Каррильо стоял с письмом папы в руке и смотрел, как Фердинанд крушит все, что попадалось под руку в покоях замка Виверо, где они проводили с Изабеллой медовый месяц. Как же можно было так опозорить не только его, но и эту чистую, почти святую девушку! Она ежедневно ходит на исповеди и мессы, а в воскресенье – дважды! Да она наложит на себя руки от одной мысли об адском пламени! И она – бросит его! Уйдет в монастырь замаливать их общий грех, и он никогда больше ее не увидит! А как все начиналось! И теперь – всему конец!
Каррильо не мешал буйству семнадцатилетнего принца и только молил Бога, чтобы мальчик скорее понял, что грех грехом, а политика – политикой. И средства, которые приходится порой использовать, как бы это сказать помягче… И еще молил старый епископ, чтобы не обнаружилось его собственное участие в этом деле.
Епископ сам объявил ужасную новость Изабелле. Она взяла письмо папы, увидела в нем все главные слова – «consanguineus», «inritum», «incestus» [173] – отдала обратно. Смертельно побледнела. И попросила позвать Фердинанда. Каррильо тактично вышел, оставив письмо на столе.
Принц с испугом смотрел на жену – смертельно бледную, растерянную, уничтоженную.
И вдруг на его глазах в ней стала происходить перемена. Губы сжались, взгляд стал темнее, строже.
Она подошла к нему. Совсем близко. И неожиданно нежно и страстно коснулась губами его губ. Юный муж был ошеломлен. Он ожидал истерики, слез, а она… улыбнулась.
– Нас соединил Тот, кто выше папы, – сказала его молодая жена с непреклонной решительностью, какой он в ней и не подозревал. И тогда Фердинанд понял: сильнее – она.
Так они и жили в грехе и в грехе родили дочь Исабель. Только тогда, когда папой стал Сикст VI, дело Фердинанда и Изабеллы было рассмотрено вновь. И булла, делавшая их брак законным, наконец издана.
После свадьбы они месяцами жили то у Каррильо, то в других замках кастильских мятежных дворян. И, что было унизительнее всего, – за чужой счет. У них совершенно не было никаких доходов. Энрике не давал Изабелле получать подати с городов, оставленных ей в наследство отцом. Так продолжалось до 1474 года, когда Провидение вмешалось опять. Снова оно было явно на стороне Изабеллы.
После охоты в лесу под Мадридом Энрике почувствовал себя плохо и скоропостижно скончался, не успев даже ничего понять. Утром 13 декабря 1474 года его похоронили, а после полудня уже сняли траур и короновали в Сеговии нового монарха – Изабеллу, королеву Кастильи и Леона. Перед коронацией королева долго исповедовалась своему новому духовнику, приору Сеговии Томасу Торквемаде.
Аутодафе – сожжение книг инквизицией.
С испанской картины XV века
Севилья. Ключ
Невысокие, с круглыми кронами апельсиновые деревья в зимней Севилье были усыпаны плодами. Их посадили еще мавры, и деревья росли везде. Даже в еврейском квартале – худери?и [174] , что, словно ища защиты, прилепился к красной зубчатой цитадели Альказар.
Плоды срывались с веток, падали на булыжную мостовую и разбивались На улицах стояли лужи ароматного сока.
Небольшая кавалькада из пяти всадников выехала из высоких деревянных ворот Альказара и направилась прямо к колокольне Ла Гиралда. Выгибали крутые шеи и фыркали нервными ноздрями «арабы», мерно цокал по камням площади уверенный, словно ему принадлежал мир, вороной першерон короля. Среди всадников – отлично сидящая в седле, богато убранная медноволосая женщина. Она выглядела прекрасно, хотя и была немного бледна: ее вдруг одурманил крепкий аромат апельсинов – раньше она его не замечала, а сейчас могла поклясться, что он в этот зимний вечер – совершенно особенный.
Подступила дурнота. Изабелла старалась держать себя в руках, и ее любимец, высокий серый «араб» Эль Чико, словно чувствуя состояние хозяйки, двигался особенно осторожно. Все, кроме королевы, были вооружены. Двое мужчин, знавших о новой беременности королевы, бросали на нее беспокойные взгляды. Один был король Фердинанд, другой – ее исповедник, Томас Торквемада. Супруги мечтали о наследнике, а его вот уже восемь лет все не было, одни дочери.
Колокольня Ла Гиралда строилась когда-то маврами как минарет и, чтобы муэдзин мог быстрее добираться до ее верха, внутри вместо ступенек была устроена наклонная кирпичная дорога, достаточно широкая для всадника.
Поднявшись РїРѕ ней, королева Рё ее спутники спешились РЅР° специальной площадке, оставили коней слугам Рё остановились РЅР° самом верху. Было прохладно Рё ветрено, РЅРѕ Рзабелла почувствовала себя намного лучше – здесь РЅРµ пахло апельсинами. РћРЅР° подошла Рє перилам. Р’РЅРёР·Сѓ лежала Севилья, РѕРґРёРЅ РёР· самых любимых ее РіРѕСЂРѕРґРѕРІ – РѕРґРёРЅ РёР· первых, что РїСЂРёСЃСЏРіРЅСѓР» РЅР° верность ей, СЋРЅРѕР№ тогда королеве. Зеленовато-коричневая лента Гвадалквивира, словно щедрой СЂСѓРєРѕР№ рассыпанные пригоршни РґРѕРјРѕРІ. Над РіРѕСЂРѕРґРѕРј поднимались дымы РѕС‚ очагов. Р’РёРґ – чудесный, умиротворяющий. РќР° минуту РѕРЅР° даже забыла, зачем РѕРЅРё здесь.