— Согласна. Ведите, я плохо здесь ориентируюсь. А вы?
— Я везде как дома. Прошу, — Майзель галантно отставил локоть, приглашая Елену взять его под руку.
Поколебавшись секунду, Елена воспользовалась приглашением, и Майзель повел ее к выходу.
Они вышли из парадного. Его машина стояла прямо перед ступеньками. Елена поняла, что это его машина, только когда он открыл дверцу, приглашая ее присесть внутрь. Этот грациозно-бесшумный на вид, хотя и огромный при этом, как танк, с непонятным образом закрепленным на крыше агрегатом из зализанно-обтекаемых полицейских мигалок, на четырех гигантских колесах, с зеркально-непрозрачными стеклами снаряд для передвижения из точки А в точку Б соответствовал своему хозяину так, что Елена усмехнулась:
— А вот и дракономобиль…
— Мне тоже нравится, — кивнул Майзель и сделал рукой приглашающий жест: — Прошу вас, дорогая.
Внутри Елену ждало удивление, смешанное едва ли не с разочарованием: комбинированный кожаный салон, очень добротно сделанный, — не роскошно, а именно добротно, и никаких шедевров мастеров-краснодеревщиков или ювелиров. Мягкая голубовато-белая подсветка приборов, светящиеся красные стрелки, полированные титановые вставки в «торпеде» и дверях, — красиво, изысканно, но не вызывающе.
— Я видела это на улицах… Я думала, это что-нибудь из службы сопровождения королевских выездов…
— Пушка, — Майзель с любовью, поразившей Елену, огладил ладонями рулевое колесо. — Одно из немногих удовольствий, которые я могу, хочу и люблю позволять себе — это прохватить с ветерком…
— Ну да. Какой же русский не любит быстрой езды, — даже не путаясь в ударениях, по-русски сказала Елена.
— Ах вы, колючка, — усмехнулся Майзель. — Все-то вам известно…
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ИЮНЬ
Они проехали по затихающему с окончанием дня городу, нырнули внутрь необъятного здания. Майзель припарковал машину в огромном пустом гараже, помог Елене выйти и направился с ней к лифту, который открывался только его рукой и вел прямо к нему в приемную.
Он помог Елене снять плащ и жестом пригласил ее вглубь кабинета. Она направилась к мягкому углу, непроизвольно оглядываясь, пытаясь увидеть границы помещения, окутанного изысканной игрой света и теней.
— Что? Великоват? — усмехнулся Майзель.
— Да нет… По Сеньке шапка, наверное, — усмехнулась в ответ Елена. — Ах да, простите. Я совсем забыла поблагодарить Вас за то, что Вы согласились на беседу со мной, невзирая на всем известную нелюбовь к журналистам…
— Пожалуйста. А кто вам сказал, что я не люблю журналистов?
— Хорошо. Сформулируем это иначе — вы тщательно избегаете контактов с журналистами…
— Это же совсем другая разница, моя дорогая, — Опять эта усмешка, подумала Елена, смотри, всезнайка какой… — Дьявол прячется в деталях, не правда ли? И потом, журналист журналисту — рознь… Да, я действительно избегаю любых журналистов.
А кто вам сказал, что я не люблю журналистов?
— Хорошо. Сформулируем это иначе — вы тщательно избегаете контактов с журналистами…
— Это же совсем другая разница, моя дорогая, — Опять эта усмешка, подумала Елена, смотри, всезнайка какой… — Дьявол прячется в деталях, не правда ли? И потом, журналист журналисту — рознь… Да, я действительно избегаю любых журналистов. Мне пришлось в начале моих многотрудных взаимоотношений с прессой настоять на собственной модели работы с масс-медиа. Эта модель очень проста: я использую масс-медиа по своему усмотрению и в своих целях, а масс-медиа меня — нет… Фигурантам следовало однозначно уяснить, что я не являюсь субъектом глобальной игры пресса версус знаменитости «поймай меня, если сможешь». Для этого пришлось разорить несколько медиа-компаний и прострелить несколько коленных чашечек и даже черепов… Но в итоге все, кажется, поняли, что я не шучу. И моя настойчивость — вовсе не результат некоей трансцендентной злобности и неуважения к свободе слова. Просто мои жизнь и деятельность не терпят суеты и огласки.
— Наслышана, — Елена тоже усмехнулась.
— Чудесно. Видите ли, дорогая, — свобода слова и информации не могут быть сами по себе священными коровами. Это миф. Священных коров нужно резать, жарить и с большим аппетитом кушать, иначе всем нам придет конец… Но это так, к слову. Информация и свобода ее распространения обязательно должны быть ограничены. Идея о том, что все люди равны в праве получать и распространять информацию, вредна и разрушительна. Как вы полагаете, пани Елена, — наши противники, в том числе и террористы, — читают газеты, смотрят телевизор, имеют возможность выходить в Интернет?
— Что за глупый вопрос?!
— Это не глупый вопрос. Это вопрос, который должен заставить задуматься.
— Меня?!
— Не только.
— Задуматься о чем? Или над чем?
— Над тем, что такое информация? Свобода слова? Они нужны для чего-то или представляют собой некую самоцель, чистое искусство?
— Разумеется, не самоцель. Если мы не говорим о желтой прессе. Это инструмент общественного контроля.
— Контроля чего?
— Ваших международных авантюр, например.
— Нет, минуточку. К международным авантюрам мы еще вернемся. То есть вы согласны, что информацию, находящуюся в открытом доступе, могут получить все желающие?