Мы будем Вам очень признательны, если Вы оцените данную книгуили оставить свой отзыв на странице комментариев.
275
Впрочем, иногда эту язву покрывала суперобложка. В отличие от самой книги, в которую цена была вмурована «где надо», «супер» её стыдливо прятал на клапане — иногда сверху, иногда снизу.
276
На это один человек, тонко разбирающийся в предмете, заметил:
…
О напечатанной цене: это не было советским изобретением. Вот несколько образчиков из моей библиотеки:
«Господа нашего Иисуса Христа Новый Завет», СПб., 1823 — «цена в переплете 2 руб. 25 коп». — прямо на титульной странице.
«Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н. Д. Жевахова», Мюнхен, 1923 — «цена 1 доллар [почему-то]. Можно покупать у автора: Italia… И у издателя: Muenchen…» — на обороте последней страницы текста (после которой еще два листа оглавления).
«Српске народне песме», Крф, у Државноj Штампариjи Кральевине Србиjе, 1918 — «цена 1 франак» на последней странице обложки.
«Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка», Нью-Йорк, 1918 — «цена в переплете 1 д. 50 с». на первой странице обложки.
«Полный словарь иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке…», Москва, 1903 — «цена 60 коп». на титульной странице.
А. и Т. Фесенко, «Русский язык при Советах», Нью-Йорк, 1955 — «цена: $3.00» на последней странице обложки.
Я тоже встречался со старыми книгами, на которых проставлялась цена (часто — двойная: «в переплёте» и «без переплёта»). Это были именно старые книги, ещё тех размеренно-благодушных времён, когда любой скачок цен воспринимался как катастрофа, — что, например, делало возможным издание толстенных справочных книг «по ведению хозяйства», где перечислялись цены фунта свинины или баранины на разных рынках, с указанием предела, до которого возможно торговаться. Потом всё изменилось, но книги, как товар консервативный, довольно долго сохраняли на себе эти знаки прошедшей эпохи. Однако советские ценники были иной — а именно, «плановой» — природы. Здесь всё по Витгенштейну: значение явления есть его применение, то есть использование. Если книгу, на которой была пропечатана её стоимость, можно было продавать по той цене, которую устанавливает книгопродавец, то советские цены на книги были «настоящими» (см. ниже о советских букинистах).
277
Разумеется, это касалось только советских книг. Некоторые «буки» принимали книги дореволюционных изданий, которые вполне официально можно было продавать задорого. Классическим примером были разнообразные дореволюционные издания ницшевского «Заратустры», которые можно было найти, скажем, на втором этаже московского «Дома Книги»: это удовольствие стоило от сотни. Кое-какие довоенные издания «лежали по полтиннику» или «по четвертному». Прочее солидновозрастное старьё шло примерно в два раза дороже исходной цены. Однако книга, опознанная как советская, не имела официального права быть проданной выше своей номинальной цены, даже если это было очень редкое издание. Здесь начиналось царство «книжных жучков», «спекулянтов» — и его легального аналога, так называемого «книгообмена» (который был производным от спекулянтского чёрного рынка, а не наоборот, хотя бы потому, что бартерные «баллы», выставляемые книгам оценщиками, точно соответствовали спекулянтским денежным ценам: если трёхтомник Вознесенского стоил на Кузнецком «три красных», то обменять его можно было, скажем, на «Мастера», который стоит те же тридцать). Поэтому первым симптомом конца советского книжного дела было появление торговли книгами «по договорным ценам» — то есть по тем же спекулянтским минус магазинная двадцатипроцентная (!) доля.
278
Римская сатира. Пер. с латинского. Серия «Библиотека античной литературы» — М.: «Художественная литература». 1989. Тираж 100 000 экз.
279
Лукиан из Самосаты. Избранная проза. — М.: Правда, 1991. Тираж 200 000 экз.
280
Пример — «Диалоги» Платона 1986 года издания, изданные стотысячным тиражом. Несмотря на то, что в окраинных магазинах эту книгу можно было купить почти спокойно, в день её появления в московском Доме Книги имело место настоящее столпотворение — с огромной очередью, собравшейся за три часа до открытия магазина, с милицией, следившей за порядком, с беготнёй по лестнице, ведущей на второй этаж в отдел философии и прочими узнаваемыми приметами «раздачи дефицита».
281
Таким тиражом был издан первый том «Фрагментов ранних греческих философов» в «научной» серии «Памятники философской мысли». Книжка, впрочем, «лежала» — то есть спокойно продавалась в «Академкниге» на улице Горького (Тверской), не вызывая ажиотажа.
282
Структурализм: «за» и «против». Сборник статей. — М.: Прогресс, 1975. Тираж 10.000 экз.
283
Пока что это (в высшей степени любопытное) собрание разорзненных замет, посвящённых дизайну и полиграфии, не издано на бумаге. Желающие могут ознакомиться с ним по электронному адресу [http: //www. artlebedev. ru/kovodstvo/].
284
Всё тот же понимающий человек объясняет: «Литературная» — это чуть переделанная (в сторону улучшения: пара букв изменена) гарнитура «латинская», созданная фирмой Бертгольда в 1899 г. для латинского и в 1901 г. для русского алфавита.
285
Опять же — ехидный комментарий специалиста: «Обыкновенная» и «обыкновенная новая» — это официально используемые названия шрифтов фирмы Лемана, последняя четверть XIX века. Существовали в массе вариантов разных пропорций, не только узких, но и широких по-нынешнему. Последний раз «обыкновенная новая» исправлялась к 4-му изданию ПСС Ленина. Кое-что издавалось и другими дореволюционными гарнитурами, вроде «академической» (тот же Бертгольд, 1910) или «елизаветинской» (тот же Леман, 1904–1907) и др. Кое-что — новыми, вроде «школьной», «журнальной», «Балтики» и др.