— Данила, — спросил Тенгиз, глядя на эти заученные движения, — вы где воевали?
— Воевал? — Жилов рассмеялся.
Собственные руки Жилова двигались совершенно автоматически.
— Данила, — спросил Тенгиз, глядя на эти заученные движения, — вы где воевали?
— Воевал? — Жилов рассмеялся. — Ну нет! Я — пацифист!
Теперь расхохотался Саянов.
— Я, между прочим, не шучу, — сказал Жилов. — А как иначе назвать человека, который лучшую часть жизни провел в борьбе за мир во всем мире? Было когда-то такое подразделение — «Вымпел». Теперь это уже не секрет. Твой прадед был моим командиром.
— И чем вы занимались?
— Да всем. Без шуток, сынок. Мы могли всё. Какой-нибудь нынешней «Аль-Кайде» даже не снилось то, что мы могли. Но здесь мы главным образом занимались тем, что избавляли маленьких черных дьяволов от гнета капиталистических эксплуататоров. А знаешь, кстати, в чем главное достоинство освободителя?
— В чем?
— Вовремя освободить освобожденных от своего присутствия! Вот так!
Он выбросил левую руку и поймал большую зеленую муху, кружившую с жужжанием над частями автомата, разложенными на циновке.
— Вот так. Поймал. Встряхнул. Отпустил.
Жилов разжал кулак, и муха с возмущенным гудением вылетела в дверь.
— Урок политики, — продолжал Жилов. — Оса. Полезла в банку с яблочным повидлом. Увязла. Ты, сынок, хочешь ее спасти. Берешь ее за крылышки и быстро-быстро! — выдергиваешь и бросаешь подальше. Пока она не попробовала на тебе жало. Поди растолкуй осе, что ты ее спас. Поди растолкуй нищему тощему зулу, что сытый богатый белый… Это ты, сытый богатый белый, хочешь ему помочь. О, зулу знает, как ты можешь ему помочь! Из твоей одежды он сделает юбку. Часы повесит на шею. А личный номер прицепит к мочке уха. И скажи спасибо, если твое мясо покажется ему неподходящим для праздничного супа. Вот этим, — Жилов за каких-нибудь несколько секунд собрал автомат и прицелился в Тенгиза, — вот этим ты можешь объяснить зулу, что не стоит покушаться на твои штаны и часы. Но зулу ты все равно не переубедишь.
Он лязгнул затвором, присоединил магазин и вытер руки ветошью.
— Однако это была интересная работа. И мне нравилось то, что я делаю. Что — и как. Отличный адреналин, как сейчас выражаются. Дай я покажу, как это ставится… — И в два движения собрал пистолет Тенгиза. Заглянул в ствол: — Нормально. Принимается.
— Да, стрелять вы научились замечательно, — заметил Тенгиз.
— Я? Замечательно? — Жилов рассмеялся. — Вот Тарра действительно замечательно стреляет. Будь у него это большое ружье, когда мы встретились в первый раз, — прощай, старина Жилов! Но у Таррарафе тогда был древний кремневый динозавр. И шел дождь. У старины Жилова тоже была не бог весть какая мощная игрушка — простой карабин. И еще пара рук, конечно. И все прочие навыки. А Тарра был тогда совсем молодой, и рядом с ним лежала пара превосходных бивней. И он забыл, что, когда идет дождь, кремневое ружье может его подвести.
— Так он был браконьером! — догадался Тенгиз.
— С точки зрения закона — да. Но — не со своей собственной. Он — сын шамана, но из племени охотников. Когда лев видит в саванне фигуру человека с длинным копьем и большим щитом, лев спешит убраться подальше. Потому что человек этот — масаи. И такими они были задолго до того, как в Африке появился первый европеец.
А если лев бежит от человека с копьем, то что он может сделать против четырех парней на «хаммере» с автоматами?
Так что мы в Кении, или в ЮАР, или в Танзании, словом — везде, где есть парки, вынуждены вести нашу маленькую войну. Не то не останется ни слонов, ни носорогов — ничего. Ты же знаешь историю с бизонами? Здесь было то же. Один охотник укладывал за день дюжину слонов. Спорт своего рода. Напоминает мне о парне из Чикаго, что залез на крышу и из винтовки с оптическим прицелом подстрелил восемнадцать человек. Правда, он не украсил их высушенными головами свою гостиную. Но только потому, что в цивилизованных странах это не принято. А почему бы африканскому парню не заработать сотню-другую, продав пару бивней? Или десяток пар? И если раньше лихой парень пользовался стальной проволокой и отравленными стрелами, то теперь к его услугам наш русский АКМ вроде этого. И заметь, у этих парней он появился намного раньше, чем правительству пришло в голову вооружить автоматами нас, своих егерей. Свое оружие я купил на собственные денежки.
— Суровая у вас жизнь, — сказал Тенгиз. — Я-то думал, что егеря занимаются животными. И что, в парке Крюгера тоже…
— Везде, — сказал Жилов. — Но не думай, что всё так печально! Теперь у нас есть самолеты, газ, техника. Патрульные с воздуха вызывают нас, как только замечают неладное. А уж мы прочесываем местность, пока не найдем голубчиков. Тогда остается лишь вытрясти у оставшихся в живых информацию и выпотрошить тайники. Кстати, почти половина егерей — из бывших браконьеров. Меньше риска и — единственный способ уйти от мести старых друзей.
— И Таррарафе — тоже?
— Нет! Я купил его иначе. Отвез в питомник, где выкармливали пару носорожков, потерявших матерей. А носорог — что-то вроде тотема его отца. Кстати, прозвищем я тоже обязан Таррарафе. Но и я его кое-чему научил. Хотя главное в нашем деле он усвоил раньше.