На арене, под парусиновыми навесами от солнца, играл, круто выгибая шею и словно выбивая копытами ритм, светло-серый конь. Бока и шею его покрывали необычные темноватые пятна. В каждом движении животного была такая совершенная гармония, что у Изабеллы ни с того ни с сего навернулись на глаза слезы.

Приблизился главный королевский конюший, худой высокий мавр с жилистыми руками. Не смея заговорить первым, он склонился в почтительном поклоне.

– Красивый конь, – сказала Изабелла. – Как его зовут?

– El Chico [169] , госпожа. Он привезен из Магриба только вчера, он молод и пока не подпускает к себе чужих.

– Что это за пятна?

– Люди говорят, это – память о крови Пророка, да благословит его Аллах! Такая же серая кобылица вынесла когда-то его, истекающего кровью, из битвы и спасла ему жизнь.

Изабелла молчала, не спуская с коня завороженного взгляда. Мавр посмотрел на нее тревожно:

– Это боевая порода самых чистых кровей. Очень верная, но и очень своевольная порода. Они всегда чувствуют всадника. Они сами выбирают себе хозяина…

– Оседлай его для меня! – звонко приказала Изабелла.

– Госпожа! – Мавр бросился перед ней на колени. – Если Эль Чико тебя сбросит, мне отрубят голову. А он не потерпит женского седла.

Неизвестно, что страшило конюшего больше – страх потерять голову или позор женского седла на чистокровном боевом «арабе»!

– Если он никогда не ходил под женским седлом, откуда ему может быть о нем известно? Оседлай его! – повторила Изабелла. – Я хорошая наездница.

Конюший пошел за седлом.

…Она не успела ничего понять, как вдруг мир качнулся, перевернулся и рухнул. Песок забил ей глаза и нос. Она сжалась, закрыла голову руками, каждый миг ожидая удара конского копыта. А конь ржал над ее головой, словно издеваясь.

Конюший крепко взял «араба» под уздцы, но удерживал с трудом. Сидящая на песке арены Изабелла представляла собой жалкое зрелище.

На помощь уже бежали слуги. Ей было невыносимо стыдно поднять глаза на главного конюшего, и больше всего хотелось сейчас разреветься.

По лицу мавра скользнула едва заметная улыбка: девчонка получила хороший урок. И он не ожидал того, что сделает сейчас Изабелла. А она, выплюнув мерзкий, с соленым привкусом лошадиной мочи песок, сказала:

– Я приду завтра!

Прихрамывая, окруженная мельтешащими слугами, Изабелла направилась к выходу. Вдруг остановилась, обернулась. «Я хорошая наездница!» – прозвучала в ее голове собственная самоуверенная фраза. Конюший продолжал удерживать под уздцы на арене нервно перебирающего тонкими ногами Эль Чико, гладил его по шее и что-то ему говорил. Оба смотрели ей вслед, и Изабеллу поразило одинаковое выражение превосходства в их устремленных на нее взглядах.

Так же хромая, с гримасой боли, которую трудно было скрыть, она вернулась к арене.

Конюший опять поклонился:

– Завтра я приготовлю для госпожи на выбор несколько лучших мулов, они достав…

Изабелла словно не слышала его слов. И пристально посмотрела ему в глаза:

– Что ты сказал коню, чтобы его успокоить?

Конюший произнес гортанную фразу.

Она в точности повторила, и конь с удивлением покосил на нее глазом.

– Скажи Эль Чико, пока он еще не понимает меня, – сердито и твердо, от боли и пережитого унижения, заговорила Изабелла, – что я приду завтра. И буду приходить каждый день, так что лучше ему меня не сбрасывать. Он теперь – мой конь. Скажи ему! И не снимай с него этого седла сегодня до вечера. Пусть привыкает.

Она подождала, пока конюший с виноватым выражением «перевел» ее слова лошади. Конь, опустив голову, покорно «слушал».

– Ты хороший конюший. Ты поможешь мне завтра.

– Для меня будет счастьем служить тебе, госпожа! – отозвался он.

Изабелле показалось, что оба – человек и конь – переглянулись и тяжело вздохнули. Изабелле стало смешно. И она засмеялась, хоть на зубах ее и скрипел песок.

– Все в руках Аллаха, Эль Чико, – сказал конюший, когда принцесса ушла. – Конечно, не дело, когда дамасским клинком режут сыр, но по всему видно, что тебе вряд ли доведется услышать звуки битвы. Если очень повезет, тебя будут брать на охоту. Все в руках Аллаха…

Конюший напрасно беспокоился. Эль Чико не только услышит грохот битвы, но и однажды утром вынесет свою госпожу к украшенному парчой помосту на площади в Сеговии, где под возгласы «Сантьяго! Кастиль!» и радостный гул толпы она станет самой великой королевой, какую только знала Испания.

Первая смерть

Вскоре в Кастилье все-таки вспыхнула гражданская война. Дворяне Вальядолида объявили, что не считают Энрике своим королем и не допустят на престоле его дочь – выродка некоролевской крови. Они отказались отправить Энрике ежегодную подать. Взбешенный король повел на их усмирение войско. Но пока он безуспешно усмирял Вальядолид, примеру дворян этого города последовали гранды и других важнейших городов Кастильи – Пласентии, Авилы, Медины дель Кампо, а потом восстали дворяне и всей Андалузии. Энрике со своими сторонниками и войском вынужден был укрываться в хорошо укрепленной крепости в Сеговии.

Сейчас ему отчаянно нужна была поддержка родственника жены португальского короля и его рыцарей. И поэтому Энрике решил спешно выдать пятнадцатилетнюю Изабеллу за престарелого португальского монарха (тот обещал прислать ему несколько тысяч рыцарей), а принца Альфонсо – женить на своей малолетней пока дочери «Ла Белтранехе», чтобы повысить в глазах грандов ее королевскую легитимность. Конечно, на брак между столь «близкими родственниками» требовалось разрешение папы, но подобные династические прецеденты случались сплошь и рядом.