хотя бы это неплохо, — попытался вставить король.
— Неплохо? Полагаете, это слово сочетается с упоминанием моего дома? Гангмар бы взял мой край и ваше королевство! Найдется у вас комната, где я смогу отогреться и привести себя в порядок? Дрендарг проголодался, малыша нужно покормить!
— Да, разумеется, покои для вас, принцесса, готовы. Для вас и ваших спутников, — Гезнур слегка растерялся.
— Идемте, прошу вас.
— Эй, уроды, за мной!
— окликнула болотников Глоада.
— Вам дадут пожрать и определят на постой.
Гезнур по дороге снова попытался завязать светскую беседу.
— Что за существо в клетке? И чем вы его кормите?
— Дрендарг — ящерица, не видите, что ли?
— огрызнулась принцесса.
— Он жрет все подряд, способен изжевать ремень или сапоги… Его укус смертелен, зарубите себе на носу.

— Он жрет все подряд, способен изжевать ремень или сапоги… Его укус смертелен, зарубите себе на носу. Я обзавелась им после того, как братец Лонервольт попытался трахнуть меня.
— Принцесса, — Гезнур уже оправился от удивления, он был не из тех, кто смущается долго — и теперь подыскивал подходящий тон, — ваша манера выражаться приводит меня в восторг. Я сразу вспоминаю юность, проведенную в походах, с наемниками из Ренприста и буйными юными дворянами!
— Выражаюсь так, чтоб было понятно, я не дамочка из приличной семьи, а принцесса Болотного Края! Да, Лонервольт в прошлом году подпоил меня, да еще наверняка намешал в вино какого-то магического зелья. А потом решил воспользоваться моей беспомощностью.
Король с гостьей поднялись по ступеням ко входу в здание.
— Не думаю, что он преуспел, — ухмыльнулся Гезнур, отворяя дверь.
— Вот именно. Я, хоть и слабо соображала, но сумела проткнуть ему булавкой кое-какое нежное местечко. После этого он месяц не садился в седло, а я обзавелась Дрендаргом. Ну, куда теперь?
— Направо, ваше высочество. Итак, вы назвали ядовитую ящерицу именем орка, убившего собственными руками две сотни людей?
— У моего малыша счет не так велик, — буркнула Глоада, — но он старается. Я нарочно рассказываю вам о зверюшке, чтоб заранее отбить охоту лезть ночью в мою комнату, ясно?
— Принцесса, вы восхитительны! Я очарован!
— Именно поэтому — предупредила. Думаете, я не понимаю, зачем притащилась сюда? Понимаю прекрасно. Братец не сумел воспользоваться мной одним способом, так придумал другой. Решил продать меня, верно? Так вот, зарубите на своем длинном носу — я не товар и не продаюсь.
Дрендарг снова издал горловое шипение и завозился в клетке. Гезнур перестал улыбаться, ситуация ему совсем не нравилась, он не представлял, что говорить этой злюке. К счастью, они уже подошли к отведенным болотникам комнатам. Свита Глоады держалась позади, соблюдая приличную дистанцию.

— Вот ваши покои, принцесса. Отдыхайте, приходите в себя после трудного пути. Ужин подадут сюда. Завтра — прием в вашу честь. Нравится вам это или нет, но здесь, у нас, существуют определенные правила. Вам придется их придерживаться. Впечатление вы произвели, но на меня эти штучки не действуют, так что если я решу предложить вам руку и сердце, придется принять. По крайней мере — руку. Зарубите на своем коротком носу!
Глоада поглядела на Гезнура с некоторым интересом.
— А вы очень милы, — заявила она после минутного осмотра.
— Велите слугам стучать погромче… и пусть не спешат входить, когда явятся с ужином. Мне потребуется время, чтобы загнать Дрендарга в клетку.
*** Когда принцесса скрылась, болотники решились пройти дальше, им указали, где расположиться. Гезнур несколько минут стоял у закрытой двери и размышлял. Дамочка чудная… Интересно, сколько ей лет? Этой утомленной бабенке в измятой дорожной одежде может быть и двадцать пять, и больше… но ведет себя как подросток периода созревания. Ну и Гангмар с ней.
Гезнур обернулся — слуги ожидали распоряжений. Король велел подать гостям ужин, если дама потребует — приготовить горячую ванну. И помнить о ящерице. Отдав приказы, Гезнур отправился к отцу. Старик, как обычно, кутался в меха, сидя в кресле у камина. Девицы были при нем. Одна вышивала, напевая приятным высоким голосом, другая примостилась рядом с Гюголаном и уже запустила розовые ладошки под волчью шубу старого короля. Гюголан блаженно жмурился.
Когда вошел Гезнур, певунья Аттильда умолкла, а Вейна покраснела и поднялась. Старик завозился, приводя в порядок одежду под шубой.
— Ну, что?
— осведомился Гюголан.
— Встретил девицу? Как она?
— Отец, это настоящая болотница. Таскает с собой василиска, болтает глупости…
— Василиска?
— старик удивленно вздернул седые брови.

Таскает с собой василиска, болтает глупости…
— Василиска?
— старик удивленно вздернул седые брови.
— Какого-то маленького монстра. Да и сама похожа на болотную гадюку. Шипит и брызжет ядом. Послушай, разве нам так уж необходим Лонервольт в качестве родича?
— Девочки, выйдите, — вздохнул Гюголан.
— А ты присядь. Болотный Край… Нет, Болотный край нам вовсе не нужен. Лишь бы мы не были нужны ему, в этом и был смысл твоего с Глоадой альянса… Какая выгода Лонервольту, я уж и вовсе не знаю.
— По-моему, ему просто хотелось удалить сестру, избавиться от занозы в заднице.
— Занозы?
— Ядовитой.
— Хм… это несколько меняет дело. А внешне — как?
— У нее слишком узкие бедра. Не знаю, сможет ли родить…
— Хорошо, что ты думаешь о наследниках… Она уродлива?
— Не то, чтобы уродлива лицом или фигурой, нет. Но с ней определенно что-то не так. И уж голосок у нее — точно змеиное шипение, не то, что у малышки Аттильды…
— Ты это брось, — строго молвил отец, — сперва нарожай столько сыновей, сколько я, а уж потом получишь право выбирать подружек за красивый голосок. У Бельвара Андрухского дочь? Хотя нет, она слишком мала. Дриг? Фегерн? В Фегерне принцесса подходящего возраста, но отправить ее высочество Глоаду обратно невозможно. Мы должны что-то придумать… что-то придумать. И в любом случае — завтра застолье. Ты будешь сидеть рядом с принцессой. Послушайся отца, попытайся отыскать в этой девице привлекательные черты. Быть может, сегодня она просто устала с дороги, а завтра будет просто милашкой.
— Сомневаюсь. Сколько ей лет, отец?
— Не помню…
— старик завозился под грудой меха.
— Возможно, двадцать три или около того. Лонервольту двадцать девять, и он старший, это точно.
— В общем, больше двенадцати, — заключил Гезнур, — а ведь так и не скажешь… Вела она себя как вздорный ребенок. Что ж, подожду до завтра. Вдруг это дитя болот в самом деле повзрослеет за ночь. Впрочем, меня она нашла очень милым, если не врет.
*** Все утро принцесса не показывалась из комнаты. Гезнур переговорил со слугами, которые были приставлены к болотникам, его интересовали привычки гостьи. Ничего интересного разузнать ему не удалось — Глоада с ящерицей на руках встречала прислугу бранью и придирками, ругалась из-за любой мелочи и даже без повода. Возможно, ее нрав в самом деле был настолько скверным, а возможно девица нарочно старалась выглядеть как можно хуже. В последнем случае, опять-таки, было неясно, преследовало ее представление некие цели, или Глоада разыгрывает мистерию исключительно ради удовольствия. Примечательно, что ни один из болотников, сопровождавших принцессу, не явился к ней.
А во дворце с утра началась суета. Гевцы готовились к пиру: сдвигали столы в зале, поднимали из подземелий облепленные мхом бочонки, на кухне повара сбились с ног… резали, ощипывали, разделывали, замешивали, пекли, шинковали и укладывали на блюда.
Старик Гюголан принял главу посольства болотников. Формально земляков возглавляла Глоада, но на деле переговоры следовало вести с человеком из ее свиты. Гезнур сперва присутствовал при разговоре, затем удалился, заметив, что отец в одиночку справится лучше. Младший король в самом деле не слишком хорошо разбирался в тонкостях отношений с Болотным Краем, прежде предметом его заботы были север и запад, да и собственные владения лежали на севере Гевы. Он лишь попросил отца выяснить, насколько легко Лонервольт перенесет отказ от альянса с Гезнуром. Разумеется, говорить на эту тему с послом было бы удобнее в отсутствие жениха.
Отпустив болотника, Гюголан велел разыскать сына. Южанин отвечал уклончиво, но было совершенно очевидно, ему очень не хочется везти Глоаду обратно. Брат не желает ее видеть.
— Что, сынок, — спросил старик, — не желаешь жениться на болотнице? Понимаю, понимаю.

— Что, сынок, — спросил старик, — не желаешь жениться на болотнице? Понимаю, понимаю… Болотники никому не по душе, но пристроить принцессу необходимо, иначе Лонервольт обидится. Если бы у нас было побольше времени, мы подыскали бы этой гадюке женишка среди наших графов. Но потребуется время… уговорить жениха будет непросто, да и никого подходящего не вижу…
— А твой любимчик Рейвен?
— Я вчера услал его в Фенаду… да нет, он не подходит. Не родовит, и слишком дорог мне, чтобы приносить в жертву твоей ядовитой болотнице.
— А я? Я не слишком тебе дорог, отец?
— О, ты не Рейвен, ты с ней справишься!
— Гюголан поправил сползающую шубу.
— Ступай, готовься к пиру. Если дама тебе не по душе, я не могу заставлять… ты уверен, что не желаешь эту Глоаду?
— Она занятная штучка… но нет. Нет, отец, мне нужна королева, а не веселая подружка.
— Да… Партия не самая подходящая для короля Гевы… что ж, на пиру постарайся уговорить дамочку погостить у нас. Руку не предлагай. Пусть поживет во дворце, привыкнет. Быть может, мы сумеем подыскать ей подходящего супруга — кого-нибудь, не слишком ценного. А Лонервольту намекнем, что если его вассалы нарушат мир, мы выгоним Глоаду. Отправим домой, в Болотный Край.
В три часа пополудни зал был готов, начали собираться гости. Гезнур отправился за Глоадой. Постучал, в ответ раздалась отборная ругань. Тогда король назвал себя.
— Ваше высочество, не стоит тратить подобные выражения по пустякам. Это всего лишь я, король Гезнур.
— Ладно, я сейчас поймаю Дрендарга… Вот уже поймала, входите!
Гезнур прислушался — из комнаты доносились шипение ящерицы, сопение девушки, скрип и шорох. Король приоткрыл дверь и осторожно заглянул. Принцесса двумя руками удерживала за хвост «малыша», а ногой пыталась подтащить к себе клетку. Нога была, насколько мог разглядеть гевец, стройная. Больше ничего хорошего в увиденном Гезнур не находил.
ГЛАВА 34 Альда
Епископ, как и обещал, отправил нарочного к его высокопреосвященству в Ванетинию. Прелат искренне желал совершить обряд венчания над демоном и вампирессой — во-первых, потому что находил правильным, когда любящие люди заключают брак по всем правилам… да хоть бы не люди! Во-вторых, старичок испытывал понятное стремление стать единственным священником в истории Мира, которому довелось освятить узами брака подобный альянс. Если и был здесь грех гордыни, то, разумеется, простительный. Словом, епископ желал бы обвенчать молодых, и как можно скорее… Но при всем желании старик не мог помешать Гунгилле послать теплую погоду.
Гонец епископа отправился в солнечный день под звон капели. Снег стал мягким и липким, дорога еще держалась, однако было очевидно, что, если погода не переменится, путь в столицу окажется тяжелым… Ответа из Ванетинии не следовало ожидать в ближайшем будущем.
А к Ингви, не сговариваясь, приехали друзья, Филька с Кендагом. И у обоих были тревожные вести. Особенно странно было видеть озабоченным Фильку, Ингви даже заподозрил подвох, притворство — но нет, эльф был убийственно серьезен. И тем более удивительным казалось, что Кендаг не воспользовался случаем, чтобы подколоть приятеля.
— Что ж, — объявил король, поглядев на кислые лица друзей, — по-моему, нам следует выпить и поговорить. Вспомним старые добрые времена, остров на Золотой реке, господский дом и монастырскую сокровищницу. Кстати, у меня гости. Послушаете их, потом расскажете, с чего вы оба такие грустные.
За столом Ингви потребовал, чтоб Тонвер с Дунтом повторили рассказ о золоте эльфов. Говорил больше Тонвер, а Дунт молча кивал, говорить он не мог, потому что ел. Тонверу тоже хотелось отведать яства с королевского стола, так что он очень быстро завершил историю повелителя Семи Башен, который объявился в Ливде и уничтожил почти весь городской Совет, а заодно — еще несколько десятков человек, подвернувшихся под руку.

Договорил и приступил к еде. Филлиноэртли припомнил: в самом деле, был такой князь Меннегерн, о котором не любили вспоминать в Креллионте.
— Что-то было с этим Меннегерном странное, — старательно морща лоб, выдавил из себя граф Давней Чащобы, — но Мать его очень любила. Да, помню! Он отказался строить Белую Башню в честь Гилфинга, вот. И еще была война, которую он проиграл. Пожалуй, после войны-то о нем все и забыли. С облегчением, так сказать, забыли. Дрянной родич, паршивая овца. Так что после войны и забыли.
— Война с Ливдой?
— встряла Ннаонна.
— С Ллуильдой, — поправил эльф.
— Все сходится, — удовлетворенно заключил Тонвер.
— Как говаривал блаженный Мерк, совпадений не бывает. Что суетный смертный мнит совпадением — на деле есть промысел Светлого, который нам не дано осознать.
— Какой Мерк, Старый или Новый?
— счел нужным уточнить Дунт.
— Оба. Истинно верующий человек должен относиться к случаю с трепетным вниманием. Ибо на самом-то деле — это не случай, а воля Гилфинга, кою смертным прорицать не дано!
Ингви хмыкнул. Он знал о Гилфинге побольше ученых монахов… Тонвер, похоже, истолковал королевское хмыканье как знак недоверия и на всякий случай умолк, чтобы не испортить благоприятное впечатление, произведенное филькиными познаниями в истории.
— А сокровища, — Ннаонна решила не отставать от Филлиноэртли, прежде чем вытрясет из князя всю правду, — что с ними? Были у него сокровища?
— Как же не быть, — рассеянно отозвался эльф, — у князя должны быть сокровища. Только у меня нет, потому что я — не такой как все. Я — граф.
— Я тоже граф, — заметил Кендаг, — но я очень даже богат. Потому что без ветра в голове. Ингви, эта история, конечно, очень интересная, но я хотел поговорить о другом.
— Поговоришь о другом, — тут же заявил Филька.
— Я хочу рассказать Ингви о том, что творится на севере. Теперь я родич Трельвеллина, третий в списке наследников престола. Мне положено волноваться из-за предстоящей войны, и я волнуюсь! Я расскажу, и ты поговоришь об этом.
— У меня дела важнее, чем какая-то незначительная драка на севере, — не уступал Кендаг.
— Ингви, Анзог серьезно хворает. Нет уверенности, что он увидит снег будущей зимы. А я, как-никак, один из восьми Лордов моего народа. Между тем на юге объявился новый народ…
— Ну, началось, — перебила орка Ннаонна, — это народы переселяются, Гангмара ищут.
Дунт звучно икнул. Похоже, монах поперхнулся, заслышав о народах, разыскивающих Темного. Тонвер гулко похлопал приятеля по спине.
— Ну, вот что, — решил Ингви.
— Отцы, оставьте нас. Мне предстоит беседа с первыми аристократами королевства… и речь пойдет о делах, настолько противных Гилфингу Светлому, что я боюсь за ваше здоровье и душевное спокойствие. На досуге подумайте, как можно добраться в Ливду, сохранив голову на плечах. Это очень интересная тема… в общем, ступайте.
Монахи поспешно оставили стол и, непрерывно кланяясь, попятились к двери. Когда святые отцы скрылись, Ингви поглядел на печальных графов, на Ннаонну, безуспешно пытающуюся обмануть амулет и выпить второй бокал… наконец король изрек:
— Давайте начнем с начала. Итак…
*** — На севере назревают огромные события, — заявил Филька.
— На юге назревают огромные события, — заявил Кендаг.
Графы переглянулись, Ннаонна хихикнула. Как в добрые старые времена.
— Да, — кивнул король, — когда мои верные вассалы начинают препираться, мне тоже сразу кажется, что вот-вот все пойдет, как встарь. Но Мир уже не будет таким, как прежде, да и мы изменились. К прошлому возврата нет… Ладно, начнем с Филлиноэртли.
Эльф приободрился и задрал нос.
— …Потому что он не умеет ждать, — закончил Ингви.
— Я умею ждать, — согласился орк.

— …Потому что он не умеет ждать, — закончил Ингви.
— Я умею ждать, — согласился орк.
— Я подожду. Тем более, что филькины дела -ненадолго, мы их быстро обсудим и перейдем к серьезным проблемам. Говори, эльф.
— Да, поговорим сперва о главном, — улыбнулся эльф, — а если останется время, то и послушаем, что за ерунда стряслась на юге.
— Боюсь, если вы, мои добрые графы станете так старательно готовить свои речи, то мы никогда не услышим, что происходит на севере и юге. Филька, начинай, а?
— Начинаю. На севере будет война, это неизбежно.
— Это стало неизбежно, — вставил Кендаг, — когда ты обманом захватил замок в Феллиосте, а твои родичи остановились на границах марки, вместо того, чтобы громить имперцев.
— После филькиного отъезда там не осталось хороших полководцев, это ясно, — Ингви поморщился, — хватит пререкаться. Граф Филлиноэртли, а какое отношение неизбежная война имеет к нам?
— Ну…
— эльф замялся.
— Я полагал, что смогу принимать переселенцев у себя в Креллионте, и что их будет много. Так вот, раз грядет война, многие сородичи не могут оставить север, они хотят сражаться вместе с Аллоком Ллиннотом, который ныне главнокомандующий в Феллиосте.
— Да, я понимаю, — кивнул король.
— Ты ждал авантюристов и сорвиголов, и они сейчас предпочитают мирной жизни Креллионта военные приключения на севере. Что ж, значит, эльфов мы в гости больше не ждем. А знаешь, мне как-то даже спокойней. Если твоих веселых сородичей будет не слишком много, то ты, наверное, сумеешь за ними приглядеть в мое отсутствие.
— И возвратившись из Ливды с золотом, мы не застанем Альду в руинах, — вставила Ннаонна.
— А эльфов — пляшущими на пепелище.
— Ну почему в руинах?
— смутился Филька.
— А так, для смеху, — пояснила вампиресса.
— Эльфы любят веселые развлечения. Но если их число будет оставаться умеренным, ты сумеешь проследить, чтоб у нас сгорело не слишком много.
— Так вы не берете меня с собой, что ли?
— Филька был удивлен.
— Ты женат, а я пока что — не очень, — замети Ингви.
— Филька, я, разумеется, слежу за тем, что творится на севере. Против твоего народа выступит новое войско, можешь поболтать с нашими монахами, они расскажут много интересного о Белом Круге. Если еще какие-то эльфы сумеют пробраться к нам в Альду, постарайся разузнать побольше о том, что творится в Феллиосте. Рано или поздно, с Белым Кругом и нам придется иметь дело. Ну, а теперь ты, Кендаг. Что у тебя?
— У меня много всякого, — орк начал издалека.
— Насчет женатого Фильки — меня это тоже касается? Я тоже не отправлюсь за золотом?
— Думаю, тебе лучше остаться. Итак, что творится на юге?
***
— На юге много всякого… Ингви, Анзог совсем плох.
— Очень жаль. Анзог — великий король.
— Да. Детям Трех Народов предстоят испытания, но неясно, кто поведет войска. Среди лордов нет единства. Все глядят на короля и гадают, когда он сольется с Тьмой. Тогда будет избран новый правитель… претендентов хватает.
— В Альде есть прекрасный обычай, — заметила Ннаонна, — если непонятно, кто должен занять трон, призывают демона и просят его сделать выбор.
Кендаг не уловил иронии.
— Обычай хорош, но вряд ли лорды смогут оценить его по достоинству. Кстати, из восьми лордов я — наименее предпочтительный кандидат.
— Что так?
— Ннаонне наконец надоело воевать с кубком и она поставила его на стол.
— Я вассал короля Альды и не совсем свободен. В Черной Скале уже понимают, что такое вассальная клятва. Наш король, король орков, должен служить только своему народу и Отцу. Никому более.
— Да, — ухмыльнулся демон, — испортил я тебе карьеру.
— Ингви шутит. Но я говорю об очень серьезных вещах.

Но я говорю об очень серьезных вещах.
— Для орка все вещи серьезны, — буркнул Филлиноэртли.
— А что не так с вашими лордами? Почему они не могут прийти к согласию? Ведь всегда есть ограниченное число вариантов. Если восемь лордов, вычесть тебя — осталось семь. Из них наверняка можно кого-то сразу исключить…
— Есть две партии. Лорды внешнего круга, и внутреннего. Внешние хотели бы войны, они смотрят на меня…
— Завидуют?
— Ннаонна, лишенная вина, утешалась сладкими пирожными и не могла говорить помногу. Рот был набит.
— Не то, чтобы завидуют… но, в общем…
— Понятно, — кивнул Ингви, — у них много хорошо вооруженных воинов, которые маются без дела и норовят перейти к лорду Внешнего Мира. Этим лордам нужна война, чтобы был повод выступить с войсками из Короны. А внутренним лордам, Конлингу с Инстли, на все плевать, лишь бы их подданные не лезли наружу. Пока нет войны, им спокойней. Они — партия мира, верно?
— Ингви, ты слишком уж…
— Циничен? Нет, просто я обхожусь без вашей церемонной вежливости. Еще я могу предположить, что лорды Верхнего и Нижнего Городов — в меньшинстве в совете иерархов, но за ними — большинство орков. А внешние лорды постоянно грызутся между собой. Ничего нового… я все это видел и когда Анзог был в силе.
— Но теперь их противоречия выйдут наружу, — вздохнул Кендаг.
— Ситуация усугубляется еще одним обстоятельством. На юге появились новые люди. Они приходят из пустыни Предел.
— Мне казалось, там жить невозможно.
— Ингви припомнил старые карты Мира. Юго-восток континента неизменно оставался чист, его отмечала лишь надпись: «Здесь водятся львы и драконы».
— Мы всегда считали так же… но в конце осени в пустыне были замечены дымы. Разведчики обнаружили людей. Завидев наших воинов, пришельцы бежали.
— Переселение народов?
— пробурчала Ннаонна.
— Людей было мало, и только мужчины.
— Лазутчики, — решил Ингви.
— Возможно, я оказался прав, и народы сдвинулись с насиженных мест.
— Наши готовятся весной выслать отряды на юг, в пустыню, — без энтузиазма сообщил граф Ничейных Полей, — но эти немногочисленные пришельцы никого не встревожили всерьез. Мне предупредить Корону Гангмара?
— Да, если не боишься сделать ложное предположение. Пока что у меня нет ничего конкретного, только догадки.
— Хорошо, я понял. Эти люди в пустыне могут оказаться началом большого нашествия с юга.
— Но могут и не оказаться, — Ингви пожал плечами.
— В конце концов, это может означать, что угодно. Например, что эти пришельцы с юга обследовали Предел, и пустыня пришлась им не по душе. Или что это группы охотников, которые время от времени заходили в ваши края, но их не обнаруживали… да мало ли, что!
В зал вошел Никлис. Поздоровался с «нелюдскими светлостями», без приглашения подсел к столу, налил вина. Участники застолья с интересом наблюдали за начальником стражи, он, похоже, был изрядно пьян.
— Слышь-ка, твое демонское, чего скажу, — нетвердым голосом заговорил Никлис.
— Встретил я нынче компаньона своего. Помнишь хозяина постоялого двора? Мужичка мокрогорского? Он нынче сюда, в город, приехал…
— Твою долю привез?
— участливо вставил король.
— Вы посидели, обмыли удачное дельце…
— Само собой. Я другое сказать хотел. Ты, слышь-ка, господин всей нашей земли, тебе, наверное, интересно… Новые люди в Мокрых горах объявились. Дикие совсем. С юга, твое демонское, к нам пожаловали. Едва не сдохли в снегах, пока к жилью вышли. Весной еще прибудет их. Идут, значить, люди — эти были первыми.
ГЛАВА 35 Ванетиния
Несколько минут все молчали… Только Коклос сопел, да шуршали широкие юбки Санеланы. Императрица напрасно вглядывалась в мрачные лица придворных.

Охотников возразить Алекиану не нашлось. Нынешний император — упрям, вспыльчив и скор на расправу, преклословить такому — себе дороже…
— Мой дорогой супруг…
— Санелана решилась.
— Какова бы ни была ваша воля относительно письма энмарского Совета, но я прошу не обижать Коклоса.
— Ваше императорское величество, — Кенперт рискнул присоединиться к возражениям, — мы все ваши верные слуги, и готовы понести наказание, если виновны в чем-либо. Но, молю вас, снизойдите к моим словам: мы от души желаем процветания империи, если мы заблуждаемся, то искренне! Нам не дано глядеть столь зорко в будущее, как вашему императорскому величеству, но, право, не наша в том вина! И уж никак не возможно обижать вернейшего сэра Полгнома! Ношение колокольчиков станет оскорблением всему знатному сословию, к которому принадлежит достойный Коклос.
Карлик несколько воспрянул духом. Алекиан тоже, должно быть, сообразил, что перегнул палку. Оскорбляя Коклоса, он обидел и остальных придворных
— Я пошутил, господа, — буркнул император, и тут же торопливо поправился.
— Мы пошутили. Что же делать монарху, если шут начинает самонадеянно решать сложнейшие вопросы политики? Нам остается принять роль шута…
— Ага, — бодро подхватил Коклос.
— то есть все, сказанное прежде, было шуткой?
— Нет, шуткой были колокольчики, — Алекиан снова стал серьезен.
— Решение принято, весной мы отправимся в Сантлак, дабы навести там порядок и установить безопасный сухой путь в Ливду. Ливдинский граф выступит навстречу со всеми войсками, какие только сумеет собрать. Завтра энмарцы получат положительный ответ на предложения Совета Негоциантов. Они, разумеется, захотят поскорей отправиться в обратный путь, и мы передадим с ними инструкции графу в Ливду.
— Граф не успеет подготовиться, ваше императорское величество, — вставил Кенперт.
— До весны осталось совсем немного.
— Граф с осени готовится к походу, если он не бездельник и не бунтовщик. Соответствующие повеления мы отправили загодя. Поход в Ливду задуман нами давно, верно, мастер Гиптис?
Чародей склонил голову, огонь свечей заиграл на гладкой лысине.
— Мы видим здесь истинное гилфингово чудо, — продолжал Алекиан. Мы собирались в Сантлак, сделали необходимые приготовления. Напомнили о вассальной присяге негодному королю Метриену, отправили приказы графу Ливдинскому. Замысел энмарского Совета наилучшим образом соответствует нашим собственным планам. Невозможно не узреть руку божества в столь дивном совпадении.
— Это меняет дело, — поспешно согласился Кенперт.
— Простите, ваше императорское величество, простите мне сомнения.
— Пустое, сэр Кенперт. Вы хороший вассал, и нам дорога ваша искренность, даже если она служит тому, чтобы высказать возражения. Итак, весной — поход. Поговорим о том, что необходимо предпринять для подготовки.
— Король Метриен будет верен слову, — молвил Гиптис Изумруд, — в той мере, в какой это зависит от меня.
— Отлично. Можно предположить, что значительная часть вассалов встанет под знамена этого здоровенного ублюдка… С собой мы возьмем ванетских вассалов, а также тильских рыцарей. Сэр Кенперт, подготовьте письмо в Тилу. С апреля мы ждем их ополчение в… Следует выбрать крепость неподалеку от сантлкской границы. Я думаю, Эгенельское графство подойдет. Кто сейчас там вместо предателя Ирса?
Епископ Фенокс привстал и с поклоном доложил:
— Пока граф не назначен, делами в Эгенеле управляет викарий Канлей. Я счел разумным поставить на этот пост своего человека.
— Что он собой представляет? Давно ли он викарий и за что получил место?
— Хороший грамотный счетовод, честный, исполнительный, истовый в служении Гилфингу… я сделал его викарием как раз для того, чтобы отправить в Эгенель.
— Этого мало.

