— А? — вздрогнул Калашников.
— Да вот, — конкретно на фляжку указал ему Малинин.
— А, ну да, — Алексей осушил стаканчик, и принял прежний вид.
Малинин снова наполнил стаканы и осторожно почесал за ухом. Некий вопрос мучил его уже несколько часов, но он никак не решался его задать.
— Вашбродь… не сочтите за дерзость… а сколько раз?
— Чего? — выпал из нирваны Калашников.
— Ну, вы ж давно не виделись, — со всей дипломатичностью, на которую был способен, произнес унтер-офицер. — Вот я и спрашиваю: сколько раз?
Вздохнув, Калашников, отвесил Малинину смачный подзатыльник: хоть без замаха, но вполне ощутимый — фуражка с казачьим околышем слетела на заплеванный асфальт перрона. Заключив из этого, что подробного рассказа о приключениях в бледно-голубой комнате ему не услышать, унтер-офицер подобрал головной убор и вернулся к истреблению копченого леща.
— Варфоломей говорит, что это чудо, — мечтательно сообщил Калашников и тоже как бы невзначай потянулся к аппетитной рыбьей спинке.
— Он настолько удивился… объяснял, что до этого момента в Раю никогда такого не происходило. И у него даже мнение есть, почему все получилось.
— Ух ты, — осторожно прокомментировал Малинин. — И какое?
— К сожалению, он мне его не сказал.
— По мне, чудеса — это когда тебе бесплатно ящик водки подарят, — высказал Малинин свое видение ситуации. — А все остальное — лишь наши зыбкие иллюзии о мире, если исходить из философского самовосприятия личности.
Калашников чуть не подавился лещом.
— Серега, — тревожно сказал он Малинину. — Завязывай с самогоном.
Завязывать, впрочем, было не с чем — фляжка уже опустела. Малинин лениво ковырял в зубах хвостом от леща, динамики продолжали хрипеть. Народ на перроне тревожно перешептывался — электричка запаздывала, как ей и было положено, но новички, разумеется, таких тонкостей не знали.
— Я вам так скажу, вашбродь, — жестко заметил казак. — В следующий раз, когда будем убийство расследовать, я сразу выберу того, на кого меньше подозрений. Подойду сзади и дам со всей дури по кумполу. Сие значительно сократит все наши мучения, лазания в архивах и прочие лишние сложности.
— В твоих словах, братец, есть рациональное зерно, — согласился Калашников, вытирая салфеткой лоснящиеся от леща губы. — Но если мы так в дальнейшем начнем поступать, то обязательно встретим проблемы. Конечно, в стандартном детективе так все и обстоит — убийство совершает неприметный дворецкий или садовник. Или вот наша последняя фишка — главный злодей постоянно в центре внимания, посему на него никто и не думает. Однако если рассуждать классически, то убийцей вообще должен был оказаться Голос — уж он-то всегда вне подозрений.
— Блин, — прошиб пот Малинина. — А ведь точно. Голос бить по кумполу, конечно, чревато — от меня потом даже костей не найдут. Тогда нужно какую-то методику придумать, дабы маньяков вычислять. Хоть мое сердце и мертвое, вашбродь, но чувствует — на этом приключении все не закончится.
— Почему это? — насторожился Калашников.
— Да вы ж сами сказали мне в самом начале, — хлопнул глазами Малинин, — что таков закон детектива — если было первое преступление, будет и второе.
— А вот про третье я как раз ничего не говорил, — поспешно оборвал его речь Калашников. — И вообще, что за претензии? Я тебе любовную линию в прошлый раз обещал — на здоровье. Стрелять в тебя не стали — тоже порадуйся. В хлебало пару раз получил — так тебе не привыкать. К тому же по закону жанра в третьей части триллера всегда появляются полюбившиеся читателю персонажи из первой… А мне, знаешь ли, ни с Иудой Искариотом, ни с вампиром Гензелем, ни даже с Мэрилин Монро с ее нулевым бюстом снова встречаться совершенно не хочется.
Малинин начал сворачивать «Мертвецкую правду», где, кроме костей и пластмассовых стаканчиков, уже ничего не осталось. Вдали уже гудел прибывающий на платформу поезд, толпа пассажиров волновалась.
— А мне любовную линию? — обиженно сказал он.
— А ты, родной, обойдешься, — срезал его Калашников. — Если представить тебя в детективе, то ты бы являлся сугубо комическим персонажем. Можешь заняться сейчас тем, что опрокинуть на себя остатки леща или красочно поскользнуться на рыбьей голове, — уверяю тебя, народ порадуется.
— Да ну вас, — обиделся Малинин, выкидывая промасленный сверток.
— Да ну вас, — обиделся Малинин, выкидывая промасленный сверток.
— Шучу, — подвел черту Калашников. — Но ты знаешь, мне все эти расследования уже вот где, — он провел ладонью под горлом. — На этой неделе Алевтина за свое прегрешение наверняка будет депортирована из Небесной Канцелярии в Город. И уж поверь, у меня тогда другие дела найдутся, нежели бегать маньяков искать. Я, знаешь ли, не собираюсь уподобляться тем кретинам из детективных сериалов, которые к десятой части толком не знают, что расследовать, а зловещая мафия не в силах изобрести, как им отомстить, — в итоге убивает троюродную бабушку сыщика. Так что просто заруби себе на носу — третьей части не будет никогда .
Разрисованный граффити, замызганный до самой крыши поезд остановился на перроне, разводя пары — из динамиков ударил «Раммштайн», кондукторы из бывших эсэсовцев лужеными голосами орали «Шнеллер!» Первый ряд пассажиров сразу же попытался прорваться в вагон, но их смяли напиравшие сзади. Разразилась драка — народ брал дефицитные места с боем.