— Что значит — проглядели?! Как можно такое проглядеть, что вы несете?!
— Ну-ну, дорогая, — весело оскалился Майзель, — не нужно так переживать. Разумеется, никто ничего не проглядел. Просто юристы получили новые бумаги и соответствующее вознаграждение. Неужели вы думаете, что эти деятели, которые шляются по презентациям, накачиваются шампанским по три тысячи долларов за бутылку, трахают манекенщиц и надувают щеки на заседаниях советов, изображая из себя гениальных предпринимателей, сами читают договоры? Если да, то вы непростительно наивны…
— Да вы… вы просто мазурик какой-то!
— Обязательно.
— А остальные?!
— Я неистощим на криминальные выдумки, пани Елена.
— И что, никто об этом не узнал?!
— Нет. Потому что те, кто должен был растрезвонить на весь свет о том, что я мошенник, тоже получили свою порцию рекомендательных писем за подписью князя Хованского. Или компромата. Или стали тяжелее на несколько десятков граммов, что вызвало у них непреодолимое желание лечь поглубже в землю.
— Дальше.
— Дальше все просто. За долги конфискуются активы, подписываются соответствующие бумаги, в совете директоров и наблюдательном совете появляются наши люди. Все. Очередной оплот империализма у нас в кармане.
— Дальше все просто. За долги конфискуются активы, подписываются соответствующие бумаги, в совете директоров и наблюдательном совете появляются наши люди. Все. Очередной оплот империализма у нас в кармане. Разумеется, без поддержки и одобрения нашего обожаемого монарха было бы куда проблематичнее. А так… Воевать с нами — занятие ох, какое небезопасное. А все хотят жить и заниматься любовью, дорогая.
Кроме тебя, похоже, подумала Елена. Но озвучивать эту мысль не стала.
— Ну, допустим. А потом?
— Потом концерн начал вдруг платить налоги — и у нас, и в Америке, и в Германии, и в Индии — и снизил в разы дивиденды по акциям. А потом сократил в разы цены на конечную продукцию. Что, разумеется, вызвало биржевую панику. Возникла цепная реакция, в ходе которой мы взяли под свой контроль то, что считали нужным, укрепили крону и посадили своих людей в исполкоме ВТО. Ну, это так, в общих чертах, пунктиром… На самом деле, вы же понимаете, все было совсем не так легко, быстро и просто…
— Да уж, — Елена вздохнула. — Вы, оказывается, страстный поклонник Тобина [52] . Вот уж никогда бы не подумала…
— Проблема мистера Тобина в том, что он не предложил никакой схемы реализации своей чудесной идеи. Доверить ее реализацию существующим правительствам и благотворительным организациям — это анекдот, причем не смешной, а похабный. А мы создали структуру, которая этим занимается весьма успешно…
— Пока что вы успешно всех подмяли под себя. И устроили империю в Африке. И…
— Нужно опереться на что-то, пани Елена. Нельзя работать в воздухе. И у нас есть приоритетные направления. Мы не можем успеть везде. К сожалению. Наша стратегия — это поддержка наших сукиных сынов, охрана и поддержка христианских миссий. Этим занимается государство. А мы добываем на это деньги. Все просто, пани Елена.
— Да. Куда уж проще…
— Дорогая, другой схемы — эффективной схемы, я имею в виду — просто не существует. Если бы это было не так, мне было бы уже известно об этом. Теперь вы понимаете, как и почему мне часто мешает ваша хваленая свобода слова?
— А то, что вы здесь, в Чехии, устроили?
— А что такого ужасного мы устроили? Мы вообще не вмешиваемся в местное самоуправление, мелкий и средний бизнес занят своим делом. Это вам не нравится наша внешняя политика. А мы ее не собираемся никому продавать. Это не конфетка. Во всех смыслах. Но результат… Результат все скоро увидят. Совсем скоро, пани Елена, поверьте, — и Майзель опять продемонстрировал ей свою драконью улыбочку.
— Но вы сами — корпорация!…
— Мы имеем форму корпорации. Потому что эта форма эффективна. Но мы — никакая не корпорация. Мы — инструмент перераспределения излишков и применения этих излишков для достижения нашей цели. А форма… Законы термодинамики никто не отменял, дорогая. Мы сделаем это первыми.
— Ну конечно. Робин Гуд на новом историческом этапе.
— На самом деле он был вовсе никакой не бедный рыцарь, а цирюльник Ричарда Львиное Сердце, и звали его Рафа Гудкин, родом с Подольщины, там тоже такие леса…
— Мое чувство юмора, видимо, не столь безгранично, как ваше, пан Данек.
— Вы обиделись? — встревожился Майзель.
Ей даже показалось, что он как-то уж слишком встревожился, но Елена прогнала от себя это ощущение:
— Нет.
Но эта шутка — если это шутка — отдает таким густопсовым юдофобством, что мне это неприятно.
— Это в первом приближении. А во втором… Я надеюсь, вы это поймете когда-нибудь. Извините. Я вас перебил.
— Меня невозможно сбить, если я не поддамся.
— Я понимаю корни вашей иронии, пани Елена. Гораздо лучше, чем вы думаете. Только я все равно приду к намеченной цели, потому что я к ней приду…
— И какова же эта цель?
— Пани Елена…
— Ничего-ничего. Повторение — мать учения. Для того, чтобы заставить меня поверить в вашу искренность, вам предстоит попотеть, дорогой пан Данек.
Он посмотрел на Елену, усмехнулся.
— Моя цель очень просто формулируется, пани Елена. Я хочу, чтобы моя цивилизация была повсюду. Не только в Европе и Северной Америке, — везде. Чтобы поезда и автобусы ходили каждые пятнадцать минут в самые забытые Богом уголки. Чтобы у всех было много чистой воды, здоровой и вкусной пищи, дешевого электричества, доступной связи и свободного времени для души и любви. Чтобы все дети были желанны и любимы. Чтобы на каждые десять семей было по доктору и учителю. Чтобы люди прекратили убивать друг друга из-за пустяков. И чтобы тех, кто этого не хочет, — или хочет не для всех, — считали преступниками и поступали с ними соответствующим образом…