Мундир этот считался верхом красоты и роскоши.
Я предложил пойти от противного.
— Давайте начнём не следовать моде, а диктовать её. Из-за обилия в одежде золота и серебра в Европе нас считают дикарями, которые накидываются на всё, что блестит. Нам, конечно, плевать на их мнение, но почему бы не щёлкнуть по носу тем же французам, голландцам и англичанам. Пускай они изводят пудру на парики, носят неудобные треуголки, влезают в узенькие штаны, мёрзнут в чулочках. Мы изменим форму, сделаем более приспособленной к солдатскому быту и российской погоде.
— И что же вы хотите изменить, фон Гофен, — заинтересовался Бирон.
— Для начала короткую стрижку. Долой букли и косы.
— Хотите уподобить лейб-гвардию мужичью неотёсанному?
— Нет, хочу привить чистоплотность телесную. Чтобы меньше насекомых в причёске обиталось, чтобы солдат о службе думал, а не о том, где ему пудры раздобыть.
— Постойте, нижние чины превосходно обходятся мукой.
— Ага, и не спят полночи, пока эта квашня на голове не высохнет. А утром квелые ходят.
— Значит, императрицу о запрете на пудру, букли и прочие излишества просить желаете?
— С вашей помощью, господин подполковник. Меня она слушать не станет, я для неё фигура не выдающаяся, а вот вы донести сумеет. Вас она послушает.
— Скажу вам правду, барон. Я сам нахожу моду эту дурной и противоестественной, но так уж устроен человек: не думает об удобстве своём в угоду всяким веяниям.
— Мода — штука переменчивая. Если ветер подует с нужной стороны, сумеем её изжить или заменить чем-то более полезным. Если вы, господин подполковник, подадите пример, другие и я, в том числе, охотно к нему присоединятся. Ну, а с фантами всякими постепенно разберёмся.
— Я думаю, не на стрижке единой вы хотите заострить внимание, барон?
— Так точно, господин подполковник. Есть у меня несколько разных вариаций форменной одежды, как для лейб-гвардии, так и для частей пехотных армейских. Пытался совместить красивое с удобные. Посудите, что вышло.
Для роты дворцовой службы мы решили изготовить форму пышную, но всё же практичную. Мушкетёрские треуголки и гренадерские кепки заменили на кивера а ля тысяча восемьсот двенадцатый год. Я знал, что Бирону понравится. Есть что-то в них такое, привлекающее взгляд. Ввели серо-голубые кителя сюртучного типа с высоким стоячим воротником, погоны в виде эполет для офицеров, портупейные ремни, красные (не широкие и не узкие) штаны, чёрные сапоги. Епанчу решили оставить, но дополнительно добавили длинную шинель (я замучался объяснять, что это и для чего нужно). Густав ещё немного пофантазировал, и получилась довольно сносно выглядящая форма.
Я надеялся, что под шумок смогу протолкнуть и реформу в полевом обмундировании для всей армии, представил Бирону альбом с рисунками, над которыми корпел несколько дней, потратив часть из выданной в награду сотни рублей. Художник из меня так себе, но Чижиков отыскал где-то неплохого рисовальщика, и тот за неплохие деньги воплощал на бумаге мои 'дизайнерские' изыскания. Я, конечно, не Юдашкин, но это может и к лучшему.
Для полевых частей в летнее время предполагались светлые гимнастёрки из льна с кожаными налокотниками и красные (чтобы солдаты меньше боялись крови) штаны с наколенниками, короткие (ниже колена) и лёгкие сапоги с онучами.
Бирон ухмыльнулся.
— Поверьте, господин полковник, портянки сиречь онучи, полезная и незаменимая вещь. Нога солдатская будет в тепле и сухости. Это ж не чулки.
— Возможно, — кивнул подполковник. — А почему эти… рубахи белого цвета?
— Потому что этот цвет лучше всего подходит для войны в пустыне. В белых рубахах солдатам будет легче переносить палящий зной.
— С чего вы это решили, барон? — удивился Бирон.
Интересный вопрос. Правдивый ответ — услышал в школе на уроке физике, но насколько эта наука на данном этапе продвинулась в вопросах поглощения и отражения световых волн? Пришлось наплести что-то о прочитанных книгах путешественников, которым приходилось пересекать пустыни и общаться с аборигенами. Дескать, туземный опыт.
— Продолжайте, барон. Я слышу от вас много интересного, — удовлетворёно кивнул Бирон.
Я слышу от вас много интересного, — удовлетворёно кивнул Бирон.
— С удовольствием. Я много думал о головных уборах. Треуголка никуда не годится, кожаные гренадерские шапки тоже не идеальны. Предлагаю в тёплое время года вот такую шапку с козырьком и загнутыми ушами, — я нарисовал на бумаге нечто вроде кепи. — Для летнего дождя и ненастья пригодится епанча, но как похолодает, солдат облачится в шерстяной суконный мундир того же покроя, подденет исподнее, а сверху… шинель-скатку.
— Давайте подробнее остановимся на зиме, — предложил Бирон.
— Зимой и поздней осенью солдат пускай носит шапку-ушанку.
— Что такое 'ушанка'? — не понял Бирон.
— Э… такая тёплая зимняя шапка, обычно называется 'треух', — вспомнил я.
— Понятно, — кивнул Бирон. — Морозы в России кого хочешь заставят одеться потеплее. Особенно в Сибири. Иной раз птицы на лету мёрзнут.
— Об этом и речь, — поддакнул я. — Для зимних караулов введём караульные тулупы, чтобы постовые не мёрзли. И никаких павлиньих-страусиных перьев. Оставим их дамам. Для упрощения различий между чинами можно ввести погоны, нарукавные знаки, — я снова пустился в пространные объяснения, ибо, что такое погоны, армия ещё не знала. Существовали прообразы в виде специального шитья на левом плече, но термин пока не вошёл в обиход.