— Этого мало. Нам желательно видеть тамошним графом человека, разбирающегося в военном деле. В Эгенеле мы станем собирать войска для похода, он же станет основной тыловой базой.
— Я бы справился, — буркнул Коклос.
— Помолчи, прекрасный сэр, — отрезал император, — относительно тебя мы имеем совершенно конкретный план.
*** После минутного раздумья, император объявил:
— Когда сэр Войс возвратится в Ванетинию, мы отправим его в Эгенель. Это исполнительный и толковый дворянин, он справится. Итак, тильские и ванетские войска станут собираться в Эгенеле. Сэр Кенперт, отец Фенокс, записывайте.
Оба названных послушно вооружились перьями.
— Ваше высокопреосвященство, — Алекиан обернулся к архиепископу, — мы желаем, чтобы нелюди не беспокоили наших границ. Ни гномы из Фенады, ни эльфы из Феллиоста. Особенно — Феллиост. Плацдарм на нашем, южном, берегу Великой — слишком большая опасность. Вы обещали нам войско Белого Круга.
— И оно выступит весною, ваше величество!
— торжественно провозгласил архиепископ.
— Новый командующий, магистр Белого Круга брат Эстервен заканчивает приготовления. Под его началом более двухсот пятидесяти копий кавалерии, изрядное количество стрелков и пеших солдат. В крепости Фраг собраны запасы. Едва установится подходящая погода, это воинство обрушится на нелюдей. Первая задача — изгнать эльфов с южного берега Великой реки.
— Неверно!
— Алекиан даже повысил голос и пристукнул ладонью по столу.
— Нет!
— Ваше императорское величество?
— Поставьте иную задачу этому прелату. Эльфов следует уничтожить. Перебить, истребить, извести — всех до единого. Мы повелеваем сеньорам Анновра, Неллы и Приюта оказать помощь армии Церкви… Господа, вы записываете? Сэр Кенперт, приказы упомянутым владетелям потребуются уже завтра. Далее. Что с гномами? Отдать им Фенаду? Недопустимо. У нас достаточно воинов, чтобы ударить и по эльфам в Феллиосте, и по гномам в Фенаде.
— Ваше величество, я не уверен, что армия Белого Круга, будучи едва сформирована… а верней — все еще формируясь, сможет вести наступление в двух направлениях. Великая — хорошая граница. Если мы вышвырнем эльфов за…
— Уничтожим их по сю сторону реки, — напомнил Алекиан, — именно потому, что река — серьезная преграда. Окружить, прижать к Великой и поголовно истребить. Никакой пощады! Надеюсь, вы, ваше высокопреосвященство, подготовите соответствующую буллу.
— Соответствующую, ваше императорское величество?
— Я имею в виду буллу, которая запретит щадить нелюдей. Они все должны быть истреблены. Нелюди — смертельный враг Великой Империи Людей.
— Да, ваше величество, я готов издать такую буллу.
— Хорошо. Ваше уточнение относительно Фенады мы принимаем. Гномы подождут.
— Мы выставим против них надежный заслон, — торопливо вставил архиепископ.
— Чтоб не могли прийти на помощь эльфам. Изгоним эльфов — возьмемся за гномов.
— Да, да. Пусть так. Далее… Далее…
Алекиан задумался, совет почтительно ждал продолжения.
— Потребуется полководец, который станет руководить совместными действиями светских и церковных войск. Ну, или хотя бы разбирать взаимные жалобы, которые возникнут непременно.
— Я подхожу как нельзя лучше!
— возопил Коклос.
— Я пользуюсь равным уважением церковных и светских владык, а потому не стану отдавать предпочтения ни тем, ни другим!
Архиепископ, не знакомый с прежним положением карлика при дворе, счел необходимым уточнить:
— Не могу отвечать за светских сеньоров, но уверен: мои клирики не ставят вас, сэр Коклос, ни в грош.
— А, — махнул крошечной ручкой Полгнома, — светские тоже не ставят ни в грош. Именно об этом я и говорю.
Алекиан тяжело провез ладонью по лицу, будто стирал что-то липкое, и усталым голосом объявил:
— Ваше высокопреосвященство, вам придется взять это на себя.

Авторитет главы Церкви я полагаю достаточным для того, чтобы ваш суд уважали все стороны. Коклос, тебе назначена совершенно определенная служба. Это уже решено, и не мешай мне вести совет.
*** Алекиан откинулся на спинку стула, опустил веки и умолк. Снова установилась тишина. Все ожидали, что скажет император. В прежние времена отец нынешнего владыки также принимал решения самостоятельно, но он непременно выслушивал всех участников совета, Алекиан же словно советовался с духами и не желал слышать, что твердят смертные…
Наконец император открыл глаза и помолвил:
— Итак, скоро весна. Мы снова выступим в поход, на сей раз — на запад. Церковь отправит воинство на север. Будет война с эльфами, и не исключено, придется усмирять бунтовщиков в Сантлаке. Мы полагаем, граф Ирс постарается осложнить путь к Ливде. Увы, наш отец, великий император Элевзиль, прекрасно обучил вассалов… и они, увы, применили науку во вред сеньору. С мятежниками надлежит поступать не менее строго, чем с нелюдями! Ирс, его семья, ближайшие сподвижники — все будут казнены!
Когда Алекиан пролаял последнюю фразу, в его голосе прорезался металл. Вынеся приговор мятежнику, император снова умолк. Никто не решался заговорить, в очередной раз воцарилась тишина.
— Коклос!
— Алекиан уставился на карлика.
— Тебе надлежит сопровождать нас в походе на запад.
— Интересно, зачем, — буркнул Полгнома.
— Ты же не нуждаешься в моих советах, и не уважаешь моего высокого дворянского звания.
— Ты — наше прошлое. Ты видел нас слабым и наивным принцем, нуждающимся в советах шута. Мы желаем, чтобы ты увидел, как дело Империи торжествует, как мы одолеваем врагов, действуя во славу Гилфинга Светлого.
— Да ну?
— Коклос пытался пробудить в себе прежнюю манеру изъясняться нагло и насмешливо, но выходило плохо, новый «братец» пугал карлика.
— В прошлом году ты был не слишком победоносен.
Если прежде все просто молчали, то теперь участники совета сжались на стульях и боялись даже незначительным движением привлечь внимание Алекиана. Однако оскорбление не вывело императора из себя.
— Ты полагаешь?
— холодно процедил Алекиан.
— Разве мы не усмирили Тилу? Не восстановили власть над Тогером? Гевцы вторглись в наши земли, но наш поход закончился вовсе не поражением, нет. Отступить пришлось, это верно… Коклос… и вы все, господа, и ты, дорогая супруга, поймите и уясните — молитва святого отца Когера подняла нас с ложа, исцелила и вдохнула силы. Ныне мы действуем по воле Светлого… и посольство энмарского Совета — подтверждение тому. Едва начнется весна, едва станет возможным поход — мы обрушимся на врага и успех будет сопутствовать нам. Гилфинг с нами! Сперва Сантлак и Феллиост…
Император выпрямился на стуле, голос его окреп, глаза горели.
— Затем — Фенада, Гева, Малые горы, затем — прежние вассалы Империи на востоке. Дриг, Фегерн, Андрух!.. Ленот, Болотный Край! Мы объединим людей Мира. После — всеми силами нанесем удар троллям, сотрем с лица земли гангмарово порождение! Затем — поход на юг, против орков и Альды, затем — на север, мы выжжем леса и… и… Мир станет Империей, и Империя — Миром. И не останется ничего, кроме Империи, и не останется никого, неподвластного нам. Если на это не достанет жизни одного поколения, дело продолжит новый император, наш наследник… его наследник… сколько бы ни потребовалось… но так будет, воля Гилфинга ведет нас! И противиться ей невозможно!
— Алекиан перевел дух и спокойней продолжил.
— Мы желаем, чтобы ты, Коклос Полгнома, сопровождал нас и собственными глазами увидел наши победы. Наше прошлое, погляди на будущее Мира.

— Но, братец, — заволновался Коклос, — я не могу отправляться в поход без моего боевого коня, без верного Дрымвенниля!
— Полгнома, ты все еще не понял? Это не было шуткой.

Мы ждем лишь весны, чтобы начать.
ГЛАВА 36 Гева
С минуту король наблюдал, как Глоада загоняет ящерицу в клетку. Наконец Дрендарг был водворен в колючий домик и заперт. Принцесса выпрямилась и, оттопырив губы, резко выдохнула, сдувая выбившуюся прядь. Она вспотела, слегка запыхалась, на бледных щеках зажглись узкие полосы румянца. Все это никак не делало Глоаду краше.
Гезнур скептически оглядел даму с головы до ног. Не впечатляет. Темное мешковатое платье без намека на талию, минимум украшений — ожерелье бледных полупрозрачных камней да серебряные серьги… руки, хотя и хорошей формы, но неухоженные… Лицо — ну что сказать? Болотница — не уродина, и по меркам ее страны, она, возможно, считалась красивой женщиной. Но уж очень недобрый взгляд. Достаточно посмотреть в глаза принцессы Глоады, как мигом улетучивалось желание отыскать в ней хоть что-то привлекательное. Гезнур про себя тут же решил, что он, разумеется, король и патриот, но жениться на склочной девчонке из болот — слишком большая жертва. Нет, так испортить собственную жизнь он не желает. Лучше уж принести на алтарь служения стране что-нибудь менее ценное.
Но, какое бы впечатление Глоада ни производила, Гезнуру предстояло сопроводить даму к столу.
— Принцесса, нас ждут в зале.
— Дрендарг, ты слышишь? Нас ждут! Ну, не шипи, малыш, не шипи! Я дам тебе вкусненького.
Гезнур нахмурился.
— Ваше высочество, вы собираетесь прихватить это животное на пир? Полагаете, за столом гевского короля недостаточно чудовищ?
— Разумеется, собираюсь. Оставить его без присмотра бегать по комнате, он опять сожрет что-нибудь из моего туалета, а у меня не так уж много приличных тряпок. И в клетке я его не оставлю. Будучи заключен в клетку, малыш не сможет себя защитить, если холуи братца нападут на него. Они могут ударить маленького, даже заколоть, просунув кинжал в клетку! Они ненавидят малыша, я знаю.
— Животное на пиру… Давайте, я лучше велю поставить стражу у ваших покоев и приглядывать за болотниками из посольства.
— Нет уж, я никому здесь не доверяю!
— Глоада подхватила клетку, ящерица зашипела, принцесса снова дунула, чтобы отбросить непослушный локон.
— Ну, мы с Дрендаргом готовы. Где, Гангмар возьми, нас ждет жратва?
В иной ситуации Гезнур бы рассмеялся, но сейчас он был кавалером принцессы, и этот факт не доставлял ему ни малейшего удовольствия. Король тяжело вздохнул.
— Следуйте за мной, ваше высочество.
Когда Гезнур с гостьей явились в зал, гости уже заканчивали рассаживаться вдоль длинных столов, составленных в виде буквы П. Коротую поперечную перекладину занимали августейшие особы: в центре — Гюголан II, по правую руку от отца — место Гезнура, по левую — малыш Редлихт. Дальше, вслед за Редлихтом — гевские сеньоры. Правую сторону занимали гости — болотники, андрухцы, дригцы, фегернцы. Глоаде предстояло сидеть между младшим королем и земляками — последние заблаговременно отодвинулись подальше от высокого неуклюжего стула, предназначенного принцессе.
Завидев ящерицу в клетке, Редлихт сполз с подушек, уложенных на стул, чтобы его высочеству было удобно брать кушанья наравне со взрослыми, прополз между ног старших и выскочил к Глоаде.
— Ух, а что это за зверь? Это дракон?
Мальчишка сунулся к клетке, но наткнулся на выставленную ладонь принцессы.
— Осторожней, малый, — проворчала девушка.
— Он смертельно опасен.
— Это василиск, — буркнул Гезнур.
— Он превращает взглядом живых людей в камни.
«…А его хозяйка превращает жизнь людей в дерьмо», — но этого младший из гевских королей не стал произносить вслух. Зачем твердить очевидное? Достаточно взглянуть на эту Глоаду… Достаточно взглянуть.
*** Наконец все расселись по местам, разочарованного Редлихта водрузили на подушки, и Гюголан тяжело поднялся с кубком в руке.

Зачем твердить очевидное? Достаточно взглянуть на эту Глоаду… Достаточно взглянуть.
*** Наконец все расселись по местам, разочарованного Редлихта водрузили на подушки, и Гюголан тяжело поднялся с кубком в руке.
— Приветствую всех, — заговорил король, — мои друзья, мои союзники, гости, добрые люди… Особенно рад видеть за столом гостей с юга. В прошлом у нас выходили размолвки с принцами Болотного Края… а с вашим дедом, принцесса, я как-то даже сразился в поединке… Но что было, то прошло, да иначе и не могло выйти между добрыми соседями. А теперь мы выпьем вместе!
Старик перевел дух и облизал пересохшие губы. Потом закончил:
— Все, хватит разговоров! Пейте, ешьте, не слушайте стариковского брюзжания! Я все равно не угонюсь за молодыми… Пейте! Ну, чего ждете?
Но гости свято блюли этикет, пока старый король не поднес кубок к губам и не сделал первого глотка, все сидели неподвижно. Но едва Гюголан отхлебнул, над залом разнесся громоподобный стук ножей, оглушительное чавканье и плеск. Около сотни человек разом принялись есть и пить.
Старый король, подав знак к началу пира, тяжело опустился на стул и принялся за еду. Малыш Редлихт подергал его рукав:
— Батюшка, батюшка, а почему мы воевали с Болотным Краем?
— Потому что мы соседи, — исчерпывающе пояснил старик.
— А почему мы не победили?
— Из-за империи. Император не позволял нам одолеть болотников.
— А, понимаю!
— Редлихт был весьма смышленым мальчишкой.
— Теперь император нам не страшен, братец Гезнур прогнал его рыцарей с нашей земли, поэтому болотники боятся нас и прислали этих людей и василиска.
Голосок у ребенка был звонкий, его хорошо было слышно даже сквозь шум, производимый пирующими господами.
Пожилой дворянин, сидевший слева от принца, поперхнулся вином и торопливо зашикал на ребенка, мол, нельзя так говорить. Мальчик потребовал, чтобы ему налили вина, как взрослому — тогда он замолчит. Воспитатель воспротивился, однако Гюголан сам плеснул сынишке дорогого напитка. Нынче в Геве было достаточно заморских вин, что привозят энмарцы с островов Архипелага.
— Пусть привыкает, — пояснил старик наставнику Редлихта, — я сам попробовал впервые вина, когда был в столь же нежных годах. Искусство пить — важное умение для знатного сеньора. Пей, сынок, и не обижай наших добрых союзников.
Малыш сделал большой глоток и храбро заявил:
— А что? Разве не правда?
— Эх, дитя, — вздохнул старик, — как раз правда способна обидеть сильней, чем самая подлая ложь…
Гюголан придвинул мальчишке блюдо со сладостями, на этом дискуссия прекратилась. Гезнур улыбался, слушая младшего брата, и искоса наблюдал за гостьей. Глоада водрузила на колени клетку и придерживала сооружение одной рукой. Другой она отщипывала кусочки с блюда и попеременно отправляла в рот и просовывала между прутьев — ящерице. Казалось, принцесса погрузилась в собственные мысли и не обращает ни малейшего внимания на происходящее… А вокруг шумели пирующие дворяне. Мужчины орали, громко провозглашали здравицы и хохотали над незамысловатыми шутками, женщины визгливо смеялись и растягивали в улыбке вымазанные жиром губы, когда им говорили комплименты… Пиршество набирало обороты, скоро начнутся пьяные ссоры, потом торжественные примирения, тосты за дружбу до гроба вперемежку с вызовами на бой до смерти…
Слуги сновали с кувшинами и подносами туда и сюда… псы лаяли и хрипло рычали друг на друга, отстаивая объедки…
В дверном проеме возникла широченная темная фигура в массивном рогатом шлеме. По залу будто пронеслось дуновение холодного ветра, стихли разговоры, слуги шарахнулись прочь от входа, роняя объедки с блюд. Задрожало пламя свечей. Взвизгнула собака, которой уронили на лапу тяжелую кость… Под чьей-то неловкой рукой опрокинулся кувшин, вино алой струей хлынуло на стол, клетка с ящерицей соскользнула с колен Глоады, с треском распахнулась, ударившись об пол.

.. Под чьей-то неловкой рукой опрокинулся кувшин, вино алой струей хлынуло на стол, клетка с ящерицей соскользнула с колен Глоады, с треском распахнулась, ударившись об пол… Дрендарг кинулся под стол, выскочил с другой стороны, оказавшийся поблизости пес зарычал, ящерица с шипением кинулась на собаку, шейный гребень пресмыкающегося поднялся, увеличивая размеры зверька втрое. Пес с визгом кинулся наутек, Дрендарг, воинственно скрежеща чешуей, устремился в погоню. Глоада ахнула, слуги бросились врассыпную — они уже знали, что укус ящерицы смертелен. «Малыш», сам перепуганный непривычной обстановкой, с неожиданным проворством заметался по залу, распугивая собак и людей… и затрепыхался, оторванный от пола огромной рукой некроманта.
*** Маршал, широкий, грузный, двинулся через зал, и слуги шарахались при его приближении, а собаки — скулили и пятились, поджав хвост. Тяжелые доспехи громыхали и лязгали при каждом шаге чародея, рукоять двуручного меча покачивалась у правого рога глухого шлема. Пирующие замерли, словно погруженные в магический транс, а Глоада медленно поднималась, не сводя глаз мрачной фигуры, которая надвигалась на нее, скрежеща и звеня металлом…
Некромант обошел длинный стол и двинулся к верхней, короткой части. Представ перед принцессой, он протянул ящерицу. Дрендарг, похоже, был смертельно перепуган, он замер, убрал гребень и поджал лапки. Глоада приняла ящерицу. Маг стащил шлем и латные перчатки, швырнул на стол. Потом медленно опустился перед девушкой на колено.
— Ваше высочество, — гулко произнес чародей, — я приехал сюда ради вас.
Принцесса, одной рукой прижимая к груди ящерицу, протянула другую магу. Он склонился над узкой ладонью, затем встал. Дрендарг зашипел, выстрелив раздвоенным языком.
— Вот здорово!
— громко произнес Редлихт.
— Столько чудовищ!
— Ваше высочество, что вы здесь делаете, среди этого…
— маршал оборвал фразу и широко провел огромной ладонью, указывая перепуганных гостей.
— Сама не знала до сих пор, — тихо произнесла Глоада.
— Теперь знаю. Я ждала вас.
— Так едем?
— Я даже не стану тратить время, чтобы собрать тряпье.
— Не будь на ней обуви, она умчалась бы босиком, — заметил вполголоса Гезнур, обращаясь к отцу.
— Впрочем, по-моему, все образовалось как нельзя лучше.
Только теперь маршал оглянулся на гевских королей.
— Велите слугам подготовить повозку принцессы, — буркнул некромант.
— Она едет в замок Вейтрель.
— Я сам прослежу, — ухмыльнулся Гезнур, — чтобы лошадей запрягли как можно скорей.
Глоада смерила короля равнодушным взглядом и снова уставилась на пришельца. Все так же не сводя восторженных глаз с некроманта, она нагнулась, подхватила клетку и втиснула туда Дрендарга. Ящерица шипела и скребла когтистыми лапками.
Некромант сунул подмышку шлем, принял клетку из безвольной ладони Глоады и протянул правую руку принцессе. Провожаемые взглядами ошарашенных вельмож, колдун с болотницей двинулись прочь из зала.
— Я думал, для чего жить, я искал ответа, — тихо заговорил маршал.
— Все это так странно… Брат-архивариус отрекся от меня, я решил, что не вернусь в Могнак… я остался один. Потом увидел тебя. Ты ведь заметила мой взгляд? Ты ехала в кибитке. Я снова обрел смысл существования, я понял, для чего живу.
— А у меня и вовсе не было жизни. Я выросла среди подонков, которые ненавидели меня и стремились лишь обидеть. Когда я была маленькой, меня постоянно били, я могла только кусаться и грозить, что отомщу, когда выросту. Если кусалась — меня били сильнее. Я плевала им в спины и жалела, что моя слюна не ядовита, как у болотной ящерицы. Я мечтала вырасти и убить их — всех до единого! Но когда я стала старше, ничего не изменилось, верней — все стало только хуже. Брат, его придворные, его девки и его мальчишки.

.. им казалось смешным домогаться меня. Я завела Дрендарга, чтоб отбить охоту лезть… иногда я боялась уснуть. Брат пировал со своей сворой, а я боялась закрыть глаза… потому что… нет, не хочу вспоминать!
— Я никому не позволю тебя обижать.
— А они и не могли. Посмотри, видишь — вот, на рукаве? Там спрятана булавка, вымоченная в слюне малыша. Они боялись, они пакостили исподтишка.
— Я собирался уничтожить Мир, давай сделаем это вместе. Хочешь, начнем с твоих обидчиков?
— Уничтожить Мир? Зачем? Это лишено смысла…
— Мне казалось, что смысл имеется.
— Но Мир так ужасен! Он так омерзителен и гадок! Как можно уничтожать столь совершенное уродство? Я мучалась, я страдала в этом Мире, сколько себя помню. И ты желаешь, чтобы никто больше не страдал? Чтобы все закончилось вмиг? Это неверно, неправильно! Это несправедливо! Давай лучше заставим этот Мир жить и страдать, как жила и страдала я!
— Ты права! О, клянусь мечом, как ты права! С весной мое войско выступит в поход! Ты пойдешь со мной?
— Зачем ты спрашиваешь? Значит, весной?
— Весной, моя принцесса.
— Пожалуй, я помолюсь Гунгилле, чтоб скорей пришло тепло. Помолюсь впервые в жизни.
Часть 4 ТЕПЛЫЙ ВЕТЕР
ГЛАВА 37 Ливда
У моря всегда немного теплее… К тому же в Ливде и зимой ощущается влияние морского течения, согревающего Архипелаг. К востоку, в Сантлаке, и тем более в центральных областях Империи, все еще властвовала зима, а на побережье снег потемнел, осел, истекая талой водой, в воздухе пахло весной. Близость тепла пробуждала печальные предчувствия, здесь люди и в более спокойные времена постоянно готовились к худшему и ждали дурных вестей, и уж тем более — сейчас. Весной возобновится война — в этом никто не сомневался.
А уж юный граф Ливдинский знал это наверняка. Даже накануне дня рождения Эрствина не покидали мысли о грядущих бедах. Но мысли мыслями, а отпраздновать собственное тринадцатилетие он должен пышно и весело, титул обязывает.
В день рождения Эрствин был обязан исполнить множество совершенно не радующих паренька обязанностей. С утра — торжественная служба в кафедральном соборе, затем торжественное заседание Совета, после — торжественный прием, торжественное вручение подарков… Вечером — пиршество, съедутся окрестные дворяне, явятся городские нобили и прелаты… Настоящим праздником окажется тот час, когда мучения закончатся, и можно будет отдохнуть…
Противный день тянулся и тянулся, Эрствин и его оруженосец ок-Ренг сбились с ног, занимаясь приготовлениями… Юный граф едва не впал в отчаяние от необходимости решать неожиданные — и совершенно нелепые — проблемы, так что в преддверии пира он находился в состоянии, близком к истерике. Всякий новый вопрос вызывал желание послать все к Гангмару, запереться в спальне и рыдать, уткнувшись в подушку. Но — графу нельзя! Граф обязан быть рассудительным, спокойным, благожелательным. А еще — улыбаться, улыбаться, улыбаться… И никого не посылать к Гангмару.
Начали собираться гости. Новые вопросы — явился такой-то незначительный человечек, даже имени которого никто не знал, и что делать? Прогнать? Или усадить в нижнем конце стола? А если у него богатый подарок? И если этот гость обидится… И если его обида будет иметь значение?.. Посреди неразберихи Эрствину доложили — явился меняла Хромой. Что делать, прогнать? Граф отпихнул слугу и опрометью кинулся к лестнице. Придерживая ножны, сбежал на первый этаж, помчался, расталкивая встречных, по коридору.
— Хромой!
— Ваша светлость…
— меняла согнулся в поклоне.
— Хромой…
— Тише, друг мой… на нас глядят, — шепотом произнес гость. Потом громко.
— Ваша светлость, позвольте отнять минуту вашего драгоценного времени и вручить скромное подношение.

Хромой потянул маленькую шкатулку.
— Что это? Монетка?
— Монета из Семи Башен, ваша светлость. На память!
— и снова шепотом, — нам нужно поговорить. Сейчас попрощайся, только не очень приветливо, как граф с простолюдином, а ночью жди меня там, где помер эльф. Отопри дверь после полуночи и жди.
— Славный подарок, Хромой, — старательно разыгрывая равнодушие, протянул Эрствин, — благодарю. Но сейчас мне недосуг, прощай…
Меняла снова поклонился и зашагал к выходу, уступая дорогу гостям графа, которые собирались в зале перед входной дверью. Ожидая приглашения к столу, они прохаживались, либо, собираясь группами, заводили беседы. Хромой пробрался в праздничной толпе, у двери пришлось подождать — навстречу сплошным потоком двигались люди, одетые куда богаче, чем он… Оказавшись снаружи, меняла пробрался между повозок и грумов, уводящих верховых лошадей… торопливо пошел через площадь, огибая лужи с подозрительно вонючей водой. Пересек открытое пространство и зашагал по улице. Миновал особняки богачей, окружающие площадь, и только теперь двинулся медленней. Путь его лежал в другой район Ливды, совсем не похожий на старый город.

Хромой миновал богатые кварталы, затем обошел стороной район мастерских. Ремесленники сейчас заканчивали работу и расходились по домам, а меняла не хотел попасть в толпу. Чем дальше к востоку, тем бедней становились дома по сторонам улицы… наконец Хромой оказался в Хибарах. Он пошел еще медленнее, украдкой оглядывая встречных. Здесь было не принято открыто демонстрировать любопытство, однако ухо следовало держать востро. Немногочисленные встречные разглядывали менялу точно так же — цепко, внимательно, и старательно делая вид, что смотрят в сторону.
Перед длинным двухэтажным зданием прогуливались шесть человек, все как на подбор — крепкие молодцы. Будь дело летом, они бы спокойно сидели в тени, но сейчас слякотно и зябко, долго не просидишь. Поэтому парни Обуха прохаживались перед домом, так что улица перед логовом атамана Западной стороны выглядела оживленной — непривычно для Хибар. Впрочем, в самом деле, именно здесь располагался центр деловой активности Восточной стороны. Банда Обуха являлась самым прибыльным предприятием в этой части города.
*** Меняла направился к входу в здание, двое охранников тут же оказались перед ним. Да и остальные тоже подтянулись поближе.
— Здорово, Хромой, — поприветствовал гостя старший, — Что, к нам? Какое дело?
— Привет, Пуд, — Этого парня меняла знал, еще полгода назад Пуд был едва ли не на побегушках, а теперь, какое-никакое, а начальство. Похоже, Обух испытывает недостаток в опытных людях, если даже этот сопляк делает карьеру.
— Дело спешное, завтра будет поздно. Скажи Обуху.
Пуд задумался. Размышлял он недолго, минуту или две. Сообразительный, значит — быстро решился.
— Ладно, Хромой. Я знаю, ты человек серьезный. Заходи, внутри подождешь.
— Что гостя не заставляют ждать снаружи, было важным знаком.
— Хомяк, побудь с Хромым, я к Обуху…
Меняла вошел и оказался в небольшом темном помещении. Двери вели вправо и влево, а прямо начиналась широкая лестница. На невысоком табурете в углу сидел еще один бандит, постарше. Пуд кивнул ему и затопал по лестнице. Меняла встал у двери, так, чтобы видеть обоих парней Обуха, прислонился к стене и приготовился ждать. Вполне возможно, Обух решит показать, что ему недосуг, что он занят важными делами, или что не считает существенным то, что может сообщить Хромой. Тогда скучать у входа придется долго. Но Пуд обернулся быстро. Показался на лестнице, махнул рукой и позвал:
— Идем, Хромой!
Обух принял гостя в большом зале, сидя в любимом кресле с высокой спинкой. В обширном помещении было пусто и холодно. Презрение к комфорту и бытовым удобствам входило в число бандитских доблестей, а Обух свято придерживался старинных «правил».

