Она вздрогнула, хотя в его голосе не было угрозы, как раньше, когда он предупреждал ее держать язык за зубами.
Она вздрогнула, хотя в его голосе не было угрозы, как раньше, когда он предупреждал ее держать язык за зубами. И тут ей пришла в голову мысль, удивительная, пугающая, но при этом захватывающая.
«Может быть… Может быть, он хочет проводить со мной время? Свое личное время».
Чтобы скрыть смущение, Дульси сделала большой глоток виски с содовой. Возможно ли это? А если возможно, то не будет ли поездка большой глупостью с ее стороны?
— Мне надо подумать об этом.
— Не думай слишком долго, — предупредил он. — Поезд уже трогается. — Ей показалось, что в его голосе поубавилось веселости, возможно он устал. — Тебе будут платить по тем же расценкам.
— Нет?нет. Я не это… Я хотела сказать, что непросто подхватиться и… — Она закусила губу. Жалкий лепет. Спокойно, Энвин, спокойно. — Мне нужно позаботиться о приготовлениях.
— Позвони завтра. — Он помолчал. — Я работал над этой зажигалкой с другим специалистом, но мне хотелось, чтобы вместо нее была ты. — На этот раз его улыбка была необычной, почти смущенной. — Желаю повеселиться в выходные.
Изображение исчезло с экрана.
Дульси залпом проглотила остаток виски. Когда Джонс запрыгнул ей на колени, она принялась машинально чесать его за ухом, но если бы это был не ее кот, она вряд ли бы заметила. За окном солнце уже село, каменные и чугунные ущелья Сохо погрузились в темноту, по городу начали зажигаться огни.
Ольга Пирофски за последние несколько дней почти перестала воспринимать действительность. Одна часть ее считала, что цель достигнута, жизнь будет состоять теперь из чередований работы и домашних хлопот, но другая ее часть видела, что со стороны все это похоже на безумие. Но ведь никто со стороны не мог чувствовать того, что чувствовала она, не испытывал того, что испытала она. Не было это сумасшествием или было, что вполне вероятно, важно, что она поняла сейчас всю привлекательность сумасшествия, чего не было даже в австрийской лечебнице.
Голоса, спорящие внутри нее, едва ли вырывались наружу. Она начала готовиться, рассылать почту, извещая соответствующих чиновников, она постоянно была настороже, как человек, которого побили. Она заплакала только раз, когда забирали Мишу.
Они были бездетной парой, оба менеджеры среднего звена, совсем молодые по сравнению с Ольгой, но уже сейчас было видно, какими они будут в ее возрасте. Она выбрала их из трех или четырех предложений, потому что у мужчины в голосе чувствовалась доброта, и это напомнило ей покойного Александра.
После того как она сообщила им, что уезжает, им хватило такта не задавать лишних вопросов. Хотя Миша вел себя очень настороженно, им, похоже, очень понравился маленький песик.
— Он просто зунни, — женщина произнесла слово, которого Ольга не знала, но которое означало «забавный». — Посмотри, какие ушки! У него будет очень хороший дом.
Когда они посадили Мишу в переноску, его глаза округлились от ужаса, что Ольга его предала, он прыгал на прутья клетки все время, пока его несли к двери, она боялась, что пес себя поранит. Новые владельцы заверили ее, что скоро все будет в порядке, он будет счастлив и будет есть из своей собственной мисочки в своем новом доме. Она слышала отрывистый лай Миши, пока за ним не захлопнулась дверца машины. Когда блестящая машина исчезла за углом, Ольга вдруг поняла, что по лицу ее струятся слезы.
Она как раз заклеивала клейкой лентой последнюю коробку, когда услышала визг на улице и подошла к окну мансарды. Недалеко от дома небольшой автомобиль на воздушной подушке, набитый подростками, выписывал круги под уличным фонарем, девчонки на заднем сиденье визжали и смеялись. Из дома выскочил парень и прыгнул в автомобиль, чем вызвал новый взрыв хохота. Водитель попытался ехать прямо, но его занесло на клумбу.
Водитель попытался ехать прямо, но его занесло на клумбу. Машина стала набирать скорость, а из?под воздушной подушки полетели в канаву срезанные головки цветов.
«Еще один вечер пятницы перед концом света», — подумала Ольга, хотя она не знала, что имеет в виду и откуда взялись эти слова. Она уже давно не смотрела новостей, но не думала, что ситуация в мире изменилась к худшему — войны и убийства, голод и мор, но ничего необычного, ничего апокалиптичного. Ее собственная жизнь может измениться, она даже может быть уничтожена какой?то необъяснимой темнотой, но ведь все остальное останется? Дети вырастут, поколения будут сменять друг друга — разве не ради этого она жертвовала своей жизнью? Разве не ради этого она делает то, что делает со своей жизнью? Дети важнее всего. Без них смерть была грубой шуткой, над которой никто не смеется.
Она отбросила эту мысль, как отбросила отчаяние, которое вызвал лай Миши. Лучше не чувствовать ничего. Если перед ней поставлена великая задача, она не имеет права на боль. Боль еще будет, но она распрямит плечи и вынесет ее. Боль была тем единственным, чему она научилась, единственным, что у нее хорошо получалось.
Она задвинула последний ящик на место, как имущество фараона, отложенное на загробную жизнь, — шансов использовать эти вещи у нее было не больше, чем у того фараона. Она закрыла и заперла мансарду.