— Ладно, оставим это кольцо Гил?Гэладу, — уступил он. — Но если оно достанется ему, ты можешь взять себе одно из трех эльфийских колец. Скажем, то, рубиновое, «Наир» — камень в нем немногим уступает сильмариллу Феанора.
Келебримбер недоуменно пожал плечами.
— Если я захочу, я смогу сделать себе такое же. А если я могу его сделать, зачем мне его хотеть?
— Оно уже не будет одним из колец дружбы. Оно будет просто красивой безделушкой и не даст тебе никакой власти. Неужели тебе никогда не хотелось власти?
— Почему же, хотелось. Мне всегда хотелось власти над камнем, деревом, металлом — власти создавать из них любую красоту, какую я только мог увидеть в своих мечтах. И я достиг этой власти. Почти достиг…
— Власть над себе подобными — это совсем другое дело. У нее другой вкус, другая сладость. Ты мог бы стать мастером над гномами и атани, над Перворожденными, над айнурами наконец! Это они стали бы твоими инструментами, с помощью которых ты смог бы создавать что угодно! Всё, что увидишь в своих мечтах!
Глаза Саурона вспыхнули темным огнем, ноздри затрепетали, словно уже ощущали запах власти. Келебримбер внимательно глянул на майара, удивляясь его горячности.
— Так, наверное, думал и Мелькор, когда становился Отступником, — спокойно заметил он.
— Ты не знал его, — резко возразил майар. — В нем было больше от мастера, чем от властителя, и, по?моему, это и погубило его. Он слишком хотел сотворить этот мир в одиночку, по своему вкусу, и слишком мало заботился о том, что предпринимают другие. И многие пошли за ним добровольно — майары, потомки первых эльфов, впоследствии ставшие орками… Надеюсь, ты помнишь, что орки вовсе не его творения, как утверждают низшие народы. Орки — тоже творения Илуватара, они одной крови с эльфами. Ты же не станешь отрицать это?
— Ну и что из этого? Есть мы, нолдоры — искатели мудрости, ради которой мы готовы пойти даже наперекор божественной воле, но есть и ваниары — комнатные собачки айнуров. Есть авари — отказавшиеся, но есть и дряблые тэлери, которые никогда не знали, чего же им хочется, и которых не хватило даже на то, чтобы уговорить айнуров оставить их в покое. Значит, так берет рука мастера Илуватара — так почему бы не быть оркам?!
Испытующий взгляд Келебримбера задержался на майаре. Саурон почувствовал, что может спугнуть мастера до того, как сумеет перетянуть его на свою сторону.
— Что ж, ты с честью выдержал это испытание, — выдавил он нечто вроде одобрительной усмешки.
— Испытание?
— Да. Я проверял тебя и поэтому пытался соблазнить властью.
— Я не заметил никакого соблазна.
— Тем лучше. Я очень рад, что не нашел в тебе опасной тяги к власти. — Здесь Саурон изрядно покривил душой — он был нисколько не рад этому. Но Келебримбер, сам того не зная, подсказал ему зацепку, которая могла подействовать лучше. — Ты из рода Феанора, поэтому я должен был это сделать. Общеизвестно, что твой великий дед водил дружбу с Мелькором — еще тогда, в Валиноре.
— Это глупые сплетни — они никогда не были дружны.
— Но разве не Мелькор подбил твоего деда поссориться с валарами?
— Почему именно Мелькор? В словах Феанора не было ничего такого, о чём не задумывался бы каждый из нас, поэтому ему не пришлось нас долго уговаривать. Мы, нолдоры, пришли в Беспечальную Землю, чтобы приобщиться к мудрости богов — а там мы посмотрели на эту мудрость и пошли обратно в мир. Сильмариллы были не причиной, а только поводом, толчком к нашему уходу.
— И тем не менее Феанор не отдал их валарам.
— Зачем? Чтобы валары разбили их? Это же все равно, что убить Перворожденного для того, чтобы вынуть его душу и пустить ее на растопку. Если гибнет лучшее творение мастера, с ним гибнет и часть его души, но они не понимали этого. Мелькор убил тогда чудесные деревья Телперион и Лаурелин, но и остальные валары не стали щадить чудесные камни. Как и Отступник, они решили, что цель оправдывает средства, потому мой дед и сказал тогда, что Мелькор — тоже валар.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что остальные валары не лучше Мелькора?
— Нет, не хочу. Но, может, не так уж и неправ был тогда Отступник, погубив чудесные деревья, потому что их гибель в конечном итоге обернулась благом для всех. Ведь эти деревья освещали только Валинор, тогда как остальной мир был погружен во мрак. Я до сих пор задаю себе вопрос — когда они еще росли и цвели, неужели валарам так трудно было сорвать с них для мира хотя бы один цветок? Один плод?
Интонация, с которой были сказаны эти слова, вселила в Саурона надежду. Каким бы спокойным ни выглядел Келебримбер, под ровной гладью этого спокойствия скрывался дух бунтовщика Феанора.
— Да, не слишком?то они заботятся о непокорных, — как бы невзначай заметил он. — Мандос проклял вас, нолдоров, только за то, что вы пожелали покинуть Валинор. Можно подумать, что вас не пригласили туда в гости, а посадили в тюрьму.
— В сущности, так и было, — согласился Келебримбер. — Они сказали, что не держат нас, но даже и не подумали помочь нам переправиться обратно.
Но золотые рыбки уплыли из банки, и Мандосу ничего не осталось, кроме как запретить нам возвращаться. Иначе с какими лицами остались бы валары, если бы мы никогда не вернулись к ним в банку? — рассмеялся он. — А так они тешат себя мыслью, что мы не просимся назад, потому что это они нам запретили! Я уверен, что они простят каждого, кто запросится к ним в Валинор — поломаются для вида, а затем объявят о высочайшем милосердии. По окончании Войны Гнева они даже объявляли, что, так и быть, готовы принять обратно всех желающих, но мало кто из нас соблазнился этим предложением.
— А тебе не приходило в голову, что когда?нибудь они захотят вернуть вас силой? — вкрадчиво спросил Саурон.