— Пани Елена, вы умеете стрелять?
— Мне приходилось держать оружие. Я могу взвести курок и нажать на спуск. Но стрелять в людей мне не приходилось ни разу, если вы об этом. Я была на войне. И не на одной… И поэтому — я ненавижу оружие.
— А я люблю.
— Никогда не сомневалась.
— Люблю, — повторил он и кивнул, словно прислушиваясь к себе и сам с собой соглашаясь. — Не функцию его люблю, но его функциональную завершенность, законченность конструкции и цели.
Потому, что ты сам — оружие, подумала Елена. Но не произнесла этого вслух, а спросила:
— Что вы хотите мне предложить?
— Не то чтобы предложить… Я собираюсь в тир и раздумываю, взять ли мне вас с собой или дать вам передохнуть.
— Разумеется, я иду с вами.
— Чудесно, — Майзель поднялся из-за стола.
— Это тоже здесь, в здании?
— Обязательно…
Уже знакомый горизонтальный лифт, потом обычный… Эти лифты были тоже напичканы электроникой, чуть ли не как космические челноки: ЖК-панели, вместо рядов кнопок с номерами этажей — буквенно-цифровая клавиатура, а для проверки допуска — сканер отпечатка ладони в тау-диапазоне. Никаких шансов для голливудской фантазии на тему фальсификации прав доступа.
Они вошли в помещение стрелкового тира. Майзель открыл оружейный шкаф — замок тоже реагировал на отпечаток ладони. Достал два пистолета, несколько снаряженных магазинов и глушители. Елена поняла, что слух ее не будет подвергаться опасности.
— И какова цель этой демонстрации?
— Доказательство виртуозного владения инструментом и глумление над вашими принципами непротивления злу насилием, — он ослепительно оскалился.
— Низведение, курощение и дуракаваляние. У Карлсона это получалось почти так же смешно. И если вам интересно, считать войну злом и быть пацифистом отнюдь не одно и то же. А пацифисткой, если вы внимательно читали нарытое вашими ищейками, я никогда не была, — Елена пожала плечами. — Ну, демонстрируйте, я с удовольствием понаблюдаю. Надеюсь, на директрисе огня не будет людей или животных?
— Вот это да, — Майзель посмотрел на Елену с веселым изумлением. — Какие вы слова знаете, однако… Нет. Я недавно перекусил, как вы могли убедиться.
Он озорно подмигнул Елене и, вставив магазин, взял оружие наизготовку. Елена не могла не отметить, как ловко и уверенно он это проделал. Просто загляденье, подумала она с усмешкой. Нет, определенно мужчины никогда не вырастают…
— Мужчины никогда не вырастают, не правда ли, пани Елена? — Майзель, улыбаясь, смотрел на Елену.
Елена не могла не отметить, как ловко и уверенно он это проделал. Просто загляденье, подумала она с усмешкой. Нет, определенно мужчины никогда не вырастают…
— Мужчины никогда не вырастают, не правда ли, пани Елена? — Майзель, улыбаясь, смотрел на Елену. — Могу поручиться, что именно это вы сейчас подумали…
— Вы знаете себя гораздо лучше, чем я, поэтому так легко угадали мою мысль, — пожала плечами Елена. — Учтите, вы сами произнесли это вслух… Должна заметить, однако, что вы почти все время удивительно изобретательно и правдоподобно притворяетесь взрослым. Ну же, я просто изнываю от нетерпения взглянуть на отстрелянные мишени!
Майзель захохотал, потом резко оборвал смех и вскинул пистолет…
Стрелял он и в самом деле великолепно. Держал оружие безо всякой рисовки, двумя руками, целился, сам превратившись в продолжение пистолета. А пистолет был его продолжением… Потом стрелял по-македонски, из двух стволов. Елена наблюдала за ним со странным, смешанным чувством. И поймала себя на мысли, что он ей нравится. Вот так, просто нравится, и все. И чтобы прогнать это ощущение, спросила:
— Вам приходилось когда-нибудь самому… стрелять в человека?
— Обязательно. И не однажды.
— Не отправлять спецподразделение с заданием, а самому?
— А вы разве вы не слышали леденящих кровь историй про то, как я носился по стране и из двух стволов отстреливал всякую мразь, — бандитов, чеченских сутенеров, албанских наркодилеров, местных и неместных шмаровозников, российских отморозков, которых здесь было… много, скажем так?
— Конечно, слышала. Но именно этот на период пришелся ряд весьма печальных событий в моей жизни, которые сильно отвлекали меня от наблюдений за вами. Я была тогда довольно молода и гораздо больше занята собой. Да и вы не успели тогда еще стать объектом моего пристального профессионального внимания. И поэтому тоже я всегда была склонна считать слухи о ваших кровавых подвигах на ниве беззаконной борьбы с преступностью, а заодно и с демократией, глупыми бреднями желтой прессы. Мне кажется, что вы не настолько примитивны, чтобы бегать по улицам и участвовать в перестрелках…
— А напрасно, дорогая. Это одна из самых ярких страниц моих будущих воспоминаний. Чудесное было время! Нам тогда чертовски повезло. Коммуняки сдали власть, как эскадрон, бандитам. И ваши друзья из интеллигентско-диссидентской тусовки, претендовавшие на то, чтобы стать новой властью, были просто не в состоянии ничего поделать с этой распоясавшейся борзотой и махновщиной. И тут, как чертик из табакерки, выскочили мы с королем… Будущим, конечно же. И открыли огонь на поражение. И народ, сраженный прямо в сердце нашими несравненными доблестями, просто упал в подставленные вовремя объятия. Все нужно делать вовремя, дорогая. И это было сделано вовремя. Протяни мы кота за хвост какие-нибудь лишние полгода, история вошла бы совсем в другой поворот.