Сам виноват, что не научился иначе. Обвинять некого.
Потихоньку я сумел подобраться ближе. Настолько, что до меня стали доноситься сначала отдельные слова, затем — фразы, а еще спустя какое-то время — почти весь разговор. Кроме тех кусков, которые говорились тихо.
— Кому-то померещился фрегат под веселым кабаном, а нам из-за этого торчать тут целую ночь, — жаловался один из сидевших у костра.
— Как же! Сможем мы справиться с целым фрегатом! — насмешливо протянул другой. — Говорю: надо потихоньку уходить отсюда. Все равно никто не проверит, были мы здесь или нет. А то пропадем без толку, и кому от этого польза?
— Не паникуй, Джейкоб. Санглиер увидит костер и в любом случае здесь высаживаться не будет, — возразил первый.
— Какая высадка? Сказано же — ожидают лазутчика! — вступил в разговор еще один.
— Ожидают одного, а как высадятся все! — опять заговорил второй.
Для меня стало ясно главное. Эти горе-вояки сами боятся намного больше, чем я. И костер — лишь свидетельство трусости. Мол, узрят, что кто-то находится на берегу, и перенесут десант в другое место. А не десант — так лазутчика. Не один же он будет в шлюпке! Одних гребцов должно быть порядка дюжины.
Вот что значит слава! У страха глаза велики, и наши противники подсознательно уверены в своем неизбежном проигрыше. Недаром замеченная кем-то бригантина немедленно превратилась во фрегат.
Так какого черта я боюсь, если они нас боятся?
— Тихо! Вроде кто-то гребет!
Вояки, а может, ополченцы, привстали, вглядываясь в тесную морскую гладь.
И тогда я решился. Силуэты противника отчетливо вырисовывались на фоне костра. Я как можно тщательнее прицелился и выстрелил. Один из стражников вскрикнул и послушно упал. Я немедленно выстрелил еще раз, промазал, однако это уже не играло особой роли.
Дозорные мгновенно превратились в беглецов. Они рванули от костра с такой скоростью, что позабыли про своего раненого приятеля. Кто-то с разгона запрыгнул на лошадь, кто-то предпочел удирать так, но в несколько секунд здоровых людей в световом круге не осталось.
Мне не хотелось тратить два оставшихся заряда. Судьба в таких случаях легко может поменять милость на гнев. Поэтому я подбежал к огню, увидел там валяющийся мушкет и выстрелил из него. Не целясь, просто в ту сторону, куда умчались мои противники.
Дальше все оказалось совсем просто. Я торопливо отошел в противоположную сторону, зажег факел, и вскоре ответный огонь замаячил среди мерно вздымающихся волн.
Ребята слышали выстрелы, поэтому гребли изо всех сил.
Правда, на борту бригантины я получил от Сорокина хорошую взбучку. Мол, приказ гласил — действовать тихо, а я… Мои слова, что костер не дал бы шлюпке подойти, а следовательно, забрать меня, оправданием не стали.
— Мы специально забрали чуть в сторону. Хрен бы они что увидели, стоя рядом с огнем, — заявил мне Владимирцев, бывший в шлюпке старшим. — В крайнем случае, справились бы сами. Зачем лезть в одиночку?
А в самом деле — зачем?
После Ямайки мы заглянули в Пор-де-Пэ. Надо было основательно запастись продовольствием да и поставить в известность наших женщин. Иначе еще начнут думать, будто с нами случилось что-нибудь во время шторма. Как остальные, не знаю, а моя Ленка — наверняка.
Стоянка поневоле продлилась три дня. Пока грузили продукты и порох, пока выполнялся мелкий ремонт, пока… Да мало ли что необходимо сделать перед выходом в долгий рейс?
Что он затянется на месяц, а то и месяцы, ни у кого из нас сомнений не было.
Второй по счету день у меня оказался свободным, и я распорядился им далеко не лучшим образом. Как-то так получилось, что ко мне заявился Музон. Именно Музон, а не Муза.
В отличие от прекрасных парящих дев в хламидах, тех дев, которые вдохновляют на творчество поэтов и художников, Музон выглядит отнюдь не живописно. Вечно в грязноватом ватнике, в треухе, небритый, с мятыми серыми крыльями. Он тоже порою летает, только низенько-низенько. Но обычно предпочитает ходить. Вдруг грохнешься с невысокого неба? Больно же будет! Ногами надежнее, особенно когда принято на грудь.
Если после этого запрещено садиться за руль, то как тут летать? Штопором?
Да и вдохновляет сей тип весьма специфически. Не арфой, а гармошкой или балалайкой.
Порой пьянку тоже можно отнести к произведениям искусства. Хотя бы из-за приложенной фантазии. Конечно, не всегда, а лишь когда в гости заявляется тип с крылышками и в телогрейке.
Он не влетает в окно. Нет, обычно Музон терпеливо ждет за дверью, когда наконец его впустят в дом. Но уж если впустили, то тут и споешь, и спляшешь, и покуролесишь, вкладывая в это душу, как другие вкладывают ее в мелодию. Главное — впустить.
Я лишь открыл ему дверь, а потом…
Эх, лучше не вспоминать!..
11
Леди Мэри. Куда плыть?
— И зачем тебе это надо?
В голосе Наташи не было ни капли укоризны. Особого интереса в нем также не было. Такое впечатление, будто спросила, лишь бы спросить.
Особого интереса в нем также не было. Такое впечатление, будто спросила, лишь бы спросить.
— А разве плохо получилось? — лукаво отозвалась Юля.
— Нет, с ума ты его свела. Только зачем? Не думаешь же ты, будто он сможет устроить на корабле переворот и потом доставит нас назад, к Сереже?