— Я говорил о пестроклетчатых неплательщиках, а не о пятнистых гепардах. Хотя случалось и тех пару-тройку подстрелить.
— Случалось?
— Бывало.
— Понятно, — сглотнув, произнес Билл. — Их тоже.
Дживс кашлянул:
— Могу ли я высказать предположение, милорд?
— Конечно, Дживс. Высказывайте несколько.
— Мне сейчас только пришло в голову, милорд, что тот мошенник на скачках, к которому капитан Биггар питает вполне заслуженную вражду, мог подменить номер на своем автомобиле поддельным…
— Точно, Дживс! Вы попали в яблочко!
— …и по редкому совпадению как раз намалевал на щитке номер машины вашего сиятельства.
— Конечно! И сразу все стало ясно. Удивительно, как нам это раньше в голову не пришло? Теперь все объясняется. Вы согласны, капитан?
Капитан Биггар сидел и молчал. Судя по сведенным бровям, он обдумывал новый оборот дела.
— Но это же очевидно! — ликовал Билл. — Дживс, ваш выпирающий сзади мозг, подпитываемый рыбной диетой, разрешил загадку, которая, если бы не вы, осталась бы в истории нераскрытой тайной, о каких пишут в книгах. Будь у меня на голове шляпа, я бы сейчас ее снял перед вами.
— Я счастлив, что заслужил одобрение, милорд.
— Вы всегда заслуживаете одобрение, Дживс, неизменно. За это вас все так уважают.
Капитан Биггар кивнул:
— Д-да, пожалуй что, это возможно. Другого объяснения просто нет.
— Слава Богу, что все наконец разъяснилось, — повеселел Билл. — Еще портвейну, капитан?
— Нет, благодарю.
— Тогда, может быть, присоединимся к дамам? А то они, наверно, недоумевают: что такое у нас тут приключилось? И говорят себе: «А он все не идет!» — как эта самая… как ее, Дживс?
— Как бедная Марианна, милорд:
И вечером, когда выпадала,
И утром, когда высыхала роса,
Лила Марианна горькие слезы,
Не в силах взглянуть в небеса.
— Ну, настолько уж убиваться из-за нашего отсутствия они вряд ли станут. Но все-таки, я думаю, пора… Идемте, капитан?
— Я хотел бы сначала позвонить по телефону.
— Позвонить можно из гостиной.
— Это личный разговор.
— Уговорили. Дживс, отведите капитана Биггара в вашу буфетную и посадите к аппарату.
— Очень хорошо, милорд.
Оставшись в одиночестве, Билл задержался на несколько мгновений, раздираемый противоречивыми желаниями: и поскорее очутиться в дамском обществе, и опрокинуть еще стакан портвейна за здравие Честного Паркинса, благополучно обогнувшего опасный угол.
Единственное, что омрачало его довольство, была мысль о Джил. Билл был не вполне уверен, в каких отношениях он сейчас с путеводной звездой своей жизни. За ужином миссис Спотсворт, сидевшая от него по правую руку, своим панибратством превзошла его самые мрачные опасения. И кажется, в глазах Джил блеснул тот холодный, задумчивый огонек, который влюбленному меньше всего хочется видеть в глазах суженой.
По счастью, в процессе ужина панибратство миссис Спотсворт постепенно сошло на нет, поскольку разговорился капитан Биггар.
Миссис Спотсворт перестала поминать веселые каннские денечки, а вместо этого с упоением внимала рассказам Белого Охотника:
О сказочных пещерах и пустынях…
О каннибалах, то есть дикарях,
Друг друга поедающих, о людях,
Которых плечи выше головы.
К его речам она, не дыша, склонила слух, полностью исключив из застольной беседы каннские мотивы, так что, возможно, еще не все так плохо.
Меж тем в столовую вернулся Дживс, и Билл принялся вновь возносить ему хвалы за выигранное сражение.
— Замечательная мысль вас осенила, Дживс. Просто спасительная.
— Благодарю вас, милорд.
— Она разрешила все трудности. Успокоила его подозрения, так ведь?
— Можно предполагать, что так, милорд.
— А знаете, Дживс, даже в наши неспокойные послевоенные времена, при том, что, куда ни посмотришь, повсюду выделывает кульбиты социальная революция и цивилизация, так сказать, угодила в плавильный котел, все же неплохо, когда твое имя значится в книге пэров, да еще крупными буквами.
— Бесспорно, милорд. Это придает джентльмену некий статус.
— Вот именно. В обществе, не требуя доказательств, тебя считают порядочным человеком. Возьмите, например, графа. Он живет себе поживает, люди говорят: «Он граф» — и довольствуются этим. И никому даже в голову не приходит, что, может быть, в свободную минуту он лепит на глаз черную нашлепку, наклеивает усы и в клетчатом пиджаке и при галстуке с подковами кричит из дощатой будки: «Один к шести на всех, кроме одной!»
— Совершенно справедливо, милорд.
— И это хорошо.
— Весьма, милорд.
— Могу вам признаться, что на протяжении сегодняшнего дня были минуты, когда мне казалось, что ничего не остается, как сказать себе: «Что ж поделаешь!» — и поднять лапки кверху. Но сейчас еще немного, и я запою как херувимы и серафимы. Ведь эти, которые поют, они херувимы и серафимы?
— Да, милорд. Главным образом осанну.
— Я словно заново родился. Неприятное ощущение, будто проглотил пинту бабочек, которое у меня возникло, когда под барабанную дробь в языках пламени выскочил из подполья этот чертов Белый Охотник, теперь совершенно прошло.
— Рад это слышать, милорд.
— Я знал, что вас это обрадует, Дживс. Само собой. Сочувствие и Понимание — ваши средние имена. Ну а теперь, — сказал Билл, -присоединимся к обществу дам и избавим их от мук ожидания.