— Здравствуй, Обух, — меняла остановился в трех шагах перед креслом.
— У меня очень важный разговор. Хорошо бы вдвоем.
Пуд по-прежнему топтался за спиной гостя и сопел.
— Важный?
— Обух поскреб щеку.
— Я думал, ты насчет тех сопляков в замке… У меня и впрямь кое-что сладилось… Не, я этим сам не занимаюсь, не по правилам такое. Я верным людям посоветовал, которые не в братстве. Им не зазорно, пусть моей добротой пользуются. Но это не важный разговор. А у тебя что?
— Обух, я опять влез не в свое дело, я знаю. Есть такой дом на Подковной улице… За домом — дворик…
Хромой умолк и выразительно поглядел на атамана. Тот нахмурился.
— Пуд, иди караулить, — наконец решил Обух.
— За дверью стой, гляди, чтоб никто рядом не шатался.
Когда дверь за парнем захлопнулась, разбойник хмуро произнес:
— Это впрямь не твое дело, Хромой. Что ты знаешь о дворике?
— Я знаю, что это местечко спалилось. Нынче у малыша Эрствина день рождения, и, хотя он не желает теперь меня видеть, я все же решил зайти к нему.
— Ну и что? Пацан обнял тебя и расцеловал?
— Его светлости не с руки дружить с менялой. Да, да, я не удивлен. Речь не обо мне, я кое-что подслушал в Большом доме. Случайно. Там собрались гости, толпа, все пузатые ублюдки съехались… Все носы держат кверху, на меня никто не смотрел, так что я случайно услыхал…
— Ближе к делу, Хромой, ближе к делу!
— Обух цедил слова медленно, с ленцой, но сообщение его взволновало.
— В общем, завтра с утра туда нагрянет стража. Малыш нарочно устроил себе большой праздник, чтобы никто не ждал пакостей наутро. Адрес сказать? Там дом заброшенный, дверь заколочена, но, я так понял, что открыть ее возможно. Кому надо, тот и открывает. За домом двор, вход только через этот заброшенный особняк да через подворотню. Еще что-то говорили о тайнике, мол, снаружи входа не видно, и…
— Гангмар бы взял твоего малыша, Хромой! Гангмар… ведь такое славное местечко. Кто ж спалил, а? Кто?
Меняла развел руками.
— Я уже все рассказал, Обух.
— Хорошо, что рассказал…
Атаман задумался. Потом решил.
— Ты вот что. Ты сейчас иди. После поговорим, а мне сейчас заняться нужно… срочное дельце, понимаешь ли, у меня возникло.
— Понимаю. Я с тобой еще кое о чем хотел переговорить, тоже дело не пустое, клянусь! Но теперь тебе не до этого… Пришлешь за мной, когда минутку для хорошей беседы отыщешь?
— Лады, Хромой. Ступай. Эй, Пуд!
Дверь отворилась, парень заглянул в зал.
— Пуд, Хромого проводи, а ко мне — Хига, Шелкопряда и Ерша. И быстро!
*** Меняла распрощался у входа с охраной и неспешно двинулся прочь. Пока что все складывалось успешно, даже странно… Впрочем, все только началось, впереди поджидают скользкие моменты, да и мелкие ошибки уже случились. Например, Хромой назначил встречу слишком рано, к полуночи граф может и не освободиться.
Эрствин слишком демонстративно проявил равнодушие, чересчур холодно распрощался. Это может вызвать подозрение. Да и вся история с подслушанным планом налета стражи — тоже не очень-то натурально выглядит. Будь у Обуха хоть немного времени — он бы пустил своих ищеек за Хромым, чтобы следили. Меняла нарочно обставил дело так, чтобы у атамана времени не осталось. А может, чем Гангмар не шутит, люди Обуха в самом деле следят за ним? Озираться бесполезно. Хромой продолжил двигаться в прежнем ритме. Покинул Хибары и отправился в «Шпору сэра Тигилла». Следом в заведение никто не вошел, и меняла немного успокоился. Поужинал, поболтал с трактирщиком Кертом.
В «Шпоре сэра Тигилла» Хромой проторчал не меньше часа, за это время появлялись только знакомые. Это было хорошим знаком, если бы за менялой следили — человек Обуха непременно наведался бы в кабак, чтобы убедиться, что Хромой все еще здесь.

Это было хорошим знаком, если бы за менялой следили — человек Обуха непременно наведался бы в кабак, чтобы убедиться, что Хромой все еще здесь.
Наконец меняла побрел домой. По дороге он проделал несколько нехитрых трюков, позволяющих обнаружить слежку — безрезультатно. Пожалуй, Обуху в самом деле не до того.
Дома было холодно и мерзко. Меняла в очередной раз подумал, как противно зимой заваливаться в нетопленую халупу… Летом еще ничего, но зимой совсем паршиво на душе от этой неустроенности. Вспомнилась покойная мать. После того, как она умерла, этот дом не видел женщин.
Хромой решил все же растопить печь. Развел огонь и присел, задумчиво разглядывая пламя. Дом не прогрелся, но у печки стало потеплее. Меняла снова задумался над собственной жизнью — к чему это все? В доме холод, неуют. Он живет только сегодняшним днем — словно и не живет, а ожидает, когда начнется что-то настоящее. В грустных мыслях прошло часа два, Хромой почувствовал, что клонит в сон. Это не годится, нынче еще предстоят дела. Он встал и принялся прохаживаться по тесной комнате — от кровати, покрытой штопаным одеялом до угла, где пылится сундук со старым хламом… За окном было темно, огни в домах соседей гасли один за другим.
Наконец меняла решил: пора. Проверил, надежно ли заперта дверь, и раскрыл окно. В комнату, которая так и не успела прогреться, ворвался сырой холодный воздух. Хромой встал на подоконник, поднял руки, подтянулся и влез на крышу. Лег на холодный настил, опустил руку с мечом, нащупал створки и захлопнул. С тихим щелчком сработало запирающее заклинание. С минуту Хромой прислушивался — никого. Тогда он осторожно перебрался на соседскую крышу, оттуда — на следующую. Зимой куча дров у дома пекаря была пониже, чем в теплое время, но достаточно высока, чтобы спуститься по ней, не производя шума.
Ливда спала. Даже ребята Обуха в эту ночь не шастали по улицам — нынче у них было дело в другом районе. Шагая по спящему городу, Хромой подумал, что на сегодня он избавил земляков от разбойников, и ухмыльнулся.
Колокол пробил полночь. Интересно, когда закончилась гульба в Большом доме? Или все еще не закончилась? Впереди мелькнули огни факелов. Может, стража, а может богатый господин, окруженный слугами и телохранителями. Не исключено, возвращается с праздника. На всякий случай Хромой переждал, пока процессия с факелами удалится, потом продолжил путь. Вот и площадь. Хромой не стал выходить на открытое пространство, обогнул по прилегающим улицам. Его интересовал забытый вход в левое крыло.
Меняла, озираясь, зашел в закуток и оглядел дверь. Осторожно взялся за ручку, дернул. Заперто. Если Эрствин не явится на встречу — все пропало. Ну же, малыш! Хромой подергал сильнее. Внутри послышался шорох.
— Это ты, друг мой?
— вполголоса позвал меняла, избегая называть мальчишку по имению Мало ли, кто там. Если случайный человек — ему незачем знать, что пришелец надеется встретить здесь графа.
Звякнул замок. «Заходи», — позвал Эрствин. Дверь приоткрылась
Меняла скользнул внутрь, нащупал засов и запер. В темноте щелкнуло огниво, зажглась свеча. Эрствин был в праздничной одежде, расшитой серебром
— Хромой, объясни, что происходит!
— немедленно потребовал мальчик.
— Ты исчез, Гойдель сказал, что мы не должны встречаться…
— Сейчас все объясню. Эрствин, сегодня ты неудачно меня отшил. Тебе следует показывать равнодушие, а не пренебрежение.
— Но ты же сам сказал…
— Равнодушие, Эрствин. Ладно, это после. Сейчас главное. Слушай и запоминай. Если ты мне доверяешь, я постараюсь провернуть дельце так, что Леверкой станет твоим еще весной. Однако мне потребуется твоя помощь, ну и толика денег. Ничего в этом гармонично устроенном Мире не сдвигается с места без денег, как обычно.
Свеча в руке мальчика дрогнула.
— Конечно, Хромой! Какой разговор, ты только объясни, что мне делать.

— Конечно, Хромой! Какой разговор, ты только объясни, что мне делать. И сколько денег тебе нужно?
— Для начала двадцать энмарских келатов. Потом — не знаю. Возможно, еще попрошу. Ты велишь стражникам, чтобы проверили заброшенный дом на Подковной улице. Зеленые стены, двускатная крыша. Это сделать следует завтра утром, как можно раньше.
— Но сейчас уже ночь! Я же не…
— Эрствин, мне все равно, как ты это сделаешь и что скажешь стражникам. Однако дело должно выглядеть таким образом, будто приказ стражей получен давно, и они ждали только твоего дня рождения, чтобы провернуть дельце. Завтра на рассвете в доме на Подковной появятся твои ищейки. Дом заброшен и, скорее всего, там ничего интересного. Но этот дом имеет выход во двор. Со стражей должен быть колдун. Пусть проверяют двор за домом, там тайник разбойников. Сейчас тайник опустошают, к утру он будет вычищен. Но стража обязана его отыскать.
— Ничего не понимаю… почему опустошают тайник?
— Разбойники знают, что завтра обыск.
— Но ведь и стража пока об этом не знает! Откуда же они?..
— Терпение, мой друг, терпение! История с тайником — только часть обширного плана. Нет, не так! История с тайником — часть обширного изощренного коварного сложного запутанного плана. Сейчас я тебе кое-что объясню…
ГЛАВА 38 Крепость Фраг, Анновр
Викарий Лайсен привел гевских новобранцев в крепость Фраг на исходе зимы. Здесь, на севере, стояли морозы, хотя по дороге новобранцев несколько раз задерживали оттепели, из-за которых дорога превращалась в мокрую кашу. Некоторые умники твердили, что эльфы непременно призовут на здешние земли тепло, но этого не случилось, зимняя погода держалась, как положено. Быть может, нелюдям не хотелось тревожить Мать ради подобных пустяков, или на этом берегу Великой она не слышала зова… а может, зловредным эльфам попросту хотелось как можно дольше досаждать соседям студеной зимой. Ведь пока не установится сухая теплынь — и войне не начаться. Нелюди — поди разбери, что у них на уме!
В крепости новобранцев встретили не слишком приветливо. Сразу дали понять, что им, гевцам, особого доверия не будет. Лайсен сделал вялую попытку вступиться за новобранцев, но, получив суровую отповедь, оставил попытки переубедить легата его высокопреосвященства. Эстервен оказался человеком упрямым и редко менял собственные решения.
Почти всех гевских новобранцев отдали под начало Браку в отряд стрелков, разве что несколько человек определили в кавалерию — тех, кто сумел доказать, что хорош в конном бою. Послушника Велитиана Лайсен оставил при себе. Отчасти, из благодарности за спасение, отчасти — потому, что по достоинству оценил, как хорошо парень владеет оружием. Юношу много раз расспрашивали, как ему удалось справится со злодеями, да и вовсе — как пришло в голову напасть на хорошо вооруженный отряд с одним лишь тупым топориком. Парень отмалчивался или тихо бормотал: «Своих не бросаем». Хотя обет молчания с него был снят, говорить Велитиан не желал. И еще — попросил называть его коротким именем Вель. Этот выбор казался очевидным, имя негодного принца-отцеубийцы приносит несчастье.
Итак, Вель остался оруженосцем Лайсена. На коне он сидел уверенно, для копейного боя был слишком легким, но в рукопашной оказался хорош, оружием владел отлично. Большего, как полагало начальство, и не требуется — эльфы не признают тяжелых доспехов и сражаются пешими.
Новичкам дали неделю на отдых, все-таки путь они проделали немалый, пол-империи пересекли зимой. Велитиан не бродил по крепости, как другие новобранцы, не заводил знакомств, большую часть дня проводил в конюшне с жеребцом по кличке Голубь, либо чистил оружие. Разместили их с Лайсеном в одном из длинных бараков, пристроенных изнутри к стене крепости. Поскольку к концу зимы в Фраг сошлось множество воинов, в крепости стало тесно.
Еще одним следствием большого количества добровольцев стала скука.

Еще одним следствием большого количества добровольцев стала скука. Отряды поочередно выезжали патрулировать окрестности, иногда совершали небольшие рейды к стене леса, ограждающей захваченный эльфами Феллиост. Но братьев Белого Круга было так много, что большая часть пребывала в бездеятельности, для них попросту не находилось заданий.
Ветераны рассказывали, что прежний командующий, отец Брак, гонял неустанно и пеших, и конных, а новый — легат Эстервен, получивший вновь введенное звание магистра, больше пекся о душах, нежели о телах. Эстервен следил, чтобы братья не пропускали молитвы, а боевой подготовкой занимался куда меньше. Лучников, отданных в распоряжение Браку, гоняли непрерывно, а у кавалеристов учения случались едва ли раз в неделю, да и то — если позволяла погода. Конец зимы выдался довольно вьюжным, хотя здесь, в северных краях, это было обычным делом.
Словом, раз или два в неделю братьям случалось покидать крепость для учений или вылазок, а в остальное время служба ограничивалась короткими выездами, зачастую даже без доспехов — эти прогулки требовались не людям, а лошадям. Оставшееся время братья заполняли нехитрыми развлечениями — такими, что позволительны в рядах священного воинства. Позволительных, разумеется, немного, ибо Церковь не одобряет азартных игр и тому подобных шалостей. Чем дальше, тем больше случалось драк. Ссоры, потасовки — обычное дело там, где собравшиеся в тесном пространстве мужчины вынужденно бездельничают.
Магистр Эстервен глядел на стычки сквозь пальцы, и если удавалось определить виновных, наказывал мягко. Драки, в отличие от азартных игр, способствуют поддержанию боевого духа и не отягощают душу. Так полагал смиренный брат Эстервен.
*** Молодые братья собирались группами, образовали землячества и компании приятелей. Если бы им приходилось чаще упражняться в строю, они, разумеется, держались сослуживцев из своих подразделений. Но досуг привел к тому, что молодежь объединялась по возрасту, по сословиям, из которого происходили братья, по странам, откуда были родом. Воины постарше тоже заводили дружбу с земляками, но вели себя более сдержанно, а юнцам хотелось шумных развлечений.

Вель старательно избегал компаний, уклонялся от бесед. Репутация храброго бойца у него сложилась благодаря рассказам спутников. Те не жалели красочных описаний гевских ужасов, доказывая, что они не предатели, а напротив — верные сподвижники братьев Белого Круга, и сами едва спаслись милостью Светлого от увечий, а то и от гибели. Велитиан, по их рассказам, послужил орудием Гилфинга-Воина, заступника солдат. Поэтому паренька никто не задевал, к тому же, хотя он не рассказывал о семье, никто не сомневался — он юноша благородного происхождения. Обычно забияки выбирали жертвы послабей и попроще родом. Несмотря на декларируемое единство, о своем происхождении юные братья не забывали.
Как-то Велитиан уединился в полупустой конюшне. Отряд, которым командовал Лайсен, нынче не принимал участия в патрулировании, утреннюю выездку закончили, и юноша, как обычно, скрывался ото всех. С собой он прихватил меч с точильным камнем и теперь неторопливо правил лезвие. Запах конюшни его не смущал. Его вообще мало что смущало.
Хлопнула дверь, вбежал конюх — молодой парень из прислуги, не носящей белого, в отличие от полноправных воинов братства. Следом в помещение ввалилась компания молодых братьев — веселые, раскрасневшиеся от бега. Перепуганный конюх опрометью кинулся прочь от входа, воины — за ним. Беглец споткнулся, с грохотом покатилось опрокинутое ведро… Молодцы в белом догнали, окружили. Между стойлами было тесно, так что конюх, пытавшийся отползти, натыкался на сапоги преследователей. Те с хохотом пинали жертву, подбивали руки, так что конюх, скуля, тыкался лицом в пол, в растоптанное сено и навоз.
— Глядите, — смеялся заводила мучителей, рослый монах по имени Кенгель, — этот смерд задумал вступить в наше славное братство, а сам норовит в дерьмо мордой влезть.

Эй, ты, жри навоз!
— Жри навоз!
— подхватили остальные.
Конюха прижали к полу, Кенгель поставил на затылок жертве сапог и придавил. Бедняга мычал и пытался вывернуться, а вояка в белом приговаривал:
— Ну, сожри, чтобы я видел. Тогда отпустим. До завтра отпустим, верно, братья? Пока он не проголодается. Потом снова навозом накормим.
Вель поднялся с мечом в руке.
— А ну-ка, отстаньте, — велел он мучителям.
— Хватит с него.
— Чего?
— Кенгель обернулся.
— Вель, ты чего?
— Я сказал, пошли прочь.
— Надо же, — протянул один из молодых братьев.
— Тихоня наш, оказывается, вон какой… Вель, мы же тебя не трогаем.
В словах парня была угроза.
— Правильно делаете, что не трогаете, — отрезал Велитиан.
— И его тоже зря тронули.
— Ну ладно, — Кенгель оставил конюха, и придвинулся к нежданному заступнику.
— Мы с тобой после переговорим, Вель. А то у тебя меч, а у меня нет.
Противников разделяло несколько шагов. Велитиан сделал шаг. Кенгель отступил. Стало очень тихо, только лошади чавкали в стойлах.
— Ладно, — негромко объявил Велитиан.
— Давай сделаем по-другому. Пусть у тебя будет меч, а у меня нет. Держи.
Велитиан перевернул меч рукояткой от себя и протянул противнику. Тот уставился на рукоять, которая покачивалась перед глазами. Он не решался протянуть руку и схватить оружие.
— Не желаешь?
— уточнил Велитиан.
— Ну, как знаешь.
Он сделал вид, что отворачивается и опускает меч. Рукоять пошла вниз, потом — по кругу. Вель с разворота обрушил рукоять на голову Кенгеля. Тот пошатнулся, из рассеченного лба побежала кровь, оглушенный воин отступил еще на шаг, запнулся о лежащего конюха и повалился навзничь. Победитель снова перевернул оружие, теперь на приятелей Кенгеля глядело отточенное острие.
— Пошли прочь, — бросил Велитиан, — и этого ублюдка с собой заберите. А на будущее запомните: в следующий раз буду бить не рукоятью.
Братья подхватили оглушенного Кенгеля под руки и волоком потащили низ конюшни. Сапоги раненного скребли по навозу, оставляя длинные борозды.
Конюх, всхлипывая, поднялся и вымолвил:
— Гилфинг тебя благослови, добрый господин.
— Не будь дураком, — отрезал спаситель, — не давай себя обижать. Эти ублюдки — такие же люди, как и ты. Мы здесь все равны перед Гилфингом, нет здесь господ. Эх, дать бы тебе в рыло, чтобы ты мои слова лучше запомнил, да в навозе мараться неохота. Иди, что ли, умойся…
*** На следующий день Велитиана вызвал магистр Эстервен. Жалоб от побитых братьев не поступало, но вышло нехорошо — Кенгелю следовало отправляться с патрулем, а он не мог стоять на ногах. Голова кружилась, ноги не держали. Похоже, сотрясение мозга. Понятно, не Гилфинг весть, какая травма, и пройдет быстро… но скрыть дело не удалось, а свежая ссадина на лбу красноречиво свидетельствовала о причине беспомощного состояния воина. Велитиану передали приказ его священства магистра Эстервена, парень отправился в цитадель, где обосновалось начальство. Ни страха, ни смущения он не испытывал.
— Ну, юный герой, — вместо приветствия обратился командующий, — пока нет врага, бьем своих?
Велитиан помалкивал.
— Что молчишь? Брат Кенгель нынче не смог сесть в седло. Голова болит у него.
— Голова — не самое сильное место брата Кенгеля. И не самое важное. Скоро он снова сможет встать в строй.
— Ладно. За что ты его?
— Бьет своих.
— Ах, вот как? Я не вижу на тебе следов драки. Он начал ссору, но сам и пострадал, ты это желаешь сказать? Как же тебе удалось не пострадать, если он напал первым?
— Гилфинг уберег меня, ваше священство.
— Хм…
— Эстервен задумался.

— Хм…
— Эстервен задумался.
— А если я спрошу брата Кенгеля, напал ли он на тебя первым или нет? Что он ответит? Подтвердит или нет?
— Все в руках Светлого.
— Беспроигрышный ответ. Ладно, ступай и больше не дерись. Надеюсь, нелюдей станешь бить не хуже, чем братьев по Белому Кругу. Благословение Светлого с тобой.
Велитиан поклонился магистру и ушел. Во дворе поджидал конюх, за которого парень вступился накануне.
— Ваша милость, ваша милость, не было ли вам из-за меня беды? Если нужно, я к его священству в ножки повалюсь, расскажу, как было дело-то…
— Не нужно. Лучше сделай так, чтобы я из-за тебя не влипал в истории. Научись себя защищать.
— Велитиан огляделся. Издали за ним наблюдали двое парней в белом, приятели Кенгеля.
— И никому не доверяй.
Вель ткнул кулаком конюха в солнечное сплетение. Тот охнул и отшатнулся, хватаясь за грудь.
Велитиан зашагал прочь, оставив удивленного конюха. Братья, наблюдавшие издали, догнали его.
— Вель, эй, Вель! Слушай, мы никому не говорили. Это просто сложилось так, что Кенгелю нынче в дозор… Он тоже никому не…
— Ладно.
Эти двое явно набивались в приятели, но Велитиану никто не был нужен. Прежде, чем подыскивать друзей, парень хотел найти самого себя. Пока что у него не выходило.
ГЛАВА 39 Вейвер в Сантлаке
Если расследование убийства, проведенное белобрысым стражником, оказалось коротким, то ждать суда пришлось больше месяца. Новый начальник вейверской стражи не спешил извещать сэра ок-Дрейса о смерти предшественника. Сперва желал поймать и изобличить убийц, а затем уж предстать перед господином в выигрышном положении. Парень рассчитывал сохранить за собой хлебную должность. Поэтому не отправлял весть в Дрейс, прежде чем добился признаний подозреваемых. На всякий случай — всех подозреваемых, и кабатчика со слугами, и мастера-ткача.
Мясник со спутниками по-прежнему жил в «Золотой бочке». Он завел знакомство с владельцем лавки, торгующей скобяным товаром, свечами, дешевой посудой и подобными мелочами. Вроде бы собирался войти в долю, во всяком случае, приглядывался к делу, оценивал оборот. Для того, чтобы разобраться, часами торчал в лавке, заговаривал с покупателями. Разговоры выходили занятные.
Прежнее знакомство с Рудигером Чертополохом Мясник скрыл, они с чародеем даже разыграли сценку — маг явился в скобяную лавку, якобы — купить свечей, разговорился с приезжим… потом они отправились в «Золотую бочку» выпить за знакомство.
Платил за комнаты Гедор исправно, ни с кем не ссорился, никому не прекословил. Напротив, неизменно утешал хозяйку постоялого двора, которая, оставшись без мужа и работников, пребывала в отчаянии. Гедор время от времени заводил с женщиной разговоры, проявлял сочувствие. Как-то предложил организовать встречу с мужем, который томится в каталажке, ожидая суда.
Мясник переговорил с белобрысым стражником, посулил денег, парень согласился пропустить кабатчицу на свидание к мужу. Возвратилась женщина в слезах и рассказала, что арестантов держат в холоде и неудобстве, закованными в тяжеленные ржавые цепи. Все — избитые, оборванные, голодные. Мясник посочувствовал, Дела даже всплакнула за компанию. В конце концов постоялец так расчувствовался, что вызвался переговорить со стражей снова. Хозяйка, рыдая, еще раз собрала денег на подкуп солдат — и ей позволили передать мужу теплые вещи и ежедневно носить еду.
Слухи в маленьком городе расходятся быстро, в «Золотую бочку» явилась жена ткача. Она, дескать, прослышала, что кабатчику в тюрьме вышло послабление… Гедор тут же встрял в разговор и помирил женщин, готовых рассориться насмерть. В самом деле, они в одинаковом положении, у обеих горе — так есть ли смысл браниться? Жена ткача попросила помочь и ей — чтоб тоже позволили к мужу.

Слово за слово, всплыло участие Гедора. Денег, необходимых для того, чтобы подмазать стражу, у ткачихи не было, Мясник посоветовал ей обратиться к цеху. Тетка оказалась достаточно напористой, по ее требованию созвали совет цеха ткачей, и выделили общинные деньги, чтобы помочь попавшему в затруднение товарищу — тем более что в его вину никто не верил. На месте оклеветанного мог оказаться любой, поэтому горожане ощущали некую сопричастность… вступиться за невинного у них решимости не хватало, а деньги — подходящий способ откупиться от угрызений совести. Цех ткачей обратился в городской совет, деньги собирали, разумеется, под предлогом помощи семье арестованного, хотя все прекрасно знали — монеты пойдут на взятку. Таким образом, история ткача стала частью общегородской жизни.
Гедор снова переговорил с белобрысым. Во второй раз дело сладилось еще быстрее, парень уже воспринимал взятки и подношения, как свою законную долю — раз он начальник, так ему и привилегии положены. Из обедов, которые тащили арестантские жены, он отбирал лучшие куски, и съедал с приятелями, но деньги прикарманил полностью, с прочими солдатами не делился. Можно было не сомневаться — сослуживцы недовольны и завидуют удачливому парню… а из замка Дрейс никто не ехал. Неделя шла за неделей и постепенно настроение умов в вейверской общине приобретало состояние, необходимое Гедору — а сам он оказался для местных бесценным советчиком.
Изредка Мясник, непременно к месту, рассказывал истории о том, как живут в больших городах на побережье, упоминал и о почтенных уважаемых согражданах, которые могут защитить попавшего в беду, дать добрый совет, оказать всяческую поддержку, хотя и не имеют официального статуса. Такие слова падали, будто зерна в благодатную почву. Вейверские горожане видели — их городской Совет только и умеет, что поддакивать господским холуям, а как доходит до дела — не может, да и не желает помогать невинным страдальцам. Эх, был бы у них заступник…
*** Наконец в город явился сенешаль ок-Дрейса — вершить суд и расправу от имени господина. Самому рыцарю, вероятно, казалось недосуг заниматься местными делами, к тому же, согласно донесению, преступники полностью изобличены и сознались в содеянном. Если бы имелись сомнения, тогда, видимо, господин соизволил пожаловать в Вейвер лично, чтобы установить истину, ну а раз все ясно — тогда зачем же отрываться от благородных забот?
Зимняя охота, пиры с соседями, быть может — набеги. Зима идет к концу, нужно воспользоваться последними деньками, отпущенными Матерью Гунгиллой, а то ведь и распутица скоро. А там — кто знает, как обернется дело?
Из Энгры, столицы королевства, приходили разные слухи. Граф Ирс, окопавшийся при дворе, мутит воду и призывает разорвать вассальную присягу Метриену, поскольку король находится в заточении и, стало быть, не способен исполнять монаршие обязанности. В таком случае позволительно отступить от буквы закона. Если рыцарство Сантлака примет совет опального графа — быть войне! А прежде того — быть Большому турниру в Энгре! Словом, его милость сэр ок-Дрейс сам не явился, прислал сенешаля. Белобрысый парень, старший стражник, до тех пор ходивший, задрав нос, разом утратил заносчивость и в присутствии господина сенешаля стал скромен и почтителен. Сопроводил начальство в тюрьму, продемонстрировал заключенных. Те, разумеется, просили нового расследования и клялись, что их признание вырвано силой. Однако, благодаря стараниям жен и посредничеству Гедора, выглядели они сытыми и отнюдь не изможденными. Синяки и ссадины зажили — времени-то минуло достаточно.
Словом, господин сенешаль не поверил ни единому слову изобличенных убийц, похлопал белобрысого по крепкому плечу и отправился обедать, бросив напоследок, что вынесет приговор завтра. Будет суд, торжественное действо. Не наспех виновных приговорят, не на ходу, а как положено, с соблюдением закона. Закон — прежде всего!
Только теперь до горожан дошло, что справедливого суда ждать не следует.

