Лотар подумал, что этого языка он не выучит никогда в жизни. Для этого ему следовало бы приделать себе глотку, как у восточного муэдзина, и вторые лёгкие. И всё-таки он слушал.
Внезапно перед стариком оказался посох Гурама. Может быть, Сухмет заранее положил его туда, а Лотар этого не заметил. Следовало подумать о своей рассеянности… Но вообще-то сейчас это было не самое главное.
Посох засветился. Потом вдруг от него в разные стороны раздвинулись неширокие лучи, которые стали вращаться, и воздух вокруг «Летящего Облака» стал таким блестящим и густым, что сквозь него не было видно даже землю. Лотар уже хотел было сказать старику, что он не с той стороны установил невидимость, как вдруг что-то со звоном лопнуло, и они оказались в широком коконе, который абсолютно не мешал их кораблю лететь над степью, поросшей редкой травой, а с земли, с боков и даже сверху оставался абсолютно непроницаемым, хотя и прозрачным изнутри. Этот кокон мог продержаться до вечера.
Сухмет ещё раз мысленно проверил своё сооружение и пошёл вниз. Ему хотелось есть. Лотар подумал было, что недурно бы выпить разбавленного сидра или того сока, который Сухмета научил делать Кнебергиш, и тут же увидел восточника с небольшим кувшином в руках, в котором весело плескалась жидкость. Потом старик всё-таки ушёл есть.
— Ну, — спросил Рубос, когда Лотар напился, — можешь объяснить, что дальше?
— Да, господин Лотар, куда ты направил корабль?
Это были Джимескин с Партуазом. Рядом с ними стоял Купсах. Лотар поднялся с палубы, посмотрел на ют. За рулями был Санс. Крылья «Летящего Облака» крутили матросы, его ученики переживали возле правого борта, на самом солнцепёке, но всё-таки слушали его методом Сухмета, боясь пропустить хоть слово.
— Капитан, сколько, по-твоему, мы прошли за последние двенадцать часов? — спросил Лотар.
— У меня получилось, что более двухсот пятидесяти миль. Нам немного помог ветер.
— Значит, до передовой от этих разъездов ханнов, — Лотар указал ещё на один отряд кочевников, которые на этот раз мирно проезжали под ними, — осталось миль двести, если не меньше. То есть до того момента, когда война станет необратимой, осталось меньше недели.
— Мы всё это понимаем, Лотар, — буркнул Джимескин. — Что мы будем делать сейчас, сегодня?
— Мы идём к берегам речки Говарли, где будем искать главный лагерь Торсингая.
— Почему ты думаешь, что он именно там разбил свой лагерь? Ты получил какие-нибудь сведения, о которых не сообщил нам? — поинтересовался Шивилек.
— Вчера на совете Присгимул рассказал кое-что о том, как Торсингай принимает решения. Он, должно быть, стоит сейчас на берегу реки и тренируется, ожидая, пока решение забрезжит в его мозгу. Совсем неплохой метод, должен признать. Если бы у меня было время, я бы тоже так делал.
— Он сказал, что так Торсингай восстанавливает силы, но не было сказано ни слова, что он так же вынашивает свои планы, — произнёс Джимескин.
— Это очевидно.
— А почему ты собираешься его искать именно на берегах Говарли-Дарь, как полностью звучит название этой речушки? — Шивилек не мог не продемонстрировать Джимескину свои познания. — Это ведь даже не самая большая река в этих степях. Казалось бы, для двора такого великого завоевателя, каким считается Торсингай, нужна большая река.
— Разумный воин, мэтр, ищет не самую большую, а самую чистую, чтобы избежать болезней, — спокойно ответил Лотар.
— Именно поэтому он становится не учёным, а завоевателем.
Адъюнкт слегка покраснел. Лотар надеялся, что хотя бы полчаса он не будет демонстративно выгружать перед ними свои познания.
— И всё-таки, Лотар, что ты будешь делать, когда мы найдём его?
— Я попробую найти его фокус. Не общий фокус жизни или планов, а фокус или направление его недавних поступков.
— Что такое фокус? — спросил Джимескин.
— Кросс, смотрите! — заорал вдруг матрос, которого поставили вперёдсмотрящим. Он был очень возбуждён и показывал куда-то пальцем.
Все подошли к борту. Да, на это стоило посмотреть. До самого горизонта по выжженной степи тянулись повозки, между которыми на бесчисленных крепких восточных лошадках ехали верховые воины. Это двигалось войско Торсингая.
Их было очень много, десятки тысяч. И они шли на этот недружелюбный Запад со своими жёнами и детьми, которых везли в повозках, со своим оружием и, конечно, со своими животными, которых ценили больше жизни. Над этой рекой кочевников поднималась туча пыли, взбиваемой бесчисленными копытами, ногами, колёсами…
Не успело «Летящее Облако» приблизиться к этой массе людей, животных и повозок, как Джимескин болезненно сморщился и отпрянул от борта.
— Что… что это?
— Это их запах, господин, — раздельно произнёс Партуаз.
— Нужно молиться, чтобы этот запах не появился в наших домах, — проговорил вдруг обычно сдержанный Купсах.
— Но… Но сколько же их тут? Это же целое море. Они способны поглотить весь Запад! — воскликнул Шивилек.
— Сухмет, — позвал Лотар негромко, зная, что старик стоит возле его плеча. — Сколько у Торсингая таких колонн?
— Это не самая крупная, а средняя, господин мой. Таких у него пять. Есть ещё три действительно крупные, которые ведут самые богатые и сильные роды его Империи. А мелких я пока сосчитать не могу, их несколько десятков.