9
Крайности, как известно, смыкаются — хотя лучше бы нам при той смычке не присутствовать. В частности, полное и абсолютное блядство смыкается с невинностью. Настоящая, неподдельная невинность — невинность ребёнка или собачки — состоит в незнании вины, в том числе и за собой, в неведении того, что они, собственно, творят. В рассказе Грина маленькая девочка растапливает камин папиной учёной рукописью, на которую тот положил полжизни, — и не виновата: она же очень любит папочку и просто не понимает, что эти бумажки ему дороги. Для полноты картины можно представить и другой вариант: молодая секретарша тырит у дядьки его умные бумажки, потому что ей за это пообещали сторублёвочку на бусики. Нет такой вещи, которую блядь не сделает за побрякушку. Взятая за пицунду, блядь будет хлопать глазами и говорить — «А чё? Чё я такого сделала? Мне хотелось бусики купить, чешские, красивенькие, а этот жмот мне на бусики денежку не даёт, так я чё, буду без бусиков ходить, что-ли?» И хоть ты её, падлу, режь, хоть с кашей ешь — будет визжать, захлёбываться слезами, но ничегошеньки не поймёт.
Бляди, не достигшие такого уровня морально-нравственного совершенства, вынуждены его симулировать. Они специально тренируются широко закрывать глаза и делать «а чё».
Ельцинское царство всеобщего растления потребовало быстрого и массового воспитания легионов блядей. Люди поплоше, почуяв спрос, начали перековываться.
Выразилось это прежде всего в массовом обучении фигурам невинности.
Простейший способ симуляции таковой невинности — намеренное занижение своего культурного и нравственного уровня, игра в дикарей, которые «такие все природные». Дело дошло до массового копирования дикарских повадок. Бывшие люди (в смысле, имевшие некогда хоть какие-то представления о добре и зле) стали сознательно корчить из себя «африканских негритосов», не знающих законов и приличий, не читавших всяких там Достоевских и увлечённо сморкающихся в занавески.
Отсюда, из этого желания блядски опроститься, и пошёл так называемый «новый русский» — насквозь мифологический, но при том определяющий тип ельцинской эпохи. Как говорят, само словцо вылузгалось из французского газетного «нуво раш», каламбурного варианта «нувориша». Впрочем, каламбур на то и каламбур, чтобы осмеивать. «Новый русский» был именно что не «нуворишем», не цепким и скряжистым скоробогачом, а наоборот — гугукающим дурачком, «вованом», трясущим семиствольной волыной и скупающим в Лондоне барахло подороже.
Интересно, что дикость «нового русского» во многом копировала настоящую природную дикость Ельцина лично. Тон, манеры, взрыкивания и вообще поведение вонючей агрессивной зверюки — это всё ельцинское родное. Странно даже, почему Ебна никто не догадался представить в красном пиджаке — вот на ком бы он сидел как на родном, особенно со свисающей с галстука блевотиной.
10
Одно из самых омерзительных зрелищ, которые только можно увидеть в нашем и без того несовершенном мире — это блядь, добившаяся успеха.
Собственно, в успехе как таковом ничего плохого нет, скорее наоборот. Однако, успех по-блядски разрушает все неблядские варианты успеха, делая успех как таковой чем-то гнусным и омерзительным.
Здесь уж позвольте немного потеоретизировать — иначе вам будет непонятно, а мне неприятно, что вы не поняли.
Начнём с того, что в любом обществе существует набор общественно-одобряемых целей. Под «общественным одобрением» здесь имеются в виду всё то, «за что девушки любят», «за что люди уважают», и так далее. Скажем, толстый кошелёк, видный пост, профессиональный успех, рельефный брюшной пресс, умение общаться — это всё нравится девушкам, и вызывает зависть и уважение друзей и знакомых. Соответственно, стремление обладать всем этим будем считать общественно-одобряемым. Напротив, многие волнительные цели обществом не одобряются, хотя кто-то их и преследует. Например, стремление к переживания чикатиловского толка вызывает ужас и отвращение, а невинные радости коллекционера горелых спичек — презрительное непонимание. Но ни чикатил, ни коллекционеров спичек не любят, так что об этом можно не беспокоиться.
Дальше пойдём. В любом обществе существует набор общественно-одобряемых средств для достижения целей (любых целей). Например, ведение бизнеса с целью получения прибыли обычно считается нормальным и естественным, а вот убийство отца ради получения наследства — всё-таки, наверное, нет.
Теперь внимание, важное. В нормальном обществе для достижения любой общественно-одобряемой цели существует набор общественно-одобряемых средств. Денег можно заработать, пост — выслужить, и так далее. Грубо говоря, возможен честный успех.
Но то в обществе нормальном. В ельцинском же блядюжнике, именуемом «постсоветской Россией», для достижения наиболее привлекательных общественно-одобряемых целей просто не существовало общественно-одобряемых средств.
Что это значит? Было построено общество, в котором деньги можно только украсть, власть можно получить только участвуя в каких-то невероятно гнусных играх, и так далее. Все остальные возможности были просто искоренены. Скажем больше: было достигнуто положение вещей, при котором абсолютно все виды успеха, которые достижимы путём использования общественно-одобряемых средств, успехом считаться перестали. Например, перестали цениться научные звания, военные награды, и так далее. Вообще всё человеческое перестало цениться, если это «не деньги». Всё, абсолютно всё непозорное, доставшееся умом, трудом и доблестью, было сознательно опоганено правящей блядвой, облёвано ею, обгажено. Делалось это сознательно и сладострастно.