— Так не лезьте туда, — пожала плечами Елена, — и не придется никого возить…
— И как долго у вас получится отсидеться?
— Я не отсиживаюсь.
— Я вовсе не имею в виду лично вас, пани Елена. К вам у меня как раз нет претензий…
— Премного благодарна.
— Пожалуйста, — Майзель улыбнулся. — Вы всегда так колетесь?
— По мере сил. Вам неуютно?
— Мне? Мне вполне комфортно.
— Врете.
— Нет, — он снова улыбнулся и повторил: — Нет, пани Елена. Меня ваша ежиковатость не пугает и даже не мешает мне. Если вы еще будете столь любезны не перебивать меня, когда я разворачиваю перед вами свой павлиний хвост во всем его великолепии…
— Ну, тогда вам будет слишком легко. Это нечестно. Так что вы хотели сказать про отсиживающихся в кустах?
— Только то, что отсидеться не получится. Придут, выволокут из теплой мягкой кроватки, приставят к голове автомат и скажут: или кричи «нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк Его», или сдохни, неверный, собака. И скажет это вовсе не какой-нибудь благолепный исусик вроде так горячо любимого вами профессора Зохели или великого Бутия [50] , а чумазый талиб, накурившийся анаши и науськанный муллой Омаром. А ваши Зохели и Бутий будут помалкивать в тряпочку, потому что их все равно никто не станет слушать, потому что у них не горят глаза, как у аз-Заркави или Хомейни…
Или у тебя, подумала Елена.
— Вы знаете Бутия и Зохели?
— Обязательно, — зло сказал Майзель. — Я не читал их коранистики, тем более в подлинниках, у меня нет на это ни времени, ни терпения…
— Но вам докладывали.
— Да. Мне докладывали. У нас первоклассные спецслужбы, пани Елена. И они довольно редко проваливаются, к нашему счастью.
— Почему все остальные проваливаются, причем с завидным постоянством и оглушительным треском, а ваши нет?
— Почти нет. И они не только мои, но и ваши. Хотите вы этого или сопротивляетесь изо всех сил. Потому что мы не являемся их частью, а контролируем их. Мы их, а не они нас. Потому что у них есть внешний враг, а не внутренний, от которого нужно защищать всех, — государство, нацию, монархию, бизнес, самих себя. Потому что мы заставляем их учиться и работать. Потому что мы не натравливаем их на вас и ваших друзей. Или вы этого не чувствуете?! Потому что требуем реальных результатов, а не победных реляций.
Потому что у них есть внешний враг, а не внутренний, от которого нужно защищать всех, — государство, нацию, монархию, бизнес, самих себя. Потому что мы заставляем их учиться и работать. Потому что мы не натравливаем их на вас и ваших друзей. Или вы этого не чувствуете?! Потому что требуем реальных результатов, а не победных реляций. Потому что это не охранки и не ассоциации стукачей в трауре, а Спецслужбы. С большой буквы.
— Я вас разозлила. Это меня не радует, но мне интересно, чем именно.
— Да? Что, заметно?
— Очень, — Елена кивнула и улыбнулась. — Чем?
— Подозрением в примитивности и неосведомленности. И тем, что отрицаете результаты нашей работы. Они могут вам не нравиться, но отрицать их вы не смеете, потому что это недостойно вас, пани Елена.
— Извините.
— Что?!
— Я прошу у вас прощения. Разумеется, вы не примитивны и отлично осведомлены. И результаты у вас потрясающие. Хотя я полагаю, они были бы еще более потрясающими, если бы вы были политическими деятелями, а не конспираторами и заговорщиками. Я считаю, что заговорами и подковерной бульдожьей возней с вылетающими время от времени оттуда трупами добиться чего-нибудь настоящего и правильного трудно. Если вообще возможно.
— Ну, спасибо. Я вас простил. А насчет трупов из-под ковра… Ну, другой пример. Представьте себе, что вы узнали: меньше, чем через сутки в столице… ну, скажем, одной из малоазиатских стран… какие-нибудь чу… террористы взорвут грязную атомную бомбу. Погибнут сотни людей мгновенно и десятки тысяч умрут в страшных мучениях в течение ближайших 2? 3 лет. Ваши действия? Немедленно проинформировать всех, не так ли?
— А что, есть другие эффективные способы предотвращения подобных катаклизмов?
— Разумеется!
— И какие же?
— А такие. Ваши крики… Ах, простите, объективная и правдивая информация… не приведут к отказу этих… — Майзель хотел произнести какое-то слово, но явно решил не употреблять этот термин при Елене, — от попытки совершить задуманное. Напротив. Паника и несогласованные действия коррумпированных и — или, неважно — неэффективных госструктур приведут к усугублению последствий трагедии. При условии, что при подобном цейтноте вам вообще удастся кого-нибудь о чем-нибудь сколько-нибудь членораздельно проинформировать. Понимаете? Вы стали обладателем очень важной информации. Информации, которая может убить или спасти тысячи людей. Но у вас нет механизма, который позволит вам правильно и эффективно, то есть ко всеобщему благу, распорядится этой информацией.
— Ну да… Я правильно понимаю, к чему вы клоните?
— Обязательно. К тому, что эта и подобная этой информация для вас, как и для многих миллиардов нормальных людей, вредна. Получив ее, вы начнете суетиться и кричать. И распугаете мне всю рыбу. Всю охоту мне испортите. Потому что после ваших воплей ублюдки будут знать, что спецслужбы у них на хвосте, и взорвут вместо одной бомбы — две. Понимаете? А если вы окажетесь умнее себя самой и промолчите, то мои парни вылетят по адресу, тихо и эффективно просверлят несколько дырочек в нескольких организмах для беспрепятственного истечения из них бессмертных душ, после чего обезвредят бомбы, вытрут кровь и, аккуратно притворив за собой дверь, уберутся восвояси. Проблема в том, что я не могу надеяться на вашу порядочность и сообразительность. У меня нет на это времени. Совсем. Поэтому мои решения требуют тишины.