— Георгий Андреевич, вы не возражаете, если я составлю вам компанию? — поинтересовалась Мария Федоровна.
— Конечно, нет, только дамские сигареты у меня в кабинете. Вам принести или вы со мной сходите?
— С вашего позволения, схожу.
Императрица встала. Гоша хлопал глазами.
— Не вижу, почему бы благородному дону не посмотреть на ируканские ковры, — подмигнул я ему, — не скучайте, мы скоро.
В кабинете я достал свой «Аполлон» и спросил у спутницы:
— Вам действительно тоже предложить, или вы просто хотели со мной поговорить наедине?
— Ну разумеется, именно поговорить. А вы курите, мне это нисколько не мешает.
Я воспользовался ее разрешением.
— Мне правильно показалось, что вы пользуетесь очень высоким доверием Старца? — спросила дама после паузы.
— Почти абсолютным, — ответил чистую правду я, — и, по сути, являюсь чем-то вроде его уполномоченного в этом мире. Господь ведь создал не один мир, а множество, сейчас уже многие это начали понимать. Сам Старец в дела нашего континуума почти не вмешивается, у него есть дела в других.
— Он считает, что у нас и так достаточно хорошо?
— Наоборот. Он уверен, что у нас все настолько плохо, что вмешиваться уже поздно. Дело в том, что при определенных условиях Старец способен видеть будущее. Вот он и посмотрел наше…
— Жаль, что простым смертным это не дано, — вздохнула Мария Федоровна, — но, может, вы мне расскажете?
Что-то подобное я предусмотрел и заранее соорудил нечто вроде антирекламного ролика. Чтобы подчеркнуть его отличие от картин связи со старцем, он был сделан черно-белым, местами с намеренно ухудшенным качеством.
Чтобы подчеркнуть его отличие от картин связи со старцем, он был сделан черно-белым, местами с намеренно ухудшенным качеством. Там был монтаж, кадры из кинохроники, зомбоящика и интернета.
— Я вам покажу, — сказал я. — Старец смог записать то, что увидел. Смотрите.
Императрица, не отрываясь, глядела на экран.
— В России произойдет революция, монархия будет свергнута, дворянство и духовенство практически уничтожены, — анонсировал первую серию я.
На экране матросы сбрасывали орлов с кремлевских башен. Штурм Зимнего. Расстрел царской семьи, расстрел Михаила (императрица побледнела и закрыла рот рукой). Снова расстрелы, расстрелы… Взрыв храма Христа-Спасителя.
— Потом будут две страшные войны с десятками миллионов жертв, — продолжил я. — Причем погибнут лучшие.
Вторая серия представляла собой подборку наиболее эффектных кадров по Второй Мировой и завершалась Хиросимой.
— А дальше человечество выродится. Господствующей идеологией станет абсолютная свобода личности в реализации своих самых низменных устремлений с единственным ограничением — не мешать другим, таким же.
Третий сюжет начинался обычной порнухой, правда предельно гнусной, потом плавно перетекал в педерастичесую и, так сказать на закуску, заканчивался чемпионатом мира по «кто больше насрет». Как и положено, он то и дело прерывался рекламой средств от перхоти, ожирения и импотенции.
— Так хочет жить и живет считающий себя элитой человечества и устанавливающий законы «золотой миллиард», — прокомментировал я. — А чтобы ему это обеспечить, остальные шесть живут вот так!
Четвертая серия состояла из кадров самой вопиющей нищеты, которые я только смог нарыть, перемежающихся картинами экологических катастроф типа высохшего Арала. Кончалась она брошенной русской деревней с развалившейся церковью на заднем плане.
Моя гостья была на грани обморока, я даже на всякий случай достал аптечку.
— Не надо, — слабо махнула рукой она, — мне уже лучше… О Боже, какой ужас! Какая мерзость!
— Да, будущее у нас непривлекательное, — подтвердил я. — И Старец считает, что в его неизбежности виноваты практически все живущие, за исключением немногих чистых душ, к которым он только что отнес и Ольгу. Потому и был так резок с вами…
— А вы? — взволновано спросила императрица, — вы как считаете?
— Мне рано делить людей на правых и виноватых, — потянулся за следующей сигаретой я, — мне хочется просто не допустить того, что вы видели. Старец ведь не считает, что это совсем невозможно — он уверен, что человечество достойно именно такой судьбы. А я, смотря на ваших младшего и среднего сыновей, на Ольгу, на многих других, не могу с ним в этом согласиться.
— Я чувствовала, что Ники ведет страну в пропасть, чувствовала… Но не думала, что это будет так страшно и так скоро! Они же там, на этих жутких картинах, были совсем ненамного старше, чем сейчас!
Императрица помолчала, набираясь решимости. Потом сказала преувеличенно спокойным голосом:
— Георгий Андреевич, я прошу вас внимательно выслушать то, что я вам скажу. Когда семь лет назад почил мой венценосный супруг, я была уверена, что трон должен занять не Ники, а Жорж, и у меня в этом была достаточно влиятельная поддержка. Но его болезнь… да он просто мог не перенести дорогу в Питер. Сейчас поддержка влиятельных людей у меня по-прежнему есть, хоть и в несколько меньшей степени.
Зато теперь Жорж здоров, и его поддерживаете вы! Стоп, — властным жестом остановила она меня, — не надо мне сейчас ничего говорить. Мы собираемся гостить здесь еще неделю, у вас будет время все как следует обдумать, да и у меня тоже. А пока, — слабо улыбнулась Мария Федоровна, — не поделитесь ли со мной, как вы собираетесь выполнять поручение Старца относительно моей дочери?
— Ну, — предположил я, — развод, пожалуй, не лучший выход, это вредно отразится на репутации Ольги. Так что некоторое время ей придется потерпеть существующее положение дел. Здоровье я ей поправлю, не волнуйтесь. А её муж… он, гад, ищет наслаждений, и гори все остальное синим пламенем? Он их получит. Столько, сколько захочет. И будет честно предупрежден, что излишества могут оказаться вредны для самочувствия. Никто его и пальцем не тронет, он сам выберет свою дорогу и пройдет по ней до конца — эта дорога будет из тех, с которых невозможно свернуть.