— Вот видишь, а в истории написана совсем другая правда. Она от слова «править» — а значит, прав тот, кто правит. Ты это понимаешь, Феанарэ?
— Это — утверждение, не слишком сложное для понимания.
Темные глаза Саурона обернулись к Келебримберу, стремясь поймать его взгляд.
— Возможно, но вопрос еще и в том, как понимать его. Можно ведь и так — правь, и ты будешь прав. Разве тебе никогда не хотелось рассказать миру свою правду об уходе нолдоров из Валинора? Или очистить доброе имя твоего великого деда от налипшей на него грязи и ложных толкований? Разве это справедливо, что другим можно толковать историю в свою пользу, а тебе нельзя?
Эльф заметил настойчивое внимание своего спутника и слегка пожал плечами:
— Что с того, что история подобна самке гоблина, которую любой из самцов ее племени имеет, как ему вздумается? Я — не гоблин, я слишком брезглив для этого.
— Брезглив? — пренебрежительно фыркнул майар. — Даже валары имеют эту суку?историю, как им заблагорассудится. Кто ты такой, чтобы брезговать тем, чем не брезгуют и боги?
— Кто я такой? — Келебримбер усмехнулся, но затем задумался. — А действительно, кто я такой? Перворожденный — но не каждый из Перворожденных рассуждал бы точно так же. Нолдор, искатель мудрости — но каждый из нас ищет ее на своих путях. Феанарэ по прозвищу Келебримбер — но имена забываются.
И если бы я не был ни Перворожденным, ни нолдором, ни Феанарэ — я все?таки был бы тем, кто я есть. Значит, я — это просто я, и если я придерживаюсь каких?то убеждений, мне все равно, нолдор я, валар или гоблин. Пусть даже я брезгую тем, чем не брезгуют и боги.
— Убеждения не вечны, — возразил ему Саурон. — Мир меняется — а с ним меняются и они. Сама жизнь заставляет пересматривать их, и тот, кто не сумеет сделать это вовремя, безнадежно отстанет от жизни.
— Убеждения бывают разные. Одни меняются быстрее, другие медленнее, а некоторые остаются неизменными на многие эпохи. Это все равно, что морские воды — на поверхности они постоянно в движении, глубже их могут затронуть только штормы, а на больших глубинах они остаются недвижными, пока существует море.
Возможно, кто?то и нашел бы этот ответ достойным искателя мудрости, но Саурон завел разговор не ради философского диспута. Ему было нужно, чтобы Келебримбер примкнул к нему, и у него были веские причины надеяться на успех. Майар считал нетрудным соблазнить властью внука мятежника Феанора, на собственной жизни испытавшего все беды и обиды, которые выпали нолдорам во время ухода из Валинора.
— Разве ты забыл, что валары не захотели помочь вам вернуться в мир? — напомнил он. — Вместо этого они прикинулись, что не держат вас, и посеяли рознь между эльдарами. Это из?за них вы убивали друг друга на пристани, тонули вместе с кораблями, гибли во льдах — и ты это помнишь. Неужели ты не хочешь расплатиться с ними за это?
Эльф бросил на майара недоуменный взгляд.
— Если я помню чужие гадости, то не для того, чтобы повторять их самому. Напротив, я помню их для того, чтобы никогда не повторять их.
— Но если ты получишь власть — большую власть — ты уже не будешь зависеть от валаров. Тогда ты сможешь быть на равных с ними и заставишь их считаться с тобой.
Келебримбер отвел глаза, чтобы скрыть пока еще смутную догадку. Этот майар до сих пор был одержим жаждой власти, сохранившейся в нем со времен Отступника. Но если Мелькор бросил свой вызов от силы, этот стремился к самоутверждению от слабости.
— Зря ты думаешь, Саурон, что властитель обретает независимость. — В голосе мастера невольно промелькнул оттенок предупреждения. — Он зависим от тех, кого он подчинил себе, причем не меньше, чем они от него. Возьми любого властителя, посмотри, кого он подчинил, чем, почему и как — и ты узнаешь о нем все.
Саурону хватило проницательности, чтобы заметить настроение мастера, и он снова оставил попытки уговорить эльфа. Крепким орешком оказался этот Келебримбер, но майар продолжал надеяться, что не безнадежным.
Долина Мордора поросла густой травой, сквозь которую не просвечивала черная земля. Сейчас, ранней осенью, эта трава поблекла и потускнела, хотя еще годилась в пищу лошадям. Ручьи здесь были с дождевой водой, которую нельзя было пить, но у подножия гор встречались и родники. Ородруин дымил день и ночь, господствовавшие здесь юго?восточные ветра относили дым на северо?запад, где он частично оседал на склонах Пепельных гор, а затем уносился в Гиблые Болота. Южная часть долины оставалась чистой, только вокруг огненной горы чернело кольцо безжизненной, отравленной земли.
У южного хребта виднелось множество поселений орков и харадских кочевников. Келебримберу бросилось в глаза, что они стояли вперемешку, хотя эти племена никогда не жили совместно. Даже если предположить, что они селились здесь в разное время, казалось странным, что они не растащили жилища своих предшественников. Еще более странными выглядели длинные бараки непонятного назначения, похожие на большие конюшни, но с дверьми, как у обычных жилищ. В средней части долины чернели прямоугольники убранных полей, выглядевшие свежими, хотя за несколько лет они должны были зарасти травой.