Закон — прежде всего!
Только теперь до горожан дошло, что справедливого суда ждать не следует. Абсурдность ситуации была до того очевидной, что прежде сомнений не возникало — сенешаль не сможет утвердить приговор всем обвиняемым! Либо ткач виновен, либо троица из «Золотой бочки»! А еще вернее — невиновны все четверо. О этом городские старшины и пытались поговорить, объяснить… Но сенешаль заявил, что устал с дороги, да и замерз. Теперь время обеденное, а суд — завтра. Завтра кто хочет, пусть на суде говорит. Всем желающим слово дадут.
Гедор, спустившись со своими к обеду, снова застал хозяйку в слезах. Выслушав сбивчивый, перемежаемый всхлипываниями рассказ, заявил:
— А ведь можно попробовать твоему горю помочь, можно.
Хозяйка удивилась и воззрилась на постояльца с надеждой.
— Как же, мастер Гедор? Что требуется сделать? Только скажите, как?
— Да все так же… но сенешаль возьмет дороже, это не стражник, не пацан сопливый.
Деньги у хозяйки имелись, муж во время свидания улучил минутку и шепнул, где прячет сбережения. Жалко, Гилфинг свидетель, до смерти жалко отдавать скопленное за всю жизнь — но ведь за жизнь и платить придется. Ведь, того и гляди, на виселицу отправят ни за что…
Разумеется, трапезная постоялого двора — не то место, где можно переговорить тайно. Беседу Гедора с хозяйкой слышали, и, конечно, отыскались добрые люди, известившие жену ткача и родню арестованных работников. У этих денег не было, так что они кинулись к главам цехов. Тем не хотелось бы, но деться некуда — доведенные до отчаяния родственники обреченных вымолили у старшин обещание заплатить.
Вечером к Гедору подступила целая толпа с мольбами устроить дело. Тот внимательно выслушал всех, расспросил, кто сколько готов внести — и согласился.
— Обещать не могу, добрые люди, — спокойно ответил, — но помочь попытаюсь. Только вот что… Дело-то ясное, да сенешаль своего человека слушать станет, а не меня. Разжалобить или убедить разумными доводами его невозможно. Так что… сами понимаете. Готовы мне доверять? Вопрос-то щекотливый, вы же не сможете пойти к господину сенешалю и спросить, все ли я ему отдал, не прилипло ли чего у меня к рукам… Я в родном городе людям часто помогал, но они меня сызмальства знали, верили, что гроша чужого не возьму.
Гедор развел руками. Его торжественно заверили, что доверяют всецело, как отцу родному и слезно просят выручить. Напутствуемый благословениями, Мясник отправился к сенешалю.
***
Сенешаль — важная шишка, остановился он не в «Золотой бочке», а в собственном доме господина ок-Дрейса. Здание торжественно именовалось «отелем», а на деле представляло собой обычный дом, двухэтажный, небольшой даже по местным меркам. Для важного гостя приготовили первый этаж, растопили печь, накрыли стол на двоих. Кроме белобрысого, никто не удостоился чести делить трапезу с начальством.

Обед, длившийся часа два, как раз подходил к концу, когда явился Гедор. Поздоровался с поклоном. Вежливо, но с достоинством, попросил разрешения побеседовать с его милостью.
— Кто таков?
— осведомился сенешаль.
— Я купец. Имя мое Гедор, собираюсь завести дело в этом спасаемом Гилфингом городе. Хотел бы с вашей милостью обсудить…
Сенешаль оглядел добротную одежду просителя и, вероятно, остался удовлетворен.
— Здесь все принадлежит господину ок-Дрейсу, мастер. А я за порядком приглядываю.
Гедор снова поклонился.
— Потому и прошу о беседе. Без совета и напутствия вашей милости ничего делать не решусь… Позвольте переговорить.
Намек был ясен, раз гость не начинает беседы, а просит позволения, значит, желает, чтобы сенешаль отправил белобрысого. Тот был бы не прочь присутствовать при разговоре, а еще более хотел бы, чтоб разговора не было, однако воспротивиться не мог.

Как-никак взятки ему передавали через Гедора, и приезжий вполне мог выдать это неприятное для солдата обстоятельство. Сенешаль указал гостю стул и кивнул сотрапезнику, тот со вздохами поплелся из комнаты.
Гедор присел, склонился к господину и заговорил вполголоса. Опасался, что ушлый стражник станет подслушивать.
— По правде сказать, ваша милость, меня местные просили об этой беседе. А причина — что вам завтра судить невиновных. Прошу дослушать, ваша милость, и дело к вашей выгоде обернется. Прогнать вы меня успеете и после того, как выскажусь.
Сенешаль, начавший было сердито надувать щеки, при упоминании выгоды расслабился, откинулся на спинку стула и налил себе вина.
— Говори!
— Не мое дело, что вашей милости давешний парнишка наговорил, а только никаких доказательств у него нет. Признания силой выбил из арестованных. Ну сами посудите, ваша милость — невозможно, чтобы и трактирщик, и ткач были виновны. Они же перессорились накануне! Свидетелей тому немало, и не только местные. Не могли, стало быть, все на злое дело пойти совместно, ежели разругались.
Сенешаль покрутил ус. Он и сам понимал, что дело нечисто, но ждал, когда разговор перейдет к его выгоде.
— Так вот, — гнул свое Гедор, — и выходит, что напрасно арестовали людей. Народишко здешний труслив, странно, чтобы из-за пустячной ссоры руку на слугу его милости ок-Дрейса подняли! А еще вопрос — как убийца в дом проник? Не сам ли убиенный ему отпер? А если так, то снова странно, с чего бы ночью к себе чужого пускать? Да мало того, убиенный сопротивлялся, говорят. Да иначе и быть не могло! Он мужчина бывалый, опытный, силушкой, говорят, Гилфинг его не обидел. Бодрый мужчина.
— Ну, ежели трое на него напали…
— вставил сенешаль.
— Выходит, кабатчик виновен?
— Да разве трое мужланов воина одолеют?
— Гедор даже улыбку состроил, чтобы показать, как он верит в доблесть слуг господина ок-Дрейса.
— Ну, пусть бы и так. А шум? Я глядел: покойный в одном доме жил со стражниками. Неужто они шума не слыхали? Когда трое одного убивают, как же без шума? Можно еще стражников расспросить, порядок ли был в комнате, где убийство случилось? Или следы побоища?
— Говоришь ты складно…
— протянул сенешаль.
— Но что с признанием делать?
— На мудрость вашу уповаю, — покачал головой Мясник.
— Да что я? Весь город уповает! За мудрое решение отблагодарить община готова.
И назвал сумму. Сенешаль вздрогнул и перестал крутить ус.
— Но ведь старика убили, — напомнил он.
— И убийца должен быть наказан. Убийцу мне найдешь, мастер, если ты так уж ловок?
— Убийцу, ваша милость, указать несложно.
ГЛАВА 40 Ливда
После встречи с Эрствином меняла возвратился домой перед рассветом. Выспаться не удалось, он встал пораньше, поздоровался с соседями, отловил сынишку пекаря и подрядил притащить пару вязанок хвороста в лавку. Дождался водоноса и наполнил кувшины. Словом, у всех должно было сложиться впечатление, что накануне Хромой спал сном праведника, не шлялся невесть где — и поутру бодр и свеж. Особого смысла в такой демонстрации не было, но не помешает.
Потом Хромой отправился в лавку, по дороге заглянул в «Шпору сэра Тигилла», взял ломоть мягкого свежего хлеба и кусок жесткой жилистой говядины, обещал расплатиться в обед… а заодно послушал городские сплетни. Насчет обыска в заброшенном доме на Подковной здесь еще не слыхали, но это ничего не значит — пока что рано. В лавке Хромой растопил печурку, дождался мальчишку с хворостом, потом передвинул стул поближе к огню и задремал. Спал меняла чутко, но никто его не тревожил. Клиентов не было.
Когда Хромой явился в «Шпору сэра Тигилла» обедать, завсегдатаи уже толковали о налете стражи на Подковную. Подробностей сплетники еще не знали, поэтому строили догадки.

Подробностей сплетники еще не знали, поэтому строили догадки. Во всяком случае, малыш Эрствин справился — в обыске участвовали и городские стражники, и имперские моряки, даже от Совета каких-то чинуш пригнали наблюдать… Шуму было! Совершенно удовлетворенный услышанным, меняла возвратился в лавку. Теперь оставалось ждать, как отреагирует Обух, именно эту стадию плана Хромой считал наиболее сомнительной. Главарь бандитов вызывал куда больше опасений, чем весь гарнизон замка Леверкой.
Хромой разменял мелочь крестьянину, который возвращался с Овощного рынка, послушал, о чем нынче судачат в картофельном ряду, поддакнул жалобам на тяжкие времена. Больше клиентов, похоже, не предвиделось, и Хромой снова задремал. Ближе к вечеру в лавку постучали. Явился не кто иной, как Пуд. Обух желает видеть менялу — тот, дескать, знает, по какому поводу.
— Ясно, — кивнул Хромой, — мы ж вчера и уговаривались, что после переговорим. А как Обух? В хорошем настроении или зол?
Пуд задумался — должно быть, решал, можно ли говорить чужаку о том, как ночью спешно вывозили тайник с Подковной.
— Ночка была та еще, пришлось побегать, — уклончиво высказался парень, — но к тебе Обух по-хорошему, так я понимаю.
— Ладно. Пуд, подожди за углом, я вещички по углам рассую, дверь запру и подойду.
По дороге парень помалкивал. Он уже сообразил, что Хромой как-то связан с ночным беспокойством — Обух-то всполошился после визита менялы. Поэтому Пуд выжидал, пока статус спутника не прояснится. Меняла — не просто чужак, он ведет дела с атаманом, однако и не член братства. С ним следует держаться осторожно.
Дом Обуха в Хибарах выглядел точно так же, как обычно, даже сторожей у входа не прибавилось. Теперь Хромому ждать не пришлось, Пуд сразу повел на второй этаж. Атаман сидел в любимом кресле, но обстановка немного изменилась. Добавился столик, второй стул (обычный, не похожий на трон) и жаровня. На столе — кувшин и два стакана. После приветствий Пуд сразу скрылся, а Обух указал гостю стул.
— Садись, Хромой, выпьем, поговорим…
— и налил вина.
Хромой взял свой стакан, левой рукой вытащил из тайника на поясе камешек в медной оправе с цепочкой, провел над вином. Камень не изменил цвета. Обух наблюдал за действиями гостя без улыбки. Принятые здесь правила вежливости не возбраняли подобных мер безопасности. Когда Хромой завершил свой ритуал, оба пригубили напиток.
— Неплохое вино, — заметил гость, — ну что, я прав оказался? В «Шпоре сэра Тигилла» говорили — был обыск на Подковной.
— Точно, — согласился Обух.
— Хорошее дело ты сделал, Хромой. Доброе. Я даже удивился, с чего ты такой добрый. Объяснишь?
Меняла пожал плечами.
— Обух, я же к тебе всегда с уважением.
— И это тоже хорошо, что с уважением. Говори дальше.
— Ладно. Я не о тебе, а о себе заботился. Если ты много потеряешь, то быть беде в нашей Западной стороне. Ты заново начнешь кубышку наполнять. Верно? Чего доброго, и мне предложишь защиту, а я на мели. Зима, оборота нет. Сижу без дела…
— Понятно, — кивнул Обух.
— Хочешь дела, значит. Но я же тебе предлагал?
— Предлагал, — Хромой пожал плечами и сделал глоток.
— Обух, я не хочу на побегушках быть. Сходи туда, сделай то, назавтра — новое поручение. Мне Эрствин службу предлагал, я и ему отказал. Хочу сам себе хозяином быть.
— Может, зря ты к графу не пошел, — задумчиво пробормотал атаман, — видишь, для братства польза какая, если кто-то рядом с ним крутится, среди шишек. Был бы ты при графе, да мне иногда чего интересного рассказывал — вот тебе и дело.
Хромой уткнулся в стакан, чтоб скрыть улыбку — Обух среагировал точно, как требовалось!
*** Атаман мимики Хромого не заметил, поскольку погрузился в собственные невеселые мысли. Разбойник одним глотком допил вино и наполнил свой стакан, махнул кувшином — мол, не долить ли? Меняла отрицательно покачал головой.

Разбойник одним глотком допил вино и наполнил свой стакан, махнул кувшином — мол, не долить ли? Меняла отрицательно покачал головой.
— Плохо мне, понимаешь, Хромой? Нашим не могу сказать, тебе вот скажу — плохо.
Разумеется. Атаману не пристало говорить о трудностях. Любое проявление слабости ему запрещено. Так что Обух страдал молча, а тут наконец позволил себе излить душу.
— Рыбак?
— участливо ставил меняла.
— И Рыбак тоже. Трудные времена приходят. Едва успели барахло ночью из тайника вынести, да и на глаза много кому попали, это плохо. А наутро такая свора налетела… И на крышах, и по улицам — повсюду шастали. И солдаты с галер, и наши — вся свора. Тайничок у меня был, что надо. И недалеко, и не в Хибарах все же. Люди стерегли проверенные.
— Ну, в этом доме, на Подковной… может кому из местных твои люди примелькались?
— Вряд ли. Тайник не в доме был, во дворе. Если бы дом хлопнули, так ведь нет — сразу во двор кинулись искать.
— Обух, кто же их навел?
— Если б знать…
— Обух снова опрокинул стакан в глотку.
— Искали во дворе, но не сразу нашли. Мои парни двор глядели, вся стена раздолбана… искали, стало быть, где вход в мой тайничок. Значит, не свои выдали, тогда бы сразу стража в дверь ломанулась. Однако как-то вызнали, Гангмар их дери.
— А может, Раш стражникам напел? Знаешь, я ведь тебе еще и потому помочь решил, что при любом другом мне хуже будет. Ты слово держишь, правила соблюдаешь, а Рыбак… О! А знаешь, как его люди купцов спаивают? У них зелье такое есть, что человек выпьет и дрыхнет без малого сутки. А они сундуки выносят.
— Меняла сделал вид, что проникся бедами атамана. Подался вперед, всем видом изображая сочувствие.
— Хочешь, я для тебя выторгую рецепт зелья?.. Был недавно разговор один занятный…
— Да где ж в нашей Западной стороне богатых купцов найти? На наших-то, здешних, голодранцев только зелье переводить, — Обух вымученно улыбнулся.
— Да еще граф твой… И чего он на нас взъелся? На Раша не наседают так, как на меня.
— Раш своих сдает, — напомнил Хромой.
— Ему тоже достается, но он пришлых снова набирает. И потом, у него наверняка свои люди есть при его светлости. Граф — мальчишка, там одно сболтнет, тут другое. Я вот раз случайно подслушал, а Рашу графские холуи поют, верняк.
— Все ты точно говоришь, Хромой, — печально подтвердил Обух.
— Все понимаешь… Эх, с тобой хоть по душам поговорить можно, больше не с кем. Может, оно и к лучшему, что ты не в братстве. С моими парнями так вот не потолкуешь. У каждого свой интерес, каждый о своем брюхе думает.
— А Хиг?
— Коротышка твой друг, я помню. Он парень хороший, честный… но простой, не все понимает. Ты, Хромой, не такой, как все эти… А хочешь, тебе долю дам в торговлишке с Леверкоем, с пацанами этими? Ну, с благородными? Все же твоя идея, как-никак, мне Хиг все рассказал.
— Мне там светиться нельзя, я же с графом, это все знают, — Хромой покачал головой, будто бы с сожалением.
— А что, выгодное дело?
— Не так чтоб. Сопляки впрямь на вино налегают, после первой ездки я решил, что верный доход будет. Да денег-то у мальцов нет! Пропивают, что можно в замке стащить, больше барахлом расплачиваются, чем монетами. А мне… то есть, моему человеку не с руки леверкойским добром в Ливде торговать. Ну, как признает кто? Приходится везти куда подальше, это долго, да и дорога опасная.
— Так что, совсем ничего не вышло?..
— Выгода есть. Но не такая, чтоб… Девок я соплякам в Леверкой везти не решился. Денег у них и на вино не хватает, зато случись что, шуму потом будет… Да и болтать девки начнут, ну их к Гангмару…
— Понимаю…
Хромой допил вино, откинулся на спинку стула… потом хлопнул себя по колену и изо всех сил постарался сделать вид, что его только что осенило.

.. потом хлопнул себя по колену и изо всех сил постарался сделать вид, что его только что осенило.
— Обух! А хочешь, я тебе скажу, как заработать на Леверкое? И я попаду графу в милость, снова буду при нем частенько бывать, да еще попытаюсь его светлость уговорить, чтобы от тебя отстал?
Атаман задумчиво поглядел на Хромого.
— Ну, говори. Если скажешь стоящее — доля за тобой.
*** Хромой закончил объяснять и протянул пустой стакан, разбойник, качая головой, налил. Потом высказался:
— Ну, ты даешь… Тихоня, тихоня, а кто бы подумал? Вот уж верно, в тихом омуте бесы водятся.
— Ты согласен?
— А если папаши этих молодчиков за меня возьмутся?
— Почему же за тебя? Твоего имени никто не узнает. Вот купец, который им вино возит — тот может крайним оказаться. Ему рисковать, не тебе.
— О купце-то я позабочусь.
— Э, Обух… я не хотел…
— Знаю, знаю!
— атаман махнул рукой и взялся за свой стакан, — ты добренький, всех жалеешь. Будет, будет твой купец жить. Завтра повстречаешься с ним, познакомишься. За себя-то не боишься?
— А мне чего, — Хромой ухмыльнулся.
— Я тебе буду еще долго нужен.
— Дурень. Я тебя не трону, понятное дело, я говорю — в замок лезть не побоишься? Дело может круто обернуться.
— Обух, я же сказал: я на мели. И тебе сейчас туго. Нам обоим нельзя шанс упускать. А насчет сонного зелья ты все-таки подумай, я рецепт вызнаю и тебе продам, — Хромой заговорил так, будто дело с Леверкоем уже решено.
— Прикинь, твои парни обчистят кого-то в Восточной стороне, а отдуваться — Рашу.
— Нет, это не по правилам, да и всплывет мигом. Раш первым делом ко мне пришлет человека, спросит — не моя ли работа? Я врать не стану.
— Ладно, — покладисто согласился меняла.
— Но ты все же подумай. Если что, зелье тебе подкину. Так что с купцом-то?
— Завтра придет к тебе в лавку человек. Будто бы по меняльному делу, назовется Томеном Тротом. Он в самом деле купец, в гильдии состоит, да не в нашей ливдинской, у него бумага из гильдии Носа. Ну и разрешение из канцелярии твоего графа имеется.
— Нашего графа, Обух. Нашего.
— Собаке моей он граф, я — вольный человек. Не спорь, слушай. Так вот, Томен Трот, купец из Носа. Когда дело в Леверкое сладится, он спокойненько исчезнет, будто бы в свой Нос возвратился. Но и там его не сыщут. Не бойся, я его не трону, все будет по уговору. Я точно чуял, что с рыцарьками из замка дело не навеки, человека взял со стороны. И не смотри так, я не Рыбак, чужаков не держу. Трот клятву дал, он в братстве, пусть и пришлый. Ты вот наш, местный, хотя мамка твоя невесть откуда была. Но ты наш, а клятвы не давал. Что мне делать, если правильные люди, вроде тебя, нос воротят? Беру иногда и пришлых, а чего…
Томен Трот пожаловал в меняльную лавку у Восточных ворот около полудня. Купец оказался мужчиной среднего роста, среднего сложения, в одежде, приличествующей человеку среднего сословия… и с неприметным лицом. Разглядывая купца, Хромой подумал, что именно таким он Томена Трота и представлял. Держался Трот подчеркнуто уважительно — должно быть, Обух велел. После неизбежных приветствий и вступительных двусмысленностей, перешли к делу. Хромого интересовали подробности — как часто купец наведывается в Леверкой, сколько людей берет в поездку, как организована охрана, кто пьет привозное вино. Трот многого не знал, какие-то подробности не мог припомнить сразу, разговор затягивался. Но клиентов не было, да и Томен не спешил. Мало-помалу Хромому стало более или менее понятно, как устроена жизнь в замке. Не все гладко — благородные господа не заботятся о выпивке для солдат. Латники могут и не попробовать привозного винца — тогда придется что-то придумывать.

Купцу надоело отвечать на вопросы, он не понимал, к чему разговор.

.. в конце концов меняла объяснил:
— Через пару недель я отправлюсь с тобой. И еще кое-кого с собой возьмем. Не чужих, Обуха парни будут. И хорошо бы появилась такая возможность — в Леверкое переночевать.
— Это как раз легко устроить, — заверил купец.
— Нужно только, чтобы непогода была, тогда мальцы оставят до утра. Я однажды там ночевал. Метель случилась, я из-за этого приехал поздно, в обратный путь уже не с руки… А скажи, верно я догадываюсь, что после того, как ты со мной съездишь, мне больше не придется в Леверкой наведываться?
— Вполне вероятно, — согласился меняла.
— И, кстати, заметь — после этого тебе лучше в Ливде не объявляться. Сразу же из Леверкоя валить… не знаю, куда.
— Это я догадываюсь, не дурак, — улыбнулся Трот.
— Вот и славно, что не дурак. С дураками работать не люблю. Трудно с ними. Ладно, на сегодня хватит. Где тебя найти?
Томен назвал адрес — оказалось, он устроился неподалеку. Хромой предложил пообедать в «Шпоре сэра Тигилла», купец согласился. По дороге Хромому казалось, что за ними следят… Но купец непрерывно болтал, припоминал все новые подробности о юнцах в Леверкое, меняле так и не удалось сосредоточиться и придумать какой-нибудь фокус, чтобы обнаружить слежку. Он решил, что попробует позже.
ГЛАВА 41 Фенада
Зиму король Гратидиан провел в разъездах. Никогда прежде ему не приходилось настолько изменять собственной натуре, монарх был ленивцем и сибаритом. Холода он предпочитал пережидать в собственном дворце у камина, а если и выезжать — то разве что на охоту… Гудение рогов, собачий лай, крики загонщиков — и кровь на снегу. Алая, яркая, горячая на ослепительно белом. После охоты — пиршество в огромном зале, вино, истекающая жиром дичина на вертеле, вокруг — счастливые лица вассалов, улыбающиеся слуги. Все довольны, все любят Гратидиана. И сам он во главе стола — высокий, статный, в роскошном наряде, с изящной короной поверх густых кудрей… Все любят Гратидиана, все любят… Он создан для того, чтобы быть идеальным королем, безупречный, великолепный…
Теперь все в прошлом. Держава едва не рухнула, трон устоял лишь благодаря королю-под-горой. Гном Грабедор теперь истинный повелитель Фенады, а Гратидиан — лишь тень настоящего повелителя. Гном пока не требовал принести вассальную присягу, но это вполне может произойти. «А что здесь такого?
— искренне удивился сомнениям короля Слепнег, — Грабедор монарх не хуже любого другого, даже лучше. Он милостив, он ценит верность, не бросает в беде подданных. Я служу ему с радостью». Так-то оно так… В самом деле, король гномов поспешил в Ренбрит, едва его ушей достигла весть о мятеже, тогда как император Алекиан лишь требовал, требовал, требовал. Но принести ленную присягу нелюдю? Ох, как неприлично.
Есть единственный способ избежать зависимости от гнома — укрепить собственную власть настолько, чтобы не нуждаться в поддержке карликов. И Гратидиан, отбросив привычную благодушную лень, всю зиму провел в разъездах. Из замка в замок, из города в город… Заново расставлял управителей на ответственные посты, карал изобличенных мятежников, награждал тех, кто сохранил верность престолу. Повсюду таились недобитые бунтовщики, их следовало лишить пристанища. Для этого — переманить на свою сторону либо запугать тех, кто давал им кров и пищу. И все необходимо успеть за зиму — летом в лесах злодеи смогут выжить, Гратидиан боялся не успеть до прихода весны. Весной Золотая станет судоходной и, того гляди, с южного берега хлынут новые толпы гевцев. До весны Фенада должна покориться полностью — во всяком случае, то немногое, что оставили Гратидиану от Фенады.
О праздности прежних лет пришлось забыть, ни пиров, ни охоты. Впрочем, алой крови на снег пролилось немало. Гратидиан беспощадно расправлялся с мятежниками — не потому что был жесток, нет. Просто иного выхода не видел.

Просто иного выхода не видел. Оставить в живых изменников теперь означало посеять зерна нового мятежа, да и где содержать под стражей пленников? Не так уж много верных слуг у короля, чтобы поручать им сторожить арестантов. Проще избавиться от осужденных раз и навсегда. И тем самым показать сомневающимся — пришли иные, новые времена. Беспощадные, кровавые, злые.
Из Ванетинии приходили вести — Алекиан казнит виновных в мятеже, беспощадность — таков знак нового времени. А Гратидиан всегда старается идти в ногу со временем.
Во время переездов по стране на него не раз устраивали покушения. Шайки мятежных дворян, оголодавшие и замерзшие в лесах, отчаявшись, нападали на королевский конвой. Не менее десяти раз на протяжении зимы Гратидиану приходилось своей рукой разить изменников. И кровь — кровь на снегу. Алая, яркая, горячая на ослепительно белом.
Ближе к весне замерзшая, залитая кровью Фенада успокоилась. Гратидиан наконец-то счел, что можно отправляться на юг, собирать войско против гевских захватчиков… но тут пришло письмо от Грабедора. Король-под-горой звал в крепость над Ренбритом. Скоро весна, и королям следует держать совет, как добрым союзникам. Весной многое произойдет, им следует обсудить заранее…
*** Ренбрит отстроили заново, над поселком бодро поднимались дымы — серые, от дров, сгорающих в жилых домах, и черные, угольные — над мастерскими. Поселок разросся, вокруг него начали строить стену, но, по зимнему времени, работы шли ни шатко, ни валко. Наверху, в крепости, обосновались гномы, а поселок в долине рос за счет пришлых людей. Пивовары, пекари, гончары, мясники и колбасники. Весной местные будут пахать больше, чем прежде, купят скотину, наймут пастухов — едоков прибавилось, рядом с гномами кормится немалая толпа. Открылись новые постоялые дворы, весной наедут купцы. Ненависти к пришлым горцам никто не забыл — но выгода от их присутствия перевешивала злобу.
Ренбрит будет расти. Когда поздней осенью закладывали стены — далеко отступили от окраинных домов, чтобы было, где строиться новым жильцам. Кто владеет землей внутри будущих стен, уже подсчитывают будущую прибыль. Ренбриту быть городом, точно! И земля вырастет в цене.
Гратидиан во главе конвоя поехал по шумной улице. Короля узнали, жители кланялись, осеняли его величество святым кругом. Ужасы прошлого года не забылись, не ушли из памяти, но будущее сулило столько славного, что жители благословляли короля, который позволил гномам поселиться именно у их поселка. Ренбрит будет процветать, община получит городское право, денежки хлынут рекой в карманы добрых людей. Мальчишки бежали по обочине рядом с огромными боевыми конями, проваливались в груды сырого ноздреватого снега, вскакивали и бежали снова — веселые, шумные, раскрасневшиеся.
Король кивал в ответ на благословения. Он не строил иллюзий относительно этих людей. Считанные месяцы назад они кричали: «Долой короля-предателя! Смерть нелюдям!» — и точно так же осеняли кругом латников мятежных сеньоров, которые шли штурмовать крепость над поселком… Людишки — одно слово. Людишки.
Дорога миновала поселок, детвора отстала. Король скользнул взглядом по грудам отесанных камней, которые сейчас скрывались под синеватыми сугробами, по вешкам, отмечающим, где пройдет линия стен… Дальше начинался пологий подъем, все в гору и в гору, вокруг холма — к крепости.
На вершине, в гномьей цитадели, строительство было завершено. Ворота гномы укрепили заново, даже успели возвести барбакан. Предшествовавшая осада показала, где в обороне слабые места. Отвесный склон по другую сторону, как заметил Гратидиан, карлики тоже собирались укрепить.
Гномы, в доспехах и тулупах кажущиеся еще более массивными, расхаживали по стенам и глядели на приближающуюся кавалькаду. Разумеется, всадников приметили еще раньше, когда конвой тащился вокруг горы. Едва король оказался перед воротами, створки поползли в стороны, открылся крепостной двор, перегороженный жилыми строениями.

