Он опять задумался. Уже о другом: несмотря на все формальные признаки их равного правления, он все равно оставался в тени Изабеллы. Всегда на вторых ролях. Но сейчас это больше не волновало его. Он не боялся таким и остаться в истории – остаться в тени самой удивительной женщины Европы. Все они были в ее тени, и всегда теперь будут. Так что – ничего страшного!
А бедная дочка, бедная Исабель словно предчувствовала свою смерть от родов. Так она им об этом и сказала. Даже сына своего увидеть ей не довелось – была без чувств, когда малыш сделал первый вдох. Изабелла слегла после этого на целый месяц. Малыша назвали Матиасом, и он был теперь единственным наследником Короны. Но и он умер у них руках, не дожив и до двух лет, и на него уже не оставалось даже слез: безносая старуха с косой уже вовсю продолжала жатву в его семье, а начала она – с единственного сына!
Когда принцесса Маргарита Австрийская [195] , невеста их Хуана, единственного наследника кастильских земель, появилась впереди своей кавалькады на арагонской границе, где ее встречали Фердинанд с сыном, их поразило увиденное. Сказать, что светловолосая голубоглазая невеста была прекрасна, значило не сказать ничего: в платье из расшитой жемчугом золотой парчи, она казалась видением горних сфер.
И венчание Хуана и Маргариты в 1497 году стало событием, которое в Бургосе потом просто называли Свадьбой и приняли как точку отсчета – все события в Бургосе с этого дня определялись как те, что совершились до свадьбы принца Хуана и после нее. Принц был еще более бледным, чем обычно, и не отводил взгляда от невесты, словно отведи он взгляд – и всякая жизнь в нем прекратилась бы. Еще доктор Бадос предупреждал Изабеллу, что принцу вредно чрезмерное физическое напряжение…
Да, Хуан был не в отца: мало интересовался турнирами и соколиной охотой, но зато свободно владел латынью, греческим, итальянским, сочинял музыку и писал стихи. Учителем его был этот… итальянец… как его?.. В общем, очень известный гуманист…
Целых шесть месяцев молодые почти не выходили из своих покоев в Бургосе, и врачи предупреждали Изабеллу, что принцу нужно создать условия для отдыха – поспать отдельно от жены хоть несколько недель, ибо любовь убивает его в самом прямом смысле. Но Изабелла ответила им на это словами из Евангелия от Матфея, что тех, кого соединил Бог, не должны разделять люди.
Как сумасшедший, гнал Фердинанд тогда ночью, под октябрьским дождем коня в Сарагосу, куда поехали молодые и откуда примчался на взмыленной лошади гонец со срочной вестью, что их мальчику – совсем плохо. С горсткой всадников король понесся к сыну. Копыта лошадей скользили по грязи, лужи на дороге были что озера, но он ничего не видел и ничто не могло его остановить! Дождь был соленым на вкус.
Он ворвался в спальню к сыну, с него потоками стекали грязь и вода. Маргарита сидела у постели Хуана, у ее ног лежала любимая охотничья собака сына – Бруто. Фердинанд мельком глянул на Маргариту. Даже у постели умирающего сына он, мужчина, не мог не отметить, как она была хороша! Бог избрал для принесения в жертву его сына самое красивое и совершенное орудие. Фердинанд на миг остановился, его потрясла мысль: как, почему он подумал о жертве? Искупление? За что?! Папа римский, весь мир не называет их теперь иначе как католическими величествами, ревностно и неукоснительно выполняющими Божественную волю.
Хуан с трудом открыл глаза, и Фердинанд начал что-то бормотать сыну о том, что тот – непременно поправится, о том, что… Он теперь уже не помнил. А сын слабо улыбнулся и сказал: «Отец, я рад, что умираю. Мера счастья, которую Он дал мне, была так велика, что неизменно закончилась бы разочарованием. Я счастлив, что буду от этого избавлен…»
Ему было восемнадцать лет, и он всегда был философом и не по годам умницей, его несчастный мальчик.
Фердинанд забылся сном только на рассвете, и тогда же его разбудило собачье поскуливание с подвываниями. В темные еще окна голыми ветвями, словно плетями судьбы, хлестала осенняя буря…
Он вернулся в Алькантару с любимой собакой сына. Изабелла встретила его с обезумелыми от беспокойства глазами. Он не мог сказать ей о смерти сына, язык словно распух во рту. Но, увидев пса, с которым сын никогда не расставался, она и сама все поняла. Присела, обняла Бруто за голову, словно собака и была ее Хуаном, и заголосила. Не как королева, в жилах которой текла благородная кровь Траста?мара и Ланкастеров, а как голосят андалусийские крестьянки.
Но было и еще что-то, о чем он никогда и никому не расскажет до смертного часа. От чего он похолодел. Изабелла выкрикнула проклятие Ему . А потом стала словно сомнамбула и уже не отпускала Бруто от себя никогда, словно это было последнее, что оставалось ей от сына. Сейчас, вспоминая тот день, Фердинанд понимал, что именно тогда умерла прежняя Изабелла. Существо, которое продолжало жить, было уже другим человеком. На все соболезнования они отвечали, что смиренно принимают испытание, которое посылает им милостивый Господь.
Вся жизнь их тогда разделилась на «до» и «после».
А вдова сына, Маргарита, оказалась беременной, и это чуть облегчило боль потери. Они осыпали ее ласками и драгоценностями. Они так ждали этого ребенка, который должен был стать продолжением Кастильской династии! Но невестка не доносила до срока…