Сцену Дефолта (а разрушение Москвы в конце фильма — это именно Дефолт) Бекмамбетов оформляет, как и положено, символически, но некоторые намёки даются почти в лоб. Например, странноватый магический мячик йо-йо, который Завулон вручает Егору со словами «Потренируйся», есть ни что иное, как пресловутый киндерсюрприз — прозвище «владиленыча» времён его катапультного вброса из чёртовой табакерки мазутного министерства на самые эмпиреи. Этот-то чёртов киндерсюрприз и скачет по городу, «сея смерть и разрушения».

Не следует, однако, делать вывод, что «дядечка Завулон» — Ельцин. Совсем нет. Скорее, это воплощение духа «семибанкирщины», этакий обобщённый Гусь-Берёза-Ходор-Фридман. Его манеры и поведение это наглядно демонстрируют и подчёркивают. По идеям он, пожалуй, ближе к Березовскому, по стилистике интриги — пожалуй, к Смоленскому (который, судя по некоторым данным, принимал участие в обвале рубля). Впрочем, это уже детали на грани: мало ли кому что померещится. У Светлых и вовсе нет явных прототипов: какие-то маски натянуть можно, но держатся они плохо, спадают.

Впрочем, кое-что разглядеть можно. Особенно важной является сцена, когда пьяный Городецкий поёт «Варшавянку». Это символизирует совершенно определённый пласт реальности — а именно, Систему, то есть совокупность «охранительных сил», подорванных, но не сломленных. Смущённые, но испуганные лыбочки «тёмных» это подчёркивают. Они боятся — даже в момент своего вроде бы, полного торжества.

Седьмой слой: суть

Нет, понятное дело, что «в реальности» эрефию вытащили за волосы из болота Примаков со товарищи. Но в фильме не то. И это «не то» — значимо.

Фильм называется «Дневной Дозор: Мел судьбы». Этот самый мел — магический артефакт высокого уровня, позволяющий менять судьбу (правда, только свою). Некогда им владел Тамерлан, который «с тех пор не делал ошибок». В дальнейшем выясняется, что мел сохраняется примерно в тех же краях, где его Городецкий и получает у немногословного, долгоживущего «азиатца».

Тут стоит начать с конца. Сама по себе идея «прожить жизнь по-новому, правильно», ценой отказа от волшебства и сверхвозможностей — очень, я бы сказал, советски-сказочная. Если кто помнит, был такой милый детский фильм «Тайна железной двери», где у мальчика был коробок волшебных спичек, который он случайно нашёл. Спички нужно было ломать, загадывая вслух желания. После всех приключений маленький герой ломает последнюю уцелевшую спичку со словами «Ничего мне не нужно». И возвращается к тому моменту, когда поднял коробок.

Нечто подобное происходит с Антоном Городецким. После разрушения Москвы он возвращается туда, где был дом — «стеночка-то осталась!» — и пишет на этой стеночке слово из трёх букв, то есть «нет». И попадает в…

Попадает он якобы в 1992 год. В реальности — год жуткий, «марсианский», когда живые рубли превратились в дохлые бумажки, Москва задыхалась от грязи, возле станций метро сохли лужи крови, а граждане лихорадочно ставили себе железные двери. Год останавливающихся заводов, закрывающихся институтов, спирта «Ройал» и китайских пуховиков.

Ничего этого в кадре нет. Там — мокрая зелень под дождём, непуганые девушки, не боящиеся незнакомцев, солнце и счастье. Такое последний раз было в позднем СССР, непонятно даже когда. Так, смутные воспоминания. Но — было, было это солнце и человеческие лица у людей. Недолго, правда, но всё-таки.

Что же делать дальше? Городецкий говорит ведьме: «Разберёмся как-нибудь сами. По-человечески».

Это, собственно, вполне тянет на политическую программу. Вернуться, сделать откат к тому месту, где была допущена ошибка — и сделать всё по-человечески. Может быть даже «то же самое» (включая реформы), но по-человечески.

То есть — обойтись без нечисти.

Фугу в твёрдом, или сжимающееся пространство

Гордиев узел. Современная японская научная фантастика. М.: Иностранка, 2004

В московских едальнях с так называемой «японской кухней» в меню обыкновенно входит такое блюдо: здоровенная тарелка (или, ежели заведение претендует на изыск — какая-нибудь фарфоровая хрень сложной формы), на которой разложены разнообразные шедевры японской кухни: несколько суши с лососем, угрём и лахедрой, разнообразные роллы на всякий вкус, несколько ломтиков сашими и ещё какой-нибудь морской ништяк типа кусочка осьминога. В углу — горстка розовых лепестков имбиря и хрен васаби. Смысл — знакомство: можно попробовать всего понемножечку. Составить, так сказать, представление о.

«Гордиев узел» — это именно такое блюдо со всячинкой. Впрочем, умело отобранной. Хорошо изданный, вкусно увесистый томик «иностранки» в твёрдом переплёте — в карман не влезет, в портфельчике место найдётся. «Фугу в мундире», как сказал бы Лукьяненко.

Двенадцать рассказов разных японских авторов — от классиков жанра до молодых-да-ранних. Заботливо приложены имбирь и васаби: книжка открывается предисловием профессора-литературоведа Такаюки Тацуми, а заканчивается разделом «краткие сведения об авторах». Не читайте предисловие. То есть не читайте сразу: наивный профессор пересказывает сюжеты рассказов. Но обязательно прочтите его потом. Это самый интересный текст во всём сборнике.