Гратидиан въехал во двор и спрыгнул на снег. Его уже ждали — четверо гномов в богатых шубах, приближенные короля-под-горой.
Когда король обернулся к ним, четверка с достоинством поклонилась. Старший, гулко прочистил горло и объявил:
— Ваше королевское величество, извольте следовать за нами.
Гномы повели в цитадель. Внутри оказалось тепло, Гратидиан тут же распахнул меховую накидку. Окошки карлики сделали совсем узенькими, верней сказать, это были бойницы. Тем не менее, в здании оказалось светло, тьму разгоняло пламя множества ламп. Гномы организовали освещение по образцу собственных подземных чертогов. Им ни к чему были высокие окна, пропускающие свет и, заодно, холод. У подземных жителей имелся огромный опыт, и лампы они расположили таким образом, что любой закоулок оказывался ярко освещен.
Сводчатые невысокие потолки дополняли сходство с пещерой. Гратидиан почувствовал себя немного неловко, но он был готов — Слепнег неоднократно описывал, как обустраивается на поверхности Второй народ, к тому же Гратидиан жил в крепости во время осады, когда цитадель была уже наполовину выстроена. Он даже припомнил планировку помещений.
Короля проводили в зал, где уже ожидал повелитель гномов. Грабедор восседал на троне, вознесенном на высокий подиум. Обширное, хотя и невысокое, помещение было залито светом — здесь ламп оказалось особенно много. Оглядевшись, Гратидиан отметил, что не только ему не по себе в низком зале, лишенном окон. Еще здесь присутствовали трое эльфов, по выражению их лиц несложно было угадать — рослым нелюдям неуютно в чуждой обстановке.
*** Гратидиан неумело поклонился, старательно отворачиваясь от эльфов, так чтобы знак смирения был адресован исключительно королю-под-горой. Грабедор ответил лишь округлым жестом руки. Фенадец почувствовал обиду — его, короля, принимают сидя! Но что делать, на троне восседает истинный хозяин страны. Гному достаточно захотеть — и король людей лишится не только короны, но и головы…
Грабедор велел подать стулья. Гости расселись, неудобно вытянув ноги, гномья мебель оказалась маловата. Теперь король-под-горой возвышался над всеми еще более явно. Лица гостей находились на уровне сапог гнома. Трудно сказать, задумано ли это было нарочно, чтобы унизить рослых пришельцев, или гномы просто не подумали, как обидно окажется для эльфов и человека подобное положение. Но, во всяком случае, Грабедор не подал вида, что ситуация доставляет ему удовольствие — тем уместнее и гостю сделать вид, что не заметил.
— Итак, суть дела такова… послы короля Трельвеллина просят помощи.
Король-под-горой говорил, будто продолжая начатую беседу. Фенадца всегда удивляло, насколько гномы равнодушны к торжественным церемониям, хотя у себя в чертогах, говорят, разыгрывают целые мистерии друг перед дружкой и по самым пустяковым поводам.
— Мы не просим помощи, — тут же заявил старший эльф, — мы напоминаем королю-под-горой о союзе, заключенном между нашими народами по его настоянию. Пришло время подтвердить сталью записанное на бумаге и скрепленное воском.
— Послы утверждают, что войска Империи Людей обрушатся весной на их земли. Точнее, на Феллиост.
— Это несомненно, — кивнул посол.
— В крепости на севере Анновра Империя собрала большое войско. Разумеется, весной оно двинется на Феллиост. Мы в состоянии отразить нападение, но большего урона врагу и большей выгоды нашему союзу можно достичь, если нанести еще один удар отсюда, из Фенады. Главные силы врага будут связаны войной в Феллиосте, а в это время войско короля Грабедора нападет на север Анновра.
— Мы нападем на империю весной после того, как армия людей атакует эльфов в Феллиосте, — кивнул король-под-горой.
— И Гратидиан Фенадский поможет нам.
Называя имя короля, гном красноречиво поглядел на Гратидиана. Тот склонил голову:
— Да.
Какой смысл напоминать о гевцах, о недобитых мятежниках, пустой казне и разоренных владениях? Все решено без него.

Тот склонил голову:
— Да.
Какой смысл напоминать о гевцах, о недобитых мятежниках, пустой казне и разоренных владениях? Все решено без него. Он, Гратидиан, потребовался лишь для того, чтобы сказать «да». Он и говорит.
— Передайте мои слова брату Трельвеллину, — напутствовал эльфов король-под-горой. Аудиенция была окончена.
Послы встали и откланялись. Гратидиан решил попрощаться сидя — хоть что-то он выиграет, хоть эту малость. Пусть гном встречает его поклоны сидя, но уж эльфам-то он ничем не обязан!
Когда тяжелая дверь за послами с грохотом захлопнулась, Грабедор вдруг потянулся и зевнул. Обстановка сразу перестала быть официальной.
— Эльфы нагоняют тоску, — пояснил король-под-горой.
— Брат Гратидиан, ты мудро согласился, не стал спорить, хотя у тебя есть много вопросов, верно?
Гратидиан кивнул.
— Слепнег сказал, что мои слова придутся тебе не по душе, а Слепнег никогда не ошибается. Однако ты смолчал, это добрый знак. Стало быть, ты понимаешь, что решение принято, и твои слова не изменят его… Мы выступим в поход, верно, но вовсе не там, куда зовут нас эльфы и вовсе не там, где нас поджидают люди. Твои землю на юге будут по-прежнему защищать мои воины. Не думай о Геве, думай о походе на земли империи. Мы ударим там, где нас не ждут, но для этого потребуется твоя помощь.
— Я слушаю, ваше величество, — покорно пробормотал Гратидиан.
ГЛАВА 42 Вейвер в Сантлаке
Наутро, когда Гедор спустился к завтраку, его поджидала делегация городского Совета — почтенные старшины цехов. Хозяйка «Золотой бочки» тут же присоединилась к толпе, в руках у нее был туго набитый кожаный мешочек. За ночь она, похоже, глаз не сомкнула, переживала за мужа. Выглядела кабатчица очень жалко, осунувшаяся, с темными кругами под глазами. Волосы неряшливо убраны под платок. Зато члены Совета принарядились в старомодные камзолы с начищенными медными пуговицами и аккуратно расчесали бороды.
Возглавляющий синдиков седой старик с тонкой серебряной цепочкой на груди, пыхтя и хмурясь, изрек:
— Вот что, мастер. Дело тут такое… насчет суда. Суд, стало быть, нынче.
Мясник спокойно глядел на старшину, и взгляд произвел обычное воздействие, старик, вместо того, чтобы собраться с мыслями, окончательно смутился. Тогда встряла хозяйка:
— Чего долго толковать? Я этому мастеру доверяю, вот и весь сказ!
Тетка так разволновалась, что готова была уже брякнуть мешок с монетами на стол у всех на глазах. Селезень ловко перехватил руку кабатчицы и покачал головой.
— Негоже так, при всех-то… Может, к нам поднимемся? Переговорим спокойно.
В самом деле, в трапезной нынче было людно. Даже из людей сенешаля двое сидели за столом у двери. Зашли позавтракать.
Старик с хозяйкой «Золотой бочки» и тремя городскими старшинами удалились наверх. Торчок прошел следом, но остался на лестнице — так, чтобы видеть коридор и двери жилых комнат. Гедор с женой спокойно сели завтракать. Недавно нанятая взамен арестантов прислужница (скорее всего, родственница одного из прежних работников) принесла яичницу, сало, кувшин местного легкого вина. Мясник с Делой приступили к трапезе, всем своим видом демонстрируя спокойную уверенность. Серебро Селезень пересчитывал довольно долго, не меньше двадцати минут. Наконец Торчок тихонько свистнул, извещая Гедора. На лестнице показались все, кто участвовал в передаче денег.
Селезень шел последним. Садясь за стол, он похлопал себя по животу, где под одеждой спрятал монеты, тайник отозвался тихим звоном.
Гедор поглядел на старика, тот кивнул: «Порядок!» — и приступил к завтраку. Торчок уже вовсю уплетал остывшую яичницу, запивая вином. Делегаты городского Совета остановились перед столом. Им снова не хватало слов.
— Ступайте, почтенные мастера, с миром, — напутствовал их Гедор, — и молите Светлого, чтобы его милости сенешалю мудрости ниспослал.

Им снова не хватало слов.
— Ступайте, почтенные мастера, с миром, — напутствовал их Гедор, — и молите Светлого, чтобы его милости сенешалю мудрости ниспослал. Нынче ему предстоит виновного назвать. Все теперь в руках гилфинговых.
Селезень снова похлопал себя по животу и ободряюще улыбнулся синдикам. В компании приезжих он разыгрывал добряка.
После завтрака Гедор со всей компанией отправился навестить сенешаля. Они обогнули базарную площадь, чтобы не пробираться среди торговцев и покупателей. Издали была видна суета в ратуше — здание готовили к церемонии суда. Стайка ребятишек увязалась следом, но Торчок состроил зверское лицо и погрозил кулаком. Мальцов тут же будто ветром сдуло, а Мясник повел своих к господскому дому. Селезень нынче шел первым, так, чтобы Гедор постоянно его видел.

Перед отелем ок-Дрейса прохаживались стражники, ради торжественной церемонии они нарядились в плащи с гербами поверх курток толстой кожи с медными бляхами и вооружились копьями. Гедор обогнал Селезня, при этом старик очень ловко извлек из-под одежды тяжелый мешочек и передал атаману. Мясник направился прямо к двери, а Дела с подручными осталась ждать поодаль.
Стражники преградили дорогу пришельцу, напустив на себя важный вид. Под взглядом Мясника, впрочем, спесь с них тут же слетела, тем старательней они нахмурились.
— Я к его милости, — спокойно произнес гость, — господин сенешаль меня ждет. Скажите, вчерашний купец пришел, Гедор мое имя.
Стражники переглянулись, тот, что постарше кивнул — второй поплелся в дом. Минутой позже показался на крыльце и поманил Мясника:
— Эй, мастер, идем-ка. Велит привести тебя господин сенешаль.
Гедор прошел за солдатом внутрь. Сенешаль как раз заканчивал завтрак. Он был хмур, но при появлении гостя постарался улыбнуться. Нервничал — и скрывал волнение. Блондина не было видно.
— Принес? Ну, давай, — сразу перешел к делу сенешаль.
Гедор, не спеша, приблизился к столу и опустил звякнувший мешок между пустых мисок. Пока сенешаль, стараясь не шуметь, пересчитывал монеты, Мясник не шелохнулся и не издал ни звука.
*** Гедор вышел из отеля и неторопливо двинулся к спутникам.
— Ну, как?
— осведомилась Дела.
— Обычно. Идем, что ли, в «Золотую бочку», вина закажем… Неохота нынче гулять.
День в самом деле выдался пасмурный, неприветливый. Солнца не было, небо хмурилось, но снег на крышах медленно таял, отовсюду доносились звуки капели, где-то среди проседающих сугробов журчал невидимый ручеек… Утоптанный снег на улицах казался плотным и крепким, однако нога то и дело проваливалась в рыхлое месиво. Подошва с чавканьем уходила в сырость.
— Сложно это все, — заявил Селезень.
— Странно мне. И еще неизвестно, чем все закончится.
— Ничего, — заверил Гедор.
— Закончится как надо. Лишь бы сенешаль не подвел. Но он, вроде, ничего, нормальный. Сам боится.
— А если обманет?
— встрял в беседу Торчок.
— Значит, обманет.
— Нет, ну что тогда? Не оставят ли нас крайними?
— А что было делать?
— поддержала мужа Дела.
— Брать с собой одного из этих стариков в дурацких кафтанах? Чтобы проследил, куда серебро ушло? Гед все правильно сделал, при городских сенешаль бы не решился.
— И вообще, заткнись, Торчок, — закончил беседу Мясник.
— Болтаешь много.
Паренек обиженно засопел и отстал. Подпрыгнул, отломил с карниза длинную сосульку и пошел следом за троицей, облизывая лед.
У ратуши собиралась толпа. Тут же обнаружился белобрысый стражник, ему, оказывается, сенешаль поручил приглядывать за порядком на площади. В зал пока что не пускали, но вот-вот двери должны были раскрыть двери. Над площадью стоял гул голосов, вейверцы тревожно переговаривались.

— Эй, глядите!
— Торчок догнал троицу.
— Да сегодня здесь весь город будет! По домам никого, лезь, бери, что хочешь! Эх, Мясник, и к чему ты так все завернуть решил… Можно же просто.
— Заткнись, дурень, — не оборачиваясь, бросил Гедор.
— Закрой хлебальник. Еще услышит кто… Я не собирался так круто все заворачивать, думал — просто устроим беспорядок, «Золотой бочке» от драки убыток, мы преложим защиту. Потом еще кого-нибудь, так весь город помаленьку… Но так даже лучше, скорей сладится. Этот город будет моим. Весь, с потрохами. Сразу. Ночью я здесь буду господином. И забудь свои мелочные повадки, гроши хапать не станем.
Тут они подошли к скоплению горожан, и разговор пришлось прервать. Гедора тут же узнали, вейверцы окружили его, стали звать на суд.
— Как же, мастер? Разве вы не пойдете послушать?
— Мы же на вас надеемся, идемте!
— На лучшие места вас усадим, идемте!
Городские старшины протолкались к Гедору и тоже присоединились к просьбам земляков, хотя и неохотно. Старикам неловко было показывать, что надеются на посредничество пришлого. Гедор посмотрел на обступивших горожан, те под холодным взглядом смолкли, кое-кто даже попятился.
— Ладно, — решил Мясник.
— Погляжу, как у вас суд устроен. Идем, Дела? Посидим со всеми?
Тут стражники засуетились, отгоняя людей от входа. По улице шел сенешаль, следом, гремя цепями — обвиняемые. Завершали процессию стражники. Белобрысый с товарищами растолкал вейверцев, чтобы проложить в толпе коридор ко входу в ратушу. Люди послушно подались в стороны. Сенешаль шагал важно, глядя перед собой, на горожан, которые сгибались в поклонах, важный господин и не покосился. Арестантов встретили сочувственными возгласами. Впрочем, передние ряды молчали, вслух жалели невиновных только те, кого не могли видеть стражники. Передние зажимали носы — после месяца, поведенного в каталажке, заключенные крепко воняли.
Наконец процессия скрылась в здании, белобрысый с приятелями вошел следом, после этого внутрь хлынула толпа. Первыми вошли городские синдики, потом — прочие. Однако когда к дверям двинулся Мясник со свитой, перед ними горожане расступились. Гедор обернулся, ткнул Торчка в грудь пальцем:
— А ты куда? Давай домой. За порядком посмотришь.
— Ну, можно мне здесь посидеть, а? Страсть, как интересно…
— Ладно, — предложил Селезень, — давай я дома побуду. Пусть малый поглядит, ума наберется…
Поклажу, оставшуюся в «Золотой бочке» надолго без присмотра пришлые не оставляли, тем более что нынче в заведении не осталось никого, тревога пригнала всех на суд. Отпустив старика, Гедор с женой и Торчком прошел внутрь. Им, как и было обещано, уступили лучшие места — сразу позади членов Совета, которым по обычаю достался первый ряд. Вонючих арестантов загнали в угол, где за ними присматривали стражники. Последние морщились и поминутно терли носы… Сенешалю поставили стул с резной спинкой на подиуме. Он огляделся и объявил:
— Начнем со Гилфингом…
*** Сенешаль вытащил из поясного кошеля свиток, встряхнул, расправляя, и завел монотонным голосом:
— Рассматривается убиение почтенного мастера… верного вассала… благородного и могущественного господина… свершенное ночью в канун… Именем моего господина… благородного и могущественного… принимаю на себя обязанности судьи…
Гедор заметил, что сенешаль уставился в одну точку, его взгляд не перемещается по листу. Наизусть шпарит, значит. Возможно, он попросту неграмотен. Наконец вступление закончилось, судья кивнул белобрысому, тот вступил на подиум и громко доложил:
— Мною задержаны подозреваемые в убийстве…
— последовал список арестантов с указанием возраста, цехов, в которые входят обвиняемые и прочих подробностей.
— Арестованные полностью признали свою вину.

Обвиняемые зашумели в своем углу, гремя цепями. Сенешаль поднял руку, призывая к тишине.
— Значит, сознались полностью… все четверо… А скажи-ка, накануне в «Золотой бочке» была драка, верно? И били одного из обвиняемых?
— Точно так, вон того, из цеха ткачей. Да он же еще поклеп возвел на покойного, будто тот деньги украл.
— Так…
— сенешаль уставился в потолок с глубокомысленным видом.
— А кто же украл-то деньги?
— Так вон тот, кабатчик-то, и украл!
— Точно?
— А больше некому, — белобрысый развел руками.
— Ну, не сам, конечно, слуги помогли.
Снова по залу покатился, нарастая, шум. Сенешалю пришлось говорить громче.
— Выходит, накануне эти четверо передрались, у одного остальные деньги стащили, и тут же они вместе на убийство пошли? Что молчишь? Отвечай! Ты же убийц разоблачил, признания у них принял?
Стражник опустил голову. Стало тихо. Мало-помалу снова начался гул приглушенных голосов. Судья покачал головой.
— Ладно, ступай. Мастер Гертель, поди-ка сюда.
Белобрысый присоединился к охране в углу, а на подиум взошел другой стражник с тонкими, едва пробившимися усиками.
— Убийство ты первым заметил, верно? И тревогу поднял?
— Точно так, ваша милость.
— А скажи-ка, когда убиенного утром нашли — в комнате порядок был? Или все же следы побоища?
— Видно, что драка была, стул опрокинули, лампу на пол уронили. Опять же, покойный с мечом был. Выходит, отбивался.
— Отбивался, — повторил сенешаль.
— А почему же он дверь отпер-то? Неужто чужой человек на ночь глядя явился, да что человек! Четверо! И убиенный сам их впустил? А потом бился с ними, и никто не слыхал? А? Вы же в одном доме были, перегородочка тоненькая. Если четверо одного на одного напали, а тот мечом отбивается — значит, шум должен быть? Крики? Верно?
Парень с усиками тяжело вздохнул и ответил:
— Я, ваша милость, в ту ночь в дозоре был. При воротах. Поутру смена вовремя не явилась, так я возвратился — и увидал.
— А остальные спали?
— Спали, ваша милость. Покойный прежде первым поднимался, всех будил и смену к воротам отправлял.
Сенешаль встал и двинулся, сопровождаемый Гертелем, в угол. Горожане следили за перемещением. Многие приподнимались, чтобы лучше видеть. Снова начались разговоры, сперва в задних рядах, где было плохо видно, что происходит, потом ближе и ближе к подиуму. Сенешаль с минуту разглядывал арестованных. Белобрысый переминался с ноги на ногу рядом.
— Значит, вот этот ткач, по-твоему, убил старика? За пару медяков, да? Или вон тот почтенный владелец доходного заведения? За гроши решился смертный грех на душу принять? Да еще вместе с работниками? Хм, впервые вижу хозяина, который настолько наемным батракам доверяет.
— Говорил сенешаль громко и внятно, шум сразу стих, зал ловил каждое слово судьи.
— Я вот думаю, кому какая выгода от смерти старика?
Рассуждая, сенешаль как бы невзначай натянул перчатку, усиленную металлическими заклепками по наружной стороне.
— Кто больше всех от убийства выиграл?
— сенешаль обернулся к белобрысому.
Стражник потупился, и тут сенешаль резко влепил ему его в живот кулак. Солдат захрипел и согнулся, судья выхватил из ослабших рук копье и ударил по колену. Белобрысый с воем покатился на пол, на него кинулись Гертель и двое латников, приехавших накануне с сенешалем. Скрутили, поставили на ноги. Остальные солдаты глядели на происходящее с удивлением.
— А теперь послушай, что мне в голову пришло. Старика ты убил. Тебе от его смерти больше всех выгоды. Он тебя впустил ночью. Чужому не открыл бы, а тебя впустил. Меч он успел схватить, но и ты был вооружен. Ты не ткач и не кабатчик, ты оружием владеешь, да еще напал внезапно.

Ты не ткач и не кабатчик, ты оружием владеешь, да еще напал внезапно.
Белобрысый попытался возразить, но сенешаль несильно, но резко ударил копейным древком по губам, парень со стоном отшатнулся, но его держали крепко.
— Молчи, когда судья решение выносит, — отрезал сенешаль.
— Сам решил в городе главным заделаться, начальник стражи тебе мешал. Тогда убил старика, схватил первых попавшихся, признания из них силой выколотил. Ты уже и взятки брать начал, мне все известно. За каждый кусок, который родня невинным в темницу передавала, последнее с добрых людей драл. Свидетелей опросить?
Затем прошел на подиум и сел на стул.
— Оглашаю решение суда. Именем благородного и могущественного господина ок-Дрейса, сеньора и повелителя… виновным в убийстве признается сей недостойный. Ткача и хозяина постоялого двора «Золотая бочка» с работниками — освободить. Как невиновных и полностью оправданных.
Горожане разразились радостными криками.
ГЛАВА 43 Ливда
Хромой с Тротом решили, что встречаться им следует как можно реже, поскольку всем известно: меняла прежде был близок с Эрствином Леверкойским. Но теперь они знали, где отыскать друг друга в случае необходимости. Обсудив предварительно детали, новые знакомцы расстались. Из «Шпоры сэра Тигилла» Хромой отправился домой. Заведение он покинул, воспользовавшись черным ходом, выводящим через кухню в проходной дворик, по дороге приглядывался и пару раз применил нехитрые трюки, позволяющие обнаружить слежку. Никого.
У двери собственного домика меняла остановился и вытащил ключ. Вставил… и почувствовал: в замке ковырялись, но отпереть не смогли, охранное заклинание потревожено. На людной улице среди бела дня не очень-то поработаешь с чужим замком — значит, можно предположить, что незваный гость возвратится ночью… если его интересует бедный домик в переулке Заплаток. Если же его интересует не дом, а хозяин, то меняле следует соблюдать осторожность, поскольку следил за ним незнакомец достаточно ловко.
Хромой обошел дом и проверил окна — непохоже, чтобы здесь кто-то орудовал. Потом подозвал соседского мальчишку и расспросил, не топтался ли под дверью чужой? Вроде, проходил какой-то дядька, невысокий такой. Лица пацан не разглядел.
— Ну, ладно, — кивнул меняла, — если я ему нужен, придет позже, или в лавку заглянет. За водой сбегаешь?
Хромой отпер дверь и вручил пацану ведро, стоявшее у входа. Тот умчался к колодцу. Меняла вошел и огляделся. Присутствия чужаков не ощущалось. Хромой еще раз проверил запоры и заклинания на окнах, потом протиснулся между стенкой и кроватью. В стене был тайник, там хранились мелкие деньги и кое-какая колдовская снасть. Туда меняла переложил мелочь, которую притащил из лавки, и присел. Осторожно приподнял кровать, сдвинул в сторону. Под половицей, обычно прижатой кроватью, находился еще один тайничок. Хромой снял охранное заклинание и извлек стянутый тесьмой мешочек — деньги, которые вручил Эрствин. Уложил половицу, возвратил кровать на место. Вскоре в дверь постучали, вернулся соседский мальчик с полным ведром. Хромой вручил ему грош и попросил приглядывать за домом. Вдруг, вернется этот, давешний.
— Пугануть?
— деловито осведомился паренек. И шмыгнул носом.
— Нет, дитя. Наоборот, не пугать. Постарайся запомнить, как он выглядит, во что одет… ну, ты понимаешь, да? На каком он коне, какие гербы на щите, и какой величины бриллиант украшает рукоять меча.
Мальчик снова шмыгнул носом, потом утер сопли рукавом. Бриллиант на рукояти его впечатлил. Хромой строго поглядел на парнишку сверху вниз и двинулся прочь. На ходу обернулся и бросил через плечо:
— Если у него к седлу будут приторочены драконьи головы, сосчитай, сколько…
По дороге меняла задумался, кому понадобилось убогое жилище в переулке Заплаток. Обух отпадал, с Обухом теперь дружба.

Обух отпадал, с Обухом теперь дружба. Кто-то из людей Рыбака? Жаба? Каким бы болваном бандит ни был, вряд ли он рискнет лезть на чужую территорию днем. Раш такое не одобрил бы. Наверное. Раш… Интересно, что надумал атаман Западной стороны относительно Жабы? Будь на его месте Хромой, услал бы такого старого приятеля куда подальше, чтоб не путался под ногами, благо, есть, куда услать — Рыбак имеет хорошие связи в городах на побережье, вполне может пристроить дружка в другом порту…
О Рыбаке меняла вспомнил потому, что сейчас направлялся в Западную сторону. Обычно он старался пореже бывать в портовом районе и дел там не заводить. Но именно в Западной стороне обосновался старьевщик Шугель, а с ним Хромой поддерживал что-то вроде дружбы. Возможно, их отношения были бы теплее, не работай Шугель на того же Раша Рыбака. Старьевщик тяготился собственной зависимостью от разбойничьего атамана, и, как подозревал Хромой, завидовал меняле, сумевшему отстоять собственную независимость от Обуха. С другой стороны, Шугель был человеком весьма сведущим, полезным и неглупым. Последнее качество Хромой считал необходимым для общения. В Ливде имелось немного людей, общение с которыми доставляло меняле удовольствие, Шугель входил в этот узкий круг.
По дороге в лавку Шугеля ничего интересного не произошло. Если кто-то и пытался выследить Хромого, то сейчас таинственный незнакомец ничем себя не проявил. Было тепло, под ногами хлюпало, с крыш капало. Скоро весна.
Шугель встретил менялу радостным карканьем:
— А, Хромой! Давно не появлялся!
— Я деньги принес, — завил меняла, — пока не собрал эти самые семнадцать келатов, не беспокоил тебя.

