3. В этом смысле «буквальное» значение матерных слов как обозначений частей тела является скорее всего вторичным. По существу, эти части являются скорее атрибутами Богов. Нельзя, например, утверждать, что «х?й» есть одно и то же, что и «penis». Половой член является в лучшем случае мифологическим атрибутом — как, например, двойной топор (лабрис) Зевса Критского. В известном смысле можно сказать, что Зевс Критский есть топор — поскольку божество присутствует в своём атрибуте. Но утверждать, что «топор — это Зевс», бессмысленно.
Х?й — это божество, и многие его свойства совершенно не связаны с мужским половым органом. Это касается, например, его всеведения (ср. традиционное х?й знает, теперь уже часто заменяемое на рационализацию х?й кто знает, по существу бессмысленную, в то время как первое выражение имеет строгое значение: «Это (только сам) Х?й знает» = «Это (только) Богу ведомо». Заметим, что последнее выражение функционировало в языке как точный семантический эквивалент первого).
Можно предположить, что Х?й — благой бог, связанный с мудростью, ведением и знанием. Ближайшим эквивалентом его в общеизвестных традициях является, скорее всего, Гермес.
Это подтверждается этимологией и значением слова мудрость, которое прямо связано с мудями (testiculi) (ср. слово мудак с переворачиванием значения — каковое, впрочем, характерно для всех сакральных понятий, ср. слова жрец и обжора).
Наконец, на связь Х?я с мудростью указывает значение производного слова х?йня «чушь, бессмыслица, ахинея». Если бы Х?й представлялся исключительно как penis, слово х?йня имело бы очевидное и ожидаемое значение «выделение х?я», то есть «семя», sperma — никак не связанное с проблемами смысла и значимости высказываний. При этом само семя вообще не имеет установленного матерного обозначения, кроме сомнительного малофья — слово неприличное, но явно не матерное.
4. Но представления о мудрости (у всех народов) всегда включало в себя противопоставление мудрости благой, светлой, — и мудрости тьмы и зла, чёрного знания и запретной магии. Как правило, носителем последнего был двойник или близнец светлого бога, или его тёмная ипостась, носитель злой мудрости. В греческой мифологии такую роль играет Геката — богиня чёрного колдовства и кровной мести, к образу которой нам ещё придётся вернуться. Пока же ограничимся констатацией факта: в рамках религии Х?я мыслимо и представимо злое божество, обладающее нечеловеческими знаниями и губительное для смертных.
Если вспомнить традиционную славянскую мифологию, вообще существенно дуалистическую, то предполагаемый «чернобог», скорее всего, является непосредственным его противником, соперником в мудрости и разрушителем его планов. Можно сделать предположение, что он как-то связан с женским началом, причём в аспекте его противоположности мужскому, а не в его дополнительности к нему.
5. Здесь можно снова обратиться к труду Успенского. На примере выражения ?б твою мать! он показывает (путём анализа формы глагола), что в рамках матерной лексики существуют табуированные слова, которые вообще не произносятся. Если учесть, что сам мат представляет собой сакральную лексику, то запрещённое в мате и даже неназываемое может относиться только к «святая святых», дважды или трижды священного (или проклятого). Вопрос, в сущности, прост: кто именно «?б твою мать»?
Успенский, прибегая к традиционному приёму — то есть поиску косвенных свидетельств и полагая, что искомое могло сохраниться на периферии данного культурного явления (в данном случае мата), ищет и находит ответ.
Мать е?ал пёс (к этому представлению восходят известное русское сукин сын или польское пся крев). Наиболее важным для нас является представление об этимологической связи слов пёс и п—зда.
Всё это указывает на имя искомого божества. Оно общеизвестно. Это П—здец.
Кажется, никто ещё не обращал внимания на уникальную структуру и парадоксальный смысл этого слова. Прежде всего, мужское производное от сугубо женского по смыслу слова (что может быть более «женским», чем название женского полового органа!) уже могло бы насторожить. Значение этого слова ещё более любопытно, поскольку (при внимательном рассмотрении) выясняется, что оно является родовым для всех понятий, связанных с любыми бедами, несчастьями, смертью, крушением надежд или планов и т. п.: его значение шире, чем у любого из них. То есть «П—здец» является категорией, без владения которой полноценное русское языковое мышление едва ли возможно.
С другой стороны, в языке присутствует явное представление о знании, которое даёт Пёс. Имеется в виду выражение собаку съесть, которое Успенский разбирает довольно подробно. В данном случае нам интересно само представление о том, что жертвоприношение пса даёт магическую мудрость. Это явно угождение мудрому Х?ю.
6. Теперь можно реконструировать исходную мифологему, или «основной миф» матерного мировоззрения, неявно присутствующего в нашем сознании. Это миф о вечной магической борьбе Х?я и П—здеца за обладание Матерью Землёй. П—здец наступает на Земле, но Земля в конце концов его уничтожает. Пёс совокупляется с Землёй и пожирается ею.