На следующий день Андалусия была совершенно свободна от иудеев.

…

С годами еретиков в Испании не становилось меньше. Скорее – наоборот: казалось, работы Инквизиции только прибавилось. Организация функционировала как часы, все процедуры были тщательно отработаны и документированы. Отлаженная машина работала прекрасно, так не увольнять же было квалифицированный персонал! И Торквемада самоотверженно продолжал свое дело до самой смерти. Когда не стало иудействующих выкрестов, а новый, чистый мир так и не родился, подоспела ересь протестантизма, и тут уж взялись за самых что ни есть кастильцев – только успевай поворачиваться. А потом – уже от ведьм житья не стало! А когда и тех пережгли, дошли и до священников, и покатились головы даже тех, кто сам был «подвижником святого дела». Супрема добиралась даже до некоторых архиепископов [189] .

В общем, ереси оказались поразительно живучими, а вот лесов, переведенных на костры, в Испании осталось мало.

Уже в море, на пути в Константинополь, знакомый доктор Меннах сказал Соломону, что его невестке нужно просто выплакать свои муки, и тогда она вернется к жизни. Но у Авивы высохли слезы.

И тут Соломон повернулся и с радостью увидел, что с ними на одном корабле плывет и тот нищий . Бывший казначей видел, как он подошел к Авиве и что-то тихо ей сказал. И в тот же момент что-то живое промелькнуло в ее взгляде.

А потом к девушке подошла Эстер, по-матерински обняла ее и протянула ключ. И девушка сразу его узнала. И все беды, вся злая память пролились на палубу обильными слезами. А потом она отняла от своего лица мокрые ладони и провела ими по лицу стоявшего напротив Натана и… назвала его имя.

Так ничего и не осталось от прежней их севильской жизни. Только ключи. Словно безмолвные свидетели того, что Дом – все-таки был… Ключи от оставленных поневоле испанских домов еще много столетий передавались теми, кто волею судеб оказался в Америке, в Марокко, в Турции, в Германии, в России.

Ключи надолго пережили надежду на возвращение. Многие уже не помнили, почему и зачем хранят они среди семейных реликвий эти тяжелые средневековые ключи, но по привычке все равно передавали их – детям, внукам, правнукам, словно какое-то странное, невнятное напоминание о чем-то потомкам. Говорят, ключи от домов в старых еврейских худериях Испании ходят по миру даже теперь, когда и двери, которые они могли бы открыть, давным-давно рассыпались в прах…

Натан-Антонио, как многие другие изгнанные севильские корабелы, оказался в Константинополе. Его сразу наняли на султанские верфи – у султана Байязида были большие военно-морские планы. А в общем, все так и получилось, как мечтали они с Авивой тогда на берегу Гвадалквивира в той далекой, прошлой жизни. Натан построил добротный дом на берегу Босфора, и в нем вскоре зазвучал голос сына их, Соломона-Родриго, названного в честь покойного деда. И пахло в их доме свежей водой и ветром, и мимо по Босфору проходили каравеллы, построенные главным султанским корабелом Натаном-Антонио Эфрати. С огромными парусами, похожими на запряженные облака.

Альгамбра, год 1515

Пожилой красивый человек сидел в кипарисовом кресле высоко над Гранадой. Он смотрел на дождь, на лежащие внизу холмы Сакрамонте и Альбасин, на равнину, простирающуюся, насколько хватало взгляда, на синеющие вдали отроги Сьерра-Невады.

В эту галерею с резными окнами, нависшую над пропастью, словно ласточкино гнездо, приходили раньше мавры – эмир и его визири, и падали на колени, и возносили благодарность Аллаху, создавшему такую красоту и позволившему их глазам видеть ее. Они слишком любили красоту, эти мавры, даже Альгамбру сдали без боя, чтобы он не разрушил все это своими «ломбардами». Отдал бы он приказ – из пушек по Альгамбре? Конечно, отдал бы! Вот потому он и сидит сейчас в их дворце, в их Зале совета – Масуар – и вот потому над башней Торре де ла Вела развевается его, кастильское знамя. А вот Изабелле почему-то нравилась эта мавританская вычурность. Но она и украшения очень любила, его Изабелла.

– Опять дождь, Исабель, – сказал он негромко. И, после паузы: – Ты спрашивала, не искупление ли это было детям за наши грехи? Ну посуди сама… – Он говорил с ней и был уверен, что она его – слышит. Она ведь похоронена здесь, в своей любимой Альгамбре, неподалеку – в монастыре Святого Франциска [190] . И под шелест дождя к старому королю Фердинанду, словно намокшие голуби, стали слетаться воспоминания.

Завтра исполнится двадцать три года с тех пор, как 6 января 1492 года они торжественно, под восторженные возгласы войска, въехали во взятую ими Гранаду.

Последний оплот мавров в Испании пал. Они с Изабеллой положили конец мавританскому владычеству в Иберии, которое длилось почти восемьсот лет. Для этого Господь избрал именно их.

Гранада сдалась без последней битвы. Население города было истощено голодом. Кастильцы уничтожили весь урожай, сожгли даже оливковые рощи [191] , почти год перекрывали все дороги, так что и турецкий султан, и мавры Северной Африки знали: к Гранаде им не пробиться. Потому и не пытались. Именно ради этого Фердинанд захватил сначала все порты побережья. Да, в латыни он не слишком был силен и на лютне играть не умел, но в войне-то наверняка кое-что смыслил! За то и ценила его Изабелла.