— Восемнадцать, Хромой, восемнадцать! И не вздумай шутить свои вечные шутки, мол, ты перепутал и принес только семнадцать. Номер не пройдет.
— Какие шутки, старина! Мы же договаривались о восемнадцати, ты что, забыл?
— Неправда, мы договаривались о… постой, ты сказал «восемнадцать»?
Хромой полез за кошельком.
— Ладно, ладно, — пробурчал он, — я бы поворковал с тобой подольше, сердечный друг, но сегодня у меня назначено свидание. Я хочу попасть домой засветло. Ты обещал собрать все, что требуется.
— Ну да, — Шугель выглядел несколько обескураженным. Он привык, что Хромой вечно выдумывает разные штучки, — а что с тобой случилось? Почему ты так серьезен? Если из-за Жабы, то забудь, Раш услал его.
— Услал?
— Ну да. Кажется, в Велинк. Я не уверен, что именно туда, но какая разница! Главное, его нет в Ливде.
— Хм, странно. Я-то думал, что сегодняшнее свидание — именно с ним. Ну ладно, не он, так другой, в конце концов неважно. Ты собираешься считать деньги?
— Уже считаю, уже… Хромой, вот эта монета подпилена!
— Не жадничай, старина. Можешь недосыпать мне своего гангмарова зелья на стоимость спиленного металла.
— Что-то ты нынче очень покладист… Ладно, смотри. Вот это — рецепт, здесь подробно описано, как смешивать и что читать над составом…
*** На обратном пути Хромой торопился, он хотел явиться домой засветло, поскольку полагал, что незнакомец, следивший за ним накануне, явится ночью. Но Ливда — слишком большой город, и, чтобы пройти от одного конца на другой, требуется время.
Соседский парнишка доложил, что никаких незнакомцев с драконьими головами в Переулке заплаток не показывалось, и дверью Хромого больше никто не интересовался.
— Ладно, — заявил меняла, — может, на этот раз победил дракон? Поглядывай завтра, не явится ли дракон.
Тут мальчика позвала мать, и интересный разговор прервался… В самом деле, уже почти совсем стемнело. Меняла заперся у себя, завесил окно, растопил печь и зажег свечу. Сел за стол и принялся разбирать каракули Шугеля. Состав зелья оказался довольно сложным, но старьевщик скрупулезно расписал каждый шаг и пометил все свертки и пакеты с ингредиентами.

Хромой приготовил состав — пока немного, на пробу, перелил в маленький кувшин, дополнил водой из ведра и плотно закупорил. Теперь следовало сделать иные приготовления. Дрова в печи к этому времени уже прогорели, Хромой подсыпал угля, потом задул свечу — в комнате сразу стало темно.
— Действуют ли старые трюки во второй раз?
— пробурчал себе под нос меняла.
— Проверим.
Он вспомнил, как летом ловили банду грабителей. Почему бы не повторить трюк с манекеном? Хромой разобрал постель, сунул под одеяло свернутую комом одежду, какая нашлась под рукой — теперь казалось, что в кровати кто-то лежит. Сам он перенес стул в угол и сел, завернувшись в плащ. Было тепло, тихо и скучно. Тлеющий уголь не давал света, тусклые красноватые блики бродили по стенам, навевали тоску. Меняла уснул.
Разбудил его тихий скрип у двери. Хромой встрепенулся и, стараясь не шуметь, подтянул ноги, чтобы быть готовым к драке. За дверь раздавалось позвякиванье, тихое сопение и скрип. В замочной скважине то и дело появлялись синие вспышки — некто применил колдовство, чтобы лишить силы запирающее заклинание. Хромой ждал. Вспышки постепенно теряли яркость, металлический стук стал сильнее, наконец отмычка, щелкнув, провернулась, засов с шорохом сместился в пазах. Дверь медленно приоткрылась. Лунный свет проник в комнату, потом померк — на пороге встал человек. Задерживаться незнакомец не стал, скользнул внутрь и прикрыл дверь. Затем шагнул к кровати, красноватый отсвет тлеющих углей блеснул на лезвии ножа. Клинок взлетел и опустился, Хромой подскочил к пришельцу сзади и накинул на голову плащ. Тот заметался, слепо размахивая ножом. Меняла улучил момент и врезал сапогом противнику в пах, тот захрипел и согнулся, Хромой подхватил стул и обрушил на склоненную голову. Пришелец, не издав ни звука, рухнул на пол. Хозяин носком сапога отбросил клинок незнакомца подальше, потом пощупал разрез на одеяле и констатировал:
— Я убит. Теперь я — дух менялы. А ты кто?
Зажег свечу и стащил свой плащ с поверженного врага.
— Все-таки Жаба. Как славно, что я в нем не ошибся… Как ни крути, а есть в этом прогнившем Мире хоть что-то незыблемое. Например, человеческая тупость.
Сраженный бандит лежал неподвижно, из ссадины на голове вытекло немного крови, но серьезных повреждений Жаба не получил. Поэтому Хромой на всякий случай подобрал большой нож, которым пришелец собирался его убить, и быстро обыскал пленника, удерживая одной рукой клинок у горла Жабы. Нашлось еще два ножа поменьше, кошелек с серебром и парочка амулетов, облегчающих проникновение в чужой дом. Жаба застонал. Хромой расстегнул пояс бандита, усадил бесчувственное тело и снова застегнул пояс — так, что пряжка сошлась позади спинки стула. Жаба открыл глаза и помотал головой, приходя в себя.
— Зря ты убил меня спящим, — укоризненно заявил меняла.
— Теперь мой дух станет преследовать тебя повсюду.
*** Жаба молча глядел исподлобья. Потом рванулся, вскочил со стулом, к которому был привязан. Хромой ткнул его ладонью в лоб, стул с грохотом опустился на пол.
— Не шуми, — усталым голосом попросил меняла.
— Соседей разбудишь. Если о тебе узнают, мне придется тебя убить. Твой нож и мое одеяло — оправдание.
— Ты трус, Хромой, — заявил разбойник.
— Поэтому боишься меня убить. Я бы тебя сразу грохнул…
— Ты меня уже грохнул, вон я валяюсь на кровати. А ведь Рыбак тебе запретил за мной бегать, верно?
— Ты уже знаешь…
— Духам известно многое. Не шуми, дай подумать. Вот, уже придумал.
— Хромой вытащил кувшинчик с зельем и выдернул пробку. На столе стояла кружка с водой, меняла перелил в кувшинчик.
— Выпей это.
— Что это, отрава?
— Любовный эликсир. Приняв его, ты проникнешься ко мне нежным чувством и перестанешь искать моей погибели. Пей, давай. Это твой единственный шанс дожить до утра.

Пей, давай. Это твой единственный шанс дожить до утра.
— Еще чего!
Хромой поглядел на Жабу и понял, что добровольно тот пить не станет, постарается выбить кувшин или выплюнуть смесь. Меняла вздохнул и пожал плечами: «Ну, как знаешь…» Потом ударил пленника в живот, тот скорчился, кривя губы, и засипел, Хромой ухватил его, сжал щеки, заставляя открыть рот, вжал горлышко сосуда между зубов и влил содержимое Жабе в глотку. Тот зашелся кашлем, по щеке сбежала тонкая струйка. Меняла отпустил пленника и отступил на шаг. Разбойник, надсадно хрипя, с ненавистью уставился на Хромого. Тот ждал. Вскоре глаза пленника закрылись, голова опустилась на грудь, дыхание стало ровным и спокойным. Хромой подождал несколько минут, потом потыкал Жабу в плечо. Схватил за волосы, приподнял голову и влепил несколько оплеух. Пленник спал. Тогда меняла отстегнул его от стула, уложил на пол и стал аккуратно вязать по рукам и ногам. Береженого и Гилфинг бережет — неровен час, окажется, что зелье действует не так долго, как обещал Шугель. Покончив с веревками, Хромой затолкал пленника под кровать и для верности привязал к ножкам, теперь Жаба мог дергаться разве что вместе с тяжелой кроватью. Вряд ли он, проснувшись, сумеет освободиться, решил меняла и занялся дверью — следовало восстановить поврежденные заклинания на запоре. Убедившись, что замок в порядке и заклинание снова работает, Хромой сел в углу, завернулся в плащ и пристроил здоровенный нож Жабы на колени. Ложиться в кровать, под которой спит пленник, ему ни за что не хотелось.
На рассвете Хромой встал и первым делом проверил, как дела у Жабы. Дела шли хорошо — как и обещал Шугель, «клиент» спал сном праведника. Тогда Хромой запер дверь и отправился разыскивать сержанта стражи Коля Токита по прозвищу Лысый. У кордегардии сержанта не было, он отправился в обход. Хромой уточнил, где именно может быть сержант, прикинул, какие заведения с выпивкой находятся в той стороне… и побежал в таверну «Золотой парус». Что вчера растаяло — к утру схватилось гладкой коркой, меняла торопился, скользил, спотыкался… но успел. Лысый как раз выходил, утирая губы, из таверны. Разумеется, утренний обход совершенно логично начать со стаканчика подогретого вина. С сержантом было трое подчиненных.
— Коль, — окликнул сержанта меняла, — погоди!
Стражник велел своим подождать и соизволил сделать несколько шагов навстречу запыхавшемуся Хромому, демонстрировал уважение.
— Здорово, Хромой, чего так торопишься?
— Как только я тебе все расскажу, ты спросишь меня, почему я так медлил, — отрезал меняла.
— Идем со мной, ручаюсь — не пожалеешь.
Стражник удивился, но послушно отправился с менялой в переулок Заплаток, велев напоследок сутулому тощему стражнику:
— Червяк, ты старший. Продолжайте обход.
По дороге сержант пытался расспросить Хромого, но тот отвечал коротко, односложно, да еще задал такой темп ходьбы, что стражник, мужчина плотного сложения и тяжелый на ногу, вскоре умолк, берег дыхание. Уверенность менялы в том, что его новости важные, подействовала на стражника, и он послушно шагал следом, пыхтя и отдуваясь. У дома Хромого их встретил соседский пацан — доложил, что дракон не прилетал. Лысый был удивлен, но запыхался настолько, что не смог спросить, что это все означает… Хромой отпер дверь, впустил сержанта — и тут же заперся.
Коль снял каску и утер влажную лысину.
— Ф-фух… ну ты и бегаешь…
— Точно, бегаю. Маленьким людям приходится иногда очень быстро бегать. Вот твои парни за злодеями так шустро не гоняются. Погляди, что на кровати.
Лысый осмотрел тряпье, изображающее спящего человека, заметил и след удара.
— Так, — пробормотал он.
— Ножом?
— Вот этим, — Хромой протянул оружие Токиту.
— А теперь погляди, что под кроватью.
ГЛАВА 44 Ливда
Коль Токит, кряхтя, опустился на колени и заглянул под кровать.

ГЛАВА 44 Ливда
Коль Токит, кряхтя, опустился на колени и заглянул под кровать. С минуту разглядывал спящего разбойника, наконец объявил:
— Знакомая рожа.
— Еще бы. Стану я незнакомых в дом водить, — без улыбки отозвался Хромой.
— Ты еще шутишь. Он тебя зарезать хотел, а ты шутишь?
— Это я с перепугу, Коль. До сих пор в себя прийти не могу. Погляди, какой ножик.
— Ножик знатный…
— протянул стражник.
— А почему ты меня так позвал, будто хочешь в секрете дело сохранить? Что у тебя на уме?
— Хочу предложить дельце. Этот парень, Жаба, в большой дружбе с Рыбаком.
— А, ты знаешь… Да, они начинали вместе, только Раш поднялся круто.
— Знаю, Коль. Я же здешний. Раш поднялся, а этот — дурак. Видишь, как попался по-глупому.
— Угу… А что с ним? Вроде, спит?
— Извини, подробностей не будет. Спит, да. Я предлагаю выгодную сделку. Ты берешь Жабу, но так, чтобы никто не видел. Ночью. Я думаю, до ночи он проспит. Явишься с теми из своих, кому доверяешь. Тихо берете Жабу, запираете… но не в кордегардии, где его может любой приметить, а в надежном месте.
На полном лице сержанта отразилась бурная игра воображения, Лысый прикидывал, что может выйти из предложения менялы. Перспективы открывались замечательные.
— А… дальше что?
— осторожно осведомился стражник.
— Коль, не обижай меня. Ты прекрасно знаешь, что дальше. Жаба — твой, никто не хватится, делай с ним, что хочешь. Он много знает, выбей из него сведения. Какие дела ведет Рыбак, где прячет товар… Сомневаешься? Что-то не так?
— Ты сам говоришь, как его любит Раш. Если всплывет, что мы… Раш обозлится, а у меня семья, дети. Ты не понимаешь, каково это, ты-то один. А у меня дети.
Хромой поморщился. Слишком долгие объяснения, хотя выгоды самоочевидны.
— Ну так пусть не всплывет, что вы его. Ладно, я расскажу тебе еще кое-что. Недавно мы с Жабой повздорили, поэтому болван и приперся мстить. Незадолго до нашей последней встречи Раш запретил Жабе ходить за мной, но дурень не послушал. Я набил ему морду и пообещал, что сдам страже.
— Ты? Набил морду?
— А что? Он с двумя приятелями подловил меня в Западной стороне. Может, я должен был кричать: «Стража! На помощь!», а? Когда-нибудь я непременно позову на помощь стражников — так, для пробы… но в тот день я спешил. Коль, выслушай до конца, я вообще не собирался делиться этой историей, но нужно, чтобы ты понял, как обстоит дело. Так вот, я при свидетелях обещал, что сдам его страже, если он не отстанет. Так что Раш дал ему денег, рекомендацию — и отправил в Велинк.
— В Велинк?
— Так говорят. Во всяком случае, подальше отсюда. Можешь проверить своими способами. Так что для Раша он уехал и все — ненужный дружок пропал с концами. Можешь выбивать из него бандитские секреты любым способом. Я знать не желаю, что ты с ним сделаешь, мне важно, чтобы он не вырвался на волю. Понимаешь? Все секреты Раша Рыбака — твои. Хочешь, зарабатывай награды, двигайся по службе, а хочешь — лови свою выгоду.
— Свою?
— Лысый снова присел и заглянул под кровать. Потом выпрямился и уставился на Хромого, задумчиво поглаживая лысину.
— Что, все еще сомневаешься? Коль, я на мели. Будет прибыток — поделишься. Мне много не надо.
— Что-то ты слишком щедрый.
— Коль, мы же друзья! Для меня иметь в друзьях сержанта стражи — большая удача! Или скоро не сержанта, а лейтенанта стражи? Если накроешь пару притонов и складов контрабанды, тебя непременно наградят.
— Заманчиво, Гангмар тебя возьми… Заманчиво…
— Еще бы. Ты же понимаешь, что с мелочью я бы тебя не стал тревожить. Ну? Ты согласен?
— Не нукай…
— теперь стражник опустил голову и глядел в сторону, избегая взгляда Хромого.

..
— теперь стражник опустил голову и глядел в сторону, избегая взгляда Хромого.
— Хорошо, а где я буду его держать?
— Э, Коль! Откуда же мне знать твои нычки? Я же сказал — слышать о деталях ничего не хочу. Твое дело, твоя выгода. Кстати, а что с этим домом на Подковной?
Лысый забеспокоился.
— А что с домом?
— Ну, я слышал, там был обыск… Нашли тайник, а?
— Слишком быстро слухи расходятся, — буркнул Лысый.
— Да, сделали обыск, ничего не нашли. Пустой тайник.
— Глубокий подвал? В хорошем районе, где никто из ночного братства не шляется, пустой глубокий подвал… Там, в подземелье, хоть кричи, хоть песни пой — никто не услышит. Дверь надежная… а?
— Хромой…
— Что?
— Тебе бы у нас служить, хороший бы стражник из тебя вышел. Этот погреб мои люди сейчас охраняют!
— Коль, — меняла ухмыльнулся, — я в стражники не пойду, у меня собственное дело у Восточных ворот.
*** День Хромой провел дома. Соседям сказал, что нездоровится, и покашлял для вида. Вид у него в самом деле был болезненный — беспокойная ночь сказалась. Соседский парнишка сбегал в «Шпору сэра Тигилла», принес обед. Несколько часов Хромой проспал, сидя на стуле у печи. Жаба по-прежнему оставался в беспамятстве. Снадобье Шугеля действовало исправно.
Когда начало темнеть, Хромой встал и принялся расхаживать по комнате. Ему пришло в голову, что надо бы почаще устраивать себе отдых — вот как нынче. Гроши, которые перепадают изредка в лавке зимой, не стоят того, чтобы торчать с утра до вечера у Восточных ворот. Совсем закрывать лавку на зиму, конечно, не годится, клиенты могут отвыкнуть… но все-таки. А вообще, жизнь стала пресной и скучной. Меняла осознал, что сам, по собственной охоте бросается из приключения в приключение, он больше не может довольствоваться прежним бытьем… Обладание мечом изменило Хромого, перебаламутило душу, так что из забытых глубин к поверхности всплыло незнакомое, едва ли не чужое… то есть — на самом деле свое, истинное, да только упрятанное подальше.
Лысый с подручными явился после полуночи. Жаба уже начал проявлять беспокойство, ворочался под кроватью, но глаз не открыл. Хромой собирался дать ему доспать, чтобы проверить, как долго действует снадобье, но и того, что разбойник пролежал беспробудно почти сутки, было довольно. С другой стороны, он принял концентрированную смесь, тогда как гарнизону Леверкоя достанется слабый раствор.. Размышлять над этими тонкостями Хромому было некогда. Он перекинулся парой слов с Токитом, перерезал веревки и помог выволочь Жабу из-под кровати. Стражники ловко вогнали в рот разбойнику кляп и накинули на голову мешок. Трудно сказать, пришел ли Жаба в себя, ноги он переставлял, хотя и с трудом. Лысый с подручным подхватили пленника под руки и поволокли прочь по переулку. Наверняка поблизости их ждала повозка, но Хромой решил не интересоваться деталями. Когда сообщники забрали Жабу, меняла с наслаждением завалился на кровать и тут же уснул. Хотя бы это приключение окончено!..

На следующее утро Хромой поплелся в лавку. Теперь придется притворяться, будто ничего не произошло… Меняла объявил соседскому парнишке, что дракон так и не прилетит, потом отшучивался, когда Керт обозвал барином, которому лень даже прошагать пару кварталов, чтобы отобедать в «Шпоре сэра Тигилла», потом отшучивался, когда стражники из караула в воротах расспрашивали, где вчера Гангмар носил. Потом отсчитывал медяки нервному подозрительному крестьянину, убежденному, что все городские — жулье, и только об одном думают, как бы надуть бедного труженика.
К обеду Хромому стало тоскливо, захотелось, чтобы немедленно случилось хоть что-нибудь, неважно — хорошее или дурное. Лишь бы не маяться в лавчонке, изнывая от вынужденного бездействия!
Однако ничего не происходило — да и чего можно ждать так скоро? Пока Лысый разговорит пленника, пока улучит время, составит план.

.. да и пока Раш Рыбак заметит потерю? Подобные дела быстро не делаются. В «Шпоре сэра Тигилла», куда Хромой зашел пообедать, говорили о привычном и скучном: обсуждали погоду, прикидывали, когда откроется навигация, как отразится война императора с Гевой на стоимости соленой рыбы. Очень скучные разговоры, ибо весна неизбежно наступит, суда уйдут в плавание, император не примирится с непокорными вассалами, а продукты всегда дорожают.
Так и завершился этот день — без происшествий. На следующий день снова ничего не произошло. Дел в лавке немного прибавилось. К весне зерно и овощи подорожали, кое-кто из окрестных фермеров, соблазнившись новыми ценами, снова стал возить продукты на рынок в Ливду. О переменчивой удаче Раша Рыбака в Восточной стороне по-прежнему ничего не было слышно. Лысый не показывался, купец Томен Трот не объявлялся. Миновало еще несколько дней — ни новостей, ни событий, разве что погода стала меняться. Немного похолодало, знатоки утверждали, что вскоре начнутся снегопады, скорей всего — последние в эту зиму.
*** Неделю спустя в лавку заглянул Коль Лысый. Преувеличенно внимательно озираясь, будто в крошечной комнатенке мог притаиться шпион, сержант вручил Хромому мешочек с монетами.
Меняла задумчиво распутал тесьму и высыпал деньги на стол. Немного, однако.
— Дело оказалось не таким уж выгодным, — буркнул стражник.
— Чего ты так смотришь на меня?
— А?
— Хромой будто вышел из задумчивости.
— Нет, ничего… Просто я думал, у тебя руки будут по локоть в крови, а на шее — ожерелье из зубов нашего молодчика.
— Хромой, вечно ты со своими шуточками… Я тебе что, палач? Кормим этого урода соленой рыбой, воды не даем. Он и колется помаленьку.
— И как, жрет соленое?
— Не то слово. Вот уж точно болван.
— Лысый понизил голос.
— Понятно, что Раш ему не доверял, ничего особо интересного Жаба не знает. Но помаленьку выуживаем из него, как видишь.
— Это хорошо. Коль, мне пришла в голову одна идея… Хорошо, что ты Жабу не бьешь.
— Ну, как сказать. Иногда не удержишься…
— Лысый поглядел на свой кулак.
— Но особо не приходится, больше так справляемся… можно сказать, по-доброму… А что ты придумал?
— Расскажу, когда придет время это все заканчивать. Тут нужно все очень тщательно обмозговать, верно? Если почуешь, что Жаба пуст, скажи мне. Договорились?
В дверь постучали. Собеседники умолкли. На пороге возник купец Томен Трот. Увидев стражника, замялся.
— Сейчас, почтенный, — объявил меняла, — вот господину сержанту отсчитаю… Подождите минутку, если можно.
Купец кивнул и прикрыл дверь. Хромой сгреб монеты со стола и заявил:
— Коль, я вполне доволен своей долей и очень даже благодарен. Могу я вдобавок попросить тебя кое о чем?
— Выкладывай, да и пойду.
— Коль, мне потребуется вывести из Ливды караван, но так, чтобы его не досматривали. Хорошо бы провернуть дельце, когда в Восточных воротах ты будешь за старшего. Четыре воза, или, может, пять. Ничего интересного — ящики, бочонки. Людей с десяток. Поможешь?
Лысый хмыкнул.
— Ты придумал что-то новое?
— Да. И обещаю, что если вернусь живым, все тебе расскажу… Да что там, если у меня выгорит — вся Ливда будет судачить! Но вначале мне потребуется сохранить кое-какие секреты, иначе погорю. Ну, так поможешь?
Сержант задумался. Жадность боролась в нем с великодушием…
— Ладно, — решил наконец Лысый, — там будет видно.
Нахлобучил шлем, тяжело поднялся и шагнул к выходу.
— Мудрое решение, — бросил в спину сержанту Хромой. Меняла не сомневался, что сумеет добиться содействия.
Едва стражник удалился, вошел купец.
— Меняльная лавка — хорошее место для свиданий, — заметил Хромой, — можно встречаться с кем угодно, повод всегда имеется.

— Меняльная лавка — хорошее место для свиданий, — заметил Хромой, — можно встречаться с кем угодно, повод всегда имеется. Что скажете, мастер?
— Скажу, что товар у меня, — сразу перешел к делу Трот.
— И как раз погода портится. Помните, вы собирались заночевать в замке, а я сказал, что удобней это сделать, если случится снегопад или что-то в таком роде?
— Да, помню, конечно.
— Так вот, я беседовал с колдуном. Хороший колдун, приметы знает, погоду предсказывает. У меня были случаи убедиться, он дельно говорит. Так вот, через три дня можно выступать. Как раз у Леверкоя нас пурга застигнет. Что скажете на это?
— У меня тоже почти все готово… Три дня будет довольно, чтобы завершить… Однако следует переговорить с Обухом.
— Хорошо, — кивнул Трот, и полез в кошелек, — я сейчас к нему, все перескажу. А пока что, разменяйте мне, мастер, вот этот фенадский келат.
— Фенадская монета нынче не в цене, — ухмыльнулся Хромой.
— Запасайтесь лучше энмарскими, они надежнее.
— Я знаю, — улыбнулся в ответ купец.
— Вот и решил избавиться.
— Ну а я, пожалуй, расплачусь нынче вашим келатом за обед.
Оба рассмеялись, довольные друг другом. Люди, знающие толк в монетах, легко понимают друг друга и быстро приходят к согласию.
ГЛАВА 45 Вейвер в Сантлаке
В «Золотой бочке» вечером праздновали. Накрыли длинный стол, выставили яства — все, что нашлось под рукой. Особых разносолов не было, некогда оказалось их готовить, но уж выпивки было много, в ход пошли запасы из подвалов постоялого двора.
Хозяин, распаренный, чисто отмытый, созвал гостей. Рядом с ним, розовым и лоснящимся, жена казалась бледной и увядшей — будто она, а не муж, провела месяц в тюрьме. Возможно, причиной было то обстоятельство, что деньги на взятку отдавала именно она. Сейчас супруг счастлив, он уже десять раз простился с жизнью и готовился к худшему… конечно, завтра он протрезвеет и осознает, что деньги, скопленные долгими годами праведных трудов — ушли, пропали без возврата. Но теперь он празднует чудесное избавление, ему плевать на все — он жив!
Батраки, делившие заключение с хозяином, переживали куда меньше, они-то ничего не потеряли. В другой ситуации могло бы показаться обидным, что они могли сгинуть ни за что, просто потому, что оказались рядом, да и спаслись точно так же — за компанию, заодно с хозяином, будто они и не люди вовсе, а этакий довесок, дополнение к хозяину «Золотой бочки»… но сейчас им было не до философских рассуждений. Спаслись же! Могли бы с жизнью распрощаться, да гилфинговой милостью — живут! Посему работники с радостью, не мудрствуя, пили за здоровье хозяина, за здоровье славных чужеземцев, которые так здорово пособили вейверцам, за все хорошее и доброе.
Был в числе приглашенных, разумеется, и ткач. С ним у товарищей по несчастью отношения остались не слишком дружескими, незадачливого мастера винили в общей беде, мол, все из-за него началось… Но что было, то было, а ныне — все на свободе и могут есть и пить в свое удовольствие, а и чего же не есть и не пить, если могут? И ели. И пили. Много хвалили Гедора, он кивал в ответ на добрые слова, но помалкивал, разве что изредка цедил, будто нехотя: мол, скверный порядок здесь, в Вейвере. Любой может пострадать, любого могут схватить по ложному доносу, по ничтожному подозрению. Эх, не так все на побережье…
— Что ж ты, мастер, уехал-то из такого чудесного места?
— выкрикнул ткач после того, как Мясник в очередной раз вспомнил родные края.
— Да еще в нашу-то дыру?
Ткач не разделял общего веселья. Он уже видел, то, что трактирщик пока что не осознал. Его-то жена внесла не собственные деньги, и теперь ткачу до самой смерти с цехом не рассчитаться.
— Мир велик, — пожал плечами Гедор.
— Пожил там, поживу и здесь.

