— Постараюсь, — успокоено сказал я.
— Ещё как постарайтесь! Молю о том, чтобы источник вашего вдохновения не иссяк, с ним не иссякнут и деньги в моём кармане.
Видя, что затронул опасную тему, редактор спохватился.
— Сегодня, кстати, замечательная погода. По-настоящему летняя: ласковое солнце, весело щебечущие птички…
— Кстати, о птичках. Я тут хотел насчёт гонорара поговорить… — начал я импровизированную речь.
— Поэтам деньги не нужны! — с жаром сообщил редактор.
— Поэтам, может и не нужны, а вот прозаикам, творящим в крупной форме, без них — хоть вешайся.
— Безусловно, — счёл нужным согласиться редактор. — Я понимаю, что вы честно заработали гонорар, но сейчас наступили трудные времена: тиражи падают, экземпляры порой возвращаются не раскупленными. Продавцы не хотят возвращать деньги. Думаете, я сижу здесь и пью пиво от хорошей жизни?
— Всё ясно, — кивнул я. — Думаю, мне стоит обратиться в 'Петербургские ведомости', возможно, они захотят пойти навстречу.
— Ну, нет, — редактор аж подпрыгнул. — Вот уж чего я не допущу ни при каких обстоятельствах. Возьмите ваш гонорар и приносите через оговоренный срок продолжение.
— Спасибо, — я расплылся в улыбке. — Не возражаете, если я угощу вас пивом?
— Чтобы я отказался? — изумление в голосе редактора достигло кульминации.
— Всё понял, — кивнул я. — Эй, две кружки пива сюда и…
— И то, что я обычно заказываю, — добавил редактор. — В двух экземплярах, пожалуйста.
Я усмехнулся, вспомнив момент с тостами из 'Кавказской пленницы':
— Извините, а вас случайно не Александром по имени звать?
— Ну да, — подтвердил он. — Мать в детстве Сашкой иль Шуриком называла.
Мы засиделись допоздна и в итоге пришли к общему выводу: до чего ж классные мужики из нас получились. Домой я добрался на автопилоте, лёг на постель, зачем-то распихал вялого Карла, пахнувшего женскими духами, и крепко-крепко заснул. Что со мной было на рассвете — вспоминать страшно! Пиво, водка, вино, непонятные настойки, коих мы перепробовали от анисовой и, кажется, до тараканьей, к утру смешались в такой опасный 'коктейль', что я с трудом дополз до умывальника и там же чуть не отбросил коньки. Выжил ли редактор, который поглощал эти жидкости в двойных объёмах, предстояло ещё выяснить.
— Плохо мне, — простонал я. — Ой, как плохо!
— Сейчас, кузен, потерпи немного, я тебе помогу, — пообещал Карл.
Карл взял у соседей старинное лекарственное средство — капустный рассол. Не сразу, но всё же подействовало. Во всяком случае, к Ушакову я сумел дойти без посторонней помощи, правда, несколько раз, скрывался в кустах по очень важному делу. Помогли ещё и пронизывающий холодный ветер, и моросящий дождик (погода, которая в Питере столь же непостоянна, как женщина, резко поменялась на осеннюю). Голова с каждым шагом всё меньше напоминала колокол. В кабинет Андрея Ивановича я попал почти трезвым человеком.
— Вот и подвалила тебе настоящая работёнка, хватит пером скрипеть, — довольно произнёс Ушаков.
Я остолбенел:
— О чём вы, Андрей Иванович?
— Да о том, неужто мне по должности знать не положено, кто у нас в газетах пишет, да ещё за псевдонимом Гусаров прячется, — усмехнулся генерал.
— Положено, — невольно согласился я.
— Воот! — важно протянул Ушаков. — За дела чернильные хулить не буду, ибо сам иной раз не без удовольствие эльфов твоих перечитываю, но токмо офицеру гвардейскому ещё и шпага нужна бывает.
— Андрей Иванович, вроде я и шпагой владеть умею, — даже обиделся я. — Жаль, господин Звонарский подтвердить это уже не сумеет.
— Ты подвигами своими не хвались. Достал бы мне Балагура, я б тебе тогда всяческий почёт оказал в сто раз пуще прежнего.
— И до него доберёмся, — хвастливо заявил я, вспомнив, что Балагуром звали таинственного убийцу из окружения цесаревны Елизаветы.
— Ажно как павлин распустил перья. Гляди, оборву тебе хвост, — засмеялся Ушаков. — За Балагуром есть, кому гоняться. Тебе другое покуда предстоит. Весточку я из Польши получил важную от человека России дружного и полезного.
— А что за человек такой, позвольте узнать? — заинтересовался я.
— Тебе можно, — разрешил Ушаков. — Есть князь такой — Чарторыжский. Может, доводилось с ним знаться?
— Никак нет. Только слышал о нём. Да сами знаете, кто ж не слышал, разве что глухой.
Ушаков понимающе улыбнулся.
Надо сказать, история с этим князем прогремела на всю Россию. Случилось это в январе 1735-го года во время войны за польское наследство. Капитан Тверского драгунского полка Глеб Шишкин получил от начальства строгий приказ — сжечь имение Рудзинского — одного из сторонников претендующего на корону Польши Станислава Лещинского. Не знаю, что за напасть случилось с капитаном, но по ошибке он явился во владения соседа Рудзинского, коим к своему несчастью оказался князь. Чарторыжский выступал на стороне России, поддерживал короля Августа, имел четыре охранных грамоты на свои деревни, подписанные лично фельдмаршалом Минихом и генерал-аншефом Ласси. В мозгу Шишкина что-то перемкнуло, он объявил князя самозванцем, а грамоты фальшивкой. Возможно, в голове у хлебнувшего лиха на войне офицера не могла прижиться мысль, что не все поляки настроены против России.