Народ на парижском Сите весело приплясывал в такт уличным музыкантам, распевавшим чуть хмельными голосами ронсевальские канцоны, обгладывал гусиные косточки, запивал снедь горячим вином.
Поздно стаявший снег оставил на улицах столько грязи, что для священников и королевской свиты от аббатства до самого входа в базилику Сен-Дени соорудили деревянные березовые тротуары. Тротуары были свежие и еще истекали весенним соком. Такие же тротуары поставили и на острове Иль де ла Сите – от пристаней до самого входа в Нотр Дам.
Благородные парижские семьи не толпились на мостах, как иной люд, а прибывали на торжества по воде – в красивых небольших барках с навесами, увитыми яркими лентами. Простолюдинов, пытавшихся вскарабкаться на тротуары, чтобы пересечь лужи, безжалостно сталкивали слуги, доставляя этим развлечение оборванным детям, которые с веселыми воплями и хохотом носились сквозь толпу под окрики и проклятия забрызганных горожан.
Над одной из улиц между соломенными крышами протянули канат,
Pater noster, qui es in caelis:
sanctificetur Nomen Tuum;
adveniat Regnum Tuum;
fiat voluntas Tua,
sicut in caelo, et in terra… [98]
Викинги переглянулись одобрительно-насмешливо, широченный бородач вынул из ножен меч… Брат Константин зажмурился и почувствовал, как что-то горячее полилось по его ногам. И услышал хохот. Викинг почему-то не снес его голову. Он всего лишь рассек ремень на перекинутой через плечо монаха суме. Поддел упавшую суму мечом и вынул содержимое – его книги, перья и пергаменты. Викинги продолжали потешаться.
Широченный, наконец, произнес по-франкски – с ужасным выговором, словно река перекатывала камни:
– Ну вот, ученый монах, ты хотел встретить смерть стоя, как мужчина, а обоссался!
Потом он затолкал все обратно в суму и сунул Константину в руки. И тот почувствовал, что его пергаменты как-то связаны с тем, что прямо сейчас его – не убьют.
Викинги поволокли его куда-то по улице, переступая через трупы, похохатывая, указывая на него пальцами и зажимая носы.
На подворье Нотр Дам они составили вместе березовые тротуары и соорудили что-то вроде широкого помоста.
На помосте уже стояли бледный король Карл, архиепископ парижский Энеас, секретарь Нитард, аббат Сен-Жермена, монахи и целая толпа празднично одетых придворных.
Викинги деловито сволакивали в кучи трупы телохранителей короля и уничтоженного отряда наемников. Брата Константина тоже забросили на помост. С неожиданной ловкостью для такого грузного человека на помост за ним запрыгнул и рыжебородый. Конечно, это и был Рагнар.
– Да, нечасто мне приходилось рубить головы такому избранному и нарядному собранию! Прости, твое величество, и потерпи поблизости моего смердящего монаха. Мне он по нраву. Он встал в полный рост перед моим мечом, хоть и обоссался. К тому же долго вам его терпеть все равно не придется… Эй, монах! Доставай из сумки свои хреновины и пиши всё, что сейчас увидишь. А увидишь ты очень интересные вещи.
Константин уже лихорадочно доставал свои письменные принадлежности.
– Пора и нам описывать свои дела, не всё же франкским королям! – Рагнар хохотнул. – Они там много чего понапишут, да не так как было, а по-ихнему. Так что, зассанец, ничего от себя не прибавляй, пиши всё как есть, всё, что видишь! Сам-то проверить я не смогу, писанину разбирать мне недосуг, а верные люди найдутся.
Он кивнул. На помост зачем-то втащили несколько весов и поставили в ряд.
– А увидишь ты, монах, – продолжил Рагнар, – вот что: если не будет собрано и принесено мне на это подворье семь тысяч фунтов самого чистого серебра, то слетит с плеч голова короля франков, ну и остальных тоже. А ну, ребята, принесите-ка мне кресло – ноги уж не те, что раньше. Зато с руками все в порядке – рублю и правой, и левой. И не страшись, король, ничего и почувствовать не успеешь: молочница масло так чисто не разрежет горячим ножом, как я отделю голову от шеи.
Лицо короля было уже не просто бледным, оно приобрело землистый оттенок.
– Ты убил всех моих людей, кто же будет собирать для тебя серебро? – тихо спросил Карл.
– Что?! Громче! – заорал Рагнар.
Король срывающимся голосом прокричал опять ту же фразу.
– О, да у тебя громкий голос! Хорошо! Кто из вас тут архиепископ? Поди, ты, толстяк в колпаке? – Рагнар безошибочно определил Энеаса. – Так вот: ты и ты – вы поедете собирать серебро. – Он указал нечистым пальцем на аббата Сен-Жерменского монастыря. – Ребята, ну-ка подведите преподобным каких-нибудь кляч, они привезут сюда наше серебро. Крайний срок – до захода солнца. Взвешивая при факелах, можно ошибиться.
Пожилого тучного архиепископа взгромоздили на лошадь. Он мелко дрожал и беспрестанно шептал что-то на латыни. Лошадь хлестнули по крупу и, качаясь как куль, архиепископ поскакал с подворья. Аббат Сен-Жермена вскочил в седло сам и понесся вслед, не оглядываясь. Свита короля стояла ни жива ни мертва.
Из-за ворот подворья раздавались крики, стоны, вой, визг, несло гарью – викинги продолжали разорять Париж.
Константин строчил, не прерываясь ни на минуту.
– Так, ну а чем же нам теперь скоротать время?..
Вдруг толпа викингов расступилась, и люди увидели кое-что еще более странное. Двое гигантского роста, совершенно одинаковых верзил несли в перевернутом щите третьего.