— Пожил там, поживу и здесь. Может, задержусь в Вейвере… А может двину прочь. Вот весны бы только дождаться…
Конечно же, все принялись уговаривать Гедора не бросать город. Приглашали оставаться у них, обещали помочь обустроиться, поддержать и если он лавку выкупит — каждый день к нему за всяким товаром… Мясник выжал из себя бледную улыбку и предложил лучше выпить за хозяина. Толстый хозяин «Золотой бочки» с воодушевлением заорал, что если бы не прислал Гилфинг добрых постояльцев — гнить бы ему в петле.
— Да ежели бы не ты, мастер, меня бы и в живых уже не было! Я будто заново родился, вот ей-ей, нынешний день запомню и стану, будто именины, праздновать! Оставайся в Вейвере, не уезжай, да и живи у меня, сколько пожелаешь. Я и гроша не возьму за твои комнаты, живи так!
Гедор снова улыбнулся и обещал подумать, но жить бесплатно отказался. Хозяину теперь туго придется, нужно дело сызнова поднимать, за месяц, небось, много чего в упадок-то пришло. Нельзя в такое тяжкое время без платы комнатами пользоваться.
— Да я, да ведь из доброго же чувства…
— затянул охмелевший хозяин.
Однако Гедор оборвал его и отрезал, что слышать не желает.
— За доброе чувство благодарю. Но что мне дают — я за то всегда плачу. Не спорь, почтенный. Я всегда плачу.
*** Гости зашумели, застучали кружками, требуя вина — по кругу пошел кувшин. Еще раз выпили за славного мастера Гедора, который платит всегда. Такой хороший человек — городку Вейверу невероятно повезло, что добрый мастер остановился именно у них! И именно в «Золотой бочке»! И, конечно, следует выпить за самый лучший из постоялых дворов и его щедрых хозяев… Сказать по правде, гостям было уже неважно, за что именно пить. Кувшины появлялись на столе и тут же опорожнялись непрерывно, но вино не заканчивалось. Если уж владелец «Золотой бочки» решил устроить праздник — то получится праздник! Будьте уверены…
Получасом позже Дела сказала, что у нее болит голова, Гедор помог супруге встать и отправился проводить ее в постель. Покинул стол и Селезень, сославшись на старческие недуги. Гедор в самом деле привел жену в комнату, но сам не остался, выбрался знакомым путем через окно — и отправился на Мельничную улицу. Издали доносился шум — праздник в «Золотой бочке» не только не заканчивался, напротив, застолье только походило к наивысшей точке. Мясник подумал, не стоило ли запретить Торчку оставаться в зале в отсутствие старших. Пацан мог, выпив лишнего, попытаться вспомнить прежние делишки и полезть за чужими кошельками… Но возвращаться не хотелось, ищи потом новый повод свалить…
А город был спокоен. По другую сторону площади стало совсем тихо, под ногами хрустел утоптанный снег. Ставни заперты, из-за них не доносится ни звука, только где-то поблизости хнычет младенец. Тоненькое, будто кошачий писк, нытье… потом стих и малыш — должно быть, пришла мать и дала ребенку грудь.
Скоро весна. С весной начнется движение на дорогах, и оживится торговля даже в таком захолустье, как Вейвер. К весне Гедор должен закончить начатое. К весне город должен подчиниться ночной власти. Мысли немного путались из-за выпитого. Обычно Гедора вино не брало, но день нынче выдался трудный. Хотя разбойник не подавал вида, что беспокоится, на самом-то деле — волновался, очень волновался. В сущности все висело на волоске… даже удивительно, как гладко прошло. Намечалось совсем другое — мелкие беспорядки, незначительные, но неприятные убытки горожанам. В городе обстановка постепенно накаляется, все раздражены, все понимают, что необходимо вмешательство чужака, который сможет примирить… В какой миг ему пришло в голову убивать старого стражника? Мясник сам не помнил, как решился… Однако в итоге все обернулось как нельзя лучше… И скоро весна.
Гедор постучал — тут же послышались неровные шаги.
— Мясник?
— окликнул Медуза, отпирая.

— Мясник?
— окликнул Медуза, отпирая.
— Я так и думал, что ты придешь поговорить.
Гость скользнул мимо колдуна, тот оглядел тихую улицу и захлопнул дверь. В жилище чародея ничего не изменилось — все та же неряшливая неуютная обстановка, и Аретита глядит с прежней неприязнью. Гедору было, разумеется, плевать на чью-либо неприязнь, но эта вздорная тетка настраивает Рудигера против него, Мясника. Это плохо, колдун был разбойнику необходим.
Рудигер вошел в комнату следом за гостем и предложил:
— Садись к столу. Пить будешь?
— Нет, в «Золотой бочке» нынче празднуют. Напоили.
— Ну а я выпью немного. Аретита?..
Женщина встала, кутаясь в платок, удалилась на кухню. Что-то с лязгом сдвинула, скрипнула, открываясь, дверца… Хозяйка возвратилась и молча поставила перед мужем кувшин и медный кубок, маленький, украшенный чеканкой. Маг вытащил пробку и налил. Гедор задумчиво наблюдал.
— Ну, — пожевав мягкими губами, произнес Медуза, — за удачное завершение дельца. Тебе повезло, Гедор. Ты, Гангмар тебя дери, даже сам не понимаешь, как повезло…
Маг выпил и засопел. Потом добавил:
— Я очень рад, что решил быть с тобой заодно. Если ты удачлив, это очень много значит в нашем деле.
*** — Ну, — холодно осведомился Мясник, — ты выпил за мою удачу? Мы можем теперь поговорить о деле?
— Да-да, — колдун оживится, — о деле! О нашем замечательном деле!
— Расскажи, Медуза, в чем ты увидел мое везение? В том, что я придумал хорошую историю, и хорошо исполнил задуманное?
— Интересно, с чего тебе вообще взбрело в голову убивать старика? Я согласен, с сенешалем вышло очень ловко, но как ты вообще?..
Рудигер Чертополох хихикнул и потянулся к кувшину — налить еще одну порцию. Аретита неодобрительно покосилась на мужа, но смолчала.
— Я поглядел на него в «Золотой бочке» и понял, что не смогу с таким поладить. Этот человек не стал бы относиться ко мне с уважением. Уважение — вот на чем строятся правильные отношения, — Мясник побарабанил пальцами по столу и закончил, — старик пялился на местных, словно на дорожную пыль. Они для него не люди. Он мог бы и на меня так поглядеть.
— Это верно, он так бы на тебя и поглядел, — колдун поднес кубок к бесформенному носу и принялся раскачивать посуду, любуясь, как играют отблески света в ярко-красном напитке, — и ты думаешь, что новый начальник стражи будет более любезен?
— Не твое дело, что я думаю. У этого пацана, Гертеля, мозги еще не одеревенели. Он поймет, что от него требуется. А если не поймет…
Гедор прекратил постукивать по столу и с хрустом сжал кулак.
— Ты не успел приехать, а уже сменилось два начальника стражи… Думаешь, что сможешь убирать их одного за другим, пока попадется подходящий?
— Повторяю: не твое дело, что я думаю. Что ты знаешь об этом мальце, Гертеле? Что-то интересное? Или просто морочишь мне голову?
Колдун сглотнул вино, со стуком опустил кубок на стол,
— Послушай меня, Мясник. Послушай внимательно. Гертель — родня сенешалю. Понимаешь? Старый стражник глядел на людей, как на пыль, потому что господа так глядят, а пока никто из замка сюда не наведывается — начальник стражи здесь господин. Когда является сенешаль — для него начальник стражи будет пылью. Приедет сеньор, господин ок-Дрейс — перед ним сенешаль окажется пылью. Они так привыкли. Они так живут, их деды так жили, их прадеды так жили. Другого они не то, что не знают — даже вообразить не могут. Уважение… Здесь уважают не крепкий кулак и не мудрое слово, в цене только герб, нашитый на камзол. Я сказал, тебе повезло. Этот блондинчик, которого теперь повесят, он перешел дорожку Гертелю, и он тоже чей-то родич. Они там, в замке, все друг другу кем-то приходятся… Сенешаль решил поставить своего парня начальником стражи в Вейвере, а тут подвернулся ты со своим коварным планом.

..

— А почему ты мне раньше не сказал? У тебя была такая возможность.
— Чтобы ты не начал дергаться. Ты придумал свой план, и исполнял его. И не задумывался, и не сомневался. Ты смелый и решительный человек, Мясник. Когда такой, как ты, берется за дело, то главное — не задумываться. От сомнений может выйти много зла. После того, как ты зарезал старика, обратной дороги не было, я и не хотел тебя сбивать с толку. Видишь, как все сложилось… удачно…
Колдун потянулся было за кувшином, но передумал. Отодвинул кубок и покосился на жену. Та поднялась, взяла кувшин с кубком и понесла на кухню.
— Хорошо. Зачем рассказываешь это теперь?
— Потому что верю в тебя. Ты не только смелый, но и умный… Когда начнешь изобретать новый план, помни — этого начальника стражи тебе не свалить. А если бы приехал не сенешаль, а ок-Дрейс, то и прежнего, вероятно, тебе не удалось бы убрать. Учти, когда будешь придумывать новое дельце.
— Хорошо, — кивнул Мясник, — я учту. Я учту, когда буду придумывать новое дельце. Скоро весна, Медуза, у нас будет много новых дел.
ГЛАВА 46 Ливда
На следующий день в меняльную лавку заглянул парнишка лет шестнадцати. Лицо его Хромому было не знакомо, но манера держаться, повадки, характерные жесты не оставляли сомнений — парень из «ночных». Чувствовалось, что он старательно подражает ухваткам настоящих разбойников, но сам-то еще не заматерел, поэтому нарочито неряшливость в одежде и разболтанные жесты смотрелись довольно смешно.
Парнишка открыл зверь и остановился на пороге.
— Ну?
— приветствовал гостя Хромой.
— Чего изволит сиятельный принц?
— Гы, — отозвался парень.
— Ты, что ли, Хромой? Денежку мою разменяешь?
— На подзатыльник разменяю. Могу на два. Говори, чего надо.
— Так ты Хромой?
Меняла молчал, на этот вопрос ответа пацану не требовалось. Естественно, что он явился именно к меняле по кличке Хромой — явился в меняльную лавку. Можно подумать, у Восточных ворот много подобных заведений! Молчание, конечно, долго не продлилось.
— Идем, Хромой, — позвал парень.
— Обух зовет.
— Зайди и закрой дверь, — велел меняла. Парень послушался.
— Ты видел, что в двадцати шагах от моей лавки?
— Ворота, что ли?
— паренек недоумевал. Он позвал человечка к Обуху, меняле положено брать ноги в руки и мчаться, куда велено… Когда Обух зовет, не положено человечку рассуждать.
— А в воротах стража. Думай, что вякаешь.
— Да они не услышат!
— Хороший стражник услышит звон упавшей монеты за три квартала. Ты что, недавно из деревни?
Пришелец насупился и обиженно засопел. Деревенские не любят, когда им напоминают, что они здесь пришлые. Парню страсть, как хотелось стать похожим на матерых разбойников из банды Обуха, он старательно подражал им и вовсе не считал нужным прогибаться перед каким-то менялой.
— С чего ты решил?
— А с чего ты решил, что я с тобой пойду? Ты думаешь, любая деревенщина может сказать «я от Обуха» — и ему тут же поверят?
— Я правда от него… Купец Томен Трот пришел, тебя зовут поговорить. Ну?
— Ладно, — бросил наконец Хромой.
— Подождешь меня за углом. Да гляди, не перепутай, в какую сторону валить. К воротам не ходи. У наших стражников глаз наметанный, тебя сразу приметят. Я сейчас подойду.
В Хибары шли молча. Пацан дулся и, вероятно, мучительно размышлял, как ему быть. Оскорбиться, нагрубить — или все же сделать вид, что не в обиде на слова Хромого. На всякий случай юнец еще более нарочито принялся подражать своим кумирам, шел разболтанной неровной походкой, засунув большие пальцы под ремень из толстой кожи, и поминутно сплевывал. Замызганный камзол хорошего покроя, но великоватый, топорщился, потому что был распахнут на впалой груди, чтоб продемонстрировать встречным рубаху — тоже довольно дорогую и очень грязную.

Замызганный камзол хорошего покроя, но великоватый, топорщился, потому что был распахнут на впалой груди, чтоб продемонстрировать встречным рубаху — тоже довольно дорогую и очень грязную. Завидный кавалер.
Хромому было не до сопливого провожатого, он раздумывал, что потребуется для задуманного дела и сколько времени необходимо на подготовку. Наконец-то события подходят к финалу, теперь нужно сосредоточиться и ничего упустить. Не шутка — на кону огромный приз! Тот самый, из-за которого отец Эрствина вступил в заговор и из-за которого погиб… Тот самый приз, из-за которого странная девочка Лериана не находит себе места и плачет, когда уверена, что ее не видят…
В Хибарах пацан провожатый почувствовал себя уверенней, здесь его знали, несколько раз он здоровался со знакомыми. У логова Обуха парень заявил:
— Подожди здесь, я схожу…
— Еще чего, — ухмыльнулся Хромой.
— Веди наверх.
— Не, у нас не так заведено…
— попробовал было возразить юнец.
— Тогда я сам иду, — объявил Хромой, улыбаясь еще шире.
И пошел к двери, у которой ошивались двое молодцов, раза в полтора превосходящих весом спутника менялы.
— Ладно, ладно…
— парень торопливо проскочил вперед, чтобы оказаться первым.
Охранники только окинули взглядом менялу и посторонились. Провожатый распахнул дверь и даже придержал перед Хромым. Статус менялы в его глазах несомненно вырос…
*** Обух находился, как и прежде, в пустом зале. Восседал все в том же высоком кресле, похожем на трон. Можно подумать, он целыми днями так просиживает… У Хромого мелькнула мысль — как атаман, ведя сидячий образ жизни, умудряется сохранить поджарую тощую фигуру? Ведь не выходит же он, в самом деле, по ночам на разбой?..
Томен Трот сидел напротив Обуха, третий стул поджидал Хромого. Присутствовал, разумеется, кувшин вина, чарки и миски со снедью. Хромой поздоровался, дипломатично подождал, пока Обух кивнет на свободный стул, и только после этого подсел к столу. Атаман налил всем вина. Молча выпили.
— Кого это ты за мной прислал?
— осведомился Хромой, чтобы завязать разговор. Сразу переходить к делу неудобно, в этом доме подобное считается скверным тоном.
— А что, он тебя чем-то обидел?
— равнодушно бросил Обух, отправляя в рот кусок мягкой булки.
— Нет ведь, не обидел, а то бы ты ему морду разбил. Ты у нас нынче, говорят, на это дело скорым стал…
— Мало ли что говорят, — осторожно сказал меняла.
— А я человек смирный.
Хромой заволновался, не известно ли что атаману об их с Лысым делишках, но Обух просто балагурил — так, как принято в Хибарах. И, не заметив беспокойства собеседника, разбойник тут же продолжил:
— Да, паренек еще не обтесался, как следует. Я бы к тебе Пуда послал или еще кого потолковей… работы много, Хромой. Раша пару раз накололи, ты слышал?
— Нет, не слышал. Что-то крупное?
Хромому в самом деле было интересно, насколько удачно сработал Лысый.
— Не очень крупное. Но Рыбаку обидно. Как-то очень уж подряд его обижают, — Обух усмехнулся и снова налил всем вина.
— Так что мои ребятки сейчас на улицах. Рыбак своих заслал в Восточную сторону, вынюхивает… ну пусть нюхает, я его понимаю, однако и мне бы не желательно, чтоб он свой нос совал в наши края слишком далеко.
Атаман поднял чарку, гости последовали его примеру. Тема Рыбака, таким образом, была закрыта — и Обух наконец заговорил о деле.
— Ну, Гангмар с ним, с Рашем, у нас — свое. Хромой, купец говорит, что у него все сладилось. Ты как?
— Подготовить кое-что нужно. За ночь, наверное, управлюсь, если прямо сейчас возьмусь, — и, обернувшись к купцу, спросил, — мастер, когда лучше выступать?
— Послезавтра, как откроют ворота. И тут же имеется вопрос.

И тут же имеется вопрос. Если со мной будут люди… ну… ну, скажем, заметные люди — это может вызвать подозрения у стражи. Нам бы этого не надо.
— Стража пропустит без досмотра, — пояснил меняла, — у меня договорено, но, опять же, следует заранее уточнить с сержантом. Раз день в запасе имеется, я успею.
— Груз тоже нужно готовить?
— Томен Трот был человеком деловым и догадливым, это Хромой сразу понял. Вот и теперь он спрашивал коротко и о важных вещах.
— Да. Сколько бочонков будет?
— Три.
— Емкость бочек с хорошим вином для молодых господ они с Хромым уточнили при первом разговоре, теперь следовало обсудить только количество.
— Возьмите еще два с дешевым вином. Для солдат в замке. В каждую бочку мне потребуется влить кое-какой настой.
Купец оглянулся на Обуха, тот кивнул. Тогда Томен Трот снова заговорил с Хромым.
— Настой готов?
— Нет, завтра к утру будет у вас. Но лучше бы передать с кем-то, а нам не встречаться.
— Согласен.
— Я пацана в помощь дам, Хромой, — вставил атаман, — того, что за тобой приходил.
Меняла поморщился.
— Ничего, он справится, если ему все хорошо объяснять, — успокоил Обух.
— Кто потребуется для дела?
— Мне нужен Хиг Коротышка.
— Ага, я так и думал, — кивнул Обух, — я рассудил, что если ты обман задумал, Хига не попросишь. Друг он тебе, как-никак. Друга подставлять не захочешь. Ну а если Коротышку с собой хочешь взять, значит, решил без обмана.
Хромой — в который раз — отметил, что Обух гораздо проницательней, чем можно решить, глядя на его курносую физиономию. Непрост атаман, непрост… Вон как тонко рассудил!
— Однако Хиг мне нужен здесь. Возьми лучше Коня. Ну и молодых я дам — Пуда, Гуся…
Ага, понял меняла, Конем Обух теперь немного меньше дорожит, поскольку тайник, который едва не накрыла стража, охранял именно он. Не то, чтобы Конь теперь был под подозрением, но от важных дел верзилу удалят. По крайней мере, временно.
— Обух, мне нужен Хиг. Дело не в том, что мы друзья, он не вызовет подозрений. Конь слишком большой, на него обращают внимание. Мне нужно действовать наверняка. И Пуд тоже слишком крупный, пусть лучше Коротышка подберет кого-нибудь не такого рослого.
Обух задумался.
— Ладно, — решил наконец.
— Получишь Хига и с ним еще… сколько тебе нужно парней?
— У меня свои люди, — неуверенно вставил Трот.
— Восемь человек, да я девятый. Мы можем помочь, если что.
Разумеется, предприятие Томена Трота — часть организации Обуха, приказчики почтенного купца тоже тертые парни. Дело не в их боеспособности, раз рискуют путешествовать по Сантлаку, значит — бойцы. Вопрос в том, насколько можно им доверять. Теперь пришло время меняле коситься на Обуха, тот снова кивнул.
— Значит, хватит и Хига, — решил Хромой.
— Или как он решит. Если Коротышке нужны помощники, он скажет. Так?
— Ладно, — вынес вердикт Обух, разливая по чаркам остатки вина.
— Раз не хочешь иметь дело с моим сопляком, тогда Хига завтра же отправлю к тебе. С ним и зелье передашь. В самом деле, лишние уши ни к чему. Ну, дорогие вы мои… за успех.
*** Из Хибар Хромой двинулся в западном направлении, иными словами он держал путь к центру города. По дороге старательно припоминал заклинания, которые могли помочь отбить запах вина. Пьяным он себя не чувствовал, но будет неловко беседовать, источая перегар. Особенно в том месте, куда он собирался нанести первый визит. Конечно, верней было бы подождать до вечера, пока запах выветрится естественным путем, но время, время! Наконец-то началось настоящее приключение, и Хромому не терпелось поскорей окунуться в него с головой.
С запахом вина меняле удалось совладать, но действие магии обернулось неприятным побочным эффектом, вызвав головную боль и горьковатый привкус во рту.

Хромой дал себе слово не пользоваться больше этими формулами… и решительно зашагал через площадь к Большому дому. Попасть к Эрствину нечего было и думать, станут еще пропускать к его светлости графу, всяких оборванцев! Поэтому имперским солдатам, стоящим у входа, Хромой заявил, что он здесь по поручению купца, поставляющего графской кухне соль и муку, и что у него дела к казначею. Солдаты только пожали плечами, и старший кивком дозволил зайти.
Внутри посетителей встречали собственные гвардейцы графа в цветах Леверкоя. Этим Хромой заявил, что желает говорить по важному делу с графом или хотя бы сэром ок-Ренгом. То, как уверенно Хромой назвал имя графского оруженосца, произвело на солдат впечатление. Возможно, они знали менялу в лицо — все-таки прежде он бывал в Большом доме частенько. Во всяком случае солдат в серо-фиолетовом подозвал одного из скучавших поблизости курьеров и велел проводить гостя к ок-Ренгу.
Слуга без особого почтения, но достаточно вежливо предложил Хромому следовать за собой. На втором этаже почти сразу отыскался сэр Гойдель ок-Ренг. Юный рыцарь беседовал с мадам Лерианой. Девушка была, как обычно, печальной, молчаливой и глядела в пол, тогда как кавалер заливался соловьем… Курьер хотел было доложить господам, что, дескать, вот этот мастер желает… но Хромой придержал слугу за локоть и сам уверенно направился к парочке.
— Добрый день, сэр ок-Ренг! Мое почтение, мадам!
На лице рыцаря отразилось недовольство, но вслух он произнес:
— Здравствуйте, мастер.
Лериана же неожиданно отбросила апатию и шагнула навстречу гостю. Девушка протянула руку, будто бы желая прикоснуться к Хромому, но тут же сообразила неуместность жеста и замерла. Недовольство сэра Гойделя стало еще заметней.
Хромой согнулся в поклоне.
— Прошу прощения, ваши милости, я не осмелился бы прерывать вашу беседу, если бы не чрезвычайные события. Мадам, сэр, передайте, пожалуйста, нашему доброму сеньору следующее. Было бы очень желательно, чтобы через его светлость объявился через три дня у известного ему замка. Во главе вооруженного конвоя, разумеется. И еще одно условие, очень важное — подготовку к походу следует начать не раньше послезавтрашнего полудня. На этом позвольте вас покинуть.
— Брата сейчас нет здесь, — едва слышно прошелестела Лериана.
— Он в соборе на церемонии, — пояснил ок-Ренг.
— Ничего, передайте сообщение, когда он появится. Спешки нет. До послезавтрашнего полудня.
Хромой еще раз поклонился и спешно двинулся прочь.
После Большого дома его путь лежал в Западную сторону. Оттепель окончилась, и ближе к морю задул противный холодный ветер. Если в голове Хромого и оставался хмель, теперь меняла протрезвел окончательно. Район порта, летом оживленный, сейчас был малолюден и пуст. Немногочисленные прохожие жались к стенам домов, порывы ветра надували их плащи и накидки, будто паруса. Люди оскальзывались, неуклюже спотыкались на льду, покрывшем нынче улицы Ливды.
Хромой держал курс на лавку старьевщика. Меняла продрог, когда он добрался к темному переулку, где расположилось заведение Шугеля, вдобавок к холодному ветру, с серого неба посыпались колючие снежинки. Пока что редкие — но чувствовалось, что скоро похолодает еще больше…
Хотя было около трех часов пополудни, порядком стемнело, и окошко лавки старьевщика светилось желтым. Хромой толкнул дверь, валился внутрь и перевел дух в вонючем тепле. Шугель сидел в углу у печи и подбрасывал в огонь неопрятные черные лохмотья.
— Здорово, Старая Грязь!
— окликнул хозяина меняла.
— А ты здорово устроился. Твой товар неплохо горит, и, по крайней мере, от холода ты не помрешь.
— Завидуешь…
— Шугель, похоже, был не в духе, — а ведь твой товар, казалось бы, лучше моего, а? Х-хех-х… Зато деньгами нельзя растопить печь.
— С другой стороны, деньги, как известно, не пахнут.

.. Зато деньгами нельзя растопить печь.
— С другой стороны, деньги, как известно, не пахнут. А твой товарец воняет просто омерзительно.
— Поэтому ты ко мне и ходишь. Такие чистюли, как ты, Хромой, тянутся к вони, словно мухи на дерьмо.
— Ты прав, как всегда, о мудрейший! Шугель, мне нужно еще немного твоих травок. Я прекрасно выспался, отведав зелья, и хочу повторить опыт. Ну-ну, не гляди так зло, деньги у меня имеются.
— Я так и знал, что ты заявишься снова. Все готово. Идем-ка…
Старьевщик кряхтя, поднялся и заковылял к своему необъятному столу. Хромой привычно занял место напротив. Шугель канул куда-то вниз, в пахучие залежи товара. Искал он недолго — похоже, в самом деле, ждал. Вскоре на столе стали появляться один за другим пакетики с ингредиентами сонного зелья.
— По-моему, ты не в духе, — заявил Хромой, наблюдая за растущей грудой.

— Точно. Мы сейчас все не в духе. Слыхал, Раша кто-то крепко трясет? Не слыхал? Ну, еще бы, Рыбак старается держать в секрете, виду не подавать… Но слухи-то идут!
— А что, сильно твой Рыбак пострадал?
— Достаточно, чтобы рассвирепеть, будто ему в штаны тлеющего угля всыпали. Несколько складов разорено, курьера с золотом перехватили.
— Шугель спохватился, что сболтнул секретную информацию.
— Э, но я тебе ничего не говорил!
— Разумеется, старина, разумеется… ты мне ничего не говорил. Золота много было?
— Сейчас много золота не бывает, не сезон. Хромой, мне ведь тоже ничего не говорят.
— Ладно, ладно… склады, золото…
— меняла прикинул, насколько низко ценит его участие в деле Коль Токит. Выходило, что очень низко.
— А кто Рыбака щиплет?
— Кое-где стража, кое-где не поймешь, какие ловкачи… Но ведь понятно: кто-то навел! Олухи из городской стражи сами бы не смогли узнать. Стало быть, кто-то пустил стражу по следу, а сам орудует втихаря, пока люди Раша от стражи бегают. Очень ловкий человек здесь дело крутит. Ладно, держи свой заказ. С тебя три келата, и торговаться я нынче не стану! Это цена со скидкой, потому что я надеюсь, ты еще заглянешь.
— Может быть, старина… Вполне может быть. Держи монеты. А в каком количестве жидкости это можно растворить, чтобы зелье не растеряло силы?
— Хромой, ты чего? Я же все подробно написал! Там заклинание есть соответствующее, концентрация не слишком влияет, главное — употребить быстро, пока мана не иссякла.
— М-да, верно, — Хромой сгреб пакетики со стола.
— Рассеянный я стал. Старею, видно.
— Ну и зря! Старость в нашем городе — непозволительная роскошь. Мало кто может ее себе позволить.
ГЛАВА 47 Ливда — западный Сантлак
Ночью Хромой готовил зелье. Тщательно сверял каждый шаг с рецептом, точно отмерял порции порошков и подолгу размышлял над словом «щепоть». Смешивая в первый раз, не волновался, а тут вдруг пробрало…
Когда жидкость была готова, меняла долго сличал результат с остатками старой смеси, которой опоил Жабу. Вроде, похоже. Наконец, Хромой решил, что от его сомнений толку все равно нет. Он приготовил напиток — и будь, что будет. С этой благой мыслью меняла завалился в постель и проспал до утра сном праведника.
На следующий день поплелся в лавку, прихватив горшок с сонным зельем. Сперва подошел к воротам — поздороваться с солдатами и узнать, где нынче можно будет отыскать Лысого. Оказалось, сержанта ждут к полудню с обходом. Переговорив со стражниками, Хромой вернулся в лавку. В это утро клиентов не случилось, да и за окном было тихо. Погода не располагала к странствиям, на смену оттепели пришло похолодание, падал тихий снежок. Должно быть, из-за погоды движение в Восточных воротах было вялым. Лишь изредка за окном лавки стучали подковы, с грохотом катились колеса или хрустел ледок в замерзающих лужах, когда его ломали подошвы пешеходов.

