ГЛАВА 20. ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК
На следующий день
Снежное поле простиралось без конца и без края, будто белый материк, уходящий за горизонт. Оставшиеся члены экспедиции шли в связке, прощупывая снег перед собой альпенштоками. Если Инди вдруг упадет в расщелину, вытащить его наверх — не проблема, и даже если он утянет за собой Джека, риск не так уж велик. Но если в пропасть провалится еще и Катя, то скорее всего, оба турка очень скоро отправятся следом. На том скоропостижно и окончится экспедиция, уже лишившаяся своего вожака.
Не будь рядом Джека, утешавшего Катю в первые часы после смерти отца, она вряд ли нашла бы в себе силы продолжить восхождение. И хоть она испытывала к Джеку благодарность за поддержку, все ее чувства были холодны, как простирающиеся окрест ледники. Она сама обрекла себя на духовную немоту, закоченела сердцем, ибо иначе ей просто не выдюжить. А Катя не могла позволить себе сломиться, ведь тогда экспедицию ждет просто крах — а значит, мечта отца так и не осуществится. И потому Катя гнала себя вперед, одолевая гору с такой несокрушимой решимостью, какой в себе и не подозревала.
Тучи нависли всего в нескольких десятках метров над головой и продолжали опускаться. Катя старалась побороть отчаяние. Ковчег может быть погребен под льдом и снегом, как оставшиеся позади отряда долины и ущелья. Но если верить рапорту, перехваченному папой десять лет назад, летом Ковчег открыт взору.
Катя старалась не вспоминать, как обратилась против собственного отца в последние минуты его жизни; теперь она жалела, что дала тогда волю чувствам. Он все-таки был хорошим человеком; Катя непременно выполнит его последнюю волю. Перед самой смертью он успел шепнуть ей:
— Там… Ковчег… Видишь?
Но Шеннон прекрасно помнил, что против них ополчилась не только непогода. Янычар еще рано сбрасывать со счетов. Всякий раз, когда открывался хороший обзор, Джек останавливал отряд и доставал бинокль Заболоцкого, доверенный ему Катей. Первым делом он осматривал склон впереди — не показался ли Ковчег, затем обращал взгляд к снежным полям, оставшимся позади. И всякий раз, не отозвавшись ни словом, убирал бинокль в футляр и вместе со всеми трогался в путь, чтобы все-таки одолеть подъем, ибо таков был общий уговор.
И всякий раз, не отозвавшись ни словом, убирал бинокль в футляр и вместе со всеми трогался в путь, чтобы все-таки одолеть подъем, ибо таков был общий уговор.
Рассказав Кате и Шеннону о постигшей близнецов участи, Инди спросил, кто желает утром спуститься обратно. Шеннон заявил, что готов протрубить отбой, если остальные того пожелают, хоть ему и любопытно, что ждет впереди. К его изумлению, Катя категорически высказалась против возвращения. Эту экспедицию организовал ее отец, — провозгласила Катя, — и ему мало быть просто похороненным здесь; он хотел, чтобы остальные завершили поход.
После ее речи никто перечить уже не стал. Джек почувствовал гордость за Катю и влюбился в нее сильнее прежнего. Она еще не открылась ему, но без протестов приняла его утешение и поддержку. Шеннон ощутил, что она даже нуждалась в них, и это вселило в него надежду; быть может, после отъезда из Турции их ждет совместное будущее.
Утром они похоронили Заболоцкого в укрытии, давшем им ночлег. Катя поцеловала отца, положила Ковчегово дерево ему на грудь и скрестила его руки поверх дерева.
— Ты уверена, что это стоит делать? — не выдержал Инди.
— Ковчегово дерево принадлежит ему по праву.
Шеннон прекрасно понял, что смутило Инди: если это дерево действительно с Ковчега, то это сокровище должно принадлежать всему человечеству. Кроме того, ведь Заболоцкий его попросту украл. Но Инди поступил здраво и оставил свое мнение при себе. Они с Джеком обернули покойного брезентом и с помощью Омара и Ахмета погребли тело под грудой камней.
Катя попросила, чтобы Джек перед уходом прочел что-нибудь из Библии. Он охотно согласился, и Катя попросила прочесть семнадцатую главу Евангелия от Луки, стихи с 22 по 26, ибо именно это место отец то и дело перечитывал в последние дни.
Шеннон нашел нужный отрывок, троекратно прочел его про себя, а затем зачитал вслух для остальных.
Сказал также ученикам: придут дни, когда пожелаете видеть хотя бы один из дней Сына Человеческого, и не увидите;
И скажут вам: «вот, здесь», или: «вот, там», — не ходите и не гоняйтесь;
Ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой.
Но прежде надлежит Ему много пострадать и быть отвержену родом сим.
И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого…
Шеннону показалось, что он знает, почему Заболоцкий снова и снова перечитывал именно эти строки. Их можно понять в том смысле, что обнаружение Ковчега провозгласит возвращение Сына Человеческого. Должно быть, Заболоцкий видел себя в роли Христа, пострадавшего и отвергнутого. Его искания стали мишенью для насмешек газетчиков и коллег Инди. Его главных соратников заботили больше политические последствия, нежели духовные. Но при этом Заболоцкий жил ложью и обманом. Он был человеком, а не Богом.
Еще Шеннон понял, что натолкнуло янычар на мысль, будто открытие Ковчега повлечет Судный День. Быть может, они и правы. Быть может, не стоило затевать этот поход. Быть может, еще не настало время явить Ковчег свету. Кто осмелится принять на себя ответственность и фактически положить конец всему сущему?