— А разрезать ножом вы пробовали? — спросил он.
— Об этом я и не подумал, — сказал Конан, вытащил кинжал и с легкостью перерезал веревки.
— И не подумал! — воскликнула Альквина.
— И не подумал! — воскликнула Альквина. От гнева румянцем залилось не только ее лицо, но и плечи. Вне себя от злости, она, похоже, совсем забыла о том, что так и сидит голая. — Ты нарочно не снял эти веревки, чтоб вытворять со мной в замке все, что заблагорассудится!
— Иногда бывает очень кстати, если королева не может пошевелиться и не мешает воину спокойно выполнять его долг, — невозмутимо ответил Конан.
— Ума — палата! А ты подумал, что бы я делала, если б они тебя убили, а я осталась бы связанной?
— Я уверен, что ваше королевское величество сделали бы все возможное и отбивались бы — как это было до моего прихода.
— Смотрите! — Рерин поспешил прервать спор, который, того и гляди, мог превратиться в ссору между королевой и ее защитником.
Они обернулись назад. Замок, который казался таким мощным, на глазах рушился. Его очертания расплывались, трепетали и таяли. Все внутри словно сгнило, и стены обвалились.
— Как медуза, выброшенная морем на сушу, — заметил Конан, почесывая щетину на подбородке.
— Это шаткое сооружение держалось только силой магии, — объяснил Рерин. Тут он обратил внимание на отросшую щетину Конана. — Сколько времени ты пробыл в замке?
— Дня три или четыре, а что? — удивился Конан.
— Нет! Девять, а то и десять дней, — не согласилась с ним Альквина.
— Но я провел в лесу всего одну ночь, после того как Конан перелез через стену замка. В этом мире, мире призраков, даже время не имеет четких границ.
— Надо искать дорогу домой, — сказала Альквина. — И поскорее! Мне здесь страшно. И еще я беспокоюсь о моих подданных. Что-то у них там, дома?
— Есть хочу! — заявил Конан. — Рерин, давай-ка разведи огонь. Сейчас я принесу нам жаркое. — И он скрылся в лесу.
Рерин и Альквина устроились у костра. На королеве был за неимением другой одежды плащ волшебника.
— Ну, что ты думаешь теперь о предводителе своих воинов? — спросил маг.
— Он словно герой старинной легенды. Никогда еще мне не встречался такой воин, как он. Но он такой необузданный и своенравный! Не знаю даже, то ли он служит мне, то ли подчиняется одним своим прихотям.
— Он наделен выдающимися способностями. А тебе ведь нужен король, Альквина, в твоем дворце. Ни один из правителей ближайших королевств тебе не нравится. Ты сделаешь большую ошибку, Альквина, если не возьмешь в мужья этого киммерийца. Королевства у него нет, значит, он не захватит твои владения. А если он встанет во главе твоего войска, тебе не придется опасаться никаких врагов.
— Может быть, какое-то время мы с ним ладили бы. Но однажды я убила бы его во сне, спящего, — ответила Альквина.
Глава десятая ПРИ ДВОРЕ СЕВЕРНЫХ КОРОЛЕЙ
Одоак, повелитель тунгов, подышал на замерзшие пальцы. Его жирное тело было укутано драгоценными мехами. За спиной Одоака стояли несколько воинов элитной гвардии, рядом с ним было воткнуто в снег копье. Все ждали появления крупного оленя, которого должны были выгнать сюда загонщики. Вдруг справа от них раздался треск ветвей.
— Это олень! — сказал племянник короля.
— И без тебя слышу, мальчишка! — хмуро осадил его Одоак. И, подняв копье, приготовился нанести удар. По старинному обычаю, право первого удара всегда принадлежало королю, затем уж разрешалось ударить воинам его ближайшего окружения, в соответствии с занимаемым положением.
Великолепный олень мчался в вихре снега. Глаза его дико вращались, язык высунулся сбоку из-под губ — олень был измучен погоней и страхом. За ним с криком и шумом бежали охотники, загонявшие оленя навстречу ватаге высокопоставленных охотников.
Глаза его дико вращались, язык высунулся сбоку из-под губ — олень был измучен погоней и страхом. За ним с криком и шумом бежали охотники, загонявшие оленя навстречу ватаге высокопоставленных охотников.
Король Одоак вышел вперед и, крякнув, метнул копье. Бросок был сильный, но копье пролетело далеко от цели, лишь задев ветвистые рога. От испуга олень остановился.
Одоак изрыгал проклятия, а олень вдруг повернулся к охотникам и, наклонив голову, бросился на них. Теперь попасть в него было очень трудно. Племянник короля, юноша по имени Леовигильд, схватил свое копье, высоко занес его и, пробежав три шага, метнул в оленя. Скользнув между рогов над головой оленя, копье вонзилось точно ему в загривок. Горделивое животное пошатнулось и пало наземь. Сердце и шейная артерия были пробиты.
Юноша стоял и улыбался, все его поздравляли, все хлопали по плечу. И вдруг все замолчали — к ним подошел король. Лицо его было искажено злобой. Он размахнулся и, ударив по щеке, сбил парня с ног.
— Бесстыдный наглец! Я поразил бы его, если б ты не толкнул меня под руку! Ты думал, я не заметил, как ты пролез вперед? Не дал мне убить оленя, и точно так же ты хочешь отнять у меня трон!
При этом взрыве ярости все воины стояли молча. Они знали, что никого рядом с королем в момент его броска не было и что промахнулся он только из-за собственной неловкости, но никто не осмеливался заговорить об этом вслух и уличить короля во лжи. Приступы безумной ярости в последнее время случались с ним все чаще: Одоак чувствовал, что силы его с каждым днем убывают и по причине старости, и из-за невоздержанности в еде и питье.