— Полагаете, имел место подкуп охраны? Нет, охранник — кстати, он прослужил в этом коридоре восемь лет — был подвергнут Заклинанию правды, но рассказал то же самое: вечером запер Брэда Пейджера в камере, утром открыл — никого.
Что вы говорите? Пейджер мог украсть ключи у охранника и сделать копию? Теоретически мог, но какой в этом прок? Дверь камеры открывается только снаружи, из коридора. Кто-то проник в Безмозглон, украл ключи и выпустил Брэда? Нет, 5 января посетителей не было, а через пожарный выход войти нельзя — он открывается только изнутри, из коридора. А дверь камеры — только снаружи… то есть, тоже из коридора…
Пастор-маг перевел взгляд с двери без номера на пожарный выход.
— Хм. А что вы скажете об этих дверях? Двери как двери? Не взломаешь, не выбьешь. Ничем не отличаются от остальных дверей Безмозглона и… ничем не отличаются друг от друга. Только на одной ничего нет, а на другой написано «Пожарный выход». Одна — вход в камеру, вторая — выход на волю. Вот и вся разница…
Отец Браунинг подпрыгнул. Потом подпрыгнул еще раз. Потом взял себя в руки и начал размеренно говорить.
— Безмозглон — лечебница с жесткой дисциплиной и строгим распорядком. Очень строгим. Изо дня в день одно и то же… Один и тот же охранник каждый вечер впускает Брэда Пейджера в дверь без номера и запирает ее, — фразы падали, как реквизированные у пастора четки. — Восемь лет подряд один и тот же охранник проводит заключенного мимо двери с надписью «Пожарный выход», открывает дверь без номера, Пейджер входит, дверь запирается.
Браунинг поднял указательный палец вверх.
— Это действия, доведенные до безусловного автоматизма. Запомните, это очень важно. А теперь скажите, что случится, если кто-нибудь незаметно — скажем, во время трудотерапии, когда надзиратель, естественно, не следит за каждым взмахом кисти, — закрасит зеленым надпись «Пожарный выход», а на двери без номера, наоборот — синим напишет «Пожарный выход»?! Что у нас получится? Начинаете догадываться?
Пастор удовлетворенно кивнул.
— У нас получится зеленая дверь без номера, на самом деле ведущая к пожарной лестнице, и дверь в камеру, на которой написано «Пожарный выход»! И вот мы видим — вы видите? — я очень хорошо это вижу: уставший за день охранник хлопает по плечу Брэда Пейджера, который закончил красить коридор. И закончил он, естественно, не в начале, а в конце коридора! Да, порядок дверей изменился, но и направление, в котором обычно двигался надзиратель, тоже изменилось! Охранник, как всегда, проходит мимо двери с надписью «Пожарный выход» (не подозревая, что на самом деле это камера), отпирает дверь без номера, Брэд Пейджер входит… нет — выходит! к пожарной лестнице. Охранник запирает за ним дверь. Все! Да, действительно, из Безмозглона сбежать невозможно. Но Брэд сумел сделать так, что его просто выпустили! Браунинг повернулся:
— Но почему утром на дверях оказались прежние надписи, спросите вы? Пейджер уже ушел, стереть их он не мог. Все очень просто, дорогой коллега. Надписи к утру пропали сами!
Следователь бросился к тумбочке Брэда и, порывшись в карандашах и ластиках, извлек два пузырька с синими и зелеными чернилами. Понюхал и… захохотал.
— Исчезающие чернила! Обыкновенные мудловские исчезающие за пять часов чернила! Бинго! Согласитесь, это гениально.
Отец Браунинг вдруг погрустнел.
— Интересно, что такое «бинго»? Каждый раз кричу, а чего кричу…
Пастор потер виски и вдруг оживился.
— Я понял! Мне надо завести помощника, Ватсона там, или Гастингса. А то что я все время сам с собой разговариваю…
3. Почему спецслужбы не узнали, где две Чаши, у Ямумато?
Эфесбаньши с красивым именем Каверна направила свет канделябра прямо в лицо Ямумато и ласково спросила:
— Ну что, будем в молчанку играть?
— Давайте лучше в города! — откликнулся японский бог.
— Осака.
— Что Осака?
— Это город. Осака. Теперь вы должны сказать город на «А».
— А-а-а, — протянула Каверна.
— Такого города нет! Я выиграл!
— Начнем сначала, — вздохнула собеседница. — Ваше имя, фамилия, год рождения.
— Николай Коперник, — признался Ямумато. — Придумал и осуществил на практике гелиоцентрическую модель мира, наполненную гелием. В 1645 году случилось непоправимое: какой-то хулиган проколол оболочку, и моя любимая модель со страшным свистом улетучилась.
Божок уронил лысенькую голову на грудь и разрыдался.
— Пишем, — подытожила следователь. — «Зовут Ямумато, год рождения назвать отказался».
Ямумато тут же поднял голову и радостно заулыбался:
— Я ни от чего не отказываюсь. Да, я действительно родился! Хотя нет — я был всегда!
Мгновение и вечность — близнецы-братья,
Снежинка тает на моей ладони,
Свеча судьбы мигает на ветру.
Бог вранья на мгновение застыл, после чего потребовал:
— Скорее занесите это в протокол! Скорее! Я его тут же подпишу! Это строки, под которыми не стыдно подписаться!
— Сначала, — ответила эфесбаньши, подперев рукой голову, — я хочу узнать все о местонахождении Двух Чаш.
— Тяга к знаниям, — закивал Ямумато, — есть путь к совершенству. И образ выбран красивый: Две Чаши… А почему, собственно, Две? Четыре чаши было бы красивее, потому что аллитерация. Слышите? «Ч-ч-ш»! Или имеются в виду коленные чашечки? У вас очень симпатичные ножки.