Корнем жизни был
кубический корень, мерой жизни была квадратная мера. Люди вереницей
проходили мимо, ужасный шум и грохот оглушили его.
Сэм прислонился к острому углу каменного здания. Чужие лица мелькали
мимо него тысячами, и ни одно из них не обратилось к нему. Ему казалось, что
он уже умер, что он призрак и его никто не видит. И город поразил его сердце
тоской одиночества.
Какой-то толстяк, отделившись от потока прохожих, остановился в
нескольких шагах от него, дожидаясь трамвая. Сэм незаметно подобрался к нему
поближе и заорал ему в ухо, стараясь перекричать уличный шум.
— У Ранкинсов свиньи весили куда больше наших, да ведь в ихних местах
желуди совсем другие, много лучше, чем у нас.
Толстяк отодвинулся подальше и стал покупать жареные каштаны, чтобы
скрыть свой испуг.
Сэм почувствовал, что необходимо выпить. На той стороне улицы мужчины
входили и выходили через вращающуюся дверь. Сквозь нее мелькала блестящая
стойка, уставленная бутылками. Мститель перешел дорогу и попытался войти. И
здесь опять Искусство преобразило знакомый круг представлений. Рука Сэма не
находила дверной ручки — она тщетно скользила по прямоугольной дубовой
панели, окованной медью, без единого выступа, хотя бы с булавочную головку
величиной, за который можно было бы ухватиться.
Смущенный, красный, растерянный, он отошел от бесполезной двери и сел
на ступеньки. Дубинка из акации ткнула его в ребро.
— Проходи! — сказал полисмен. — Ты здесь давненько околачиваешься.
На следующем перекрестке резкий свисток оглушил Сэма. Он обернулся и
увидел какого-то злодея, посылающего ему мрачные взгляды из-за дымящейся на
жаровне горки земляных орехов. Он хотел перейти улицу. Какая-то громадная
машина, без лошадей, с голосом быка и запахом коптящей лампы, промчалась
мимо, ободрав ему колени. Кэб задел его ступицей, а извозчик дал ему понять,
что любезности выдуманы не для таких случаев. Шофер, яростно названивая в
звонок, впервые в жизни оказался солидарен с извозчиком. Крупная дама в
шелковой жакетке «шанжан» толкнула его локтем в спину, а мальчишка-газетчик,
не торопясь, швырял в него банановыми корками и приговаривал: «И не хочется,
да нельзя упускать такой случай!»
Кол Гаркнесс, кончив работу и поставив фургон под навес, завернул за
острый угол того самого здания, которому смелый замысел архитектора придал
форму безопасной бритвы (1). В толпе спешащих прохожих, всего в трех шагах
впереди себя, он увидел последнего кровного врага всех своих родных и
близких.
Он остановился, как вкопанный, и в первое мгновение растерялся,
застигнутый врасплох без оружия. Но Сэм Фолуэл уже заметил его своими
зоркими глазами горца.
Последовал прыжок, поток прохожих на мгновение заколебался и покрылся
рябью, и голос Сэма крикнул:
— Здорово, Кол! До чего же я рад тебя видеть!
И на углу Бродвея, Пятой авеню и Двадцать третьей улицы кровные враги
из Кэмберленда пожали друг другу руки.
————————————————————
1) — «Небоскреб утюг», имеющий в плане острый угол.
Погребок и роза
Перевод Н. Дехтеревой
Мисс Пози Кэрингтон заслуженно пользовалась славой. Жизнь ее началась
под малообещающей фамилией Боге, в деревушке Кранбери Корнерс. В
восемнадцать лет она приобрела фамилию Кэрингтон и положение хористки в
столичном театре фарса. После этого она легко одолела положенные ступени от
«фигурантки», участницы знаменитого октета «Пташка» в нашумевшей музыкальной
комедии «Вздор и врали», к сольному номеру в танце букашек в «Фоль де Роль»
и, наконец, к роли Тойнет в оперетке «Купальный халат короля» — роли,
завоевавшей расположение критиков и создавшей ей успех. К моменту нашего
рассказа мисс Кэрингтон купалась в славе, лести и шампанском, и дальновидный
герр Тимоти Гольдштейн, антрепренер, заручился ее подписью на солидном
документе, гласившем, что мисс Пози согласна блистать весь наступающий сезон
в новой пьесе Дайд Рича «При свете газа».
Незамедлительно к герру Тимоти явился молодой талантливый сын века,
актер на характерные роли, мистер Хайсмис, рассчитывавший получить
ангажемент на роль Соля Хэйтосера, главного мужского комического персонажа в
пьесе «При свете газа».
— Милый мой, — сказал ему Гольдштейн, — берите роль, если только вам
удастся ее получить. Мисс Кэрингтон меня все равно не послушает. Она уже
отвергла с полдюжины лучших актеров на амплуа «деревенских простаков». И
говорит, что ноги ее не будет на сцене, пока не раздобудут настоящего
Хэйтосера, Она, видите ли, выросла в провинции, и когда этакое оранжерейное
растеньице с Бродвея, понатыкав в волосы соломинок, пытается изображать
полевую травку, мисс Пози просто из себя выходит. Я спросил ее, шутки ради,
не подойдет ли для этой роли Ленман Томпсон. «Нет, — заявила она. — Не желаю
ни его, ни Джона Дрю, ни Джима Корбета, — никого из этих щеголей, которые
путают турнепс с турникетом. Мне чтобы было без подделок». Так вот, мой
милый, хотите играть Соля Хэйтосера — сумейте убедить мисс Кэрингтон. Желаю
удачи.
На следующий день Хайсмис уже ехал поездом в Кранбери Корнерс, Он
пробыл в этом глухом и скучном местечке три дня. Он разыскал Богсов и
вызубрил назубок всю историю их рода до третьего и четвертого поколений
включительно. Он тщательно изучил события и местный колорит Кранбери
Корнерс. Деревня не поспевала за мисс Кэрингтон. На взгляд Хайсмиса, там, со
времени отбытия единственной жрицы Терпсихоры, произошло так же мало
существенных перемен, как бывает на сцене, когда предполагается, что «с тех
пор прошло четыре года». Приняв, подобно хамелеону, окраску Кранбери
Корнерс, Хайсмис вернулся в город хамелеоновских превращений.