Но ведь жизнь — это не только мечты и грезы, это действительность. Нельзя
жить одними воспоминаниями. И вот мне хочется спросить вас, мисс Лоури, как
вы думаете, могли ли бы вы построить счастливую… то есть согласную,
гармоничную жизнь с мистером… мистером Доддом, если во всем остальном,
кроме романтических воспоминаний, он человек, так сказать, подходящий?
— О, Хайрэм очень славный, — ответила мисс Лоури. — Конечно, мы бы с
ним прекрасно ладили. Он обещал мне автомобиль и моторную лодку. Но
почему-то теперь, когда подошло время свадьбы, я ничего не могу с собой
поделать… я все время думаю о Джордже. С ним, наверно, что-нибудь
случилось, иначе он написал бы мне. В день его отъезда мы взяли молоток и
зубило и разбили пополам десятицентовую монету. Я взяла одну половинку, а он
— другую, и мы обещали быть верными друг другу и хранить их, пока не
встретимся снова. Я храню свою половинку в коробочке с кольцами, в верхнем
ящике комода. Глупо было, конечно, приехать сюда искать его. Я никогда не
думала, что это такой большой город.
Здесь Трипп перебил ее своим отрывистым скрипучим смехом. Он все еще
старался состряпать какую-нибудь драму или рассказик, чтобы выцарапать
вожделенный доллар.
— Эти деревенские парни о многом забывают, как только приедут в город и
кой-чему здесь научатся. Скорее всего ваш Джордж свихнулся или его зацапала
другая девушка, а может быть, сгубило пьянство или скачки. Послушайтесь
мистера Чалмерса, отправляйтесь домой, и все будет хорошо.
Стрелка часов приближалась к полудню; пора было действовать. Свирепо
поглядывая на Триппа, я мягко и разумно стал уговаривать мисс Лоури
немедленно возвратиться домой. Я убедил ее, что для ее будущего счастья
отнюдь не представляется необходимым рассказывать Хайрэму о чудесах
Нью-Йорка, да и вообще о поездке в огромный город, поглотивший незадачливого
Джорджа.
Она сказала, что оставила свою лошадь (бедный Росинант!) привязанной к
дереву у железнодорожной станции. Мы с Триппом посоветовали ей сесть на это
терпеливое животное, как только она вернется на станцию, и скакать домой как
можно быстрее. Дома она должна подробно рассказать, как интересно она
провела день у Сюзи Адамс. С Сюзи можно сговориться, — я уверен в этом, — и
все будет хорошо.
И тут я, не будучи неуязвим для ядовитых стрел красоты, сам начал
увлекаться этим приключением. Мы втроем поспешили к парому; там я узнал, что
билет до Гринбурга стоит всего один доллар восемьдесят центов. Я купил
билет, а за двадцать центов — ярко-красную розу для мисс Лоури. Мы посадили
ее на паром я смотрели, как она махала нам платочком, пока белый лоскуток не
исчез вдали. А затем мы с Триппом спустились с облаков на сухую, бесплодную
землю, осененную унылой тенью неприглядной действительности.
Чары красоты и романтики рассеялись.
Чары красоты и романтики рассеялись. Я неприязненно посмотрел на
Триппа: он показался мне еще более измученным, пришибленным, опустившимся,
чем обычно. Я нащупал в кармане оставшиеся там два серебряных доллара и
презрительно прищурился. Трипп попытался слабо защищаться.
— Неужели же вы не можете сделать из этого рассказ? — хрипло спросил
он. — Хоть какой ни на есть, ведь что-нибудь вы можете присочинить от себя?
— Ни одной строчки! — отрезал я. — Воображаю, как взглянул бы на меня
Граймс, если бы я попытался всучить ему такую ерунду. Но девушку мы
выручили, будем утешаться хоть этим.
— Мне очень жаль, — едва слышно сказал Трипп, — мне очень жаль, что вы
потратили так много денег. Мне казалось, что это прямо-таки находка, что из
этого можно сделать замечательный рассказ, понимаете, — рассказ, который
имел бы бешеный успех.
— Забудем об этом, — сказал я, делая над собой похвальное усилие, чтобы
казаться беспечным, — сядем в трамвай и поедем в редакцию.
Я приготовился дать отпор его невысказанному, но ясно ощутимому
желанию. Нет! Ему не удастся вырвать, выклянчить, выжать из меня этот
доллар. Довольно я валял дурака!
Дрожащими пальцами Трипп расстегнул свой выцветший лоснящийся пиджак и
достал из глубокого, похожего на пещеру кармана нечто, бывшее когда-то
носовым платком. На жилете у него блеснула дешевая цепочка накладного
серебра, а на цепочке болтался брелок. Я протянул руку и с любопытством его
потрогал. Это была половина серебряной десятицентовой монеты, разрубленной
зубилом.
— Что?! — спросил я, в упор глядя на Триппа.
— Да, да, — ответил он глухо, — Джордж Браун, он же Трипп. А что толку?
Хотел бы я знать, кто, кроме женского общества трезвости, осудит меня
за то, что я тотчас вынул из кармана доллар и без колебания протянул его
Триппу.
Негодное правило
Перевод под ред. М. Лорие
Я всегда был убежден, и время от времени заявлял вслух, что женщина —
вовсе не загадка, что мужчина способен понять, истолковать, перевести,
предсказать и укротить ее. Представление о женщине как о некоем загадочном
существе внушили доверчивому человечеству сами женщины. Прав я или нет —
увидим. Как писал в былые времена журнал «Гарперс», «ниже следует интересный
рассказ про мисс**, м-ра**, м-ра** и м-ра**». «Епископа X» и «его преподобие
Y» придется опустить, потому что они к делу не относятся.
В те дни Палома была новым городом на Южной Тихоокеанской железной
дороге. Репортер сказал бы, что она «выросла, как гриб», но это было бы
неточно: Палому, несомненно, следует отнести к разновидности поганок.
Поезд останавливался здесь в полдень, ровно на столько времени, чтобы
паровоз успел напиться, а пассажиры — и напиться и пообедать.