— Похоже на то, — согласился Ади. Я осмотрелся по сторонам — на земле лежало пять тел кобольдов. Были они на пару пядей ниже нас, заросшие шерстью с головы до пят. Еще один скреб лапами землю, пытаясь будто отползти от нас подальше. Я прицелился в него саблей:
— Добить?… Ади посмотрел и покачал головой:
— Да ну его, может и выкарабкается. Я зла на них, в общем?то, не держу. — Он достал из рукава нож и подошел к кобольду мертвому: Ну что, освежуем одного?… Я вытащил кинжал, присел, замахнулся… И убрал его в ножны.
— Какого демона?…
— Ты знаешь, Ади, не могу я их резать. Они слишком похожи на людей. Ты, если хочешь — режь, а я не могу…
— Чистоплюй. — Ответил он, но нож тоже убрал. — Пошли отсюда… Ибо нечего!
Все было просто — по крайней мере относительно света:
— Веришь ты в сказки или нет, но она существует. Может, она нас и спасла. Там где мы приняли бой, одна стена пещеры была из голубой руды, которая начинала светиться от любого заклинания. Странно, но ни в одной легенде об эльфийском оружии, я не встречал подобного. Может, так получилось потому что я слышал легенды человеческие, но никогда не эльфьи. Да и кто знает — возможно при переплавке это свойство терялось. А, возможно… Впрочем, какая разница — легенды легендами, но я в жизни не видел голубого эльфьего оружия. Несомненно одно — кристалл руды, найденный на земле, весь оставшийся путь заменял нам свет всех факелов. Нам и дальше попадалась эта руда — пласты, тонкие жилы, и, даже пещеры. Но, может, пока, довольно о ней? В мире и без того много чудесных вещей.
— Ади?…
— А?
— Откуда ты знаешь эту песню.
— Был у меня знакомый. Вместе пару дел обстряпывали.
Он эту песню любил… Ну а я от него стало быть набрался.
— А как его звали?
— Уже не помню. Да и не важно это уже. Он погиб года два назад… Я кивнул. Действительно — имя было совершенно ненужным, особенно, после того как он погиб. Важна была песня. Это было вроде гимна нашего барака. И, может быть, тот кто когда?то рухнул вниз, там где устоял Ади, возможно тот покойный был из моего кадетского корпуса, может он жил когда?то в моем бараке, а, может, быть он учился в одном взводе со мной. Может, он даже сидел за одной со мной партой. Хотя нет, мой приятель по корпусу, Эрно Икс, погиб через год после выпуска на каком?то второстепенном плацдарме… Но так ли важен Эрно? Особенно после того, как он погиб? Нет, песня была важней. Ее пели каждую субботу — глубоко ночью, почти в воскресенье, когда все уже были пьяны в дым, а бутылки — выжаты досуха. Это был гимн — но совсем не помпезный, не бравурный, какими обыкновенно бывают гимны. Он был негромким, печальным, тягучим как судьба солдата и часто из других бараков, те, кому мы мешали спать, кричали: «Кого поминаем?» Мы поминали себя, поминали день прошедший, еще одну неделю — кто знает, сколько их еще осталось. Нам было печально — но не потому, что все уже выпито, и еще час?другой и в нашу голову вползет похмелье. А еще пройдет немного времени, оно уйдет, пройдут и дни отдыха, и опять начнется муштра, учеба… Потом служба, и, конечно, война. Ведь не для мира, не для парадов нас готовили? И действительно — началась война, и лейтенанты сгорали как свечи. Кто?то погиб в первый день войны, уверенный, что попал в простой пограничный конфликт. Кого?то сшибли с седла во время генеральной ордалии. Лейтенанты умирали бесславно от дизентерии, топили себя и свои бандеры в болотах. Пропадали без вести без видимых причин. Насколько я знал, из моего выпуска в живых осталось шестеро, включая меня. Один из них потерял руку при форсировании реки с труднозапоминающимся именем, и был демобилизирован. Пятеро продолжало носить погоны разных государств и оружие. Кто из нас станет генералом?
На нашем пути стала появляться еда. Кобольды оставляли нам мох, корни, в грубых мисках ползали какие?то слизняки, улитки без панциря. Выползти из мисок они не могли, потому что края посуды были смазаны какой?то дрянью и слизняки соскальзывали обратно на дно.
— Как ты думаешь, это можно есть?
— А как ты думаешь, у нас есть выбор?… Корни напоминали по вкусу редьку, и были тверды как молодые ветви деревьев, мох же был с привкусом плесени.
— Интересно… — Сказал я, — Интересно, а отчего они стали нас подкармливать.
— У меня есть одна идея, но она тебе не понравится.
— Валяй, говори уже…
— Они испугались твоего пения. Ты уж прости, Дже, но голос у тебя отвратительный… Мы оба засмеялись — смех больше походил на кашель. Конечно, шутка была не абы какого пошиба — Ади пел совсем не лучше меня. И тут он тронул меня за рукав.
— Человек… — прошептал он… — гляди, человек! Я тихо освободил саблю. Могло статься, что это новая угроза. Конечно, спутать человека с напавшими на нас кобольдами, было бы сложно. Но, кто его знает — может, побитые позвали кузена побольше. Но нет…
— Смотри… Это женщина… Мы подошли поближе. Да что там женщина — это была девушка. Очень красивая, и белая будто молоко: белые одежды, светлые волосы. Бледное лицо. Ади подошел и преклонил колено:
— Приглашаю Вас на танец, милая мадмуазель… — Затем поднялся на ноги и добавил. — Красивая, демон его побери… Расскажи — никто не поверит. И ведь не заберешь с собой. Я думал о том же — пред нами стояла статуя. Вода оседала на ней, и казалось — она плачет.
Вода оседала на ней, и казалось — она плачет. Рукой я утер слезы: они были просто ледяные — даже через перчатку я почувствовал холод:
— Стекло… Вероятно горное стекло — хрусталь… У подножья статуи лежали плошки вроде тех, которые попадались на нашем пути. В некоторые были насыпаны камни. Некоторые — просто красивые осколки породы, но было несколько полудрагоценных, ну и, конечно, руда. Стена за ней была испещрена надписями.