— А штаааааа это ты уже второй раз «рыбу» выложил? — гневался седовласый дедушка с одутловатым лицом, активно жестикулируя рукой, на которой не хватало двух пальцев. — Я тоже хоть раз выиграть должен, понимашь.
Партнеры по домино устало переглянулись.
— Борис Николаевич, ты, чай, не дома, — агрессивно ответил один из них, генерал в темных очках и темно-зеленом мундире с нашивками.
— Это тебе в Москве все министры в теннис поддавались, а тут уж извини-подвинься.
Генерал говорил по-русски с ужасным акцентом, но довольно правильно. Некоторым иностранцам язык Ада давался легко: впрочем, все новички так или иначе проходили шестимесячные курсы ускоренного изучения.
— Неужели я никогда не выигрывал в теннис? — расстроился Борис Николаевич. — Ну и свинья же ты, Аугусто. И вообще: кто тебе, понимашь, позволил меня учить? Меня народ демократически на должность избирал, а ты при перевороте людей перекрошил кучу. Я хоть старушек не убивал.
— Ага, — подтвердил генерал. — Ты их ограбил. И если я такой плохой, фигли вы ко мне в Чили ездили толпами, чтобы перенимать опыт экономического успеха? И слюной от зависти давились: о, вот бы нам своего Пиночета, а?
Борис Николаевич смущенно отвернулся, закашлялся и сделал вид, что занят перекладыванием потертых костяшек домино.
— Бурбулиса ко мне присылали, — наседал военный. — Политики ваши из моего кабинета не вылезали. Я же сказал: первым делом коммунистов расстрелять.
— А потом что? — не выдержал дедушка, уронив костяшку.
— Потом не знаю… — запнулся генерал. — В общем-то других рецептов у меня и не было. Просто, если что-то не получается, то надо опять расстрелять коммунистов, и все пойдет путем. Беда в том, что они быстро кончаются и начинаются новые проблемы в экономике. Тогда метод другой.
— И какой, понимашь? — полюбопытствовал Борис Николаевич.
— Расстрелять еще кого-нибудь, — мечтательно улыбнулся Пиночет. — И объяснить, что все проблемы были из-за него. Только так при настоящей демократии и продвигаются рыночные реформы. Всему вас учить надо.
Третий пенсионер, одетый в майку и тренировочные штаны, полусонно слушал перебранку за столом. От него пахло техническим спиртом, глаза были мутны, он смотрел куда-то в сторону, теребя в руках локоны свалявшейся кудрявой бороды, где застряли остатки пищи. Присмотревшись, Калашников узнал его — это был персидский царь Ксеркс, которому весной в качестве сеанса наказания показали фильм «300 спартанцев». С тех пор он не мог выйти из запоя: не у каждого выдержат нервы, если увидишь себя на экране голым двухметровым уродом с пирсингом и педерастическими наклонностями.
Бухнула дверь, из подъезда, хрипя, вывалился Малинин. Подойдя к скучавшему на лавочке Калашникову, он отдал честь и свалился у его ног.
Алексей, нагнувшись, ласково потрепал казака по плечу:
— Ты прикинь, Серега… тебе ведь еще и обратно потом идти.
— Знаю, — сипел с потрескавшегося асфальта Малинин. — Лучше сдохнуть.
— Уже, — прервал его страдания штабс-капитан. — Возрадуйся — хуже тебе не будет. Ладно, давай отползем от этих пенсионеров под другое деревце.
Большую часть пути к деревцу Малинин проделал на четвереньках. Упав у корней, он отвинтил крышку и стал жадно пить прихваченную с собой воду. Через полминуты по его раскрасневшемуся виду Алексей понял, что это не вода. Вырвав фляжку, он тоже сделал большой глоток и поперхнулся.
— Ух ты! — в горле словно взорвалась портативная атомная бомба.
— Сам гнал, — признался польщенный Малинин. — Все просто, вашбродь. Система легкая: политура, денатурат, стеклоочиститель и немного сахару.
— А сахар-то зачем? — отплевывался Калашников.
— А сахар-то зачем? — отплевывался Калашников.
— Для пикантности, — ухмыльнулся Малинин. — Так что у нас стряслось?
По мере того как Калашников рассказывал ему о странной встрече в кабинете у Шефа, где присутствовал загадочный человек в капюшоне, скрывающем лицо, взгляд Малинина прояснялся. Он еще раз приложился к фляжке, дабы окончательно осмыслить сказанное, потер лоб и булькнул.
— Знаете, вашбродь, ночами мечтал — хорошо б в Раю побывать, — признался он. — А теперь и боязно как-то. Нешто они без нас обойтись не могут?
— Не могут, братец, — сдержанно заявил Калашников. — У них ситуация еще хуже, чем у нас — репрессивный аппарат для наказаний отсутствует начисто. Гаишников, чтобы дороги регулировать, — и тех по статусу не полагается.
— Я откровенно думаю, что в ближайшую тысячу лет они ни одного гаишника в Раю не увидят, — заметил Малинин. — А то и позже. Профессия у них такая.
— Неважно, — отобрал у него фляжку Калашников и сделал новый глоток. — Факт в том, что никаких следователей, дознавателей, судмедэкспертов и всего прочего у них нет, поскольку до этого не требовались. А теперь им, вишь ли, до зарезу нужно выяснить, куда из Небесной Канцелярии пропали три ангела, пока Голос из отпуска не вернулся. Иначе задаст он им перцу.
Малинин с суеверным страхом глянул на Калашникова снизу вверх.
— Вашбродь… — тихо, одними губами произнес он. — Да нешто Голос уже не ведает, как там и што происходит? Ему ведь открыто ВСЁ, вы знаете.