— Ну, предположим…
— Предположим или представляете? Только честно.
— Честно — не представляю. Конкретных цифр, я имею в виду. Но догадываюсь, что безумно дорого. Это сейчас не важно.
— Ошибаетесь, пани Елена. Важно, и еще как. Так как насчет цифр?
— У меня нет под рукой статистического справочника. Я не готовилась сегодня говорить с вами на темы, касающиеся структуры государственных финансов. Кроме того, вы не хуже меня знаете, что есть ложь, наглая ложь и статистика. И сам черт ногу сломит разбираться, где кончается в Чехии госбюджет и начинаются личные средства королевской семьи, где кончаются они и где начинаются ваши. И что на самом деле чего стоит…
— Я вам легко скажу, что чего стоит. За последние полтора десятилетия на научные исследования в области информатики, биологии и биокибернетики, генетики, климатологии и альтернативной энергетики было потрачено больше двух триллионов крон, что составляет никак не меньше триллиона долларов.
Результат… Да вы сами видите. То, что вы продолжаете ездить на ржавом вонючем французском корыте, не говорит ни о чем, кроме как о вашем удивительном упрямстве, достойном, право, куда лучшего применения…
— Не трогайте моего «пыжика», — обозлилась Елена. — На чем хочу, на том и езжу. Я люблю свою машинку и поменяю ее только тогда, когда она сломается! А не тогда, когда вам захочется всучить мне новую игрушку, как вы поступаете со всеми остальными, понятно?!
Наклонив на бок голову, Майзель полюбовался Еленой, преисполненной праведного гнева. Судя по всему, ему понравилось, потому что он приподнял правую бровь и хитро ухмыльнулся:
— А как насчет экологии, дорогая? Вам еще не надоело платить налог? Ну, ладно, ладно, что выросло, то выросло… Итак. На реорганизацию госаппарата и реструктуризацию внешнего долга, который на сегодняшний день отсутствует, — порядка ста миллиардов крон. На переоснащение, переобучение, реструктуризацию армии, спецслужб и полиции — еще четыреста миллиардов. На создание национальной гвардии — пятьдесят миллиардов. Добавьте сюда реформу здравоохранения, коммунального хозяйства, пенсионную реформу… Вы что же, всерьез полагаете, что эти средства можно получить в виде налогов с населения страны?
— Да, но откуда тогда…
— Когда у государства триста миллионов населения, оно может позволить себе высокие налоги и прочие виды затяжного самоубийства. У нас ситуация совершенно другая. У нас всего двенадцать миллионов населения, с нулевым практически приростом. Невероятными усилиями нам удалось добиться — в рекордные, заметьте, сроки — его простого воспроизводства. Без всякой иммиграционной составляющей, кстати. Но даже если нам удастся за двадцать лет удвоить население страны, это не принесет казне ни геллера. Расходы на детские учреждения, здравоохранение и прочее сожрут все. Потому что иначе население, — черт возьми, я так не люблю это слово! — не будет расти, люди просто не станут рожать детей, потому что прямой животной необходимости в этом нет, как сто или двести лет назад. Это раньше, когда два, а то и три поколения одной семьи жили если не в одном доме, то на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и, чтобы тянуть хозяйство, нужны были работники… Сейчас все совсем иначе… Сейчас, чтобы люди рожали детей, они должны очень сильно любить друг друга, хотеть этих детей друг от друга и понимать, что дети — это сокровище и будущее нации. И иметь возможность жить при этом с чувствами и удовольствиями, — а иначе не захотят этого люди. Не пускаться во все тяжкие, а иметь простые человеческие удовольствия. Съездить зимой в Шумаву на недельку, весной или осенью — в Париж или Лондон на экскурсию, летом — поваляться дней десять на чистейшем хорватском песочке и поплескаться в теплой, как парное молоко, адриатической водичке… И мы это знаем. И делаем все возможное и невозможное для того, чтобы именно так все и обстояло. И поэтому тоже никогда не планировали запускать руки в карманы людей. Потому что получим мы для нашего государства три или пять миллиардов, не играет ровным счетом никакой роли. Потому что ему нужно гораздо больше, дорогая. Не пять и не десять. Не двадцать и не тридцать. А больше! Поэтому придумана и запущена совершенно другая схема, которая эти деньги и приносит.
— Налоговый рай?
— Да, моя дорогая, да, разумеется! Сначала. А потом мы просто изъяли и продолжаем изымать излишки.
— И вас не волнует, что эти деньги отняты у других людей в других странах, которым нечего есть оттого, что вы переманили капиталы к себе?
— У них есть свои государства.
— И вас не волнует, что эти деньги отняты у других людей в других странах, которым нечего есть оттого, что вы переманили капиталы к себе?
— У них есть свои государства. Пусть они думают об этом. Если их государствами руководят идиоты, которые позволили себя так легко обвести вокруг пальца, мне все равно. Это во-первых. Во-вторых, корпорации нигде и никогда не платили налогов, а мы заставили их это делать. А в-третьих, я не могу дотянуться одновременно до всех. Дойдет и до них очередь.
— И сколько из них должны умереть, прежде чем дойдет очередь?