-Ты не из тех, кто будет орать о своем знании на каждом углу. А если и так — то, кто тебе поверит…
— Но таких как я, становиться все больше.
— И что с того? Это вроде заговора посвященных — никто не знает никого… И знаешь… Мы вас не боимся — самую жуткую вашу армию мы передушим на еще подходах к перевалам…
— «Мы»?… — переспросил я, — откуда столько ненависти?…
— При чем тут ненависть? Я буду защищать свою жену и своего ребенка… Своих детей…
Могила генерала
Что я могу еще рассказать о том мире? Да ничего.
Ади не водил меня на экскурсии в их города, не показывал тайн их мира. Да и после того разговора в оранжерее мне не очень?то хотелось узнавать что?то новое. Лишь однажды где?то на бесхозном пустыре остановился бродячий паноптикум. Ади пошел туда с сыном, и позвал меня. Набор зрелищ был не таким уж и шикарным — как водиться, сладкая вата, бородатая женщина, зверинцем с тварями плешивыми и уставшими от жизни. Дети их то дразнили, то бросали через прутья клеток карамельки. Большинство животных такой подачкой не брезговали. Барышни охали у клеток и банок с гадами, но я смотрел на животных с жалостью. Большинство их сородичей я наблюдал гораздо ближе, причем совершенно бесплатно, в природе. Тех вряд ли можно было соблазнить конфеткой — они бы предпочли кусок мяса. Гордостью паноптикума считался музей восковых фигур. Мы зашли и туда. В комнатах было прохладно. Чтоб воск не растаял в ведрах, поставленных по углам комнат, таял лед. Его периодически заменяли, принося из ледника новый. По комнатам бродили родители с детьми, останавливались то возле одной то около другой фигуры, бросали на них восхищенные взгляды. Вероятно, это были копии знаменитых людей того мира. Но я, разумеется, не знал ни одного, и для меня они были лишь большим куском воска, обряженным в человеческую одежду. Я бы, вероятно, и не вспомнил эту прогулку, но в последующую ночь мне снился сон, будто я сам попал в эту комнату, заполненную кадаврами. Бродил по ней, ища выход, но его не было. краем глаза будто ловил движение, бросался туда, но находил лишь новый труп. Я искал знакомое лицо, казалось, еще немного и увижу фигуру человека знакомого, может быть давно потерянного, но воскресшего на Этой стороне. Но таковых не было. И вот вдруг статуи начали гореть, будто свечи. Волосы вспыхивали, становились фитилями, в мгновенье расплывалось и без того незнакомое лицо и вместо головы оставался сноп пламени… …Я проснулся глубокой ночью и сидел, пытаясь понять, что сон сей значил. Решение нашлось совсем простое — ну разумеется, я совершенно чужой в том мире.
В один из дней, мы отправились в путь. Туда, где навсегда закончились дороги моего отца. Ведь для чего я прибыл на ту сторону. Дорога к могиле и обратно, была единственным случаем, когда я далеко отлучился из имения Реннера. Я должен сказать, что их мир не так сильно отличался от мира нашего. В том смысле, что его населяли люди абсолютно похожие на нас — у них не было ни жабр, ни крыльев, ни чешуи, как у хозяина деревянного замка. И солнце здесь было то же, что и у нас, одно и вроде бы катилось всегда с востока на запад, но никак не наоборот. Деревья росли вверх, вода текла в низины. Вероятно, Ади вел меня дорогой, кою обдумывал не только он один. Она шлавсе больше по оврагам, меж холмов, сильно петляла, и, хотя пару раз мы пересекали большие тракты, ни разу мы не свернули на них. Я не видел крыш городов — Лишь раз мы переходили пути похожие на те, по коим мы проделали часть пути на Ту сторону. Но у этих реек верхняя плоскость не успела схватиться ржавчиной, а снег с путей был убран в сторону. Но мы не задержались на переезде, Ади не дал мне подробно рассмотреть его. Вдоль дороги мелькали деревушки, хутора, отдельные дома. Меня поражало обилие мелких кладбищ — по сути они были возле каждой деревни. Для того, чтоб похоронить покойного иногда было достаточно вынести его за околицу. Часто кладбища располагались на склонах холмов.
— Земля здесь дорогая, — пояснил Ади, — вот и хоронят по склонам. Где ничего расти не будет. Зимой и летом, вроде все нормально, а вот когда дожди — размывает могилы, вымывает обелиски, покойников — приходиться перезакапывать… Я боялся, что мой отец похоронен на таком же кладбище, и пройдет еще немного времени, его кости вымоет, и в лучшем случае их закопают в братской могиле, не удосужившись уточнить имя. Но нет — отец и его бандера оказалась похоронена на кладбище около небольшой крепости.
Но нет — отец и его бандера оказалась похоронена на кладбище около небольшой крепости. Крепость принадлежала государству, поэтому землю особо не берегли. Здесь лежали те, кто закончил свою жизнь на службе в этой крепости. Надо заметить, что таковых было много. Вероятно, здесь хоронили и тех, кто погиб, пытаясь подчинить крепость иной воле, иной силе. Возле кладбища нас встретил майор — то ли выехал узнать, кто к ним приехал, то ли был предупрежден заранее. Он указал мне на могилы. Все было ясно. Отряд посла был опознан как разведывательная группа. Навстречу был выслан заградительный отряд. Никто не знал, как это получилось. Никто не мог сказать, кто первый сказал первую грубость, кто первый схватился за оружие. Хотя, верно, обе стороны держались за рукояти как только встретились. Недовольный взгляд, острое словцо, та же монета в ответ — и все закончилось боем. Пришлые не могли победить. Даже если бы они выиграли первый бой, им бы отсекли пути к отступлению и выбили бы. Но все было закончено в тот день. Никто не сдался — да, наверное, их и не собирались пленять. Оставалось только похоронить. Возможно, его убийцы лежали тут же. Но от солдат форта их отделяла легкая металлическая ограда, получалось, что они лежат как бы и рядом, но каждый сам по себе.
— Я оставлю вас… — «вдвоем» чуть не сказал Ади. Он остался рядом с майором из форта и медленно отвел его в другой конец аллеи. Вероятно, они обсуждали какие?то пустяки, которые не волновали ни Ади ни майора. Но о чем они разговаривали, я не слышал. Да и до того ли мне было. Я стоял у могилы… Хорошо быть глухим — глухие понимают друг друга через толщу звуконепроницаемого стекла. Еще лучше быть безумными — те понимаю друг друга без слов без знаков. Но как объясниться с человеком, который лежит пред тобой на глубине полусажени? Как сказать ему что?то. И, главное, что сказать. Смотри, отец, твой сын пришел к тебе. Он прошел тысячи миль, он прожил семь лет. И он жив — многим этого оказалось не под силу. Например тебе, отец… Это не упрек, это факт. Твой сын жив, он прошел дорогу, которая не удалась тебе, и возможно, вернется нахзад. Смотри, отец… Смотри, если можешь смотреть… Что я мог сказать еще? Обычно у покойных принято просить прощение. Прости, отец… За что?… За то, что не пошел вслед за тобой? За то что я не лег в землю рядом?… Наконец, сзади подошел Ади.