Лишь изредка за окном лавки стучали подковы, с грохотом катились колеса или хрустел ледок в замерзающих лужах, когда его ломали подошвы пешеходов.
Хиг заявился около десяти часов — как всегда жизнерадостный, улыбающийся.
— Здорово, Хромой! Мне Обух велел к тебе зайти, забрать чего-то, ну и дальше с тобой — куда прикажешь.
— Привет, Хиг. Вот кувшин, снеси купцу Томену Троту, — Хромой назвал адрес, — Это сонное зелье. Пусть Трот вольет поровну в бочки, которые завтра повезем.
— Повезем? Так завтра в дорогу? А куда?
— Улыбка Хига немного померкла. Как и многие горожане, Коротышка не любил покидать Ливду. Его вселенная заканчивалась за городскими стенами.
— Тебе ничего не рассказали, что ли? Завтра отправимся в путь. Ехать больше суток, так что собирайся надолго. Приедем в замок Леверкой.
— Леверкой…
— разбойник задумался.
— Что-то знакомое.
— Знакомое? Это родовой замок нашего графа!
— Это ты брось, — строго отрезал Хиг.
— Мне он не граф, я человек вольный.
— Называй, как хочешь. В замке гарнизон — свора молодых рыцарей. План таков: они пьют вино с вот этим зельем, — Хромой встряхнул кувшин, — засыпают, мы их вяжем. Все просто.
— Что-то слишком просто, — засомневался Коротышка, — знаешь, Хромой, когда мне расписывают будущую работу так, что будет очень просто, я тут же понимаю: что-то не так. В нашем деле не бывает, чтобы просто, чтобы все прошло по плану.
— Но этот план придумал я, — напомнил меняла.
— Это, конечно, лучше…
— однако энтузиазма в голосе разбойника не прибавилось.
— Только каких-нибудь железяк все-таки с собой прихвати. Если не в самом замке, так в дороге могут понадобиться. И еще, когда Троту зелье снесешь, ты уж проследи сам, чтобы исправно в бочки все влили, до капли.
— Ладно.
— И скажи купцу, пусть одежду тебе подберет. Во-первых, выглядишь ты, как… хм… как вольный человек. Во-вторых, замерзнешь в дороге. Все-таки ехать далеко. Пусть Трот тебя оденет как одного из своих работников.
— Хорошо. А в замке народу много?
— Человек пятьдесят или больше. Но я не хочу много людей с собой брать, это будет подозрительно. Подумай, кто может потребоваться из ваших. Обух обещал, что с нами снарядит, кого ты назовешь.
— Э, Хромой, — Хиг беспечно махнул рукой, — разве я когда в помощниках нуждался? Тем более, если с тобой в паре! Ты только продумай все, как следует, и не говори, что все будет просто.
Хромой с сомнением поглядел на приятеля. Коротышка снова приободрился… Хиг весело подмигнул.
— Ну, как скажешь, — решил наконец меняла, — еще напомни Троту, пусть для меня какой-нибудь тулупчик приготовит. Хоть высплюсь в дороге…
Разбойник удалился, а Хромой погрузился в тяжелые раздумья. Коротышка никогда не унывает и всегда весел, незаменимый исполнитель, но планировать операции ему Обух никогда не доверяет. А этот поход целиком и полностью — идея Хромого. Меняла вытащил план замка, который вручил ему при последнем свидании Эрствин, и погрузился в раздумья.
*** Около полудня Хромой убрал карту и переставил стул к окну. С утра, вроде, зарядил снег, но сейчас непогода прекратилась, и даже сквозь толстые дешевые стекла несложно было отличить стражника в ярко начищенной каске от простолюдина. Когда на улице появился Лысый, важно вышагивающий во главе полудюжины подручных, Хромой вышел на крыльцо. Сержант, похоже, собирался пройти мимо, но меняла окликнул:
— Привет, Коль! Можно два слова тебе?..
Стражник нахмурился и, бросив своим: «Давайте к воротам, я сейчас догоню!» — обернулся к Хромому.
— Ну, чего тебе? Говори скорей, видишь — я на службе.
— А я как раз по служебному делу. Коль, загляни ко мне, сделай милость. Хочешь, сейчас, а хочешь, на обратном пути.

Хочешь, сейчас, а хочешь, на обратном пути.
Меняла говорил спокойно, но настойчиво. Лысый подумал и кивнул:
— Ладно.
В лавке Хромой сразу приступил к делу:
— Не беспокойся, я тебя не задержу. Завтра — тот самый день, когда я выведу из города обоз. Несколько повозок и десяток людей. Я тоже еду. Мы уговаривались, что нас пропустят без досмотра, помнишь?
— Сделаем, — нехотя буркнул сержант.
— Коль, для меня это важно.
— Да что ж там такое?
— Обещал же, расскажу, если вернусь живым. Ну, если мы порешили насчет завтра, то у меня все.
Лысый уже не делал вид, что торопится.
— Все, говоришь?
— Да, если ты не хочешь потолковать о Жабе и Рыбаке.
— Тише ты!
— неожиданно всполошился Токит.
— Тише говори!
Хромой не впервые подумал, насколько удобней и безопасней иметь дело с теми разбойниками, что носят лохмотья, а не кольчуги. У тех побольше и честности, и отваги.
— Не беспокойся, в этой лавке ты под моей защитой, — важно промолвил меняла, но послушно стал говорить тише.
— Что, надоела вся эта история? Хочешь закончить?
— По-моему, пора. Твой приятель сухой. Я хочу сказать — выжат досуха.
— Хорошо, тогда слушай, как это все закончить. Я тоже кое-что слыхал… насчет Раша, — меняла постарался напустить на себя таинственный и многозначительный вид.
— Он очень зол, особенно из-за золота. Все-таки в наше неспокойное время золото — единственная незыблемая ценность. Хотя, если вдуматься — что в нем? Металл… Однако Раш не задумывается, он очень убивается, говорят из-за золота.
— Ты знаешь об этом…
— Лысый поскучнел.
— Когда завяжем, я пересчитаю, кому сколько причитается… и уж тогда окончательно…
— Коль, ты не понял. Я не в претензии, я же тебе сказал: меня устроит столько, сколько ты сочтешь нужным выделить на мою долю. Ты только завтра не подведи.
Лысый, похоже, смутился, во всяком случае, он буркнул:
— Ты хороший друг, Хромой. Но я тебе еще подкину монет, не сомневайся.
— Спасибо, Коль, ты тоже хороший друг. Так вот, я кое-что знаю. Лучше всего провернуть последнее дельце послезавтра или через два дня. Только не спрашивай меня, почему! Это не моя тайна.
— Ну… Я уж вовсе не думал ни о каких дельцах… Раш вконец рассвирепел, страшно к нему лезть.
— Послушай меня и решишь после этого, делать последний заход или нет, — терпеливо повторил Хромой, — в конце концов, ты можешь сработать в открытую, хлопнуть точку Рыбака как стражник, конфисковать, что найдется, и сдать в казну.
— Можно и так, конечно… да под конец твой приятель сдал очень сладкое местечко… Жалко упускать…
Стражник оттянул воротник и повертел головой, будто ему стало жарко. Он и боялся Рыбака, и хотел накрыть последнее из названных Жабой «местечек». И еще ему очень хотелось услышать хоть что-то ободряющее. Жадность в его душе уже одолевала трусость, но Лысому хотелось получить ну хоть какое-нибудь обоснование собственной алчности. Хоть что-то, что оправдает пренебрежение осторожностью.
— Сладкое местечко?
— повторил Хромой.
— Это уж как ты решишь. Мой совет таков: пару дней откармливай Жабу, отпаивай, хоть бы и вином с Архипелага. Но, когда ты пойдешь за сладким, возьми Жабу с собой — и он при этом должен казаться здоровеньким и сытеньким. В общем, прихвати его с собой и оставь его там, на месте.
— Как это?
— А так. Будто он и был налетчиком. Будто тайно возвратился и стал мстить Рыбаку, но при последнем дельце спалился. Если там сторож — будто сторож его уделал. Понимаешь? Это будет последнее дело, после смерти Жабы все прекратится — и Рыбак решит, что Жаба стоял за всеми налетами, а если Жаба сдох, то и бояться нечего.

Рыбак успокоится, все стихнет. Но сделать это нужно через два дня.
Сержант, выслушав план менялы, изменился в лице, даже вспотел и стащил каску с теплым подшлемником, чтоб утереть лысину.
— Да почему ж через два-то?
— Коль, ради нашей дружбы — не спрашивай! Тебе нравится моя задумка?
— Еще бы, Хромой… Задумка, что надо… Ну, ладно, я пойду. Служба!
— Но завтра ты?..
— Буду в воротах с рассветом, не сомневайся!
Когда дверь за стражником захлопнулась, меняла сел и тоже утер потный лоб. Кажется, Лысый согласился с датой — два дня, два дня… То есть последний налет состоится, когда Хромого не будет в городе. И не случится такого, что милый друг Коль Токит надумает оставить на месте преступления не один труп, а два — Жабы и некоего менялы… Милый друг совсем не глуп — пусть у него не слишком богатое воображение, но, если ему дать хорошую идею, он вполне способен ее развить.
*** Наутро Хромой явился к Восточным воротам. Зимой он обычно являлся в лавку несколько позже. Сейчас на улице, ведущей к въезду в город, собралось с десяток повозок да несколько пешеходов. В теплое время здесь бы стояла толпа и время от времени кто-нибудь забегал бы в лавку обменять монету-другую… Да и за воротами поджидала бы изрядная вереница телег и фургонов, всадников и пешеходов… Но то летом, а сейчас повозок было немного, и меняла сразу увидел Томена Трота. Купец, как и его подручные, кутался в широченный тулуп и казался массивным, будто гном. Особенно походил на сына Второго народа Коротышка Хиг — из-за невеликого роста. Недоставало разве что бороды и топора побольше. Хромой подошел к обозу, обменялся приветствиями с Хигом и Тротом, купец представил приказчиков — все угрюмые бородатые мужчины.
Пока не взошло солнце, невозможно было определить, что с погодой, каким будет нарождающийся день. За ночь выпало немного снега, свежий белый пух укрыл промерзшие до дна лужи, сравнял застывшие отпечатки обуви. Путешественники, ожидая, прохаживались по улице вдоль вереницы саней, изредка переговаривались, а больше — зевали.
Наконец, поскрипывая свежим снежком, появились стражники — Лысый и шестеро солдат. Сержант шагал важно, не оглядываясь, будто не замечал никого. Солдаты скрылись в портале, несколькими минутами позже вывалили из караулки — вместе с предыдущей сменой. Те, кто провел ночь в башне, ежились и потягивались. Лысый скомандовал — отворять. Он вручил одному из солдат, тощему парню по кличке Червяк, здоровенный ключ. Стражник отпер замок, осторожно вытащил пудовую железяку из кованых дужек и унес в башню.
Стражники, беззлобно ругаясь, потащили засов — массивный окованный железом дубовый брус. Потом навалились на створки. Лысый махнул рукавицей переднему в веренице ожидающих — возница тряхнул вожжами, лошадка качнула тяжелой головой, выпуская струи пара из ноздрей, и затопала, увлекая сани к воротам. Стражники привычно быстро оглядывали возы и кивали. Обоз Трота тоже осмотрели, но только для вида. На менялу Токит не глядел, с деланным равнодушием махнул рукой — мол, проезжай быстрее…
За воротами открылась белая равнина. Необъятная пугающая безразличная пустота — особенно удивительная после тесноты городских улиц. Хромой подумал: как давно он не оказывался зимой за воротами. Летом все иначе, летом большие и малые частички Мира окрашены разными цветами… или море — когда путешествуешь морем, нет этого застывшего единообразия, волны находятся в непрерывном движении, надувается и опадает парус, раскачивается горизонт… Хигу стало еще больше не по себе, он перебрался на повозку, в которой оказался Хромой и попросил:
— Давай поговорим? А то скучно.
— Говори, — меняла приготовился, что беседа будет долгой и устроился среди поклажи поудоьней.
И в самом деле разбойник болтал несколько часов подряд. Вспоминал свои незамысловатые приключения (в каждом из его рассказов кого-то били), припоминал последние слухи.

.. Потом пейзаж изменился — стали попадаться полоски леса, хутора и поселки. Вдалеке от дороги виднелись серые столбы дыма. Несколько раз дорога огибала стороной холмы, увенчанные замками. Быть может, летом не удалось бы так просто миновать родовые гнезда сеньоров, но зимой и господа предпочитают сидеть по домам. Постепенно Хиг привык, успокоился и затих. Меняла задремал. Около четырех часов обоз въехал в небольшой город и направился к постоялому двору. Томен Трот объяснил, что здесь они заночуют. Конечно, засветло можно проехать и дальше, но впереди до самого Леверкоя не будет такого надежного пристанища. Так что лучше здесь.
На постоялом дворе тоже не было ничего примечательного, путешественники пристроили лошадей и повозки, поели и разошлись по комнатам.
С рассветом собрались в дорогу. С утра зарядил снежок — сперва небольшой, потом сильнее и сильнее… Горизонт сразу сузился, Мир пропал, остались только сугробы справа и слева от дороги. Томен и его люди забеспокоились, стали понукать лошадей. Они опасались сбиться с пути. Хиг тоже заволновался, возвратились его страхи перед необъятностью Мира. Коротышка стал нервно озираться, поминутно дергал Хромого, выясняя, сколько еще ехать, да когда кончится снег…
Наконец возница указал темную массу, проступившую среди шершавой белесой завесы снегопада:
— Вон замок-то Леверкой. Подъезжаем!
ГЛАВА 48 Замок Леверкой, западный Сантлак
Небо казалось похожим на грубую ворсистую ткань светло-серого цвета. Ветра не было, и снеговой полог медленно валился на землю, клочья-снежинки росли, приобретали очертания, затем, попадая на лица и руки возниц, стекали печальными каплями, а белесое покрывало опускалось и опускалось, неутомимо и монотонно…

Очертания зубчатых стен все более явно проступали сквозь ажурную белесую пелену. Над ними угадывались контуры башен, верхушки тонули, вязли в падающем с небес призрачном пологе. Хромой спрыгнул в снег и побежал к передним саням, которые уже достигли ворот.
Купец Томен Трот забарабанил кулаком по облепленной снегом створке, откуда-то сверху, с едва различимого бруствера, осыпались мягкие хлопья. Снег глушил звуки, и голос караульного был едва различим.
— …Кто?
— Это я, Томен Трот!
— выкрикнул купец и отступил на шаг.
— Отворяйте, пока нас здесь снегом не завалило!
Загремело железо, по ту сторону ворот раздались проклятия, охрана бранила мороз, из-за которого заедает засов… Наконец ворота дрогнули, заскрежетали, к ногам приезжих посыпались здоровенные комья слежавшегося снега. Наконец створки медленно пошли в стороны. В открывшемся проеме встали плечом к плечу латники, выставив облепленные снегом копья. Хромой подумал, что можно было бы захватить Леверкой и без этих хитростей с вином, просто выбрать непогожий денек, ворваться, разогнать немногочисленную охрану… Да нет, вспомнил меняла, за графом следят. Только он сунется из Ливды с войском — а в Леверкое уже узнают…
Трот шагнул к караульным, сдвигая на затылок большую мохнатую шапку и открывая лицо, чтобы его легче было узнать. Латники опустили копья. Старший даже стащил рукавицу, чтобы поздороваться с купцом за руку.
— Что привез, Трот? Опять господам вино?
— А что? Разве они не ждут?
— рассмеялся купец.
— Не поверю, что молодые господа вину не рады!
— Они-то рады, — старший стражник не разделял оптимизма гостя.
— А нам опять ничего.
— Как же ничего? И вам нынче пару бочонков привез на пробу. Подешевле, конечно, но все-таки не местная кислятина. Приличное винцо.
— Да ну!
— лицо солдата вмиг просветлело.
— Эх, а мы-то здешней дряни рады, да и та нечасто перепадает! Сейчас парням скажу, скинемся, кому сколько Гилфинг послал. Наконец-то ты, Трот, о нас вспомнил!
— Да это не я, — Трот махнул рукой возницам, давая знак.

Наконец-то ты, Трот, о нас вспомнил!
— Да это не я, — Трот махнул рукой возницам, давая знак. Обоз пополз во двор замка.
— Компаньона подыскал. Он и раздобыл по сходной цене.
Компаньоном был Хромой, роли они распределили заранее.
— Благослови тебя Пресветлый, мастер!
— с чувством вымолвил стражник, улыбаясь меняле щербатым ртом.
Обоз въехал в наружный дворик. Сквозь снежную пелену проступили очертания замковых укреплений. Внутренняя стена, отделяющая форбург, оказалась еще выше и массивней, чем первая — осмотрев ее, Хромой перестал думать о том, чтобы захватить Леверкой нахрапом, вторая стена также охранялась.
Солдаты впустили повозки во внутренний двор, дальше пришлось поработать — сгрузить бочки и закатить их на склад. Люди Трота трудились споро и ловко, так что Хромой с Хигом предоставили бочонки им, а сами взялись таскать ящики с мороженой рыбой — это проще. Местные помогли распрячь лошадей, но к товару их Трот не подпускал. Должно быть, опасался, что чего-нибудь сопрут.
Наконец разгрузка закончилась, и Трот отправился переговорить с молодыми господами. Меняла, на правах компаньона, увязался с ним. По дороге присматривался к темным переходам и галереям. Жилое здание оказалось значительно больше, чем Хромой представлял себе, изучая план. В чертеже Эрствина, похоже, были нарушены пропорции, хотя расположение переходов сохранилось. Изнутри замок выглядел мрачно и даже жутковато. Впечатление усиливали следы пожара, попадавшиеся то там, то сям — победители так и не привели палас в порядок после штурма. Времени у них было предостаточно, но не было желания — вероятно, никто из сеньоров, владевших замком сообща, не считал Леверкой собственностью и не хотел заботиться о нем.
*** Молодые господа не представляли собой ничего интересного, просто юнцы. Тощие, жилистые, словно гончие псы — как почти все здешние дворянчики. Одеты в потертые колеты и камзолы с потускневшим шитьем. У некоторых платье с чужого плеча. Взгляды злые, голодные. Обычные сантлакские молодые господа, в общем.
Единственное, что бросалось в глаза — так это насколько они успели друг другу надоесть. Хромой ожидал, что встретит шумную гурьбу веселящихся молодчиков, непрерывно задирающих один другого, смешливых, довольных собственным положением. Однако юные дворяне выглядели угрюмыми — сперва меняла даже усомнился, захотят ли они пировать вместе — а ведь на этом и строился план. Похоже совместное житье в занесенном снегом замке им порядком обрыдло. Зато Трот сомнений не ведал — расплылся в улыбке и объявил:
— Приветствую, мои юные герои, мои отважные Гвениадоры и неистовые Авейны! Я счастлив снова лицезреть благородное общество бесстрашных воинов и пылких сердец!
— На кой хрен мне пылкое сердце, — проблеял один из отважных Гвениадоров, — если ты снова баб не привез!
— Ты ж обещал, — поддержал приятеля другой неистовый Авейн, — Гангмар тебя дери.
— Или ты решил, что можешь нас обмануть, подсунув вместо девки этого мужлана?
— третий указал на Хромого.
— Что за пугало с тобой, Томен?
Меняла решил, что остроумцам он непременно напомнит при случае их веселые шутки, но сейчас постарался засунуть обидчивость поглубже, и даже соорудил на лице улыбку.
— Я, мои добрые господа, компаньон мастера Трота. А девочек мы вам непременно привезем, едва благословит нас на то Гунгилла Прекрасная, послав добрую погоду. Нынче же не сезон розам цвести, снег валит такой, будто у ангелов понос.
— Ах, мои добрые господа, — подхватил Томен, — вы ведь дозволите переночевать под сим благородным кровом? Мы уж и лошадок распрягли…
— Да ночуйте, — махнул рукой один из юнцов, выглядящий побойчее прочих, тот самый остряк, которого взял на заметку Хромой.
— Томен, держи!
Трот поймал брошенный мешочек, звякнули монеты.
Бойкий юноша обернулся к приятелям:
— Ну что, друзья, не совершить ли нам возлияния в честь Матушки Гунгиллы? Попросим у Прекрасной, чтобы скорей пришла весна, и зацвели розы?
Молодые дворяне одобрительно забубнили.

Их предводитель кликнул вассалов, велел катить бочонок в зал.
Когда компания удалилась, радостно галдя в предвкушении выпивки, Томен Трот обернулся к Хромому:
— Видите, мастер, каково с ними?
Потом, понизив голос, добавил:
— Этот ок-Рейсель — самый паскудный из всех. Гонору на троих достанет, а денег в кошельке в самый раз за бочонок. Небось, трижды пересчитывал… Ну что, вернемся к нашим? Сейчас сеньоры налакаются, к нам солдаты пожалуют — вина просить.
Мнимые купцы возвратились в помещение, где сложили груз. Там, в пристройке, прилепившейся между паласом и крепостной стеной, приезжим дозволили заночевать. Отведенный им сарай являлся, по сути дела, складом, там и печи не было, пришлось разводить костер, будто в чистом поле… Дым поднимался к дырявой кровле и медленно вытекал сквозь прорехи.
Сперва к гостям явился пожилой мужчина в кольчуге, исполняющий при молодых сорванцах должность кастеляна. Этот, многократно пересчитывая медяки и ругаясь из-за каждого гроша, уплатил за соленую и свежую рыбу. Не забыл и попенять купчишкам, которые бессовестно спаивают молодых господ. Вот ужо пожалуется он, кастелян, родителям юношей. Хромой налил ворчуну кувшин вина из бочки, предназначенной солдатам. Старик ругаться не перестал, но, заполучив кувшин, убрался.
Потом пришли, гремя кольчугами, солдаты — те самые, что встречали в воротах форбурга. У этих тоже было плохо с наличными, Хромой, принимая медяки, только качал головой. Между монет, которые сыскались у солдат, оказались даже эльфийские, очень старые, с красивыми чеканными профилями. Тоненькие отверстия у обреза монет свидетельствовали: кругляшки давно используют не как средство платежа, а в качестве украшений — их подвешивали к цепочке или тесьме. Похоже, солдаты поживились где-то в замке имуществом, оставшимся от леверкойских дам. Возможно, прежде монеты принадлежали Лериане. Эти монетки меняла сложил в тайник на поясе, он подумал, что юной кузине Эрствина будет приятно получить такой подарок… Хотя невероятно трудно догадаться, как примет странная девица монетки. Вдруг разревется? Малыш Эрствин за глаза зовет ее плаксой.
Замок стих, Хромой с Хигом отправились проверить, как дела у золотой молодежи. Осторожно проскользнули в палас — и тут же, у самой двери, наткнулись на латника, задремавшего сидя в обнимку с алебардой. Хиг, не задумываясь, врезал спящему сапогом под ребра, тот, гремя кольчугой, съехал на пол. Задребезжало древко.
— Зачем?
— осведомился Хромой.
— Летом такого не стукнешь, ногу отбить можно о железяки, которые на него навешаны. А зимой, в сапогах — так, вроде, ничего, — пояснил Коротышка, приподнимая ногу и демонстрируя тяжелую обувку, позволяющую лупить солдат в доспехах.
— Я говорю, зачем так громко?
— А чего, они же спят, — пожал плечами разбойник.
— Вот и проверили. Если твое средство сработало, он от пинка не проснется. А если бы проснулся, мы с тобой вдвоем его бы спокойно утихомирили. Ну и уж дальше шли бы осторожно. А так — видишь, никто не бежит на звон. Значит — порядок… А этот верзила на меня смотрел косо, я все замечаю. Ну что, дальше идем?
— Идем.
И приятели двинулись по спящему замку. Вскоре они попали в совершенно темную галерею. Насколько помнил Хромой — юнцы встретили их с Тротом здесь, то есть можно предположить, что большой зал — в противоположном конце этого перехода. Хромой мог воспользоваться амулетом ночного зрения, но у Хига такого не было, поэтому меняла решил дальше идти в одиночку. Он пересек коридор, где отовсюду тянуло холодом, и оказался перед массивными дверями, которые размерами походили на крепостные ворота. Богато жили бароны Леверкойские! В щель между створок пробивался слабый свет. Хромой тихонько потянул ручку и заглянул — за длинным столом в живописнейших позах спали юные рыцари, цвет знати, отважные Гвениадоры и неистовые Авейны.

Богато жили бароны Леверкойские! В щель между створок пробивался слабый свет. Хромой тихонько потянул ручку и заглянул — за длинным столом в живописнейших позах спали юные рыцари, цвет знати, отважные Гвениадоры и неистовые Авейны…
*** Следующий день Хромой посвятил изучению замка. Обошел палас, проглядывая комнату за комнатой — повсюду пыль, голые стены… ненадолго спустился в подвал. Ненадолго — потому что огромные подземелья старинной крепости были пусты. Победители вывезли все подчистую. Как и большинство столь древних сооружений в здешнем краю, Леверкой был возведен на месте эльфийского поселения, так что можно было предположить, что нижние этажи замка (как обычно бывает с замками, построенными на эльфийском фундаменте) окажутся обширны и благоустроены, но терять время на осмотр Хромому не хотелось. Поднявшись из подземелья, он обошел двор, прошел по заснеженному брустверу, даже взбирался на верхушку донжона — оглядеть окрестности.
Снег перестал, и, насколько хватало глаз, повсюду сиял невероятно свежей и чистой белизной зимний пейзаж. Ни движения, ни звука, ни единого цветного пятнышка. Хромой поглядел вниз — ровные, геометрически выверенные контуры стен и башен, также занесенные снегом, укрытые пушистыми мягкими подушками… на другой башне, пониже, но такой же массивной, как и донжон, виднелись следы пожара, над бойницами тянулись смолистые черные языки копоти, въевшейся в камень.
А вон другая башня — возможно, там ок-Рейсель держал в заложниках Лериану… Немало крови пролилось ради обладания этим замком, и вот он захвачен без единого выстрела, без удара, без звука. Захвачен в одну ночь. Перепились все, даже стражники в караульной башенке над наружными воротами. В самом деле, очень просто.
Хромой затопал вниз, держась рукой за холодные камни стены, ступени были покатыми и скользкими. Возвратился в палас, там шла работа — спящих солдат люди Трота перетаскивали в большой зал, где заснули мальчишки. Из соображений безопасности пленников заковали в цепи, которые обнаружились в подвале Леверкоя — едва ли не единственное имущество баронов, оставленное захватчиками на месте. Помимо цепей, надумали использовать еще одну уловку — пленников раздели донага. Голый человек не опасен, это общеизвестно. Чтобы пленники не простудились, в камине развели жаркое пламя, да еще натаскали соломы — укрыть.
Раздевать немытые тела — грязная работа, но Хиг и приказчики Томена Трота исполнили ее беспрекословно, дело, как понял Хромой, было им не в диковинку. Тем более, попутно они обчистили карманы жертв.
Меняла заглянул в зал, проверить, как идут дела. Навстречу ему попался Хиг с ворохом одежды и оружия. Разбойник подмигнул:
— Все в порядке! Наши птенчики ощипаны, а даже не пикнули! Ну и здоровы они дрыхнуть!
— Они же зелья выпили, — пожал плечами Хромой.
— Ладно, я сменю караульного у ворот, а ты тут приглядывай.
— Ладно. Слушай, а я вот чего не пойму — что мы дальше будем делать?
— Дождемся малыша, да и возвратимся домой. Чего же еще?
— Не, это я понимаю… А какая Обуху выгода?
— Выгода немалая. Ты представляешь, какой выкуп можно взять за этих мальчишек? Это же все — старшие сыновья, наследники. Папаши непременно станут хлопотать, чтобы вернуть любимых деток.
— Ну, а Обух?..
— Ему положена доля, только не трепись. Это секрет. Когда малыш Эрствин станет собирать выкуп, обухова доля пойдет через меня. Ладно, я к воротам.
Короткий зимний день пролетел быстро. Хромой сидел у огня в караульной башенке, иногда выходил на бруствер — поглядеть на запад, в сторону Ливды. Так тихо здесь, вдали от моря, так спокойно. Зима… Зимой здесь очень тихо и спокойно, но едва ли мир продлится после того, как сойдет снег, и просохнут дороги. В Леверкое опять будет литься кровь…
Ближе к вечеру, когда заходящее солнце окрасит белый пейзаж оттенками розового, Хромой различит темные точки на дороге — всадники.

Отряд в три десятка кавалеристов приблизится к Левркою неспешной рысью… Подует ветер с моря, развернет знамена над колонной. А когда можно будет различить фиолетовый и серый на флагах и щитах, Хромой спустится к воротам и, ухмыляясь, потянет тяжелый засов.
А пока что он сидит у огня и размышляет о странных вещах, что творятся с ним. Хромому совершенно очевидно, что приключения не закончились, напротив — очень и очень многое только начинается. Вот только придет весна…
Оставим его наедине с мечтами и сомнениями — пусть отдохнет, ему осталось совсем немного спокойных зимних дней. И ему, и Миру. Мир затаился под снегом, Мир тоже ждет весну, чтобы начать. Мир ждет весну.