– Будь у нас в доме полной хозяйкой. А Гонза поддакивает.
Посидели. Потом Гонза спрашивает:
– Ну, где кто спать будет? У нас ни кровати, ни перинки, ничегошеньки нет!
Золушка говорит:
– Я лягу спать в хлеву, там соломы много. Пожелали друг другу доброй ночи, батрачка пошла в конюшню, мужики в горницу, легли у стола на лавку.
Старик снял куртку, улегся на один бок, Гонза – на другой.
Утром старик вышел в сени, а там – полон ушат молока стоит. Коровы и козы уже подоены. Он и руки врозь – что такое? А Гонза говорит:
– Видите, батя, какое счастье к нам в дом пришло, теперь сможем кой-какой грошик отложить.
Вот приходит еврейка, принесла большую крынку:
– Сегодня налейте полную.
Старый Горошек не знает, как и взяться. Гонза зовет:
– Ну-ка, новая хозяйка, налей ты.
Налила, а ничуть не заметно: в ушате словно и не убавилось. Старик с Гонзой просто не знают, куда девать молоко, так его много. Решили только вершки снимать. На потолке – кадушки, лоханки кучей свалены. Золушка перемыла их, выскребла. Доила два раза в день и ставила молоко в тепло.
Гонза только досадовал, что у нее такое имя нехорошее.
– Деревенские смеяться над нами будут. А она отвечает:
– Об этом не тужи, придет время, будет у меня другое имя.
Так проходил день за днем. Гонза гонял скотину на выгон, старик пахал, а новая хозяйка все по дому делала. Старик повеселел. И молока все больше прибавлялось.
– Что, – дескать, — со сметаной-то делать будем?
– В субботу собью ее, пусть в доме будет масло.
В субботу разыскала она старую маслобойку, выпарила ее, и стали они втроем пахтать. Три раза пришлось ей в маслобойку сметану наливать! Промыла, сложила – масла полна кадушка! Старик просто в недоумение пришел, глазам не верит.
Хватились, – а соли-то мет. Она достает из кармана монету, подает Гонзе – деньги какие-то не наши, он таких и не видывал никогда — и говорит:
– Сходи купи пять фунтов соли.
Гонза принес, она тут же высыпала соль на стол, взяла топорик, потолкла ее обушком. Взвесила масло – тридцать фунтов. Старик чуть с ума не сошел – что только в доме творится! Снесла масло на погреб, чтоб застыло, а вечерком, дескать, как отдохну, отнесу его в город, продам. Гонза взял мел, стал считать, сколько выручит, даже и сосчитать не смог.
– Теперь нужна мне корзинка, в чем понести.
Гонза сейчас же побежал, приволок травяную корзину. Старик за голову схватился:
– Да ты что, спятил, что ли, это ведь корзина травяная, а не для масла! Вот видишь, – говорит он Золушке,– у нашего Гонзы не все дома.
Та хохочет, а Гонза повернулся, схватил в сенях со шкафа лукошко и прямо вместе с наседкой притащил в горницу.
– Ну, это человек блажной! Не мучь уж его, а то он совсем очумеет, видишь — мечется, ровно угорелый. На чердаке висит корзинка, еще от старухи осталась, сходи сама.
Но Гонза не мешкает, сам побежал на чердак, принес корзинку. Золушка открыла ее, а там полно мышиных гнезд. Побежала во двор, в навозной жиже ее вымыла, на речке выполоскала и несет в горницу чистую корзинку.
– Теперь, – дескать, – дайте мне под масло лоскут чистого миткаля.
– Да что ты, милая, какой там у нас миткаль. Рубашек и тех нет. С тех пор как старуха померла, в доме белья ни ниточки не осталось.
Золушка завернулась, никому ни слова не сказала и мигом принесла подмышкой сверток белого миткаля. Оторвала три куска, чтоб масло завернуть, остаток убрала.
А Гонза наш так и вьется вокруг Золушки:
– Не откажи, – говорит, – сшей мне из этого куска рубашку в воскресенье погулять. Ведь все парни рубашки носят и смеются надо мной, что у меня даже и рубашки нет.
– Ладно, ладно, вот погоди, продам масло, что-нибудь уж тебе сварганю.
Под вечер отправилась она в город, а через час ворочается и высыпает на стол кучу грошей. Старый Горошек чуть не рехнулся. Столько денег! Хочет отдать Золушке за миткаль-то, а та не берет:
– Не надо, не надо, после отдадите, когда побогаче будете.
А в тот вечер, когда Золушка ушла в город, приковыляла к их дому какая-то старушка:
– Пустите, люди добрые, переночевать. Могкет, и хлеба кусочек подадите, не ела ничего.
А старый Горошек, с тех пор как заимел ловкую работницу, которая умела изо всякой беды его вывести, уж не ворчал, как бывало раньше.
– Гонзик, дай ей чего-нибудь поесть, небось с голоду не помрем, обойдемся.
И старушка немедля вошла в их дом, да так смело, как будто всю жизнь у них жила, все знает, куда как идти.
– А чья же вы будете, откуда?
– Я Золушки вашей бабушка.
– А, вот что, – говорит Горошек. – Ну, она девушка толковая, сноровистая, а как за работу берется, все у нее спорится, хотелось бы мне, чтоб сын с нею обручился. Я-то за женой получил тысячи несметные, да что толку, глупа она была и ленива, все прахом пошло. Так что если бы только Золушка с моим Гонзой обручилась, – уж как бы я рад был!
Бабушка за это так и ухватилась:
– Я не против, не против.
Через час пришла Золушка, высыпала на стол деньги, старик чуть не сбесился от радости. Ну, ладно. Вот Золушка и говорит:
– Завтра воскресенье, надо к завтрему сшить рубашки.
Зажгла плошку, Гонзу посадила из миткаля нитки дергать. Это по бедности так делают! Он нашел в окне три ржавые иголки, почистил их золой, и бабка с девкой уселись шить, торопятся как сумасшедшие. Мужики уж давно уснули, а они все шьют да шьют. Утром отец с сыном проснулись, – возле каждого лежит по рубашке с завязочками – это тесемки такие, их в дырочки продергивают и завязывают.