Но старик?аптекарь мухлюет, выдав юноше вместо яда слабительное, и половину пьесы Мориц отвечал из?за сцены — якобы из нужника. На спектакле Эршаль сидел, разинув рот до неприличия широко. Пожалуй, он был самым благодарным зрителем этого представления, смеялся он громче, чем допускали приличия, и, оттого — от души. Пьеска была не то чтобы отвратительной, а вполне заурядной, подходящей для бродячего театра. Добро традиционно победило зло, злодей был умерщвлен, влюбленные сердца воссоединились. Зрители, как водится, аплодировали стоя, но все больше из вежливости. Только тролль хлопал в ладоши в неподдельном восторге.
— Понравилось?… — Спросил я, когда все разошлись.
— Понравилось?… — Спросил я, когда все разошлись.
— Очень! И слова такие красивые, и игра… Знаю, что это те же люди, с кем мы вчера пыль глотали, а все же не они…
— Бывают спектакли и лучше, — заметил я. Эршаль надолго задумался.
— Ну и пусть. Я?то, знаешь под мостом сидел, еще когда людей не было и гномы свою руду переправляли в порты… Пока на телегах везли — еще не так скучно было, да у меня барышня была… Троллина по?вашему… красивая, но вредная. И волосы у нее цвет сами меняли как хотели, под настроение. Не как у ваших дам — после покраски, а вот захотела она себе зеленые волосы и они в другой цвет переходят. Потом ушла она… Затем гномы обленились, нашли чародея, который из руды делал големов. Таких великанов в пять саженей высотой. Никого месяцами нет, только эти синие болваны маршируют.
— Синие? Так, значит басни про голубую руду — правда?…
— Неа, руда была синяя, а вот сталь из нее варили действительно голубую… Сталь варили гномы, но оружием из него пользовались эльфы. И из?за этого она стала называться эльфийской. Я много слышал о такой, но не видел ни разу. Когда пришли люди, они выбрали оружие попроще, не такое благородное — эльфийская сталь светилась в темноте и для убийц или воров просто не подходила. Хоты тоже варили «голубую сталь», но она была не голубой, а скорей серой с синим отливом. И что самое паскудное — оружие было хрупкое до безобразия. Эльфийская сталь, как гласили слухи, щербилась с трудом.
После представления труппа закатила маленький праздник. В воздухе висело очарование осени, которая еще не вступила в свои права, но тайком смотрит из?за угла, дышит холодом, прикидывает какой лист сорвать с дерева первым. Наши спутники пели песни, декламировали разученные диалоги. Именно пели, а не орали благими голосами, стараясь побыстрей упиться мутным самогоном. Здесь вино, хотя и не лучшего качества. Но что пьянило больше — вино или воздух, понять было нельзя. Сидели до поздней ночи, затем разошлись, спали чуть не до полудня…
А когда проснулись, пришла пора прощаться. На базаре Ади купил две лошади — одну себе под седло, другую кобылу — в упряжь театру. Кода мы расставались, он отсыпал старику горсть серебра. Старик зарделся, и отводил руку, в глазах стояли слезы. Но его препирания были скорей из вежливости, и монеты он принял. Тогда я тоже дал ему одну монетку — просто положил в карман его куртки. Всего лишь одну, но золотую… Я думал, что Эршаль тоже раскошелится, но все оказалось не так просто. Он отвел меня в сторону и сказал, что остается с театром. Не скажу, что его решение расстроило меня, что оно было неожиданным. Но я привык к этому громиле. Эршаль пояснил свои мотивы.
— Говориться же — добро должно быть с кулаками. Они добрые, хорошие… Представления такие интересные. Ну а я вроде как с кулаками… В театре не против…
— А как же мост?
— Да ну его, — улыбнулся Эршаль. Улыбка у него была открытая как у ребенка, — пока есть дороги, будут и мосты. Под каждый мост тролля не посадишь, так что уж как?нибудь… А вообще мне больше нравятся дороги, чем мосты…
— Ну, в добрый час, тролль…
— В добрый час… Человек… Я вернулся к Ади. Молча запрыгнули в седло и тронулись. Лишь за поворотом я спросил:
— Видал? Ади кивнул:
— Ну а что в том такого? Твой тролль неглупый малый. Скоро он сам будет играть, а лет через пять мы запросто сможем сходить на представление «Театра Эршаля»
Дорога
От Найвена до Тиира — сто восемьдесят миль имперским трактом.
Ну или же двести семьдесят верст, если кому так удобней. Сколько же ехать петляющей грунтовой дорогой рядом — никто не мерил, но я полагаю, миль на десять больше. Из чего этот десяток складывается? Проезжий шлях петляет, смещается то к одной, то другой деревушке. Затем взять те же мосты — на шляху их возводят поперек течения, а имперские инженера, когда надо и холм сроют, и переправу наискосок наведут. Лишь бы гонцу быстрей было скакать… Даже лучший почтовый голубь не пролетит это расстояние быстрей, чем часа за три. Конному на сей путь понадобиться три дня. Ну или два с половиной, если лошадь особо не жалеть. А если конь падет в дороге или изначально его не было, но на своих двоих топать дней шесть или более. И то если повезет, если волки не задерут, люди лихие не встретят. В те времена тракт являл собой не просто дорогу, а сложную структуру. Через каждые пятнадцать?двадцать миль стояли блокгаузы с вооруженной охраной, сменой лошадей для гонцов и экипажами для казенных людей. На этих постах с проезжих брали пошлину за право ехать трактом. За отдельную плату предлагали присоединиться к конвоям, которые ходили раз в несколько часов. Дежурный офицер, увешанный бляхами словно иная ель шишками, поглядел на наше оружие и настоятельно советовал дождаться следующего конвоя. Обещал нам серьезную скидку, грозил бандитами, которые обнаглели до такой степени, что нападают на конвои и даже на станции.
— Ну а тогда на кой вы тогда вовсе нужны? — спросил его Ади.