— Лучше не вспоминай… И что теперь? Что ты собираешься с ней делать?
— Мы собираемся. Нас двое. И мы вернем чашу туда, где она должна быть. Где для нее построили храм.
— Монсегюр?
— Именно!
— Сколько же туда ехать?!
— Долго, воробышек. Но ты потерпи. Дело стоит того. Это будет самый уникальный репортаж журналиста всех времен и народов. Тебе дадут Нобелевскую премию.
— Журналистам ее не дают.
— Для тебя сделают исключение.
— Врезала бы я тебе! Сколько тебя знаю, не могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь.
— Я всегда серьезен.
— Лучше пустил бы меня руль. Носом клюешь!
— После границы. После границы пущу куда угодно. Хоть в душу. А пока мы остановимся у придорожного кафе, позавтракаем, выпьем кофе… Взбодримся.
— Насчет души ты тоже серьезно?
— Ну вот! Вам только скажи…
* * *
Они менялись за рулем дважды, но все равно к вечеру оба устали до смерти.
Уже на территории Германии Кузьма свернул с автобана в какой-то городишко и припарковался у маленькой гостинички. Юный портье, видимо, из студентов, едва глянув на них, выдал ключи от номера для молодоженов. Так, по крайней мере, можно было подумать при виде огромной двуспальной кровати под розовым покрывалом, занимавшей добрую половину номера, и двух похотливых купидончиков, вырезанных на ее спинке. Но путешественникам было не до занятий, на которые намекали купидончики. Едва раздевшись, они мгновенно уснули.
Первой проснулась Рита. За портьерами, закрывавшими окно, уже серел рассвет, рядом, раскинув в стороны руки, будто собираясь обнять целый мир, могуче посапывал Кузьма, а сама она, свернувшись калачиком, пристроилась на самом краешке огромной кровати. Даже одеяло и то Кузьма почти целиком перетащил на себя.
Первым делом Рита ликвидировала несправедливость с одеялом — Кузьма даже не пошевелился. Затем она попробовала убрать его руку, чтобы лечь поудобнее. Не получилось: Кузьма, не просыпаясь, упорно возвращал руку на место. Разозлившись, она решительно легла щекой ему на плечо, рассчитывая, что уж теперь он точно уступит. Но он, продолжая спать, обнял ее и прижал к себе. Рите вдруг стало уютно и тепло, и, обняв в свою очередь Кузьму, она заснула так крепко, что даже не услышала, как Кузьма встал.
Когда Рита открыла глаза, в комнате было совсем светло, место на кровати рядом с ней пустовало, а из-за стены доносились звуки льющейся воды. Рита потянулась и взглянула на часы. Они показывали восемь, но это было не местное время…
Кузьма вышел из ванной. На нем были смешные трусы — в розовых собачках по синему полю. Купил он их вместе с зубной щеткой и тюбиком пасты в магазинчике при заправке. Других там не было. Рита хотела еще в магазинчике пошутить на этот счет, но вовремя сообразила, что перед дорогой они к нему домой не заезжали, и он поехал в чем был…
Рите с ее места было видно, как Кузьма остановился перед большим зеркалом в прихожей и некоторое время сосредоточенно рассматривал себя. Тело у Кузьмы было сильное, мускулистое, и даже заметный жирок не портил его — только смягчал рельеф мускулатуры. Кузьма, несмотря на невысокий рост, был хорошо сложен…
— Апполон!
Он обернулся, и Рита с удовольствием подметила, что ей удалось его смутить.
— Если и Апполон, то полведерский. Оброс жиром. Второй год сижу в кабинете.
— Все равно у тебя красивое тело! — возразила Рита. — Откуда, кстати, мышцы?
— В юности занимался гимнастикой. Был у нас один учитель — энтузиаст. Потом уже сам…
— А я вот ничем не занимаюсь. Даже утренней зарядкой.
— Тебе и не нужно. Ты и так хороша, — сказал Кузьма со знакомыми ей смешинками в глазах.
— Ну и что же во мне хорошего? — Рита растянулась на животе поперек кровати, подперев подбородок ладошками и по-детски задрав вверх пятки. — Скажите, пожалуйста!
— У тебя красивые ноги. Не только стройные, но и правильной формы. Такое встречается редко.
— Правильно пишут: мужикам главное — ноги. Больше они в женщине ничего не видят.
— Обижаете…
— Тогда давай дальше. Что у меня еще?
— Плавная линия бедра, без ямки, узкая талия. Грудь небольшая, но красивой формы — капельками. Соски смотрят вперед, а не в стороны.
— Когда ты успел все это рассмотреть? — удивилась Рита.
— В конспиративной квартире.
— В конспиративной квартире. Раз уж представилась возможность.
Рита покраснела.
— Никогда не думала, что ты такой тонкий ценитель женской красоты. А что насчет лица? Его успел рассмотреть? Или только ноги?
— Лицо у нас тоже ничего.
— И это все? Все, что можешь сказать?
— У тебя красивые глаза.
— Дешевый мужской комплимент!
— Они у тебя слегка навыкате, поэтому кажутся особенно большими и выпуклыми. В Древней Греции женщин с такими глазами называли «волоокими», то есть, с глазами, как у вола. Только у волооких гречанок глаза были карие или вовсе черные, а у тебя темно-серые, с голубизной. Выразительные.
— Льстец!
Она соскочила с кровати и легко подбежала к нему. Стала рядом. В одних трусиках, но она почему-то совсем не стеснялась его.
— А ты заметно выше, чем мне казалось! — удивленно сказала она, приподымаясь на цыпочках и вновь опускаясь на пятки.
— Это потому, что ты сейчас без каблуков, — пояснил Кузьма, легко обнимая ее за плечи. — Я, хоть и не такой, как Влад, ну, Ангел, но все же немаленький. Выше тебя на пядь. Просто я плотный, а такие всегда кажутся ниже.