А ведь христиане друг дружку резали за милую душу. Хоть и говорят про азиатскую жестокость, но не нам мусульман укорять. У самих руки по локоть в кровищи.
А забор у Сердецких хиленький, на Рублёвке куда выше и толще у буржуев водятся. И лакеи у тамошних 'хозяев жизни' вооружены покруче. За каждым поворотом по пулемёту. Не то, что местные мушкеты, помнившие времена Алексея Михайловича.
Зря трясусь. Со мной как никак пятнадцать здоровенных мужиков, это ж такая силища. Мы ведь не только пару челюстей, горы свернуть можем. Если захотим…
— Побежали, — тихо скомандовал я.
Момент вроде удобный, на улице свидетелей нет, а нас надёжно укрыли раскидистые лапы елей. Из дома Сердецких не рассмотришь. Даже не верится, что это исторический центр Санкт-Петербурга, глухомань глухоманью. Грибы собирать можно, не покидая 'фазенды'. Рыбку ловить из открытого окошка.
Башмаки утопали в грязи… весна, как много в этом звуке… много, много лишних звуков: плеск луж, невольный возглас поскользнувшегося Михайлова, тихий мат Чижикова. Далеко нам до спецназа, вышедшего на тропу ниндзя.
Через забор перелетели одним махом, будто некая сила подбросила вверх. Не зря отрабатывал с парнями это упражнения, пригодились тренировочки.
Кажется, Сердецкие ещё не додумались до псовой охраны, иначе собачки такой бы лай подняли — на другом конце Питера услышали. Да и порвать человека натасканной псине труда не составит. Это только в кино Шварценеггер двух доберманов голыми руками грохнул, в жизни они бы задали ему перца.
Я краем глаза заметил движение.
Сторож Сигизмунд подскочил, вытаращил глаза, выдохнул:
— Курва!
И упал, получив могучим кулаком Чижикова в висок.
— Оглоушили, господин капрал, — жарко прошептал 'дядька'.
— Свяжите и рот заткните, чтобы как очнётся, панику не поднял.
— Сделаем.
Чижиков извлёк заранее подготовленную верёвку, скрутил незадачливого сторожа.
— Бегом, бегом, — торопил я.
Зеркальные двери распахнулись, показалась полная женщина с деревянным тазиком, в котором плескалась мыльная вода. А это к чему? Что за примета?
Увидев меня, она охнула, отлетела в угол и захлопала большими ресницами.
— Ой, батюшки святы!
— Молчи, тётка! — скорчил страшную рожу Михайлов.
Он взмахнул шпагой, будто собирался проткнуть как шампуром. Глаза у женщины закатились, она без чувств растянулась в мыльной луже. Надеюсь, не утонет.
Наверху громко заговорили по-польски, загромыхали шаги по деревянной лестнице. Я ринулся навстречу, налетел на испуганного лакея и одним ударом отправил его в нокаут.
Я ринулся навстречу, налетел на испуганного лакея и одним ударом отправил его в нокаут. Парень кубарем покатился вниз, угодил под ноги гренадер, кто-то, кажется, Михайлов вновь потерял равновесие:
— Да что ж такое деется!
Солдаты разбежались по комнатам, круша мебель, посуду.
Грохот, шум, недоумённый взгляд управляющего, до которого стало доходить, что не всё в порядке в доме Сердецких.
— Господин капрал, что вы себе позволяете?
— Тебя не спросил! Где, Михай?
— Михай…. Я же вам ответил, что отправил его в имение. Обещаю, что завтра, нет, сегодня отправлю замену. Вы странным образом ищете себе рекрутов. Неужели в русской армии так плохо с солдатами?
— Договоришься у меня, сволочь, — Михайлов двинул его так, что клацнула челюсть.
— Постой, ты убьёшь его, — остановил я, повторно занесённый кулак гренадера.
— Да он издевается, скнипа! [15] — произнёс разгорячённый солдат.
Управляющий поднялся, из разбитого рта сочилась кровь. Он вытер её кружевным манжетом, выплюнул на паркетный пол раскрошенный зуб.
— Я буду жаловаться на вас обер-полицмейстеру.
— Жалуйся кому угодно.
— Дозвольте мне, господин капрал, — снова высунулся Михайлов.
— Давай, — разрешил я.
Гренадер вытянул руки вперёд, схватил управляющего за шиворот будто кутёнка, без видимого усилия оторвал от земли и стал трясти, словно тряпичную куклу. Голова несчастного болталась из стороны в сторону.
— Оставьте меня, — жалобно попросил он. — Мне дурно.
— Отпусти, — разрешил я.
Михайлов тряхнул его напоследок и разжал руки. Тело управляющего с гулким стуком опустилось. Он встал на четвереньки, икнул. Послышались неприятные звуки, управляющего тошнило.
Я подцепил кончиком шпаги скатерть, сдёрнул со стола и бросил к нему:
— На, утрись.
— Спасибо, — он вытер лицо, посмотрел на нас и съежился в непритворном ужасе:
— Я… я провожу, ключи у меня.
— Прекрасно, — сказал я, упирая в его грудь лезвие шпаги. — Только будь благоразумным.
Мы нашли Михая в подвале, бледного и безмерно уставшего. Похоже, парень давно распрощался с жизнью. Управляющий разомкнул цепи.
— Вставай парень. Мы за тобой.
— Вы?! — Михай всмотрелся в меня с изумлением. — Вы, господин капрал?!
— И не один, — выступил вперёд Михайлов. — Собирайся, тёзка. Думал, мы тебя здесь помирать заставим?
— Я не верю своим глазам! Вы, господин капрал. Мишка, — освобождённый заплакал.
— Что же вы аспиды с человеком делаете, — укоризненно произнёс Михайлов.
Он обратился ко мне:
— Разрешите, ваше благородие, пана управляющего на цепочку посадить, как собачку. Чтобы не убёг, значица.
— Валяй, — разрешил я.