— Спасите камнемет! Делайте, что хотите и как можете, но спасите. Если они уничтожат его, нам придется уйти отсюда ни с чем!
Рыцарь молча кивнул и поднес к губам рог. Отряд охраны, стоявший на склоне ниже камнемета, заметив неладное, спешил на помощь. Подбежавший оруженосец подал Де Леви тяжелый двуручный меч, и тот грозным взмахом клинка остановил убегающую обслугу камнемета и мгновенно выстроил кнехтов перед собой. Это спасло ему жизнь: рыцарь в светлых латах, размахивая своей ужасной палицей, уже настигал врага, но перед редким лесом копий на мгновение замер.
— Де Леви! — вдруг заревел он, вздымая над головой палицу. — Так это ты, вор, командуешь здесь! Пришел твой час, Ги! Сейчас я досыта накормлю тебя землей Марпуа!
Де Леви ощутил, как его спина под войлочным подкладом лат стала холодной.
— Пьер-Роже, — прошептал он и скомандовал кнехтам:
— Вперед!
Но те не успели двинуться с места, как светлый рыцарь с размаху врубился в их ряды. Удары копий испуганных воинов только скользнули по его латам, не принеся вреда, зато палица рыцаря наотмашь била по медным шлемам: воины один за другим никли под ее ударами, падая на стылый камень горы Монсегюр. Через минуту два рыцаря ринулись друг к другу и закружились в смертельной схватке, звеня оружием. Краем глаза де Леви заметил, как нападавшие уже суетятся вокруг камнемета, поливая дерево маслом из сосудов; он понял, что если охрана опоздает еще на несколько минут, приказ инквизитора Ферье останется невыполненным.
Это было последнее, что он успел подумать: палица Пьера-Роже, встретившись в воздухе с его мечом, переломила его пополам и обрушилась на его шлем. В последний миг де Леви успел увернуться, удар пришелся вскользь и поэтому не убил, а лишь оглушил его. Де Леви мешком свалился на склон, и торжествующий Пьер-Роже вознес палицу над головой, чтобы добить врага.
Он не успел. Лезвие алебарды сверкнуло в морозном воздухе и сбоку, косо, рубануло его по шлему. Он выронил палицу, упал на колени, затем ничком, уткнувшись лицом в камень. Сразу пять или шесть кнехтов из подоспевшей охраны бросились к нему, пытаясь найти место в броне, чтобы заколоть. Другие же под командованием беспрестанно орущего капитана ринулись к поджигателям камнемета, и там закрутилась, забурлила ожесточенная сеча, сразу же начавшая смещаться в сторону замка: поджигателей камнемета было гораздо меньше. Рыцари и кнехты де Леви мгновенно потеснили их.
Возле упавшего Пьера-Роже тоже завязалась схватка. Кнехты все еще суетились вокруг него, как вдруг рядом вдруг возник крепкий воин в кольчуге и железном шлеме. Короткими взмахами меча он мгновенно зарубил двух кнехтов, остальные отпрянули. Но, разобравшись, что перед ними одиночка, ощетинившись мечами, двинулись на него. Воин, бросив меч, достал из-за спины взведенный арбалет, вложил в канавку короткую стрелу и, почти не целясь, нажал на рычаг. Звонко ударила тетива, и передний из нападавших рухнул ничком: стрела попала ему прямо в глаз. Стрелок, бросив арбалет, быстро схватил валявшееся на склоне копье, взмахнул им — и второй кнехт, пронзенный насквозь, повалился рядом с убитым стрелой. Остальные нападавшие, не испытывая судьбу, бросились вниз по склону.
Воин рывком поднял Пьера-Роже, взвалил его на плечи и, пошатываясь под тяжестью, медленно побрел к замку. Когда он миновал оставшийся неповрежденным камнемет, еще двое воинов выскочили из-за развалин барбакана и подхватили раненого рыцаря.
Стрелок, а это был безъязыкий Абей, доверив им нести Пьера-Роже, подхватил с земли два копья и пошел рядом, охраняя. Сеча осажденных и защитников камнемета тем временем уже распалась на отдельные группки, где одни, отчаянно обороняясь, отступали к замку, а другие не слишком рьяно наседали: оборонявшиеся бились нещадно. Поэтому процессия под охраной Абея беспрепятственно прошла к воротам, которые распахнулись, пропуская их и тех, кто пробился следом. Вылазка сорвалась.
…Когда Кузьма, потрясенный увиденным, открыл глаза, ему показалось, что кабинет залит мягким зеленым светом. Он опустил веки, отчаянно потряс головой и вновь поднял их. Зеленого свечения не было. А было утро, и веселые лучи яркого весеннего солнца, пробиваясь через щели пластмассовых жалюзи, пронизывали кабинет насквозь…
* * *
Жаркое мартовское солнце к полудню растопило выпавший накануне снег; на шоссе под колесами машин чвякала грязная бурая каша. Было скользко, при повороте налево ритину «альфу» занесло. Рита легко выровняла машину и вдруг вспомнила, что несколько месяцев назад на этом же повороте случилось нечто похожее. Только тогда под колесами был лед, и ехала она к Кузьме Телюку.
После тех двух встреч, сначала с Телюком, а потом с Ангелом, что-то как бы надломилось в ней. Исчезла прежняя легкость, с какой она на зависть всей редакции собирала материал и писала свои «рашпильные» статьи. Вообще после того, как она в панике сбежала от скотских приставаний Ангела, хотя с самого начала планировала как раз таким путем вытянуть из него информацию, у нее все не клеилось… Даже личная жизнь… Единственной пользой от всей этой лабуды, было то, что, напуганная диагнозами Кузьмы и Ангела (которые подтвердились полностью), Рита всерьез занялась здоровьем, и за три месяца подлечила свои болячки. Но жить монашкой и ходить в поликлинику было тоскливо до тошноты. Ирка Хандогина, ее единственная редакционная подруга и в какой-то мере последователь (по стилю работы), которой Рита пожаловалась на свою беду, заключила безапелляционно: