А в это же время совсем рядом, в портовой конуре старого Рими, происходили ничуть не менее примечательные события…
Капитан небольшой тоговой шхуны ещё раз огляделся. Кажется, чисто — на опустевшей к вечеру улице меж складов и контор, выходящей прямо на пристани с покачивающимися за ними мачтами, а другим концом уводящей к докам на той стороне порта, не оказалось ни подозрительных личностей, ни дознатчиков святой церкви, коих опытный глаз прожжённого контрабандиста вычленял чуть ли не с лёгкостию. Осторожность нынче вовсе не излишня — забравшая всю власть церковь Хранителя мало того, что добавила к обычной десятине храмовую пятину, грозящую и вовсе перейти в треть. Но к тому же, немало проявивших недовольство людей попросту отправились и вовсе прямиком в овеянные жутковатыми рассказами пытошные подвалы…
Тощий юнга на углу у дровяного сарая, который вроде бы нудно, долго и безуспешно торговался с помятой шлюхой с испитым лицом, подал успокаивающий знак. Да и притаившийся под старым клёном штурман, весьма небезуспешно изображающий из себя изрядно подгулявшего и потому решившего передохнуть матроса, тоже еле заметно кивнул — отчего в лучике просочившегося сквозь листья лунного света в его ухе блеснула аляповатая золотая серьга.
Да уж, что и говорить, в таких условиях вести дела не то чтобы тяжело, а вовсе даже невыносимо. Потому капитан, соблюдая все меры предосторожности, и прибыл на сбор у старого пройдохи Рими, куда уже проследовали дюжина купцов, несколько капитанов да жрец Всех Ветров — уж воздушные стихии моряки почитали прежде всего… Неприметно оглядевшись ещё раз и чуть ли не принюхавшись к залитому лунным светом постепенно засыпающему порту, почтенный моряк не нашёл повода для беспокойства — и ловко юркнул в скрытую тенью неприметную дверцу.
Внутри оказалось тесно и немного тревожно. В тёплом и чуть душноватом воздухе ощутимо реяло что-то эдакое… но не станем забегать вперёд. Кивнув в ответ на вопросительные взгляды, капитан привычно скинул тёмный плащ на руки слуге. Правда, кортик, больше походящий размерами на абордажную саблю, снимать не стал — жизнью капитан был умудрён и излишней беззаботностью отнюдь не страдал.
Расположились кто где. На потёртых и продавленных лавках у стен, на нескольких скрипучих стульях. Конечно, вдове рыжего Санчеса, нынче самолично ведущей торговые дела — причём весьма и весьма лихо, хозяин торговой компании уступил собственное кресло. Да и пожилой жрец Всех Ветров, перед которым сами собою открывались любые двери в порту или жилищах моряков, расположился на некогда золочёной, а ныне изрядно облупленной табуретке для почётных гостей.
Поначалу разговор шёл вяло. Хотя все друг друга знали как облупленных, но каждого хоть раз нет-нет, да и посещала мыслишка — а не польстился ли тут кто-нибудь на золотишко храмовников? Да и не столько в том дело, ведь упрямо поджавший губы жрец обвёл собравшихся тёмным взглядом, отчего душа каждого пронизалась неслышным ветром — и заверил, что двурушников здесь нет.
Попросту, собравшиеся купцы и капитаны и сами не знали, что тут можно предпринять, дабы цепкие и загребущие лапы церкви до конца не загубили все дела. Святошам начхать, что у торговых сделок и моряков есть свои законы и правила. Знай плати побольше — а коль недоволен, добро пожаловать на станки палачей.
Возможно, так и прошёл бы вечер в угрюмом ворчании да редких высказываниях, что надо что-то делать, но тут обстановка поменялась самым неожиданным образом.
В широком жерле нетопленного по случаю лета камина раздался шорох. Кто-то тоненько чихнул внутри, и подозрительно обратившиеся в ту сторону взгляды отметили, что закопчённые стенки озарились дрожащим серебристым светом.
Но навстречу ощетинившимся клинкам мужчин и даже сноровисто извлечённому из-под пышных юбок двухзарядному арбалету купчихи из каминной топки вылетели две мерцающие радужным серебром малышки. Вернее, малыш и малышка.
— А-апчхи! — малышку Мири отдачей отбросило вбок, отчего она забавно кувыркнулась в воздухе, а затем погрозила оторопевшему Рими кулачком. — Дымоходы чистить надо, эдакий ты скряга — совсем сажей заросли!
Феечка и дракончик отряхнулись от упомянутой копоти, и первая изобразила недурственный реверанс прямо перед глазами изумлённых людей. Не то, чтобы те были совсем уж тёмными — видали диковины и почище. Но согласитесь, когда с бухты-барахты являются две эдакие мелюзги да ещё начинают дерзить, тут впору ущипнуть себя за бок да на всякий случай проверить целостность кошеля.
А малышка Мири важно вылетела чуть вперёд.
— Я буду говорить голосом графа Эверарда! — по её меркам громко объявила она и лихо крутнулась в воздухе.
И тут изумление собравшихся достигло, пожалуй, высшего предела — на изящной талии феечки эдаким лихим образом, на манер диковинного обруча или пояса, обретался именной перстень Повелителя Семигорья! Мрачным огнём над самой попкой горел окружённый тонко блистающими бриллиантами изумруд, да и самому непосвящённому взгляду было видно — не краденый, и заряжен волею их светлости по самое некуда. Переговорщик, вестимо — тут без обмана. Да и облик скромно порхающего рядом серебристого дракончика знаком был отнюдь не понаслышке.