На выбор

Невада не сдвинулась с места. Она смотрела ему прямо в лицо
странным, задумчивым взглядом. Ее щеки, разрумянившиеся от ветра и снега,
запылали еще ярче; но она не опускала глаз.
— Я собиралась сказать вам, — проговорила она, — во всяком случае
прежде, чем вы… прежде, чем мы… прежде… ну, в общем заранее. Папа
совсем не посылал меня в школу. Я не могу ни прочесть, ни написать ни одного
распроклятого слова. И если вы…
На лестнице послышались неуверенные шаги Джека сонливого и Агнесы
благодарной.
После обряда, когда мистер и миссис Гилберт Уоррен быстро и плавно
катили домой в закрытой карете, Гилберт сказал:
— Невада, ты хочешь знать, что я написал в письме, которое ты получила
сегодня вечером?
— Валяй, говори! — сказала новобрачная.
— Вот что там было написано, слово в слово: «Моя дорогая мисс Уоррен,
вы были правы. Это была гортензия, а не сирень».
— Ну и прекрасно, — сказала Невада. — Но это дело прошлое. И что ни
говори, а Барбара подшутила сама над собой.

————————————————————

1) — Английский композитор, пианист и поэт.

Клад

Перевод под ред. М. Лорие

Дураки бывают разные. Нет, попрошу не вставать с места, пока вас не
вызвали.
Я бывал дураком всех разновидностей, кроме одной. Я расстроил свои дела
патримониальные, подстроил матримониальные, играл в покер, в теннис и на
скачках — избавлялся от денег всеми известными способами. Но одну из ролей,
для которых требуется колпак с бубенчиками, я не играл никогда — я никогда
не был Искателем Клада. Мало кого охватывает это сладостное безумие. А между
тем из всех, кто идет по следам копыт царя Мидаса, именно кладоискателям
выпадает на долю больше всего приятных надежд.
Должен признаться, — я отклоняюсь от темы, как всегда бывает с
горе-писателями, — что я был дураком сентиментального оттенка. Я увидел Мэй
Марту Мангэм — и пал к ее ногам. Ей было восемнадцать лет; кожа у нее была
цвета белых клавишей у новенького рояля, она была прекрасна и обладала
чарующей серьезностью и трогательным обаянием ангела, обреченного прожить
свою жизнь в скучном городишке в сердце техасских прерий. В ней был огонь, в
ней была прелесть — она смело могла бы срывать, точно малину, бесценные
рубины с короны короля бельгийского или другого столь же легкомысленного
венценосца; но она этого не знала, а я предпочитал не рисовать ей подобных
картин.
Дело в том, что я хотел получить Мэй Марту Мангэм в полную
собственность. Я хотел, чтобы она жила под моим кровом и прятала каждый день
мою трубку и туфли в такие места, где их вечером никак не найдешь.

Отец Мэй Марты Мангэм скрывал свое лицо под густой бородой и очками.

Этот человек жил исключительно ради жуков, бабочек и всяких насекомых —
летающих, ползающих, жужжащих или забирающихся вам за шиворот и в масленку.
Он был этимолог или что-то в этом роде. Все время он проводил в том, что
ловил летучих рыбок из семейства июньских жуков, а затем втыкал в них
булавки и называл их по-всякому.
Он и Мэй Марта составляли всю семью. Он высоко ценил ее как отличный
экземпляр racibus humanus; она заботилась о том, чтобы он хоть изредка ел, и
не надевал жилета задом наперед, и чтобы в его склянках всегда был спирт.
Люди науки, говорят, отличаются рассеянностью.
Был еще один человек, кроме меня, который считал Мэй Марту
привлекательным существом. Это был некий Гудло Банке, юноша, только что
окончивший колледж. Он знал все, что есть в книгах, — латынь, греческий,
философию и в особенности высшую математику и самую высшую логику.
Если бы не его привычка засыпать своими познаниями и ученостью любого
собеседника, он бы мне очень нравился. Но даже и так вы решили бы, что мы с
ним друзья.
Мы бывали вместе, когда только могли: каждому из нас хотелось выведать
у другого, что, по его наблюдениям, показывает флюгер относительно того, в
какую сторону дует ветер от сердца Мэй Марты… метафора довольно
тяжеловесная. Гудло Банке нипочем не написал бы такой штуки. На то он и был
моим соперником.
Гудло отличался по части книг, манер, культуры, гребли, интеллекта и
костюмов. Мои же духовные запросы ограничивались бейсболом и диспутами в
местном клубе; впрочем, я еще хорошо ездил верхом.
Но ни во время наших бесед вдвоем, ни во время наших посещений Мэй
Марты или разговоров с ней мы не могли догадаться, кого же из нас она
предпочитает. Видно, у Мэй Марты было природное, с колыбели, уменье не
выдавать себя.
Как я уже говорил, старик Мангэм отличался рассеянностью. Лишь через
долгое время он открыл, — верно, какая-нибудь бабочка ему насплетничала, —
что двое молодых людей пытаются накрыть сеткой молодую особу — кажется, его
дочь, в общем то техническое усовершенствование, которое заботится о его
удобствах.
Я никогда не воображал, что человек науки может оказаться при подобных
обстоятельствах на высоте. Старик Мангэм без труда устно определил нас с
Гудло и наклеил на нас этикетку, из которой явствовало, что мы принадлежим к
самому низшему отряду позвоночных; и притом еще он проделал это
по-английски, не прибегая к более сложной латыни, чем Orgetorix, Rex
Helvetii — дальше этого я и сам не дошел в школе. Он еще добавил, что если
когда-нибудь поймает нас вблизи своего дома, то присоединит нас к своей
коллекции.
Мы с Гудло Банксом не показывались пять дней, в ожидании, что буря к
тому времени утихнет.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26