Разрушенный храм наполнился странными тенями, потому что освещение исходило только от самого Осириса, да от звезд снаружи. Перед ними мелькали какие?то фигуры, они постоянно обо что?то спотыкались. Орландо почти ничего не замечал. Он вцепился в руку Фредерикса и помнил только об одном — нужно держаться как можно дальше от Господина Жизни и Смерти. «И с чего мы взяли, что можем с ними сражаться? — подумал Орландо. — Они — боги. На самом деле боги. У нас не было шанса».
С другой стороны зала донесся душераздирающий стон, напоминающий звук, с которым разваливается деревянный корабль. Это был предсмертный крик одного из сфинксов. С потолка падали камни. Похоже, весь храм скоро рухнет.
Орландо и Фредерикс добрались до дальней стены, они продвигались пугающе медленно. Здесь, на краю всего, тела все еще двигались, напоминая картину адских мук. Неясные фигуры катались по полу, вцеплялись друг в друга — защитники храма, солдаты, люди?черепахи, все сплелись в один клубок и образовали ковер — символ разрушения, Некоторые панцирные дрались между собой, кусали друг друга в лицо в жуткой молчаливой схватке.
Когда двое друзей протискивались в дверь задней комнаты, которую заблокировала груда смешавшихся тел, снова раздался мощный глас, он был настолько громким, что казалось, владелец его находится прямо у них за спиной.
— КОНЕЧНО, Я СТРАШНО ЗОЛ, ВЫ, БЕСПОЛЕЗНЫЕ КРЕТИНЫ! НАДЕНЬ СВОЮ ДУРАЦКУЮ ГОЛОВУ, КОГДА Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!
В другом мире Орландо, возможно бы, и рассмеялся, но не здесь, где не было ни малейшего повода для веселья.
Что?то ударило его по голове, и пол вдруг ринулся к нему навстречу. Фредерикс тащила его изо всех сил, а он вдруг забыл, как пользоваться руками и ногами. Всего в метре от него кто?то, возможно, Василий из Круга, лежал весь изломанный, почти бесформенная кучка. Фредерикс обхватила Орландо руками, и он сумел встать на ноги, хоть и с трудом, он чувствовал себя развалиной, голова как бы отделилась от туловища… крутилась в воздухе, как голова человека?грифа…
— Бонни… Нанди… — бормотал он. Не могли они его бросить. А Дикое Племя…
— Встань, Гардинер! — крикнула Фредерикс. Она тащила его дальше в комнату. — Помогите кто?нибудь!
В дальнем конце комнаты мерцание вдруг превратилось в стену золотого пламени.
«Это что?то значит», — подумал Орландо, но думать было трудно. Водоворот черных фигур завертелся вокруг него — то ли летучие мыши, то ли обезьяны. Он не помнил, кто есть кто, и какая ему разница.
— Помогите! — снова закричала Фредерикс, но крик ее был еле слышен, будто она падала в глубокую шахту.
Последнее, что видел Орландо, был золотой свет, который превратился в свечение на черном фоне, потом и это свечение уменьшилось и исчезло.
* * *
Катур Рамси знал, что такого в протоколах не бывает. Это все равно как участвовать в первой делегации на чужую планету. Если бы при вас умирал ребенок, вы бы не могли найти ни слов, ни жестов, чтобы утешить его родителей.
Он пошевелился, при этом его одноразовый защитный костюм противно шуршал. Какая разница, Катур был уверен, что, начни он палить из ружья в воздух, родители не оторвали бы глаз от бледного сморщенного личика ребенка.
Он лежал, окруженный разными аппаратами для поддержания жизни, щеки его ввалились, кожа была такой прозрачной, что просвечивал череп. Больше всего Орландо был похож на какого?нибудь усопшего дряхлого правителя, чье тело выставили для прощания. Однако Орландо был все еще жив, какая?то искорка в глубинах его мозга заставляла сердце биться. Такая мелочь, но если сердце остановится, очень многое изменится. Рамси почувствовал свою вину, глядя на умирающего ребенка, он как будто вторгался в чужую частную жизнь — что, конечно, было верно в какой?то степени, возможно, это было самое личное — последний путь, который каждый совершает в одиночестве. Блестящая кнопка нейроконсоли все еще находилась на шее мальчика, как пробка, удерживающая жизнь в его теле. Хотя она казалась здесь неуместной. Это беспокоило Рамси, напоминая о том, что он должен будет сказать — ему так не хотелось этого делать.
Мать Орландо осторожно дотронулась до впалой щеки мальчика. Для Рамси было невыносимо больно видеть выражение ее липа. Он начал пятиться к двери и незаметно выскользнул в холл. Ему стало стыдно за свое бегство.
И в холле Семейного Центра больницы Рамси чувствовал себя так же неуютно, как и в палате. Помещение было отделано в агрессивно веселом стиле, он понимал, почему это сделано, но тем не менее его угнетала такая обстановка. Эти игрушки, голограммы и яркая, слишком мягкая мебель не могли скрыть боли и страха, которыми пропитаны больницы. Как их ни украшай, достаточно взглянуть на толпящихся в ожидании посещений родственников или как они выглядят после, и вам станет ясна вся правда. Пожалуй, эта игрушечная отделка давала только один результат — показывать свою боль и страх стыдно, ведь для вас так старались.
«Ты не один, — как бы требовали лампы?медведи и мультики на настенных экранах. — Улыбайся. Следи за своими словами».
Если это имелось в виду, то Вивьен Феннис и Конрад Гардинер со своей задачей не справлялись.