— Опять хандришь?
— Нет, не хандрю, — сказал унылый и снова засопел. — А только этот твой
рассказ мне что-то не нравится. Мы с тобой были приятелями пятнадцать лет с
разнообразными промежутками, но я еще не видал и не слыхал, чтобы ты выдал
кого- нибудь полиции, — нет, этого за тобой не водилось. А с этим парнем ты
делил его хлеб насущный и играл с ним в карты — если казино можно назвать
игрой, — а потом взял и выдал его полиции. Да еще деньги за это получил.
Нет, никогда я от тебя такого не ожидал.
— Этот Генри Огден, — сказал краснолицый, — очень быстро оправдался,
как я слышал, с помощью адвоката, алиби и прочих юридических уголовностей.
Ничего ему не сталось. Он оказал мне немало одолжений, и я совсем не рад был
выдавать его полиции.
— А как же эти деньги, что нашли у него в кармане? — спросил унылый.
— Это я их туда положил, — сказал краснолицый, — пока он спал. Как
только увидел, что они едут. Черный Билл — это был я. Смотри, Окурок, поезд!
Мы заберемся на буфера, пока он будет стоять у водокачки.
Разные школы
Перевод М. Урнова
I
Старый Джером Уоррен жил в стотысячедолларовом доме э 35 по Восточной
Пятьдесят и так далее улице. Он был маклером в деловой части города и так
богат, что каждое утро мог позволить себе — для укрепления здоровья — пройти
пешком несколько кварталов по направлению к своей конторе, а затем уже взять
извозчика.
У него был приемный сын, сын его старого друга, по имени Гилберт —
отличный типаж для Сирилла Скотта(1). Гилберт был художником и завоевывал
успех с такой быстротой, с какой успевал выдавливать краски из тюбиков.
Другим членом семейства старого Джерома была Барбара Росс, племянница его
покойной жены. Человек рожден для забот; поскольку у старого Джерома не было
своей семьи, он взвалил на свои плечи чужое бремя.
Гилберт и Барбара жили в полном согласии. Все окружающие молчаливо
порешили, что недалек тот счастливый день, когда эта пара станет перед
аналоем и пообещает священнику порастрясти денежки старого Джерома. Но в
этом месте в ход событий следует внести некоторые осложнения.
Тридцать лет назад, когда старый Джером был молодым Джеромом, у него
был брат, которого звали Диком. Дик отправился на Запад искать богатства —
своего или чужого. О нем долго ничего не было слышно, но, наконец, старый
Джером получил от него письмо. Написано оно было коряво, на линованной
бумаге, от которой пахло солониной и кофейной гущей. Почерк страдал астмой,
а орфография — пляской святого Вита.
Оказалось, что Дику не удалось подстеречь Фортуну на большой дороге и
заставить ее раскошелиться, — его самого обобрали дочиста. Судя по письму,
песенка его была спета: здоровье у него пришло в такое расстройство, что
даже виски не помогало. Тридцать лет он искал золота, но единственным
результатом его трудов была дочка девятнадцати лет, как и значилось в
накладной, каковую дочку он, оплатив все дорожные издержки, отправлял теперь
на Восток в адрес старого Джерома, чтобы тот кормил ее, одевал, воспитывал,
утешал и холил, пока смерть или брак не разлучат их.
Старый Джером был человек-помост. Всякий знает, что мир держится на
плечах Атласа, что Атлас стоит на железной решетке, а железная решетка
установлена на спине черепахи. Черепахе тоже надо стоять на чем-нибудь — она
и стоит на помосте, сколоченном из таких людей, как старый Джером.
Я не знаю, ожидает ли человека бессмертие. Но если нет, я хотел бы
знать, когда люди, подобные старому Джерому, получают то, что им
причитается?
Они встретили Неваду Уоррен на вокзале. Она была небольшого роста,
сильно загоревшая и так и сияла здоровьем и красотой; она вела себя
совершенно непринужденно, но даже коммивояжер сигарной фабрики подумал бы,
прежде чем подмигнуть ей. Глядя на нее, вы невольно представляли ее себе в
короткой юбке и кожаных гетрах, стреляющей по стеклянным шарам или
укрощающей мустангов. Но она была в простой белой блузке и черной юбке, и вы
не знали, что и подумать. Она без малейшего усилия несла тяжелый саквояж,
который носильщики тщетно пытались вырвать у нее.
— Мы будем с вами дружить, это непременно, — сказала Барбара, клюнув
Неваду в крепкую загорелую щеку.
— Надеюсь, — сказала Невада.
— Милая племянница, малютка моя! — сказал старый Джером. — Добро
пожаловать в мой дом, живи у меня, как у родного отца.
— Спасибо, — сказала Невада.
— Вы мне позволите называть вас кузиной? — обратился к ней Гилберт со
своей очаровательной улыбкой.
— Возьмите, пожалуйста, саквояж, — сказала Невада. — Он весит миллион
фунтов. В нем, — пояснила она Барбаре, — образцы из шести папиных рудников.
По моим подсчетам, они стоят около девяти центов за тысячу тонн, но я
обещала ему захватить их с собой.
II
Обычное осложнение между одним мужчиной и двумя женщинами, или одной
женщиной и двумя мужчинами, или женщиной, мужчиной и аристократом — словом,
любую из этих проблем — принято называть треугольником. Но эти треугольники
следует определить точнее. Они всегда равнобедренные и никогда не бывают
равносторонними. И вот, по приезде Невады Уоррен, она, Гилберт и Барбара
Росс образовали такой фигуральный треугольник, причем Барбара заняла в нем
место гипотенузы.
Однажды утром, перед тем как отправиться в свою мухоловку в деловой
части города, старый Джером долго сидел после завтрака над скучнейшей из
всех утренних газет Нью-Йорка. Он душевно полюбил Неваду, обнаружив в ней и
независимость характера и доверчивую искренность, отличавшие его покойного
брата.
Горничная принесла для мисс Невады Уоррен письмо.
— Вот, пожалуйста, его доставил мальчик-посыльный, — сказала она. — Он
ждет ответа.
Невада насвистывала сквозь зубы испанский вальс и наблюдала за
проезжающими по улице экипажами и автомобилями.