— Разумеется, я это знаю, пани Елена.
— И как вы это знание употребили?!
— Только так, как и следовало его употребить. Вы правы — с медицинскими фактами не поспоришь. Но мы и не собирались. Мы их употребили по назначению. В воспитательных целях. Если кто-нибудь чего-нибудь не понимает, то нужно просто выучить правила. Путь в увлекательный и интересный мир взрослых проходит не там, где они думают. Совокупления без чувств, наркотики, алкоголь и насилие — не запретные и потому вожделенные яблоки этого мира, а его ядовитые змеи. И для того, чтобы не умереть от их яда, нужно выучить правила, как с ними обращаться. Это требует времени и сил, не только физических, но и душевных. Кто не хочет учить правила, полагая, что он уже все умеет и знает, — будет наказан. По-настоящему сильно, больно и унизительно. И таких девушки любить не будут, потому что девушки любят длинноногих и начитанных, а не прыщавых придурков, гугнявящих гнусавый речитатив под ритмичное дыдыканье…
— Сумбур вместо музыки, — усмехнулась Елена. — Пан Данек, да чем же вы отличаетесь от так проклинаемых вами большевиков?
— Математическим знаком, дорогая.
— Неужели? — Елена хмыкнула. — Но с искусством вы поступаете…
— Где вы видите искусство? Кривляющаяся гнусь в униформе уличных громил — это искусство, по-вашему?! Нет-нет, и не мечтайте. Спортивные комплексы, скаутские отряды, кружки выпиливания лобзиком и курсы кройки и шитья, — пожалуйста, сколько угодно, в каждом дворе и совершенно бесплатно. С захватывающими экскурсиями по всему свету, кстати. Но беситься, еще и накачиваясь всякой дрянью — не пойдет. Примите и прочее.
— Но человеку нужно перебеситься, пан Данек. И желательно в юности…
— Нет, — рявкнул он так, что Елена дернулась от неожиданности. — Не будет этого! Прогрессоры, а не сопливые наркоманы. Воины, а не косопузые нытики. Ученые, а не шляющиеся по подворотням дебилы.
Ученые, а не шляющиеся по подворотням дебилы. Их боевые подруги, нежные, верные, терпеливые и любящие. Понятно?!
— Ужас. А ваши «Королевские Соколы», караулящие студентов Нового университета и срывающие с них куфии [51] — это что такое?
— Это? Это воспитательный процесс. Причем двусторонний. «Соколам» — кстати, они не мои, а королевские, что вполне логично вытекает из названия — нужно куда-то девать энергию. А мы ее просто правильно канализируем. А у ваших сопляков из Нового необходимо культивировать определенные нейронные связи. Например, что куфия — это плохо.
— Таким способом?!
— Вам известно, что «Соколы» их даже не бьют?! — рассердился Майзель.
— Они их унижают. Обзывают «шахидами»…
— Замечательно. Вы считаете, что «шахид» — это ругательство?
— Конечно. А что?
— Ничего, — Майзель как-то странно посмотрел на Елену и улыбнулся. — Вам не кажется, что у нас с вами гораздо больше совпадений во мнениях, чем различий?
— Это сейчас неважно, и…
— Это важно, пани Елена. Это просто очень, очень важно. Для меня — обязательно.
— Но у нас с вами очень разные методы…
— Не методы, дорогая. Не методы, — инструменты…
— Вы хотите единомыслия.
— Единодушия.
— Это нереально.
— Возможно. Но я дерусь, потому что дерусь.
— Вы не можете приставить всем свою голову, пан Данек. Даже если вы действительно говорите, — и делаете, — очень правильные вещи…
— А плевать, — Майзель оскалился дерзко и весело. — Что выросло, то выросло.
— А кто не может? Или не хочет? Больные? Неспособные?
— Больных — вылечим. Неспособных — приставим к делу, которое они способны делать, за вознаграждение, позволяющее жить по-настоящему достойно. А кто не хочет… Кто сознательно не хочет… — Майзель пожал плечами.
— Но так не бывает…
— Будет, — он посмотрел на Елену и кивнул, подтверждая собственную правоту, в которой, похоже, был убежден неколебимо. И улыбнулся. — У нас — будет, пани Елена. Уже есть. У нас много денег, дорогая. В том числе и для этого. И мы этого хотим. А значит, сможем.
Елена молча разглядывала его, как экспонат палеонтологического музея. Потом тихо спросила:
— И куда вы нас всех тащите, вы, чудовище? Вы нас слышите? Мы же люди, а не пулеметные расчеты…
— Мне некогда, пани Елена, — спокойно, без всякого пафоса, сказал Майзель. — Все вопросы — после победы, дорогая.
— Я не хочу ни с кем воевать. И все остальные, поверьте, еще меньше, чем я…
— Ваш испуг уже миновал?
— Какой испуг?!
— Я о вашей последней книге.
— Ах, Боже мой… Она вовсе не предназначена служить знаменем для крестовых походов, если вы об этом. Я видела несчастных одурманенных людей, а не…
— И что вы собираетесь противопоставить этому дурману? Неделю моды в Париже? Или Каннский кинофестиваль?
— А вы?!
— Мы сначала отправим на корм червям особо рьяных распространителей дурмана, а остальных напугаем нашей мощью и железобетонной правотой так, что им ничего другого не останется, как забыть о своем дурмане и заняться, наконец, настоящим делом…
— О каком таком деле вы все время талдычите, пан Данек?!
— Учить, лечить и защищать.
Я видела несчастных одурманенных людей, а не…
— И что вы собираетесь противопоставить этому дурману? Неделю моды в Париже? Или Каннский кинофестиваль?
— А вы?!
— Мы сначала отправим на корм червям особо рьяных распространителей дурмана, а остальных напугаем нашей мощью и железобетонной правотой так, что им ничего другого не останется, как забыть о своем дурмане и заняться, наконец, настоящим делом…