Но здесь это оказалось сделать куда как тяжелее. Хоть вокруг было и вдосталь дерева, но дерево это было неживым — Айлекс отдыхал в бревенчатом прирубе у входа в один из знаменитых монастырей Заозёрья. Чуть ниже по склону раскинулось большое продолговатое озеро, одно из жемчужин в цепочке водоёмов, вытянутых меж двух невысоких горных хребтов. А выше располагался сам монастырь, принадлежащий церкви Хранителя. Не дураки святые братья — место выбрали куда как хорошее. Испоганили маленько слишком усердными молитвами… ну да ничего. Братья и сёстры уйдут во тьму времён, а мир вот он — и он останется, выправится.
Но есть тут одна тонкость — монастырь-то женский.
И потому, сообщив бледной монашке в сером клобуке и с упрямо поджатыми губами о своём прибытии да предъявив родовой знак на плече, Айлекс не отправился в гостевые палаты, чтобы вкусить вполне соответствующего слухам о себе знаменитого монастырского гостеприимства. А уселся тут же, у стены, отрешившись от всех дел и мыслей. Но вообще, над заданием деда надо ещё раз крепко поразмыслить… Граф и раньше не числился среди простых, как орочий след, ребят, а последнее время что-то и вовсе принялся плести кружева интриг. Сопроводить человека откуда-то до самого замка? Что ж, бывало такое и раньше. Женщину? Стерпим как-нибудь. Монашенку из церкви Хранителя? Хм-м… Но провести не по дороге, а лесами, по возможности не спешить и показать по пути что возможно? Вот и думай тут.
Айлекс чуть презрительно фыркнул, когда в его постепенно расширяющееся восприятие ударил грубый, чувственный аромат самок. Сладкий, зовущий и привлекательный. Полюбовавшись на подоткнувшую подолы парочку, трудолюбиво пропалывающую грядки в монастырском саду, он приласкал внутренним взором молодую яблоньку, попросил ветерок стряхнуть несколько гусениц. И злорадно усмехнулся мысленно, когда извивающаяся мохнатая загогулина случайно попала одной монашенке за шиворот, и та с воплями да приплясывыниями принялась стаскивать с себя рясу.
Ого, это ж надо такие мяса понаедать.
.. Впрочем, зрелище это Айлексу удовольствия не доставило. Заскучав, он потянулся мыслью вдоль обвившего стены плюща. Выше, на второй этаж в большое светлое окно… о, а тут цветы в горшках — совсем как в покоях тётушки Эвелин.
Заставив чахлый пыльный росток примулы расцвести, и заглянув в комнату глазами и лепестками цветка, шалун улыбнулся, завидев там нескольких сопливых девчонок, которым тощая издёрганная тётенька втолковывала что-то из святого писания. Что ж, учёба дело хорошее… он оседлал жука-бронзовку и направил того дальше, с любопытством рассматривая быт и житие никогда не виданного женского монастыря.
Сестра Жужу исходила потом. И то дело — притащить из нижней деревни полную корзину зелени, несколько пучков редиса. Да три дюжины крупных яиц, трудолюбиво снесённых рябыми несушками, и впридачу — завёрнутый в тряпицу кусок ветчины. Вот и обед будет девчонкам, сытный, вкусный и в то же время без излишеств. Хотя, хвала Хранителю, не бедствуем…
Войдя в показавшийся тёмным после солнечного полдня бревенчатый сруб у ворот, через который можно было войти в малую калитку — а большие ворота открывали лишь по церковным праздникам да по случаю приезда важных гостей — она огляделась, несколько раз потянув носом воздух. Ах вот оно что, вот откуда лесным духом потянуло — у стены притулился на корточках какой-то пыльно-серый оборванец и дрыхнет себе безмятежно, словно ему тут самое место. Небось, хлебнул бражки и теперь спрятался от сельского старосты, отлынивает в холодке от работ. Или нет — скорее бродяга, выжидает случая чтобы выклянчить милостыню у кого-нибудь из сердобольных и мягкосердечных сестёр во Хранителе. А ещё вернее, утянуть что-нибудь…
Однако, едва монашенка, пылая праведным гневом, ухватилась за оказавшееся словно каменным плечо, намереваясь вышвырнуть проходимца наружу и устроить ему хорошенькую отповедь, как неведомая сила немилосердно толкнула её в грудь и бедро, взметнула в воздух. Перекрутив пару раз, отчего небо и земля поменялись местами самым удивительным и тошнотворным образом, тут же вышвырнула в проём входа.
Проехавшись на животе в мягкой пыли дороги и наглотавшись её вдоволь, сестра Жужу всё же кое-как приподнялась. Проморгалась, размазала грязь по потному лицу. Надо же, как демоны озоруют… придётся пару лишних раз перед сном святую молитву прочесть, а то ещё прицепятся. Да и притвор заново освятить — вона, какие дела.
Но куда больше монашенку огорчил вид сломанной корзины, из которой на дорогу высыпалась зелень. А пуще всего — расплывающаяся в пыли прозрачно-жёлтая жижа с плавающей в ней скорлупой. И извалянный в грязи ломоть ветчины. Что ж, матушке-настоятельнице придётся объявить нынче постный день.
Однако, завидев, что в полутёмном проёме бревенчатого сруба стоит давешний оборванец и люто на неё зыркает, сестра Жужу сообразила, кто именно виной её кувырканиям и полётам — и едва не задохнулась с досады. Ах ты ж, лихоимец! Поднимать руку на святых сестёр? Да статный какой, синеглазый, весь из себя видный — вот от таких и страдают потерявшие голову и всякий стыд девчонки. Ну, сейчас я тебя…